Люди, животные и внешняя природа

Вера Резник

Люди, животные и внешняя природа

1. Люди и собаки

Феллини в одном из фильмов представлено огромное колесо обозрения, на котором накрепко привязанные к сиденьям, исполненные восторга пассажиры, размахивая руками, медленно въезжают в об-лака. А так как между пассажирами расстояние неизменно, как между Ахиллесом и черепахой, струение времени можно заметить только по уплывающей из-под колеса тени, или по тому, что кто-то уже скрыт облаками.

Картошку этого года Профессор окучивал по второму разу. Он стоял в ботве, подтягивая вялую резинку тренировочных штанов до уровня груди, по пояс голый, и мечтательно говорил, что когда-нибудь напишет книгу под названием «Реабилитация субъекта». – «Это кому же выйдет реабилитация?» – хмуро говорит Профессорская Жена. Профессор делает вид, что не слышит и, жмурясь на солнышко и поигрывая плечами, чтобы размять их, думает, а потом говорит, что название плохое, потому что слово «реабилитация» некрасивое и слово «субъект» тоже нехорошо собой, а если название внешне непривлекательно, то какая же книга. К этому мгновению тренировочные штаны снова ползут вниз.

В большом деревенском доме четыре собаки: Феня, Маня, Глаша и Сука Аня. Это не значит, что Маня и Глаша не суки, просто таково полное имя последней по счету собаки, избравшей себе прибежищем, чтобы издохнуть, подъезд городского дома, в котором живут ее будущие хозяева. Приятельница хозяйки, известный искусствовед, снисходит до брюзгливого: «Где четыре, там и двадцать четыре…». А Феня действительно старый рыжий кобелек, которого в свои дурные минуты Профессорская Жена бранит буридановым ослом: состарившийся Феня мнителен и, опасаясь подвоха, пребывает в глубокой нерешительности перед всеми дверьми. Зато впечатление складывается, что Феня сильно себе на уме. Это не так. Феня очень простодушен.

В отличие от жены, стряпающей безотчетно, Профессор стряпает в состоянии кристальной ясности сознания относительно производимых им действий. Он всегда не прочь отвлечься и что-нибудь приготовить, особенно после того как жена призналась ему, что необъяснимо ненавидит заправлять салаты. Сотрапезники обмениваются редкими репликами. За едой Профессор думает о еде. Жена Профессора воображает море.

«Косу, – делая ударение на “о”, говорит Профессору соседка Люся, проходя с коромыслом по профессорскому участку, – возьми у Композитора». Люся поводит плечом коромысла в сторону ближайшего дома. Профессору все равно, у кого брать косу, а Профессорская Жена думает, откуда здесь «феня»[1]. Косу приносит сам Композитор, призрачный алкоголик, не занимающий на земле уже никакого осязаемого места. За косу надобно поднести, и Профессорская Жена наливает в граненый стакан до половины водки, а потом с ужасом смотрит, как в прозрачную жидкость падают такие же прозрачные слезы разобиженного Композитора.

Самые густые тени всегда на границе с самым ярким светом. Свет в июне пронзительный, и в утреннем саду разгул караваджизма. Куст шиповника осыпан белыми бабочками цветов. Но жена Профессора зачарована кромешным изумрудным провалом в сердцевине куста. Плерома[2] – догадывается Жена Профессора.

Сука Аня сполна хлебнула в жизни лиха и за появившихся у нее хозяев готова положить живот в любой точке пространства и времени. Она твердо знает: тяжелейший из грехов – обман доверия. Взгляд, которым Сука Аня глядит на хозяев, струит ангельскую духовную любовь, обволакивающую и растворяющую во влажных клубящихся испарениях не только фигуры хозяев, но и все вещи домашнего обихода. От других людей Сука Аня взгляд угрюмо отводит.

По сравнению со спиритуализованным Композитором Профессор – воплощение физического присутствия. В городской квартире Профессор мается, злобно переругиваясь с компьютером и подозревая в ответной ненависти принтер, сканер, мобильный телефон и стиральную машину. Даром что у Профессора и батюшка и матушка – оба профессора, крестьянская кровь деда и бабки бурлит в профессорских жилах, когда, похерив соображения чистого разума, Профессор окучивает картошку, окапывает кусты, сажает деревья. Пересаживает, вырубает, прореживает, унавоживает и огораживает. И косит! О, это упоение повторением! С каждым взмахом косы Профессор утверждается в блаженстве неподвижности и исчерпывающей себетождественности, обретая себя снова и снова в том же самом месте и в том же самом состоянии. «Глуха, слепа, noli me tangere!» – ликует Профессорская душа. Вечером после стольких соединений с физическими телами Профессор не артикулирует речь, похож на Маугли и не проходит в дверь, а проваливается в нее. За ужином чайная ложечка оказывает Профессору серьезное сопротивление. Жена Профессора воображает море.

Маня, Феня и Сука Аня свой ум не прячут, он у них на морде – у Глаши на морде ума нет. Это потому, что Глаша думает. Тупое усилие мысли в глазах у большой черной Глаши совсем не ум. Поутру Глаша долго соображает, хочет ли она идти в лес на прогулку. И когда восторженная свора на садовой дорожке едва не сшибает с ног взявшего палку и кузовок Профессора, Глаша наконец принимает решение и растягивается в солнечном пятне на полу террасы. Минут через десять, когда лай вдали затихает, Глаша вдруг вспоминает, что на втором лесном перекрестке предстоит раздача печенья, она вскакивает и, позабыв о преклонных летах, черным дельфином ныряя в траву и вылетая из нее, во весь дух несется за ушедшими.

Как-то раз Глаша неважно себя почувствовала и не захотела есть и гулять, а только лежала на полу, печальная и грузная. «Перекормил», – подумал Профессор и повез Глашу в ветеринарную клинику. В клинике ветеринар посмотрел на Глашу, потом посмотрел на Профессора, потом снова – на Глашу, а потом сказал: «Она сейчас родит. Вон и молоко уже капает». И добавил: «Одного надо оставить, а то помереть может». Поехали грустный Профессор с печальной Глашей домой. Дома повздыхали, помолчали – через два дня родилась Маня.

Жена Профессора озадачена: приценилась к окуням, которых выловил проходивший мимо дома плотник… «Бери, тетка, за такую цену продавали во времена Жилина и Костылина», – говорит плотник.

Кудлатая Маня – Профессорская фаворитка, вожак своры – вспыльчива и непредсказуема: у Суки Ани с ней сложные отношения. Из-под темной челки, скрывающей Манину морду, виден только черный кожаный кончик, но если челку откинуть, неожиданно откроется утиный нос высокопородной помеси. Своей мордой и экстерьером – после купанья Маня похожа на опустившегося на передние конечности маленького ихтиозавра – Маня повергает в тупое изумление ветеринаров. «Схапендус!» – говорят одни. «Шнауцер», – говорят другие. Хотя по сравнению с Сукой Аней Маня ростом не вышла, она как-то умудряется глядеть поверх нее: «Парвеню» – написано на морде под челкой.

«Маня, покажи личико!» – говорит Профессор. В тот же миг Маня утыкается косматой мордой в угол или закрывает ее лапами. Профессор в сотый раз оглушительно хохочет: «Маня! И так ничего не видно».

Профессор выстригает у Мани свалявшиеся пряди шерсти французской колтунорезкой, расчесывает их, бормоча: «Ты самая, самая главная… кто ж еще!..». Он знает: под челкой на морде у Мани счастливая улыбка.

В деревенской лавке кончился стиральный порошок, за ним нужно ехать на соседнюю станцию. Дорога занимает несколько минут, но обратная электричка приходит не сразу. Чтобы ее не упустить, народ коротает время в грязном поле вблизи железнодорожной насыпи. Спасение от солнца можно сыскать только под стеной единственного строения – заброшенной пекарни. Но там на земле уже расселись, постлав под себя старую газету, мужик в тельнике и две толстые бабы. В руках у одной невостребованный газетный лист: «Подразделение римского легиона», – громко говорит баба. «Когорта», – подумав, отзывается мужик в тельнике. «Опера композитора Верди», – громко говорит баба. «Если короткое – “Аида”», – говорит мужик в тельнике. «А вот и “Травиата”», – говорит баба. «Сатирическая статья, особо резкая по тону», – говорит баба. Воцаряется молчание. «Электричка!» – орут с насыпи.

Приехал Коля, студент Профессорской Жены. Он из Толмачева. В институте Коля подошел к Профессорше и спросил, что она думает об интерпретации Рихтером анданте 21-й сонаты Шуберта. Музыка к профилю института отношения не имеет, Жена Профессора не снесла восхищения: Коля сделался в доме своим человеком. Коле нравятся иностранные слова, и он часто без повода, весомо и с упоением растягивая звуки, произносит слово «паспарту». За обеденным столом разговор забредает куда придется, но, кроме музыки, Коля ничего не знает, и он жестко говорит: «Ну а сейчас мы возвратимся к Брамсу», и властно стучит вилкой по тарелке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Композитор «по фене», воровскому жаргону тот, кто пишет «оперу», т. е. кляузничает оперуполномоченному.

2

Плерома (греч.) – полнота, исполненность, философский и богословский термин.