Экспресс на 19:45

– Трудный день? – спросила незнакомка. По выражению ее лица – изогнутым в полуулыбке полным губам, блеску темных глаз – казалось, будто она и без того обо всем знала. Будто она была свидетельницей произошедшего. Будто она успела оценить еще не прозвучавшую шутку.

Селена усмехнулась.

– Вы даже не представляете насколько.

Глава вторая

Энн

Это было ошибкой. С самого начала. Энн прекрасно понимала, что спать со своим боссом – плохая идея. Матерям стоило бы получше вбивать это в головы дочерей. Напоминать им тщательнее пережевывать пищу. Смотреть по сторонам, прежде чем переходить улицу. Не трахаться со своим начальником, каким бы горячим, богатым и обаятельным он ни был. Но едва ли мать Энн научила ее чему-нибудь полезному.

Результатов правильного воспитания, во всяком случае, не наблюдалось. Она снова совершала ту же самую ошибку. Стояла в угловом кабинете своего босса, перегнувшись через диван. Из окон открывался великолепный вид на забрызганный огнями город. Она старалась наслаждаться происходящим. Но, как это часто бывало, находилась в некоторой прострации – не забывая при этом издавать все ожидаемые от нее звуки. Она умела симулировать.

– О боже, Энн, какая же ты горячая! – простонал он, вколачиваясь в нее.

Поначалу она приняла его ухаживания за шутку – или недоразумение. Впервые он проявил к ней интерес во время их совместной командировки в Вашингтон, куда они прилетели на ужин с важным клиентом, который подумывал покинуть инвестиционную фирму. На обратном пути в отель – в такси – Хью, разговаривая по телефону с женой, положил руку на колено Энн. Он даже не посмотрел на нее, и Энн решила, что этот жест был результатом простой рассеянности. Вполне на него похоже – сумасбродства ему было не занимать. Он казался неподобающе привязчивым и фамильярным. И рассеянным.

Рука Хью скользнула вверх по ее бедру. Энн притихла. Она чувствовала себя загнанной в угол жертвой. Хью закончил разговор, и она ожидала, что он отдернет руку и, ужаснувшись подобной неловкости, проговорит что-нибудь вроде:

– Ох, прости меня, Энн…

Но нет. Вместо этого его рука поползла выше.

– Я ведь правильно истолковал твои сигналы? – поинтересовался он, понизив голос.

Да уж. Большинство людей подумало бы: «Бедная Энн! Боится потерять работу – вот и идет на поводу у этого чудовища».

Но Энн отличалась от большинства. Она спрашивала себя: «Как бы обернуть ситуацию в свою пользу?»

Она всего лишь старалась хорошо выполнять свою работу. Во всех смыслах. Но папуля оказался прав и в этом: если поводья не в твоих руках – возможно, они на тебе.

Неужели она подсознательно подавала ему сигналы? Вероятно. Более чем. Может быть, и тут папуля не прогадал: убежать от собственной сути не выйдет, сколько ни старайся.

В такси они целовались с энтузиазмом подвыпивших выпускников, но вестибюль «Ритца»[3] преодолели, соблюдая нормы приличия. Когда они оказались у номера Энн, он снова дал себе волю и прижал ее к двери. Не зря она в тот день надела сексуальное нижнее белье и побрила ноги.

В ту ночь она подарила Хью – жилистому, подтянутому, с волосами, уже посеребренными проседью, – лучший секс в его жизни. За ней последовали другие ночи – множество ночей. Ему нравилось, когда она была сверху. Он оказался чутким любовником.

– Тебе хорошо? Ты в порядке? – постоянно интересовался Хью.

Однажды он даже признался:

– Мы с Кейт женаты очень давно. И не справляемся с нашими… аппетитами.

Как будто Энн волновал его брак.

Вообще-то, она не верила в существование того, что многие так высоко ценили. Верность – серьезно? Всю жизнь хотеть одного-единственного человека? Не верила в брак – за всю историю людям едва ли удалось придумать что-то, еще более обреченное на крах. Разбитые надежды, заржавелые жизни – вот и все, что можно было выгадать у алтаря. В конце концов, они мало чем отличались от зверей. Все до единого были гонимыми инстинктивной похотью дикими животными. Такими были мужчины. Такими же были и женщины. Общество все еще не развалилось только благодаря скрепляющей его тончайшей паутине совершенно произвольных законов и моралей – подвижных и изменчивых вне зависимости от того, как сильно люди цеплялись за них. Упорядоченный мир расшатывало стремление к природному хаосу.

Энн не ожидала, что Хью влюбится в нее, и уж точно не пыталась его к этому подтолкнуть. Говорила она редко. По большей части слушала, кивая и поддакивая. Если он и заметил, что она почти ничего не рассказывала о себе, то промолчал. Влюбиться в Энн – и усложнить ситуацию – это ему не помешало.

Хью кончил, навалился на нее, обнял за талию. Он плакал. Секс часто пробивал его на эмоции. Обычно Энн было все равно, но рыдания могли сбить даже самый позитивный настрой. Она попыталась приподняться – и он отпустил ее, но снова заключил в объятия, едва Энн успела одернуть юбку.

Какое-то время она обнимала его в ответ, потом, чуть отстранившись, вытерла с его лица слезы и прижалась губами к глазам. Она знала, что именно в этом он сейчас нуждался. У нее был особый дар: она всегда понимала, чего хотят люди – по-настоящему хотят, в самой глубине души, и в течение некоторого времени услужливо воплощала их надежды. Поэтому Хью и влюбился – как влюбился бы любой другой, оказавшись на его месте. Ему нравилось получать желаемое – даже тогда, когда он сам понятия не имел, чего же хочет.

Наконец он отошел. Энн вгляделась в свое призрачное отражение в темном окне. Стерла размазавшуюся помаду.

– Я уйду от нее, – сказал Хью, опускаясь на один из стоявших в кабинете роскошных диванов. Высокий и элегантный, в сшитой на заказ одежде из лучших тканей, Хью всегда выглядел безупречно. Даже сейчас – в ослабленном шелковом галстуке, слегка помятой хлопковой рубашке и все еще идеально отглаженных черных шерстяных брюках. Даже простая белая футболка смотрелась выигрышно на его подтянутом теле.

Улыбнувшись, она присела рядом с ним. Он потянулся к ней, его поцелуй был соленым и сладким одновременно.

– Это нужно сделать. Я больше не могу так жить, – продолжал он.

Он заводил эту тему не впервые. В прошлый раз она попыталась его отговорить, но он вцепился в ее запястья, лишив возможности сбежать. Тогда его глаза загорелись жестоким отчаянием. Она боялась, что он так же вцепится в нее и сегодня. Что он снова поддастся эмоциям.

– Хорошо, – ответила Энн, зарываясь пальцами в его волосы. – Давай.

Потому что именно это он хотел услышать, именно в этом нуждался. Люди злились, не получая желаемого. Или отстранялись. Игра выходила на более сложный уровень, иногда – вовсе не предусматривающий победы.

– Мы уедем, – пообещал он, поглаживая ее по щеке. Конечно, уедут, куда им будет деваться – работу они оба потеряют. Жена Хью, Кейт, была владелицей и управляющим директором унаследованной от легендарного отца инвестиционной фирмы. В совет директоров входили и ее братья, Хью никогда не жаловавшие – их неуважение давно стало излюбленной темой его откровенных разговоров с Энн. – Попутешествуем по другим странам, а там решим, что делать дальше. Начнем с чистого листа. Ты и я. Ты ведь этого хочешь?

– Конечно, – проворковала она. – Это было бы замечательно.

Энн нравилась ее работа. Она искренне хотела получить это место, когда посылала резюме и проходила собеседование. Она смыслила в числах, инвестиции представлялись ей чем-то средним между логикой и волшебством, а работа с клиентами – своеобразной игрой, целью которой было убедить людей поделиться своими деньгами за обещание их преумножить. Кейт – начальница Энн и жена ее любовника – вызывала в ней уважение и восхищение. Она производила впечатление умной и сильной женщины.

Возможно, Энн следовало подумать об этом, прежде чем поддаваться на ухаживания Хью. Он не был влиятельным человеком. Она просчиталась. А может быть, и вовсе не утруждала себя расчетами. Порой она совершала подобные ошибки – выпускала поводья из рук. Папуля считал это формой самовредительства.

– Иногда мне кажется, милая, что ты не вкладываешься всей душой, – говорил он. И, возможно, был прав.

– Ох, – вздохнул Хью, отстранившись и поглядев на часы. – Я опаздываю. Нужно переодеться – я обещал сопровождать Кейт на благотворительном вечере.

Она встала, прошла через кабинет, достала из шкафа смокинг и пристроила его на спинке дивана. Еще один потрясающий предмет его гардероба – тяжелый и шелковистый. Она любовно провела пальцами по лацкану. Он встал. Она помогла ему одеться, развесила сброшенные им вещи и убрала их обратно в шкаф. Потом снова подошла к Хью и завязала ему галстук. В глубине души он все еще был маленьким мальчиком. Хотел, чтобы о нем заботились. Да и кто не хотел бы?

– Ты выглядишь просто превосходно. – Она поцеловала его. – Желаю хорошо провести вечер.

Он ответил ей долгим взглядом. В глазах снова заблестели слезы.

– Скоро, – пообещал он, – я положу конец этому глупому спектаклю.

Она ласково провела рукой по его щеке и, одарив его нежнейшей из своих улыбок, направилась к выходу.

– Энн, – он схватил ее за руку. – Я люблю тебя.

Она никогда не отвечала на его признания. Бросала изворотливое «я тоже», а в переписке отшучивалась смайликами с сердечками. Иногда и вовсе ограничивалась воздушным поцелуем. Он, казалось, не обращал на это внимания – или же был слишком горд, чтобы напрямую спросить, почему она ни разу не сказала ему этих слов и любит ли она его на самом деле. Но она ставила на избирательную способность Хью видеть и слышать только то, что не противоречит его желаниям.

Она послала ему воздушный поцелуй.

– Доброй ночи, Хью.

У него зазвонил телефон. Мгновение, понадобившееся ему, чтобы ответить, он не сводил с нее глаз.

– Иду, дорогая, – наконец выдавил он, пряча взгляд, и отошел. – Просто надо было разобраться с клиентом.

Энн вышла. Его голос следовал за ней по коридору.

Она вернулась в свой кабинет и принялась собираться. Душа ее была не на месте. Она предчувствовала, что удача вот-вот покинет ее. Веских оснований для подобных мыслей не было. Она просто осознавала, что все трещало по швам. Что расставание с Кейт пройдет не так гладко, как он предполагает. Что в глубине души он этого и сам не хочет. Что, как только ситуация достигнет критической массы, она останется без работы. Но всухую она проигрывать не собиралась. Уж об этом она позаботится.

В конце концов на нее навалилось чувство одиночества и опустошенности. Больше всего на свете ей хотелось позвонить папуле. Обсудить с ним все. Попросить совета. Телефон звякнул, отобразившееся на экране сообщение вещало:

Это неправильно.

Я не хочу продолжать.

Энн почувствовала раздражение, но ответила коротко:

Просто держись курса.

Отступать уже слишком поздно.

Забавно был устроен этот мир. В трудную для себя минуту она давала именно тот совет, который был нужен ей. Ученик стал учителем. Папуля бы ею гордился.

Энн взглянула на телефон. В открытом чате запульсировали маленькие точки. Потом исчезли. Девушка, юная и зеленая. Сделает все, что ей скажут. Всегда делала. По крайней мере, пока.

Энн взглянула на часы и почувствовала прилив сил. Если она поторопится, то, возможно, успеет.

Глава третья

Селена

Едва Селена успела расположиться рядом с незнакомкой, поезд, утробно застонав, перестал подавать какие-либо признаки жизни. Свет погас и снова вспыхнул, а она замерла в ожидании.

«Ну, пожалуйста», – мысленно умоляла Селена.

Если поезд тронется прямо сейчас, она еще успеет пожелать мальчикам добрых снов. Она взглянула на свою соседку. Та, отвернувшись, смотрела в окно. Селена видела лишь ее точеный, почти полностью скрытый за блестящими черными волосами профиль. Она снова задумалась, почему женщина казалась ей знакомой.

Грэму, этому гребаному изменщику, она черкнула короткое:

Поезд задерживается!

Ох… Няня уже ушла.

Мальчики ждут тебя.

Пойду их укладывать. Люблю!

Ее забавляло, что он не называет Женеву по имени. Кажется, она читала об этом – о дистанцировании. О самоубеждении формата «я никогда не состоял в сексуальных отношениях с этой женщиной».

Показалось ли ей – или в его сообщении действительно сквозило раскаяние? Он редко использовал восклицательный знак. Редакторы их ненавидели. Они считались костылями – хорошо прописанный диалог в них не нуждался. Но текстовые сообщения восклицательные знаки сдабривали теплотой, энтузиазмом, эмоциями – добавляли оттенков. Раз он прибегнул к этому, значит, чувствовал себя чудовищно. Под стать своей натуре.

Люблю тебя

Она ответила неохотно, без восклицательного знака. Но все равно ответила. Всегда отвечала – все эти годы, которые они провели вместе. Он смешил ее. Умел потрясающе массировать плечи. Он был сильным. Взял на себя ответственность за их жизни. Рубил дрова, благоустраивал дворик. Во многих отношениях он был прекрасным мужем. Она действительно любила его. И вместе с тем каким-то непостижимым образом столь же страстно его ненавидела. Внутри ее вулканом клокотали печаль, ярость, любовь. Грядущее извержение обещало обратить окрестности в пепел.

Селена выглянула в окно.

Стемнело.

Стекло стало непроницаемым – Селена различала в нем лишь тусклое отражение лица незнакомки. В вагоне осталось всего несколько человек. Многие, как догадалась Селена, ушли на поиски альтернативных транспортных средств. Теперь она могла бы пересесть на другое место – так им обеим было бы комфортнее. Но она боялась показаться невежливой.

Ее лицо…

Что же в нем было такого?

Высокие, четко очерченные скулы. Бездонные темные глаза. Чувственные губы, изогнутые в сладострастной полуулыбке. Селена хотела было завязать вежливую беседу, но соседка опередила ее. Поначалу Селена даже не расслышала ее шепота. Вспоминая впоследствии эту их первую встречу, она, как ни пыталась, так и не смогла объяснить себе, почему произошло то, что произошло.

Вероятно, между ними образовалась странная глубинная связь – из тех, которые обычно застают врасплох, словно неожиданно вмешавшаяся влюбленность. А может быть, сказалась задержка поезда, застивший вагон полумрак и бессилие, с которым они ожидали отправления.

Женщинам не чужда была мгновенная близость. Селена и сама не раз сталкивалась с подобным. Чтобы узнать друг друга, хватало взгляда. Превращение наивной девочки в женщину, близкие каждой надежды и мечты, бесплодность усилий ради их достижения, победы, оборачивающиеся вовсе не желанными результатами, никем не подаренные хрустальные туфельки, невстреченные Прекрасные Принцы, сложные прически, после которых раскалывается голова, слишком туго стянутые волосы, вгрызающиеся в кожу заколки, разочарования, принятие реальности, счастливые воспоминания о настоящей любви, о преданной дружбе, о рождении детей – все это можно было прочесть в глазах совершенно незнакомой женщины. Какой путь она прошла, как изменилась, преодолевая раскиданные на нем мирозданием – обладавшим весьма незаурядным чувством юмора – уступы и обрывы.

– Ты когда-нибудь жалела о своих поступках? – повторила женщина.

Она говорила очень тихо, почти шепотом. Это могли быть просто мысли вслух – Селена, например, частенько вела беседы сама с собой. Душевные беседы в душевой.

– С кем ты разговариваешь? – недавно поинтересовался Оливер – он был старше и любопытнее брата.

– Сама с собой, – призналась она.

– Странная ты.

В собственном лице она всегда находила заинтересованного слушателя и всезнающего психотерапевта, от которого нередко получала отличные советы.

– Да, – ответила Селена незнакомке. – Конечно, жалела.

За жизнь – с самого детства – накопилось немало таких вещей. Она жалела, что в пятом классе не пригласила Марти Джаспер на свой день рождения. Марти была чудаковатой, порой даже неприятной. Дети избегали ее. Они не дружили, но Селена раскаивалась, что не позвала ее – не проявила участия. Она жалела, что на спор рассталась с девственностью, потеряв в итоге лучшую подругу. Жалела о том, что в колледже неоднократно проводила ночи в чужой постели – без обязательств, зато со всеми присущими подобным приключениям рисками и опасностями. Жалела – еще как! – о своем бывшем, Уилле, за которого, все думали, она выйдет замуж. Жалела, что мало кормила грудью, и дети – как знать, не из-за этого ли? – выросли привередами. Жалела о многом – ее переживаний хватило бы на целую книгу.

– Я сплю со своим боссом, – выпалила женщина.

– Ох, – отозвалась Селена, не ожидавшая подобного откровения, но и не удивленная им. – Так вот в чем дело.

В прошлом году ее близкая подруга Леона переспала с боссом. Он был женат, она – замужем. Страшная неразбериха.

– Если я порву с ним, – продолжала ее соседка, – ситуация может стать только хуже. Он хочет уйти от жены – ко мне.

– Ого! – Селена заинтересованно подалась вперед. Она почувствовала какое-то скабрезное удовольствие – восхитительную возможность сбежать от собственной драмы.

– Его жена владеет компанией, – рассказывала женщина, – в которой мы оба работаем.

Селена хмыкнула и покивала. Она не могла подобрать слов. Иногда достаточно было выслушать. Нередко людям просто хотелось выговориться – когда многое накопилось, когда уже не хватало сил держать все в себе, но имелся миллион причин не делиться переживаниями с близкими. Потому-то люди и шли со своими проблемами к барменам и парикмахерам.

Порой незнакомцы могли стать единственной в жизни отдушиной.

Женщина повернулась и взглянула на Селену в полумраке замершего вагона.

– Простите меня, – проговорила она, широко распахнув глаза и прикрыв рот рукой. – И что на меня нашло…

– Очевидно, – по-матерински понимающе отозвалась Селена, – вам нужно было выговориться.

Селена знала, каково это. Она никому не рассказывала о Грэме. Ни матери, ни сестре, ни Бет. Боль сдавливала грудь, жгла изнутри. Выпустить ее стало бы непревзойденным облегчением. Но как она могла кому-то пожаловаться? В глазах окружающих их союз был сказкой – с любовью с первого взгляда и непременным «долго и счастливо». Все им завидовали – а они скатились в жалкую, убогую реальность. Сломались – возможно, непоправимо.

Поезд по-прежнему не двигался. Селена чувствовала, как вместе с расплывающейся за окнами темнотой сгущалось ее отчаяние. Царящая в вагоне тишина угнетала.

– Я Марта, – представилась женщина, протягивая ей руку.

– Селена. – На ощупь ладонь Марты была прохладной и нежной, но рукопожатие оказалось крепким.

Порывшись в сумке, Марта выудила оттуда две крохотные – такие бывают в мини-барах – бутылки водки и протянула одну Селене. Та с улыбкой приняла угощение. Марта напомнила ей лучшую подругу Бет, у которой был целый запас миниатюрных флакончиков: шампуней, увлажняющих кремов, антисептиков, ополаскивателей для ротовой полости и, конечно, бутылочек с выпивкой. Она затаривалась в отелях, складывая добычу в чемоданы и сумки. Что бы кто ни попросил: иголку с ниткой, расческу, освежитель дыхания, лосьон, – Бет непременно находила в гигантской сумке, которую повсюду таскала с собой.

Марта откупорила бутылочку. Поколебавшись, Селена последовала ее примеру.

– За хорошее окончание дерьмового дня, – предложила Марта. Они чокнулись. Селена огляделась в поисках проводника: насколько она знала, распивать алкогольные напитки в поездах запрещалось. Она почувствовала радостное возбуждение, которое всегда испытывала, нарушая правила.

– За него! – поддержала тост Селена.

Она почувствовала, что глоток теплой водки сразу же зарумянил ее щеки. Второй принес желанное облегчение. Погрузившийся в сумрак поезд, казалось, и не думал оживать. Некоторые пассажиры вполголоса переговаривались по телефонам. Через проход от них, положив голову на свернутую куртку, дремал мужчина.

Селена достала завибрировавший в кармане телефон. Входящий вызов оказался видеозвонком.

– Нужно ответить, – пояснила она, протягивая выпивку обратно. Марта кивнула и взяла у нее бутылочку.

Она ткнула кнопку приема вызова, и на экране появились лица ее мальчиков, кучкующихся, чтобы влезть в кадр. Убавив громкость, она поднялась и вышла в тамбур.

– Мама! – воскликнул Оливер. – Ты где?

– Застряла в поезде, дружок, – тихо ответила она. – Увы. Почитали на ночь?

– Папа читал «Мальчика, у которого было слишком много игрушек», – отчитался Оливер.

– Опять, – вмешался Стивен.

Дети не очень любили, когда им читал Грэм. Он делал это без должного энтузиазма, ограничиваясь одной – выбранной им самим – книгой. На обсуждение его выбор не выносился. Селена же читала им целый час – те истории, которые они сами хотели слышать. После этого она нередко оставалась лежать на полу в их комнате, ожидая, пока мальчики уснут. Иногда даже задремывала, и Грэму приходилось ее будить.

– Как вернусь – обязательно зайду к вам и поцелую, – пообещала она. – Надеюсь, я не слишком тут задержусь.

Она снова поискала взглядом проводника или кого-нибудь еще, кто мог бы прояснить ситуацию, но персонал словно испарился. Какого черта они вообще стояли?

Стивен, белобрысый и временно лишенный двух передних зубов, начал рассказывать о мальчике из садика, который сначала взял ножницы и обрезал себе челку, а потом, когда пришло время собираться домой, принялся рыдать. Оливер жаловался на невкусный полдник и просил, чтобы завтра ему дали с собой изюма.

– Ладно, парни, – наконец прервал их Грэм. – Пора спать.

Невзирая на протесты, он забрал у сыновей телефон.

– Я люблю тебя, мама! – в унисон закричали дети.

– И я вас люблю, мальчики! – ответила она. – Я скоро.

– А меня? – спросил Грэм, влезая в кадр, – темноглазый, небритый, взъерошенный, с кривым носом, неправильно сросшимся после полученной в ходе футбольного матча травмы, и этой своей дьявольски распутной улыбкой. – Меня любишь?

– Да, – постаралась она ответить как можно более непринужденно. – Ты и так это знаешь.

Перед ее глазами всплыл непрошеный образ распластавшейся на нем Женевы. Селена попыталась отогнать от себя эту зацикленную в сознании картинку – но с тем же успехом она могла бы попробовать отрешиться от бубнящего в другой комнате телевизора или орущей за стеной музыки. Сердце болезненно сжалось. Должно быть, это отразилось на ее лице.

– Что такое? – нахмурился Грэм.

– Мне пора, – ушла она от ответа.

– Как скажешь… – Он потер глаза, затем снова посмотрел на нее. – Говори, если что.

Он пребывал в неведении, понятия не имел, какую она разузнала тайну. Если бы она не видела то, что видела, она бы ни за что не догадалась о происходящем. Грэм вел себя как обычно – те же интонации, мимика, жесты. Она не знала, как это трактовать. Верить в то, что интрижка ничего для него не значила? Что он вовсе не думал о ней? Или же признать в нем искусного лжеца и изменщика, запросто способного похоронить чувство вины и гложущие его сожаления? Лицо на экране на мгновение показалось ей лицом незнакомца.

– Грэм.

– Что?

– Проверь, пожалуйста, стиральную машину и закинь белье, если оно там есть, в сушилку.

Он закатил глаза, будто она поставила перед ним совершенно непомерную задачу.

– Ладно. Хорошо.

Не проронив больше ни слова, она сбросила звонок. Его лицо ненадолго застыло на экране – и пропало.

Вернувшись в вагон, Селена рухнула на свое место, забрала у Марты бутылочку и сделала еще один большой глоток.

– Тебе, похоже, повезло с семьей, – сказала Марта и тут же виновато вскинула ладонь. – Невольно подслушала.

– Еще как повезло, – согласилась Селена.

Разве можно было ответить иначе? Только «мы счастливы» и «я так благодарна судьбе».

Это было правдой – она думала так едва ли не каждый день. Пока не переставила камеру.

– Это повторится, дорогая, – как обычно, вкрадчиво и мягко предупреждала ее мать после случая в Вегасе. – Однажды изменщик – всегда изменщик.

Но Селена ее не послушала. Грэм вовсе не был похож на ее отца, который беспрерывно крутил романы на стороне. Мать, Кора, говорила, что не разошлась с ним только ради дочерей, Селены и ее сестры Марисоль.

У Селены с Грэмом отношения складывались не так, как у ее родителей. Тот первый случай совершенно точно нельзя было назвать романом. Они ходили к психотерапевту. У них все было… по-другому. Во всяком случае, так она себя успокаивала.

– Ну, и что будешь делать? – спросила Селена в надежде отвлечься от собственных перипетий. – С боссом.

Марта пожала плечами и откинулась назад, чтобы они могли смотреть друг на друга, а не в спинки передних сидений. Взгляд ее затененных густыми ресницами миндалевидных глаз одновременно завораживал и обжигал.

– Ты когда-нибудь мечтала о том, чтобы проблемы разрешились сами собой? – со вздохом поинтересовалась Марта.

– Было бы очень здорово, – честно ответила Селена. Бросив оценивающий взгляд на свою бутылочку, она обнаружила, что та почти пуста. Быстро же она с ней разделалась. Она расправила плечи. По телу разливалось долгожданное расслабление.