Александр Суворов. Первая шпага империи

Арсений Замостьянов

Александр Суворов

Первая шпага империи

© Замостьянов А. А., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

* * *

Гений, парадоксов друг

Героя этой книги с XVIII века и до сих пор вся Россия знает в лицо. Величайший полководец, без преувеличений народный любимец. Когда мы вспоминаем о нём, как будто крылья вырастают за спиной. Но он по-прежнему – загадка, тайна за семью печатями. Александр Васильевич Суворов – граф Рымникский, князь Италийский, по словам поэта, «человек, на смертных непохожий». Символ русской армии, полководец, не проигравший ни одного сражения, герой легенд и анекдотов, несгибаемый аскет и эксцентричный чудак. Про него можно сказать словами Пушкина: «Гений, парадоксов друг».

А. В. Суворов. Скульптор Олег Комов «Гений, парадоксов друг»

Суворов за полвека армейской службы ни разу не участвовал в оборонительных войнах. Не довелось. В те годы Россия наливалась силой, расширяла границы, угомоняла ретивых соседей. И Суворов был первой шпагой империи, начиная с Семилетней войны, когда сражаться пришлось с сильнейшей европейской армией – с пруссаками Фридриха Великого. Шпага Суворова завоевала для России Крым и Варшаву, показала себя в Финляндии и на Кубани… Это ещё один парадокс. Россия не раз давала отпор иноземным завоевателям. Но главным героем армии, её учителем, её знаменем стал Суворов, который никогда не сражался с иностранными полками на своей территории. Перевесило величие суворовского духа. Суворов был воспитателем армии. Он создал идеологию Победы. Его образ удесятерял силы русского солдата и во время войны 1812 года, и в годы Великой Отечественной, когда Суворов обращался к соотечественникам и с киноэкранов, и с плакатов, присутствовал на открытках и конвертах, на орденах и в песнях… В советское время Суворов стал достоянием миллионов. А для питомцев суворовских училищ он как отец.

Не раз приходилось слышать: а зачем Суворов ринулся в Италию, зачем сражался в Швейцарских Альпах, проливал русскую кровь? Скептически относился к суворовским походам Александр Солженицын – известный наш изоляционист. А Суворов защищал интересы России, на всю Европу прославляя русский штык. Законы истории суровы для «благоразумных» домоседов. Не хочешь принимать участие в международных делах – найдётся кандидат в гегемоны, который примет участие в твоей судьбе. И тогда сражаться придётся не в Муттентале, а в Смоленске. Суворов берёг солдата, никогда не потерял за счёт больших жертв. Суворовские войны не были обременительными для страны. Никогда он не водил в бой более 150 000 тысяч русских солдат, считая резервы. И во всех сражениях (включая последние альпийские бои) потери суворовской армии были меньше, чем у противника. «Побеждай не числом, а умением» – это суворовское правило.

Для современной (а главное – для будущей!) России Суворов – фигура ключевая. Это образец русской мечты – воплощённой, сбывшейся. Образец таланта и профессионализма. Интеллектуальной раскрепощённости и верности своему предназначению, своей миссии. Он был патриотом и героем века Просвещения. Не только воин, но и мыслитель, книгочей, острослов. Иногда – вольнодумец, всегда – защитник Отечества. Очень современный человек, не догматический. Суворов ломал стереотипы, не считался с предрассудками, когда вёл свои гроссмейстерские партии во славу русского оружия. О необычайной прозорливости Суворова можно судить хотя бы по двум его планам. Он первым увидел во французской смуте опасность для России, первым рассмотрел полководческий гений Наполеона, но предсказывал: «Вот мое заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастие свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, – он погибнет». Провидел Суворов и судьбу Османской империи и надеялся, что Россия не потеряется в противостоянии за её наследство. Суворов показывает: России нельзя замыкаться, нельзя забывать об экспансии. И наши нынешние сирийские операции – это суворовская школа.

В последние годы у нас полюбили повторять шутку императора Александра III: «У России два союзника – армия и флот». Это именно шутка. Сам император заключил небывалый по намеченным масштабам сотрудничества договор с Францией. И у Суворова во всех войнах имелись союзники. Без них никому не удавалось побеждать в больших войнах. Некоторые из «братьев по оружию» стали друзьями полководца. Он восхищался венгерскими кавалеристами, любил австрийского принца Кобурга, отдавал должное доблести противников, будь то польская шляхта, французские революционеры или истовые приверженцы ислама из числа воинов турецкого султана. Была у Суворова привычка: он изучал язык побеждённого неприятеля. Говорил по-польски, по-турецки. Европа восхищалась Суворовым и боялась его. Англичане одновременно пили за здоровье русского фельдмаршала и хохотали над злыми карикатурами на Суворова, на которых полководец напоминал сказочного злодея. Суворов не трепетал перед иностранцами, не ждал от них верной любви, а жаловаться – удел слабых. Тот, кто умеет изучать мир, не хнычет.

У страха глаза велики – и лживые легенды о Суворове начали появляться ещё при жизни полководца. В 1800 году в Париже и Амстердаме вышла книга, рассказавшая европейцам о России и русском герое такими словами: «Суворов был бы всего-навсего смешным шутом, если бы не показал себя самым воинственным варваром. Это чудовище, которое заключает в теле обезьяны душу собаки и живодера. Аттила, его соотечественник и, вероятно, предок, не был ни столь удачлив, ни столь жесток… Ему присуща врожденная свирепость, занимающая место храбрости: он льет кровь по инстинкту, подобно тигру». С таких рассуждений начинается русофобия, с которой можно и нужно бороться, рассказывая правду о наших героях.

Когда Суворов прочитал во французском «Военном обозрении» карикатурную интерпретацию побед русской армии в Италии, он воскликнул: «У этого наемника-историка два зеркала: одно увеличительное для своих, а уменьшительное для нас. Но потомство разобьет вдребезги оба и выставит свое, в котором мы не будем казаться пигмеями!». В этом – одна из задач нашей книги.

О Суворове написана целая библиотека. И этого мало. Он так притягателен, что говорить о нём можно бесконечно. Целый том надо бы посвятить анекдотам о графе Рымникском, интерпретациям образа великого полководца в народном сознании, в исследованиях, в стихах, в живописи, в кино… Но у этой книги другая цель. Автор хотел бы – хотя бы вкратце – познакомить читателя со всеми сражениями и походами Суворова. Без фигур умолчания. Показать жизнь, полную учений, походов и побед. Это и есть Суворов. Это и есть наука побеждать. А дальше можно и нужно додумывать, размышлять. Суворов ценил пытливость и фантазию. Нет таких вопросов, на которые невозможно ответить основательно и остроумно, как нет неприступных крепостей. Смелость города берёт.

Суворова никогда не забывали. К 100-летию перехода его армии через Альпы в Швейцарии в 1898 году был сооружён монумент у Чёртова моста – в скале вырубили 12-метровый крест. В 1890-е астроном и исследователь истории Василий Павлович Энгельгардт (1828–1915) первым прошёл по пути армии Суворова в Швейцарии, описал весь этот путь и установил памятные доски на наиболее значимых местах, связанных с подвигами русских чудо-богатырей. К 200-летию похода, в 1999 году, был установлен памятник Суворову на перевале Сен-Готард (автор – Дмитрий Тугаринов).

В этой книге идёт речь о всех основных военных компаниях, в которых Суворов командовал армиями, в которых он демонстрировал на практике науку побеждать.

В последних главах я попытался рассказать о Швейцарском походе в широком военно-политическом контексте того времени, показать роль Александра Васильевича Суворова, его талантливых учеников-генералов и непревзойдённых солдат в том победном походе. В сферу нашего внимания попал каждый день боевых действий в Альпах. Мы хотели показать как можно яснее и ярче тот тяжелейший путь, который прошла русская армия в Альпах в 1799 году. Дать наглядную картину горной стихии: отвесные скалы, опасные ущелья, горные реки, труднопроходимые перевалы и альпийские долины, в которых совершали свои подвиги чудо-богатыри Суворова. Без этого невозможно прочувствовать и осознать величие их подвига. Всё было против них: сильный и хорошо подготовленный враг, ненадёжный и двуличный союзник, неприступные горы, дождливая и снежная холодная осень. Но сила духа русских солдат оказалась выше альпийских вершин, мощнее всех испытаний! Наше издание построено на основе фотокомпозиций, созданных на месте сражений и переходов.

В наше непростое время смены ориентиров и ценностей особенно важно сохранить историю в её истинном, не искажённом политическими пристрастиями виде, без погони за сенсациями. Надеемся, что наша книга внесёт полезный вклад в изучение истории Отечества, а в особенности её героических страниц, связанных с непонятным и загадочным для многих наших современников горным походом русской армии. Пришла пора полнее осмыслить суворовское наследие, извлечь из него актуальные уроки. Надеемся, что эта книга пригодится и современным защитникам Отечества, и всем, кто неравнодушен к нашей героической истории.

Польский вопрос. Война против конфедератов

С Суздальским полком Суворов несколько лет прослужил в Новой Ладоге. Вот уж когда он стал настоящим военным педагогом. Суздальцы восхитили всех, включая императрицу, великолепной выучкой во время манёвров 1765 года в Красном Селе. В 1768 году Суворова произвели в бригадиры; через год в этом чине он вступил в свою первую польскую войну. Война – и он почти генерал! Для Суворова многообещающее поприще! Пришла пора в бою показать преимущества своей учебной системы.

После Семилетней войны, чувствуя огромный потенциал Российской империи, французская дипломатия сколотила приснопамятный «Восточный барьер». Так называлась совместная деятельность Османской империи, Польши и Швеции против расширения российского влияния. Однако собрать по-настоящему боевую коалицию не удалось. Более того, в 1768 году польский король, ставленник России Станислав Август Понятовский, запросил у Петербурга военную помощь. Дело в том, что большая часть влиятельных польских магнатов не желала видеть Понятовского на троне. Они объединились в так называемую Барскую конфедерацию и начали боевые действия.

Когда в кампанию вступила Россия, конфедераты заключили военный союз с Турцией. А Париж их поддерживал с самого начала. Имелись у польских событий и другие пружины: в 1767 году образовалась Слуцкая конфедерация протестантской и православной шляхты, которой покровительствовала екатерининская Россия. Слуцким конфедератам удалось добиться законодательного уравнения в правах католиков, протестантов и православных. Репнинский сейм 1768-го подтвердил шляхетские свободы, но провозгласил равенство католиков, православных и протестантов в Речи Посполитой. Это стало поводом к войне. Католическое духовенство вдохновило основную часть шляхты на войну не только против короля, но и против некатолического меньшинства Речи Посполитой. Ущемляли православных, лютеран, иудеев. Разумеется, и Российская империя на волне поддержки православных стремилась укрепить свои позиции на Западе, превратить Польшу в послушного союзника.

Старый вояка. О. В. Калашникова «Фокшаны и Рымник»

Речь Посполитая оставалась одним из крупнейших европейских государств, хотя внутренний политический кризис подтачивал её сильнее любых соседей-агрессоров. Население страны к началу военных действий, по наиболее распространённым данным, достигло 14 миллионов – немногим меньше, чем в Российской империи. Ослабевшая после Северной войны, но всё ещё великая восточноевропейская держава была союзом, унией двух стран – Польши и Литвы. Россия рассматривала всю Речь Посполитую как сферу военно-политического влияния, а территорию Литвы – как пространство для экспансии. Вена также стремилась к скорейшему разделу Польши. Свои виды на Западную Польшу были у Пруссии. Санкт-Петербург выступал за сохранение Речи Посполитой как самостоятельного, правда, зависимого от России государства. Буферного между Россией и Западной Европой. Разумеется, при малейшем изменении политической конъюнктуры петербургская дипломатия готова была перестроиться и проглотить Польшу. Империи во все времена за милую душу съедают то, что могут переварить.

Население России составляло к тому времени немногим более 30 миллионов. К концу правления Екатерины Великой подданных империи насчитывалось уже 37 миллионов, а по некоторым данным и более, но это после присоединения и освоения Кубани, Новороссии и разделов Польши. А в начале 1770-х всяческих ресурсов у Польши насчитывалось, конечно, меньше, чем у России, при этом разница не была столь существенной, чтобы Россия легко хозяйничала в столь гордом соседнем королевстве. Однако Польша оказалась в уязвимом положении, главным образом из-за паралича власти и народной смуты. К тому же, почувствовав слабину Речи Посполитой, спором «славян между собою» воспользовались Австрия и Пруссия.

Кем был последний польский король Станислав Август (1732–1798)? Примечательная личность – обаятельный кавалер, острослов, яркий оратор. Отпрыск двух знатных польских родов – Понятовских и Чарторыйских. В 1756 году Станислав Август прибыл в Россию – стал послом Августа III, курфюрста Саксонского и короля Польского в Санкт-Петербурге. Дон Жуан, успевший уже поблистать в Париже, стал любовником молодой Екатерины – ещё не императрицы. Пылкий поляк не испугался наставить рога русскому великому князю, наследнику престола. Впрочем, Пётр Фёдорович не ревновал: он был всецело увлечён фаворитками. Понятовского считали наиболее вероятным отцом дочери Екатерины и Петра – Анны, которая в раннем детстве скончалась от оспы. Роман продлился недолго, но дружеские отношения не перегорели. В 1762-м Понятовский покинул Россию, а через два года стал королём польским – при бурной поддержке Чарторыйских и занявшей российский трон Екатерины. Оппозицию пророссийской шляхте возглавили неутомимые Потоцкие.

На польском троне Станислав Август не слишком тяготился политической зависимостью от бывшей любовницы. Без особого рвения, но всё-таки пытался отвоевать у шляхты побольше власти, разумеется, не огнём и мечом, а интригами и дипломатией. Оставался Дон Жуаном, покровительствовал искусствам. Он не был прирождённым политиком, не умел использовать энергию масс, не являлся выразителем коллективных стремлений. Ему даже не удалось сплотить пророссийски настроенную часть польской элиты. Постепенно жуир привык к королевским почестям. В войне с конфедератами он безоглядно надеялся на Россию, хотя и не мог не понимать, что крепкие объятия с восточным соседом могут обернуться полной потерей власти. Когда ему говорили, что Польша становится всё слабее, что скоро русские, пруссаки и австрийцы отберут у него землю, Станислав Август отвечал с бравадой опытного ловеласа: «Мне нужно столько земли, сколько уместится под моей треуголкой!».

Суворов то и дело тяготился миссией в Польше, иногда его с особой силой тянуло к войскам Румянцева на Дунай. Время от времени наплывали приступы разочарования, характерные для суворовского темперамента. Однако именно в Польском походе проявилось искусство Суворова-командира, который воспитывал свои войска для быстрых побед с минимальными потерями.

Спервоначала в Польшу направили армию генерал-поручика Ивана Нуммерса. Основные русские войска сражались на Дунае против турок, а ударной силой в корпусе Нуммерса стала бригада Суворова, объединившая несгибаемых суздальцев, а также Смоленский и нижегородский пехотные полки. Во время важных операций бригаду Суворова усиливали небольшие кавалерийские и казачьи отряды. Бригада быстрым маршем прошла до Варшавы. Суворову удалось в этом походе сберечь личный состав и вникнуть в польскую специфику. Успехи прыткого бригадира сразу привлекли внимание. Ужас на конфедератов наводили быстрые переходы. На территории Речи Посполитой Суворов особенно строго боролся с мародёрством, опасаясь выступлений польского крестьянства против русской армии.

Перед Суворовым поставили задачу: обосноваться в Бресте и уничтожить крупное военное соединение конфедератов под командованием братьев Пулавских – сыновей Иосифа Пулавского, одного из лидеров Барской конфедерации. Король Станислав Август Понятовский писал о старшем Пулавском: «Среди негодяев, приложивших руку к несчастиям нашей родины, был некто Пулавский, староста Варки. Адвокат, находившийся на службе у Чарторыйских. Презираемый Чарторыйскими, Пулавский продолжал служить их противникам… После ареста четверых депутатов Сейма Пулавский возомнил себя особой, упрёки которой могут подействовать в этом деле на Репнина, и, оказавшись с князем наедине, заговорил с ним в таком тоне, что в ответ получил пинок ногой, заставивший Пулавского вылететь из комнаты». С этого неосмотрительного пинка и началась ненависть Пулавских к русским.

С небольшим отрядом Суворов настиг отряд пулавцев у деревни Орехово и дал бой, в котором уничтожил до 300 противников при минимальных потерях ранеными с русской стороны. Неприятной неожиданностью для Пулавских стало тщательно организованное Суворовым преследование. У Влодавы отряд Пулавских снова потерпел поражение. Франц-Ксаверий Пулавский погиб в бою, а его брату Казимиру удалось бежать. Он ещё повоюет в Польше, получит несколько суворовских уроков, а после окажется за океаном, в армии генерала Джорджа Вашингтона. Один из любопытных и достойных нашего уважения современников Суворова – Казимир Пулавский, полководец предприимчивый и энергичный.

В окрестностях Бреста конфедераты отвоевались: «По разбитии пулавцев под Ореховым вся провинция чиста», – рапортовал Суворов. После победы над конфедератами при деревне Орехово (конец 1769 года) Суворова произвели в генерал-майоры. Будущему генералиссимусу шёл сороковой год…

Новый командующий, генерал-поручик Веймарн, посылает Суворова в эпицентр кампании – в Люблин. Ганс фон Веймарн (1722–1792) – лифляндский аристократ, получивший на русской службе гордое имя-отчество Иван Иванович. Тактикой Веймарна в борьбе с конфедератами было постоянное преследование разрозненных польских отрядов небольшими русскими командами. Веймарн слыл придирчивым и дотошным командующим, требовал от подчинённых постоянных рапортов, не поощрял инициативу и стремился отслеживать каждый шаг действовавших в Речи Посполитой русских генералов и полковников. Суворов не мог сработаться с таким начальником. С первых месяцев своего пребывания в Польше он принялся обдумывать и записывать свои мысли о тактике войны с конфедератами, стремясь теоретически обосновать те или иные свои шаги. Однако отстоять суворовскую правду перед Веймарном оказалось непросто.

В городах Люблинского воеводства Суворов обустроил небольшие посты по 30–40 солдат. Партизанская война здесь приняла самый жестокий оборот: с пленными конфедераты обходились безжалостно, вплоть до показательных повешений. Они с фанатизмом сражались за свою землю и веру. В нескольких небольших боях Суворов снова разгромил соединения конфедератов. В бою при Наводице суворовский отряд из 400 человек сражается с тысячной польской кавалерией Мащинского, который располагал шестью пушками. Артиллерийский огонь полякам не удался: Суворов избежал потерь, лично командуя передвижениями отряда. Дело решила штыковая атака, а в тыл полякам со свистом и криками ударила кавалерия. До половины отряда Мащинского было уничтожено, сам пан раненый покинул поле боя тайными тропами. Потери суворовцев ограничились двумя убитыми солдатами и десятью ранеными. И это после трёх отчаянных атак. Несмотря на столь фантастически успешный исход боя, Суворов уважительно отозвался о храбрости поляков, которые пытались отстреливаться, удирая. Секрет победы русских заключался в уверенном владении штыком и быстроте манёвра.

Суворов стал одной из ярких звёзд русской армии. В последнем донесении, посланном из Седлеца в бригадирском звании, Суворов весомо, грубо, зримо передаёт колоритную атмосферу той польской кампании. В те дни в его письмах часто мелькает имя капитана Алексея Набокова. Дело в том, что Суворов приятельствовал с его братом, который занимал заметное положение в Коллегии иностранных дел. Генерал Веймарн получил такой отчёт о победных польских приключениях капитана Набокова:

«Вашему высокопревосходительству покорно доношу. По известию, что якобы 300 мятежников в Семятицах за Драгецином 2 мили – я там был, нигде их не нашел, тако ж в Уенгрове и Соколове их ныне нет. А хотели они быть в Семятицы, где мне сказывали, что они около Бялостоку, выжгли Тикоцин; от Семятиц Бялосток 12 миль. Ежели бы не Грабовские, то бы, может быть, я туда сбегал – однако все неописанно далеко. Надлежит это дело рекомендовать. В Гродне становитца опасно, ныне еще они серокафтанники, командиров их никто не знает. Граб[овских] взял по прозванию Костюшка, литвин сказывают, с ним Ласоцкой коней 40. Их все здесь остерегали, они распоясались и не дрались, после сказывали, что их на дороге и позашибли, а повезли между Пулавы и Модрица. «…» Однако слава Богу, что притом и шенявцов поколотили, что полковник, думаю то Яниковской, которой поголовничал в Опатове и Сендомире, иному некому быть, давно уже на него зубы грызли. Как не стыдно нашим подкалишским господам, что всё на меня выпускают; я бы и там с ними разделался! Ваше высокопревосходительство, покорно прошу простить мою вольность! А в награждение того изволите прочесть Набокова рапорт, место сказочки из 101 ночи.

Бригадир Александр Суворов».

Многое в этом письме проливает свет на сложившийся к тому времени полководческий стиль Суворова. Сразу обращает на себя внимание и смелая «нападательная» тактика, и ненавязчивое упоминание учений. И уверенность в своих силах, готовность разделаться с многочисленными врагами в кратчайшие сроки… Весьма по-суворовски звучит и упоминание сказок «Тысяча и одной ночи». Суматошные польские кампании нередко напоминали то восточную, то славянскую сказку. Русская армия тогда не выглядела железным монолитом, разбивающим польские отряды. От командиров требовались богатырская удаль и смелая инициатива. При этом Суворов с некоторой иронией рассуждает о польских подвигах: всё-таки главные бои шли на Дунае…

Год войны многому научил Суворова. Он пишет «Рассуждение о ведении войны с конфедератами» – ценнейший памятник военной мысли, в котором суворовский дух сохранился для потомков. Всё предусмотрел Суворов: и разведку, от которой требует точных сведений, и милосердное отношение к пленным, много рассуждал о военной тайне. Что касается карательных мер по отношению к шпионам и палачам-катам, которые казнили русских пленных, в письме подполковнику фон Лангу Суворов перечислил жёсткие наказания, но в конце концов останавливается на самом банальном: «Прикажите… в Люблине городскому кату ошельмовать, положить клеймы, отрезать уши. Буде же таких клеймов нет, то довольно и уши отрезать и выгнать из города мётлами. А лутче всего прикажите его только высечь как-нибудь кнутом, ибо сие почеловечнее». Думаю, в этом письме нашлось место своеобразной суворовской иронии – почти как в анекдоте про сталинского двойника (Сталину доложили, что в Москве появился его двойник, который носит такую же причёску и усы. «Расстрелять», – сказал генералиссимус. – «А может быть, побрить?» – «Что ж, можно и побрить»). Русский генерал считал, что казнями можно лишь настроить против себя местное население, что в условиях партизанской войны чревато роковыми последствиями.

Генерал-майор Суворов лично командовал кавалерийскими рейдами против конфедератов. Во главе отрядов в 100–200 сабель он нападал на польские отряды, бросался в сечу. Так, под Раковцами был разбит авангард войск старого знакомца Казимира Пулавского – 500 кавалеристов.

Суворов и Кутузов при штурме Измаила. О. Г. Верейский «Неприступный Измаил»

С 1769 года Суворов следил за действиями гусарского полковника Древица. Иван Григорьевич фон Древиц (1733–1783, позже он поменял написание фамилии на более славянское Древич) – прусский офицер-кавалерист – в 1759 году поступил на русскую службу, бросив родную прусскую армию, воевал против соотечественников. В Польше он не без заносчивости вёл себя с генерал-майором Суворовым, отказывался выполнять его приказы (как, например, в апреле 1770-го, когда Суворов запросил у Древица сотню казаков) без резолюции Веймарна из Варшавы. Полякам этот полковник был известен крайней жестокостью, он действовал как беспощадный каратель. Ходили слухи о том, как Древиц отрубал кисти рук пленным полякам, возбуждая тем ненависть к России и мстительное ожесточение. В длинном рапорте Веймарну Суворов не скрывал возмущения действиями Древица, который в многословных реляциях напропалую преувеличивал значение собственных побед и, не являясь русским ни по рождению, ни по духу, позорил имя России варварством: «Суетно есть красноречие Древица, не прилеплённого к России, но ещё клонящееся к продолжению войны её междоусобием, которое тем возгоритца, сколько ещё есть закрытых гултяев, кои тем онамерютца. Славнее России усмирить одной неспокойствы великодушно!.. Хвастливое же выражения г. Древица о его победах мне ни малого удивления не причиняет, то делают Чугуевские казаки, российская пехота и карабинеры, какая такая важная диспозиция с бунтовниками?.. Только поспешность, устремление и обретение их». Суворов прямо писал Веймарну, который оказывал Древицу протекцию, что Россия не нуждается в таких волонтёрах-офицерах…