Родителей не выбирают: какие достались, с теми и будешь маяться всю жизнь. Тонкий давно с этим смирился, но Ленка, его сестра, была категорически против такой несправедливости.

– Ну подумай, Саня, – тараторила она, прыгая вокруг Тонкого на одной ноге (на второй были накрашены ногти, и Ленка их так сушила). – Подумай: к тому, что в учебное время их дома не бывает, еще можно привыкнуть, но в каникулы! – Она потеряла равновесие, взвизгнула и упала. – Это безобразие, Саня! – вопила сестра, поднимаясь. – Ты как хочешь, а я им объявляю бойкот!

Тонкий пожал плечами: пусть объявляет, если хочется. Всю зиму родителей не видела, ждала, скучала. Сейчас они приедут, а Ленке с ними и словом не перекинуться, потому что нельзя – бойкот, господа. Где логика?

– Не советую, – ответил он. – Вдруг они скажут: «Наша дочка – дура», – а ты не сможешь ответить!

– Сам ты наша дочка! – Сестра отвесила Тонкому подзатыльник и ускакала к себе.

Да, если бы можно было выбирать, то родителей-дипломатов Сашка ни за что не выбрал бы. Они все время в отъезде, собственные дети помнят их по фотокарточкам, а то встретили бы и не узнали.

Приезжают такие родители дня на два, чтобы поменять тяжелый чемодан с теплыми вещами для Канады на легкий с плавками для Австралии и вновь отбыть в командировку. В этот короткий срок они пытаются наверстать упущенное и быстренько перевоспитать своих детей, чтобы хватило до следующего приезда. «Вымой руки!» (ноги, полы), «Не ходи гулять без шапки!» (хотя на дворе уже середина марта), «Делай уроки!» (когда у тебя каникулы).

Тонкий вернулся к себе и еще раз перечитал мамино электронное письмо: «Саня и Леночка! К сожалению, мы не можем провести с вами эти каникулы, как обещали, – наш отпуск отложили на лето. Весь март мы будем в Париже, а вам заказали тур в долину Луары – это близко, всего несколько часов на автобусе. Присматривать за вами будет гувернантка, мадемуазель Жозефа. Она замечательная, тридцать лет детей воспитывает. Мы прилетим завтра утром, в 4.30. Будьте умниками, собирайтесь, ваш самолет послезавтра». Вот так. Ни «здрасьте», ни «до свидания», ни «как-то вы без нас, дорогие дети?».

Тонкий вздохнул и полез в поисковик. Надо ж узнать, что за Луара такая и почему в ее честь назвали долину. Услужливый компьютер подумал несколько секунд и выдал информацию:

«Луара – самая большая река Франции. Длина 1010 км, площадь бассейна – 115 000 кв. км. Берет начало в Севеннах на высоте 1375 м. Течет по возвышенной местности Центрального Французского массива». Интересно и ничего не понятно. Что такое «площадь бассейна»? В реке еще и бассейн есть?

Тонкий представил себе эту большую реку в тысячу десять километров длиной, а у берега – бассейн, вроде лягушатника в детском лагере. Несколько квадратных метров огорожены веревкой с поплавками, чтобы малышня далеко не заплывала. Да, но площадь луарского бассейна – сто пятнадцать тысяч квадратных километров! Что-то слишком большой… «Ладно, – решил Тонкий, – приедем – разберемся». А «Центральный Французский массив» звучит солидно. Почти как «Центральный телеграф».

Ленка подскочила и заглянула через плечо:

– Смотришь, куда едем? Там сейчас тепло, Сань? Че с собой брать-то?

Тонкий ткнул пальцем в экран.

– Непонятно! – отрезала Ленка, пробежав глазами по веб-странице. – Ты мне скажи, брать купальник или теплую одежду?

– Разговорник возьми, – буркнул Тонкий. – Разговорник и словарь. А лучше два, чтоб у каждого было.

Как ни странно, сестру вполне устроил такой ответ, и она упорхнула копаться в книгах. «Утром приедут мама с папой, они расскажут, какой климат в долине Луары, – думал Тонкий. – Вот тогда и узнаем, что брать с собой».

Он рассеянно листал веб-страницы. Что ж, каникулы обещают быть интересными. Жаль, Толстого вряд ли разрешат взять с собой. С животными уехать за границу трудно, тем более с крысами. Крыс никто не жалует. А зря!

Сашка достал из клетки Толстого и посадил на стол. Верному крысу не понравилось, что хозяин нарушил его покой. Толстый недовольно зашипел и перебрался спать к Сашке за пазуху. Толстый хороший. Маленький и умный, вроде карманной собаки-ищейки. С его помощью Сашка однажды разоблачил фальшивомонетчика, и теперь даже Ленка, которая крыс вообще-то терпеть не может, уважает Толстого. Да что Ленка! Ленкин котенок позволяет Толстому ковыряться в своей миске. А ведь когда-то сестренка притащила в дом кошку специально, чтобы насолить верному крысу! Но это было давно, до первого крысиного подвига (второго Толстый еще не совершил, но Сашка не сомневался, что все еще впереди). Думая о своем, Тонкий открыл очередной документ и чуть не свалил со стола клавиатуру.

«Похищение века, — гласила заметка электронной газеты. – Из Амбуаза, одного из красивейших замков Луары, украдена Большая Королевская Печать. По подозрению в краже арестован реставратор Пьер Вибре. Месяц назад он взял из музея подлинник для реставрационных работ, а вчера вернул копию. Подмену заметил один из экскурсантов, профессор истории, он заявил, что копия выполнена грубо и наспех».

Тонкий так и замер с открытым ртом. Ничего себе страсти бушуют во французской провинции!

В комнату опять влетела Ленка:

– Ты че не собираешься?! – Она зацепилась взглядом за строчку на экране и хлопнула Тонкого по плечу: – Что, братан, сыщик едет в командировку?

– Отстань, – Тонкий спихнул сестренкину руку, – тоже скажешь.

Отвратительнейшая черта – читать мысли брата и превращать их в посмешище. За это надо наказывать, как за взлом. На Сашкином счету действительно уже есть одно раскрытое уголовное дело, но этого мало, чтобы говорить: «Сыщик едет в командировку». А так хотелось!

Ленка хмыкнула и убежала к себе, а Тонкий остался переваривать полученную информацию и (чего там, у нас все свои) обдумывать план оперативно-розыскных мероприятий.

Странный этот реставратор. Знал же, что будет первым подозреваемым! Мог нормально отреставрировать эту печать, вернуть, а через месячишко… Или хоть копию хорошую сделать. А то говорят: «Грубо, наспех». Нет, господа, так музейные экспонаты не крадут!

А на фиг вообще реставратору печать? Тонкий посмотрел на фотку в электронной газете: колотушка и колотушка, хоть и позолоченная. Орехи, что ли, ею колоть, как в «Принце и нищем»? Он еще покопался в Интернете и нашел другую статью про это похищение. Там популярно объяснялось, как с помощью этой печати можно озолотиться. Берется лист старинной бумаги (вырывается чистый из книги), варятся чернила по старинным рецептам, подделывается документ эпохи какого-нибудь Людовика и пускается на продажу… Так вот оно что!

Тонкий выключил компьютер и стал устанавливать мольберт. Когда человеку четырнадцать лет и он мечтает стать художником, самый сладкий запах для него – запах красок, самое волнующее зрелище – белый лист бумаги или холст, на котором может возникнуть все, что пожелаешь, а самое приятное занятие – рисовать, рисовать, рисовать… Когда рисуешь, лучше думается.

– Саня! Саня, подъем! Мама с папой приехали! – Ленка трясла его за плечо.

Интересно. Тонкий вроде ложиться не собирался. Когда успел уснуть? Он оторвал голову от подушки и увидел… Нет, это была не подушка. «В конце концов, ничего особенного, – решил Тонкий. – Писатели и программисты спят лицом на клавиатуре, гости – лицом в тарелке, а художники, соответственно, – лицом в палитре. Все правильно».

Зеркала поблизости не было, но, глядя на Ленку, Сашка понял, что неслабо вымазался. Ленка веселилась, как будто увидела по меньшей мере двух индейцев в боевой раскраске.

Пропустим, как радовались брат и сестра приезду родителей, как папа ныл, что у него болит спина, а Сашка уже не маленький, чтобы вешаться на шею… Это все лирика для взрослых книг, нам она ни к чему. Мы с вами понимаем, что раз уж собственные родители, как бы им там ни радовались, отдают детей на растерзание французской гувернантке, то надо хотя бы выбрать достойную гувернантку. Какая уж тут лирика!

– Па, а что за Фрёкен Бок с нами поедет? – спросил Сашка.

– Не фрёкен, а мадемуазель, – поправила мама.

– Не Бок, а Жозефа, – подхватил папа. – Сейчас покажу.

Он включил ноутбук.

– Вот, мне письмо от нее пришло с фотографией.

Сашка глянул – да, эта дама рождена быть гувернанткой. Она сфотографировалась на какой-то французской кухне: пожилая, очкастая, в цветастом фартучке – вылитая Фрёкен Бок! Ох, каникулы…

– Она по-русски может? – спросил Тонкий.

– Может, – ответил папа. – По-русски, по-английски и по-немецки. Еще вас с Леной поднатаскает! Будете полиглоты. – Он приобнял Сашку за плечи. – Да не волнуйся, она хорошая, тридцать лет гувернанткой работает!

«Оно и видно, – подумал Тонкий, – если человек знает три иностранных языка и добровольно идет работать гувернанткой, значит, это призвание. Как увидит, сразу набросится и погонит мыть руки!»

Он еще раз посмотрел на фотографию: с экрана ноутбука на Сашку взирала французская Фрёкен Бок, вот уже тридцать лет воспитывающая детей русско-, франко-, англо– и германоязычных стран. Мадемуазель Жозефа…

– Мадемуазель Жозе-Фу! – оценил ситуацию Тонкий.

– Мадемуазель Жозе-до-ре-ми-фа-соль! – согласилась с ним Ленка.

– Длинноватые прозвища, – встряла мама. – Зовите ее просто Же-Фу-Зе, ей понравится.

Ленка благодарно закивала: она решила, что мама придумала классную кликуху для гувернантки. Тонкий поморщился. Ему было стыдно за невежду-сестру, которая к тому же вдруг уверовала в мамину демократичность. Неясно, что ли: «Же-Фу-Зе» очень похоже на: «Же ву зэм» – «Я вас люблю» по-французски. Конечно, гувернантке понравится, только фиг ей!

Невежда-сестра была наказана. Она-то в школе учила французский! Ленке никак нельзя было не знать, что такое «же ву зэм». И мама ей об этом напомнила:

– Значит, говоришь, у тебя четверка по французскому?

– Угу, – беззаботно ответила эта дурочка, не чуя подвоха.

И тогда мама вынесла приговор:

– ПОКАЖИ-КА ДНЕВНИК!

Родителей не выбирают.

Глава II

Снегурочка и бандит

Ленка перетащила чемодан в комнату к Тонкому и теперь укладывала свои вещи под чутким руководством брата. Если недоглядеть, она, пожалуй, соберется! Засунет не шляпу в чемодан, а наоборот – чемодан в шляпу, как фокусник. Так и поедет налегке, зато в шляпе. А Тонкий должен будет переть свой тяжелый чемодан, потому что собрался правильно… Ну уж фиг ей!

– Куда ты положила разговорник?! – ворчал Сашка. – Пока его найдешь, тебе такого наговорят, а ты и ответить не сможешь!

Увы, чем справедливее были слова, тем они вернее пролетали мимо Ленкиных ушей. Она безмятежно выслушала брата и сказала:

– Как знаешь, Сань, а мне это уже не нравится!

– Что тебе не нравится?

– Место, куда мы едем, – буркнула Ленка. – Там купаться еще нельзя, мама сказала. Зачем лететь куда-то к черту на рога, если там все равно не лето?

– Зачем на улицу выходить, если дома есть ванна, телик и холодильник? – передразнил ее Тонкий, выкапывая разговорник со дна чемодана. – Положи поближе, а лучше в руки возьми. Может, он еще в самолете понадобится.

Ленка среагировала адекватно, то есть примерно так, как ожидал Тонкий. Она сказала: «Дурак», – звезданула Сашку разговорником по голове и запихала книжку обратно на дно.

«Вообще-то она права, – рассуждал Тонкий, потирая макушку. – Весенние каникулы не такие уж длинные, а март не такой уж теплый. Было бы неплохо сейчас позагорать, искупаться… Да и луарцы обрадовались бы хорошей погоде. Был бы я синоптиком, предсказал бы на Луаре жару, хотя бы на время каникул».

Тонкий снаряжался, как настоящий детектив: блокнот, фотоаппарат… Жаль, Толстого с собой не возьмешь! Он бы помог разобраться в деле о похищении печати. Но ничего, Тонкий справится и один. Вчера, прежде чем уснуть, он принял целых два решения:

а) получше выучить французский (а то как же переговариваться с подозреваемыми и свидетелями!);

б) по приезде первым делом рвануть в Амбуаз на разведку, а потом узнать, где мастерская реставратора, – и туда. Может, кто-то что-то видел… В общем, как говорят оперативники, заняться сбором информации.

Он уже раскопал в старых маминых вещах диск с уроками французского и собирался под бурчание плеера: «Булочка – бриошь. Джем – желе, конфитюр. Кофе – кафе».

Толстый бегал по комнате, принимая активное участие в сборах. Заглянул в чемодан к Тонкому, заглянул к Ленке. Нашел у нее катушку ниток и покатил передними лапами в свою клетку. Все крысы – воришки, даже домашние. Толстый однажды ночью спер заведенный будильник и спрятал в диван. Сашка утром чуть с ума не сошел. Слышит – будильник звонит, а где?! Верному крысу нужно все, что сможет унести. Спроси, зачем, – не ответит.

– Отдай нитки, грызун! – Ленка попыталась сцапать Толстого за хвост, но схватила только воздух. Да еще не удержала равновесие и шлепнулась. Толстый с катушкой удрал, Тонкий захихикал, но тут же посерьезнел и окинул Ленкин чемодан цепким взглядом таможенника:

– Аптечку взяла? Йод, бинт, пластырь?

Ленка закивала. Для надежности Тонкий заглянул в ее чемодан: да, вот он, йод, бинт…

– Пластыря нет.

– Как нет?! – возмутилась Ленка. – Только что же клала, смотри! – Она посмотрела сама и признала: – Правда нет. Сейчас положу.

По квартире носилась мама, она собралась первой и теперь помогала отстающим. Сашка слушал ее топот и радовался, что мама у него одна. Две бы пол проломили. На полной скорости единственная мама влетела в комнату:

– Все взяли? Лена: одежда, белье, туалетные принадлежности, разговорник, аптечка… Пластырь положи – пригодится! – и ускакала так же быстро, как появилась.

– Только что положила, – пожала плечами Ленка, но на всякий случай сунулась в аптечку: – Ой, и правда нет! Наверное, собиралась положить и забыла.

Тонкий утрамбовывал джинсы. Свежепостиранные, они стояли колом и занимали слишком много места. Погладить их уже не оставалось времени, и Сашка действовал грубо: сложил джинсы между двумя книгами и уселся сверху. С высоты ему все было видно, в том числе сестренкин чемодан с аптечкой без пластыря.

– Да положи ты пластырь, наконец! – Сашка уже начинал злиться. – Опаздываем!

– Положи…ла, – Ленка удивленно разглядывала аптечку. – Правда, Сань, только что… Куда он делся?..

Теряя терпение, Тонкий встал с книг, подошел к столу, сам достал из ящика пачку пластыря… На столе стояла клетка Толстого. Новенькая, блестящая, со стеклянной кормушкой, деревянной катушкой и тремя пачками злополучного пластыря!.. Все крысы – воришки.

Турист дипломату не товарищ, поэтому Тонкий с Ленкой летели утром, а мама с папой другим рейсом – вечером. Но детей проводили. Довезли до турагентства, сели с ними в автобус, чтобы вместе доехать до аэропорта.

Туристическая группа у Тонкого с Ленкой была небольшая: пол-автобуса вместе с провожающими. Тонкий оглядел пассажиров в надежде встретить человеческое существо моложе шестнадцати лет, чтобы было с кем делиться впечатлениями во время поездки. В чужой стране тяжело без товарища. Ленка не в счет. Но все в группе были намного старше Тонкого.

Папа, раскрыв ноутбук, вдумчиво шлепал по клавишам. Ему по барабану: хоть в самолете, хоть в автобусе, хоть дома на диване – работа не ждет, господа! Мама поправляла шапку на Ленке и давала ценные указания:

– Слушайтесь мадемуазель Жозефу, она встретит вас в аэропорту. У нее будет табличка с надписью «Уткины». По-русски, – добавила она, строго взглянув на Ленку. У сестренки по французскому была тройка, и мама вчера в этом убедилась.

– Здорово! – не смутилась Ленка. – С такими табличками президентов встречают и поп-звезд. Я по телику видела.

– А «Французский язык для дошкольников» ты по телику не видела? – поинтересовался Тонкий. – Преинтересная передача, тебе бы понравилось!

Не будь рядом родителей, Тонкий получил бы по шее. Но с мамой бояться нечего, она не любит, когда дерутся. Значит, можно позлить Ленку в свое удовольствие.

Сестренка что-то прошипела в ответ и стала рассматривать вид из окна. Ничего интересного: дома, деревья – Москва. Через несколько часов все будет по-другому. Они прилетят в другой город и даже в другую страну, сядут в другой автобус с другим окном, а из окна откроется другой вид. На Луаре, наверное, все по-другому.

Тонкий попытался представить себе французский автобус, мчащий их с Ленкой по французским улицам в долину Луары. Автобус наверняка будет двухэтажный, улицы чистые, шумные, с какими-нибудь невиданными деревьями. И отовсюду видна Эйфелева башня… «Паштет – пате. Пирожное – гато. Тост – тост», — бухтел в уши плеер.

В аэропорту стоял ровный гул. Говорили улетающие, говорили провожающие. Усталый таможенник вполголоса поинтересовался, есть ли у кого в Сашкиной группе ценности или взрывчатка. У нескольких человек оказалось, их заставили заполнять какие-то бумаги, а остальных спокойно пропустили. «Ничего себе! – подумал Тонкий. – Я думал, весь чемодан перероют! А тут… Папа говорил, что таможня задерживает только десять процентов контрабанды. Теперь понятно почему. Странно, что хоть десять задержать удается. Да этот таможенник даже про оружие-наркотики не спросил!..»

Потом чемоданы просветили рентгеном, и Тонкий немного утешился. Может, наркотики так и не найдут, но уж оружие – обязательно. Пока их с Ленкой вещи вползали по транспортеру в ящик рентгеновского аппарата, Тонкий забежал вперед и посмотрел на экран. В своем чемодане он увидел тюбики красок, заклепки на джинсах и внутренности фотоаппарата. А в Ленкином, помимо прочего, обнаружились запрещенные мамой пудреница и помада.

Туристы галдели и толкались. Таможенник шептал про ценности и взрывчатку. Маму с папой дальше не пустили, они стояли за барьером и махали руками. А Ленка плакала. Она всегда так, когда уезжает из дома хотя бы на неделю.

Тонкий потащил ее за собой по коридору. Обернуться, помахать родителям ему не дали: сзади напирали другие туристы. Им не терпелось поскорее забраться в самолет и улететь на заслуженный отдых. Пассажиров прибавилось: в аэропорту к группе Тонкого и Ленки присоединились другие. Группами руководили гиды. То есть гидши… То есть…

Коридор кончился прямо в самолете. Нет, конечно, самолет подогнали к концу коридора. Один шаг – и ты уже на борту. Улыбчивая стюардесса мельком взглянула на билеты, показала рукой:

– Второй салон, ваши места слева.

Тонкий усадил сестру к иллюминатору. Она продолжала реветь.

– Гид – это мужчина, а как будет гид-женщина? – попытался он отвлечь Ленку.

– Гидра, – буркнула сестра. Ей было не до тонкостей словообразования.

Тонкий вспомнил картинку из учебника биологии. А что? Похоже! Палка, огуречик и торчащие в разные стороны космы там, где должна быть голова.

Гидра перехватила Сашкин взгляд, увидела, что Ленка ревет, и подошла:

– Все в порядке?

Тонкий лишний раз убедился: хорошие взрослые – ручные взрослые. Ну, там, дед, бабушка, мама с папой, когда они рядом. А прочим на тебя наплевать. Даже Гидре, хотя она проводник туристической группы и отвечает за тебя головой. Лишь бы ребенок не простудился да из самолета не выпал, а что ревет, это не беда, все в порядке.

– Да, все отлично! – ответил Тонкий. – У сестренки просто аллергия на самолеты, вот и ревет. У вас супрастинчику не найдется?

Гидра не поняла. Она позвала стюардессу и попросила супрастин.

– Выпей, девочка, – она протянула Ленке таблетку. – Выпей, полегчает.

Ленка еще не доревела. Это был обязательный ритуал, как подъем флага на боевом корабле. Чтобы не отвлекаться на объяснения, она проглотила таблетку и запила из протянутого стюардессой стаканчика. Сашке был показан кулак, после чего Ленка вернулась к прерванному занятию.

– Шуток не понимает, – шепнул ей Тонкий. Он чувствовал себя виноватым. Зареванная сестра вдруг оживилась:

– А давай проверим!

Нет, поймите правильно: Александр Уткин уже вполне самостоятельный мужчина. Он умеет рисовать не хуже многих взрослых, он хорошо учится, сам убирает в своей и Ленкиной комнате и никогда не позволит себе непростительного ребячества! Но если мама с папой и даже бабушка с дедом далеко за бортом, а любимую сестренку – век бы ее не знать – обидела какая-то там Гидра…

– А как? – загорелся Тонкий. Ленка несамостоятельная и учится так себе, но насчет шуточек соображает.

Гидра тем временем, набегавшись по салону и убедившись, что вся группа расселась и никто не пропал, умиротворенно плюхнулась на свое место. У Ленки за спиной.

На пробу сестренка опустила спинку своего кресла, так, что она оказалась на коленях у Гидры, и, запрокинув голову, вежливо поинтересовалась:

– А почему нам не дали пепельниц?

– Курить и опускать спинку можно только после взлета, – невозмутимо ответила Гидра.

Обескураженно крякнув, Ленка вернулась в исходную позицию.

– Тяжелый случай, – зашипела она на ухо брату. – Тут нужна крепостная артиллерия!

Тонкий рассеянно вертел в руках разговорник. Ленка-то свой запихала на дно чемодана, а Сашка боялся, что он может понадобиться уже в самолете, поэтому взял в руки. И теперь вертел, не зная, куда девать. Стюардесса говорила по-русски: «Пристегните ремни – не курите – взлетаем»… На ремне была пряжка. Чтобы ее застегнуть, надо было положить книгу на колени. Тонкий положил и, конечно, уронил. Наклонился поднять…

– Ленка! – оживленно зашипел он. – Ленка, Гидра разувается! Давай ботинки стащим!

Но сестре не понравился такой дешевый фокус. Она оказалась гораздо изобретательнее.

– Подожди, пока взлетим, – шепнула она. – Тогда кино будут показывать.

Тонкий не понял, что она имела в виду, но ботинки брать не стал. Ленке виднее.

Самолет пошел на взлет. Пол под ногами мелко затрясло. «Странно, – подумал Тонкий. – Вроде на взлетной полосе кочек не наблюдалось». А пол трясся и трясся под ногами, а потом вовсе ушел из-под ног. Секундой позже Сашка сообразил, что пол-то – вот он, это земля осталась внизу. Они взлетели.

Для верности он взглянул в иллюминатор. Еще были видны крыши загородных домов и серая веревочка шоссе. Уши заложило, крыши стали размером с почтовую марку, превратились в точки и пропали из виду. «Летим!» – подумал Тонкий.

– Летим! – шепнул он сестре. Ленка прилипла к иллюминатору:

– Смотри, облака!

Облака были внизу, а не наверху, как он привык видеть с земли. «Сюда мольберт не затащишь, – подумал Тонкий. – Жаль, неплохой получился бы рисунок. Облака внизу – авангард!»

Зажегся телеэкран. Крутили какой-то американский фильм. Звука не было, стюардесса раздавала желающим наушники. Ленка отказалась, а Тонкий слушал плеер с французским. Только стюардесса ушла, сестренка отобрала у Тонкого плеер, включила запись и предложила:

– Давай споем!

Тонкий сперва не понял юмора. Высота, что ли, так действует на сестренку? Что ее петь-то потянуло? Ленка показала глазами за спину. Там Гидра и ее сосед балдели в наушниках. Словно в жизни не видели ничего интереснее тупой американской мелодрамы, где героиня вот уже минуты три беззвучно ругалась с героем и до сих пор никто никому не врезал и даже не взорвал ни одного небоскреба. Тонкий понял, кивнул и затянул дурным голосом:

– В ле-су роди-лась е-лочка!

– Под ней сидел бан-дит! – подхватила Ленка. Почти все пассажиры были в наушниках, только дедушка из соседнего ряда оторвался от газеты, чтобы погрозить пальцем расшалившимся подросткам. Душещипательную песню о том, как Снегурочка с бандитом взорвали елочку, Тонкий с Ленкой допели до конца. Как раз к тому времени на экране возникла какая-то голливудская певица и принялась разевать рот, как будто хотела проглотить микрофон.

– Давай! – шепнула Ленка.

Тонкий взял плеер, опустился на четвереньки и пополз к Гидриному креслу. Ползти было недалеко. Пассажиры были увлечены фильмом, а дедушка – газетой. Гнездо для телевизионных наушников было в подлокотнике кресла. Не дыша, Сашка выдернул проводок, воткнул в плеер, включил «плей» и бесшумно скользнул на место.

Очень долго ничего не происходило. Секунды две. Тонкий уже начал волноваться: неужели Гидре понравилось их с Ленкой пение? Или плеер сломался? Ленка достала зеркальце, подвинулась поближе к брату, чтобы сквозь щель между креслами видеть в зеркальце Гидру. Сестренка сделала вид, что рассматривает свою прическу и советуется с Тонким.

– Все-таки не идет мне челка, – заявила она, глядя, как у Гидры в зеркале вытягивается лицо.

– Ну почему? – деликатно возразил Тонкий, наблюдая, как у Гидры вылезают из орбит глаза и отвисает челюсть. – Надо ее только поаккуратнее укладывать. Сейчас покажу…

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3