Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

– Эй, на мачте! Не зевай! – заорал Буш, потом, уже тише, заметил Хорнблауэру: – Он мог повернуть назад и сбить нас со следа.

Всегда оставалась вероятность, что наверху туман реже и впередсмотрящий различит стеньги «Бланшфлера», даже если с палубы ничего не видно.

Несколько минут слышались только крики лотового; «Несравненная» легонько покачивалась на волнах, но того, что она движется вперед, не чувствовалось совсем.

– Метка двадцать! – крикнул лотовый.

Еще до того, как он произнес последнее слово, Буш и Хорнблауэр переглянулись. До сих пор оба подсознательно слушали крики лотового, даже не замечая их на сознательном уровне. Однако слово «метка» означало, что под ними не больше двадцати саженей.

– Мелеет, сэр, – заметил Буш.

Тут впередсмотрящий заорал снова:

– Парус с подветренной раковины, сэр!

Буш и Хорнблауэр кинулись к борту, но в липком тумане ничего было не различить.

– Эй, на салинге! Что видишь?

– Теперь ничего, сэр! Мелькнули брамсели и пропали. А, вот они опять, сэр. Два румба… три румба за левым траверзом.

– Какой курс?

– Тот, что и у нас, сэр. Теперь опять ничего не видно.

– Дать по ним залп, сэр? – спросил Буш.

– Пока нет, – ответил Хорнблауэр.

– Приготовиться батарее левого борта! – крикнул Буш.

Даже с такого расстояния бортовой залп может сбить мачту, и тогда каперу уже не уйти.

– Велите канонирам не стрелять без команды, – сказал Хорнблауэр. – Это может быть «Лотос».

– Верно, черт побери! – воскликнул Буш.

Когда эскадра шла к Рюгену, «Лотос» был на левом траверзе «Несравненной». Кто-то определенно стрелял – возможно, «Лотос». В таком случае он устремился в погоню за «Бланшфлером» и сейчас должен быть ровно там, где впередсмотрящий заметил брамсели; в таком тумане брамсели шлюпа и брамсели француза будут настолько схожи, что даже опытному моряку недолго их перепутать.

– Ветер крепчает, сэр, – заметил Херст.

– Да, – согласился Буш. – Дай-то Бог, чтобы он разогнал туман!

«Несравненная» заметно накренилась под усилившимся ветром. Из-под водореза донеслась веселая музыка рассекаемых морских волн.

– Глубже восемнадцати! – крикнул лотовый.

И тут двадцать голосов завопили разом:

– Вот он! Парус на левом траверзе! Это «Лотос»!

Туман в той стороне рассеялся. «Лотос» под всеми парусами шел примерно в трех кабельтовых от «Несравненной».

– Спросите, где последний раз видели противника! – рявкнул Буш.

– Парус… последний… раз… видели… впереди, – прочитал сигнальный мичман в подзорную трубу.

– Много нам пользы от этих сведений! – проворчал Буш.

Горизонт еще не расчистился, хотя в воздухе уже проблескивал бледный солнечный свет и бледное солнце – не золотое, а серебристое – только что проглянуло на востоке.

– Вот он! – раздалось с мачты. – На левой раковине, корпус за горизонтом!

– Ушел, черт побери! – воскликнул Херст. – Должно быть, они повернули, как только нас увидели.

С палубы были видны только брамсели «Бланшфлера» – значит до него больше шести миль. Он уходил по ветру под всеми парусами. На мачту «Лотоса» взлетела цепочка флажков, и пушечный выстрел известил о важности сигнала.

– Они тоже его увидели, – заметил Буш.

– Поворот через фордевинд, пожалуйста, капитан Буш. Сигнальте: «Все в погоню».

«Несравненная» под брань офицеров, распекавших команду за медлительность, легла на другой галс. «Лотос» развернулся, и теперь его бушприт указывал прямо на «Бланшфлер». Капер был окружен: впереди – померанский берег, на ветре – «Несравненная», справа и слева – «Лотос» и «Ворон».

– «Ворон» уже должен был с ним поравняться, сэр, – сказал Буш. – А кечи мы скоро соберем, как бы они ни рассеялись в тумане.

– Глубже четырнадцати! – крикнул лотовый.

Хорнблауэр смотрел, как он сноровисто раскручивает лотлинь, бросая лот далеко вперед, считывает метку, когда корабль проходит через вертикальную линию, и тут же выбирает линь, чтобы забросить снова. Утомительная и тяжелая работа; более того, вытаскивая сто футов мокрого троса, лотовый неизбежно промокает до нитки. Хорнблауэр хорошо себе представлял, как живут матросы, как мало у них шансов высушить одежду. Мичманом на «Неустанном» он бросал лот в ту дикую ночь, когда они уничтожили «Друа де л’ом» возле Бискайского берега. Тогда он продрог до костей, а пальцы так онемели, что едва различали метки: белый ситец, кожу с дыркой посередине и остальные. Сейчас он наверняка не сумеет бросить лот и уж точно не вспомнит порядок меток. Хотелось верить, что Бушу достанет человеколюбия и здравого смысла вовремя сменять лотовых и проследить, чтоб им было где просушиться, но в такие дела коммодор лезть не вправе. Буш лично отвечает за всю внутреннюю жизнь корабля и ревниво отнесется к любому вмешательству коммодора; высокий статус имеет свои изъяны.

– Метка десять! – крикнул лотовый.

– Вижу «Ворон» за противником! – доложил мичман. – Идет наперерез.

– Очень хорошо, – ответил Хорнблауэр.

– Рюген тоже видно, – сообщил Буш. – Это Стуббенкаммер, или как там его звать. Белый утес.

Хорнблауэр повернул подзорную трубу. «Бланшфлер» обречен, если только не укроется в водах Шведской Померании, а именно это он явно намеревался сделать. Буш разложил перед собой карту и брал пеленг на белые обрывы Штуббенкаммера. Хорнблауэр поглядел на карту, на далекие корабли и снова на карту. Штральзунд – крепость, выдержавшая в последнее время не одну осаду. Если «Бланшфлер» доберется дотуда и Швеция возьмет его под защиту, то эскадра будет бессильна что-нибудь предпринять. А вот остальное побережье – просто мели, песчаные банки да пара бухт, куда могут заходить небольшие суда. Если верить карте, вход в них защищают батареи. Если «Бланшфлер» укроется в какой-нибудь из этих бухт, можно будет подумать о плане захвата. Но Штральзунд совершенно неприступен.

– Сигнальте «Лотосу», – сказал Хорнблауэр. – «Отрезать противнику путь к Штральзунду».

За время нескончаемой войны все навигационные знаки исчезли. Ни один буй не отмечал ведущего к Штральзунду фарватера – на карте он назывался Бодден. Викери на «Лотосе» должен будет постоянно бросать лот и быстро принимать решения.

– Метка семь! – крикнул лотовый.

«Несравненная» была уже на опасном мелководье. Буш встревоженно нахмурился:

– Убавьте паруса, пожалуйста, мистер Буш.

«Несравненной» француза не догнать, а если они сядут на мель, лучше, если это произойдет на меньшей скорости.

– Противник привелся к ветру, – сообщил Херст.

Так и есть: французский капитан отказался от попытки достичь Штральзунда. Это заслуга Викери, который, не страшась мелей, под всеми парусами отчаянно ринулся наперерез.

– Если он будет идти тем же курсом, «Ворон» сможет его обстрелять! – в волнении произнес Буш.

– Противник сменил галс! – доложил Херст.

– И пять с половиной! – крикнул лотовый.

Буш закусил губу: его бесценный корабль средь мелей у подветренного берега, а под килем всего тридцать три фута.

– Положите корабль в дрейф, капитан Буш, – сказал Хорнблауэр. Нет надобности рисковать кораблем, пока они не поймут, что задумал француз.

«Несравненная» привелась к ветру, подставив левую скулу слабым волнам. Солнце приятно пригревало.

– Что с «Вороном»? – воскликнул Буш.

Фор-стеньга шлюпа переломилась у основания, рухнула на свои стаксели и повисла в клубке спутанных парусов.

– Он на мели, сэр, – доложил Херст, глядя в подзорную трубу.

Удар о мель был так силен, что сорвало стеньгу.

– У него осадка на восемь футов меньше, чем у нас, сэр, – сказал Буш, но Хорнблауэр вновь смотрел на «Бланшфлер».

Очевидно, капер сумел войти в фарватер за Хиддензе. На карте здесь стояла единственная отметка глубины: лаконичное «2½». Глубина пятнадцать футов, и батарея в начале длинного полуострова. На горизонте с наветренной стороны показались характерные паруса бомбардирских кечей: Дункан и Маунд, проплутав в тумане, взяли курс на место встречи у мыса Аркона и сейчас, надо думать, заметили «Несравненную».

– Пожалуйста, отправьте шлюпки помочь «Ворону», капитан Буш, – распорядился Хорнблауэр.

– Есть, сэр.

Чтобы поднять баркас и тендер с кильблоков и опустить на воду, нужны сто пар рук. Засвистели дудки, заходила по матросским спинам боцманская трость. Под скрип блоков и шлепанье босых ног тяжелая громада корабля немного накренилась, освобождаясь от веса шлюпок. Хорнблауэр вновь поднес к глазам подзорную трубу.

«Бланшфлер» бросил якорь между Рюгеном и узкой полосой Хиддензе – скорее песчаной косой, чем островом, цепочкой дюн над желтыми мелями. Мачты «Бланшфлера» были по-прежнему видны на фоне глинистых обрывов Рюгена, дюны Хиддензе, протянувшиеся длинным изогнутым молом, скрывали только корпус. С одного конца Хиддензе вход на необычный рейд защищала батарея – Хорнблауэр видел силуэты пушек, черные на фоне заросших травой амбразур, – с другого бурун указывал на мели, непроходимые даже для корабельного баркаса. Эскадра не дала каперу укрыться в Штральзунде, но, судя по всему, здесь он в такой же безопасности. Чтобы его захватить, придется грести на шлюпках по мелководью, потом – через узкий фарватер под пушками, а затем выводить приз под теми же пушками между незнакомыми мелями. Перспектива не слишком заманчивая. Можно высадить морских пехотинцев на Хиддензе и попытаться взять батарею, но на внезапность рассчитывать не приходится, а значит, неизбежны огромные потери. К тому же гарнизон на батарее шведский, а Швецию лучше не злить. Сейчас она только номинальный противник, но это хрупкое равновесие так легко нарушить. Хорнблауэр помнил пункты инструкций, где его предостерегали именно от таких опрометчивых шагов.

Словно в ответ на его мысли сигнальный мичман откозырял и доложил:

– Сигналы с «Лотоса», сэр.

Хорнблауэр прочел сообщение, в спешке накорябанное мелом на грифельной доске: «От Штральзунда приближаются парламентерские флаги. Позволил им пройти».

– Подтвердите, – сказал Хорнблауэр.

Что за чертовщина? Один парламентерский флаг – это понятно, но Викери сообщил по меньшей мере о двух. Хорнблауэр навел подзорную трубу туда, где Викери очень разумно поставил «Лотос» на якорь – между проливом, в котором укрылся «Бланшфлер», и Штральзундом, откуда французу может прийти подмога. Одно… два… три… суденышка только что обогнули «Лотос» и шли прямиком к «Несравненной». У всех трех была характерная балтийская оснастка, похожая на голландскую, но с местным своеобразием: округлый нос, шверцы и большой гафельный грот. Они неслись в бейдевинд, будто на регате, вода пенилась под тупыми носами, брызги, несмотря на слабый ветер, вставали стеной.

– Что за черт? – проговорил Буш, направляя на них подзорную трубу.

Возможно, это уловка, чтобы потянуть время. Хорнблауэр вновь поглядел на мачты «Бланшфлера» за песчаной косой. Капер убрал все паруса и покачивался на якоре.

– Белый над сине-желтым, – сообщил Буш, по-прежнему глядя на приближающиеся суденышки. – Шведский флаг под парламентерским.

Хорнблауэр перевел взгляд на первое судно. Да, Буш не ошибся.

– Дальше, сэр… – Буш виновато хохотнул. – Знаю, сэр, что это нелепо, но выглядит точно как британский флаг под парламентерским.

Поверить было трудно: с такого расстояния и впрямь легко ошибиться. Однако Хорнблауэр видел в подзорную трубу то же самое.

– Что скажете про вторую шлюпку, мистер Херст?

– Британский флаг под белым, – уверенно отвечал Херст.

Третья шлюпка заметно отстала, и ее флага было не разглядеть.

– Кажется, французский, сэр, – сказал Херст, но продолжить наблюдения они не успели: первая шлюпка быстро приближалась.

На палубе, болтаясь в боцманской люльке и придерживая обеими руками треуголку, очутился высокий дородный господин. На нем был синий мундир с золотыми пуговицами и эполетами. Господин степенно поправил ножны и галстук, затем, прижимая к груди шляпу с белым плюмажем и шведской кокардой, отвесил поклон.

– Барон Бассе, – были его первые слова.

Хорнблауэр поклонился:

– Капитан сэр Горацио Хорнблауэр. Коммодор эскадры.

У барона Бассе было квадратное лицо, большой нос и холодные серые глаза; он явно мог только догадываться, что́ сказал Хорнблауэр.

– Вы воевать? – с усилием спросил он.

– Я преследую капера, действующего под французским флагом, – начал Хорнблауэр и тут же понял, как трудно говорить с иностранцем, почти не знающим английского, и при этом дипломатично выбирать выражения. – Эй, где мистер Браун?

Переводчик подошел и коротко представился по-шведски. Хорнблауэр наблюдал быстрый обмен взглядами между Бассе и Брауном. Очевидно, это два смертельных политических врага, встретившиеся на относительно нейтральной почве британского военного корабля. Бассе извлек из нагрудного кармана письмо и протянул Брауну, тот скользнул взглядом по бумаге и передал ее Хорнблауэру.

– Письмо от генерал-губернатора Шведской Померании, – объяснил он. – Тут говорится, что этот господин, барон Бассе, облечен полным доверием губернатора.

– Ясно, – ответил Хорнблауэр.

Бассе уже что-то быстро говорил Брауну.

– Он спрашивает, – объяснил Браун, – что вы намерены предпринять.

– Скажите ему, – ответил Хорнблауэр, – что это зависит от действий Швеции. Спросите его, нейтральна ли Швеция.

Очевидно, на этот вопрос нельзя было ответить простым «да» или «нет». Бассе говорил долго.

– Он говорит, Швеция всего лишь хочет быть в мире со всем миром, – сказал Браун.

– Передайте, что это означает нейтралитет, а нейтралитет влечет за собой не только привилегии, но и обязательства. Здесь находится военный корабль под французским флагом. Капитана следует известить, что его присутствие в шведских водах возможно лишь в течение ограниченного срока, и поставить меня в известность, каков этот срок.

Покуда Браун переводил, тяжелое лицо Бассе все больше собиралось складками. Отвечая, он энергично взмахивал руками.

– Он говорит, что не может нарушить законы международной дружбы, – сказал Браун.

– Тогда скажите, что именно это он и делает. Шведский порт не может служить базой для военных операций. Капитана следует предупредить, что он должен покинуть бухту, а в случае отказа арестовать судно, чтобы оно не выскользнуло без предупреждения.

Теперь Бассе уже буквально заламывал руки, однако ответить он не успел: Буш откозырял Хорнблауэру и доложил:

– Шлюпка под французским парламентерским флагом подошла к борту. Разрешить тому, кто в ней, подняться на корабль?

– Да, – коротко ответил Хорнблауэр.

Человек, поднявшийся на корабль через входной порт, был одет еще пышнее Бассе, хотя значительно уступал ему дородством и ростом. Поверх синего мундира на нем была муаровая алая лента Почетного легиона, на груди блестела звезда. Он тоже снял шляпу и отвесил изысканный поклон.

– Граф Жозеф Дюмулен, – представился новоприбывший по-французски. – Генеральный консул в Шведской Померании его императорского и королевского величества Наполеона, императора Франции, короля Италии, протектора Рейнского союза и медиатора Швейцарской Конфедерации.

– Капитан Хорнблауэр, – сказал Хорнблауэр.

Он внезапно сделался крайне осторожен. Его правительство не признавало звучных титулов, которые перечислил сейчас Дюмулен. В глазах короля Георга и британских министров Наполеон, император Франции, – всего лишь генерал Бонапарт в личном качестве и глава французского правительства – в официальном. Не раз у британских офицеров случались крупные неприятности из-за того, что они ставили свою подпись под документами – скажем, картелями об обмене пленными, – где хотя бы мимоходом упоминалась империя.

– Кто-нибудь здесь говорит по-французски? – вежливо спросил Дюмулен. – Весьма сожалею, что не говорю по-английски.

– Можете обращаться ко мне, сударь, – ответил Хорнблауэр. – И я буду признателен, если вы объясните свое присутствие на корабле.

– Вы прекрасно говорите по-французски, сударь. А, да, конечно, я вспомнил. Вы – капитан Хорнблауэр, совершивший сенсационный побег из Франции год назад. Счастлив познакомиться со столь прославленным человеком.

Он вновь поклонился. Хорнблауэр со смущенным удовольствием осознал, что его известность достигла даже этого отдаленного уголка Балтики. И в то же время он досадовал, что разговор отклонился от насущных вопросов.

– Спасибо, – сказал он, – однако я по-прежнему жду объяснений, чему обязан честью видеть вас здесь.

– Я прибыл, чтобы вместе с господином бароном заверить вас, что Шведская Померания находится в состоянии войны с Англией.

Браун перевел, и смущение Бассе заметно усилилось.

– Шлюпка под английским флагом подошла к кораблю, сэр, – вмешался Буш.

Человек, поднявшийся на борт, был непомерно тучен и одет в черное цивильное платье.

– Гауптманн, – представился он, с трудом сгибаясь в пояснице. – Консульский агент его британского величества в Штральзунде.

По-английски он говорил с сильным немецким акцентом.

– Чем могу служить, мистер Гауптманн? – спросил Хорнблауэр, изо всех сил пытаясь не прийти в замешательство.

– Я здесь, – ответил Гауптманн, – чтобы вместе с господином бароном разъяснить вам позицию Шведской Померании.

– Я не вижу надобности в разъяснениях, – сказал Хорнблауэр. – Если Швеция нейтральна, то каперское судно вы должны либо уведомить о необходимости покинуть порт, либо арестовать. Если Швеция воюет, мои руки развязаны и я предприму те шаги, какие сочту нужными.

Он оглядел собравшихся. Браун начал переводить его слова на шведский.

– Что вы сказали, капитан? – спросил Дюмулен.

Хорнблауэр, чувствуя нарастающее отчаяние, заговорил по-французски, и на «Несравненную» обрушилось вавилонское проклятие. Все пытались говорить одновременно, все разом протестовали и требовали, чтобы им переводили остальных. Бассе, очевидно, хотел угодить и нашим и вашим, убедить и Англию, и Францию в дружеском отношении Швеции. Дюмулен собирался удостовериться, что «Бланшфлер» будет и впредь безнаказанно нападать на британские торговые суда. Хорнблауэр взглянул на Гауптманна.

– Отойдемте на минутку. – Гауптманн жирной лапой сцапал Хорнблауэра за локоть и повлек его подальше от остальных. – Вы молоды, – сказал он, – и я знаю вас, флотских офицеров. Вы склонны рубить с плеча. Вам надо руководствоваться моими советами. Международная ситуация напряженная, крайне напряженная. Необходима чрезвычайная осмотрительность.

– Я всегда осмотрителен, – ответил Хорнблауэр. – Но вы что, хотите, чтобы я позволил каперу вести себя так, будто здесь Тулон или Брест?

Появился Браун:

– Барон Бассе просит передать вам, что у Бонапарта на границе со Шведской Померанией двести тысяч солдат. Он просил сказать, что с хозяином такой армии не ссорятся.

– Вот и я о том же, капитан! – подхватил Гауптманн.

Подошел Дюмулен, за ним – Бассе. Никто не хотел и на минуту оставлять своего коллегу наедине с британским капитаном. Хорнблауэра спас его тактический инстинкт: лучшая защита – яростная узконаправленная атака. Он повернулся к Гауптманну:

– Позвольте спросить, сэр, каким образом его величество держит консульского агента в порту, нейтралитет которого под вопросом?

– Это необходимо для торговых лицензий.

– И вы аккредитованы при шведском правительстве его величеством?

– Нет, сэр. Я аккредитован его баварским величеством.

– Его баварским величеством?

– Я – подданный его баварского величества.

– Который сейчас находится в состоянии войны с его британским величеством, – сухо произнес Хорнблауэр.

Не в человеческих силах распутать клубок балтийской политики. Он слушал мольбы и протесты, чувствуя, что не может их больше выносить. Наконец это поняли и его собеседники.

– Господа, я не могу принять решение прямо сейчас, – сказал он. – Мне надо обдумать полученные от вас сведения. Барон Бассе, если не ошибаюсь, вас как представителя генерал-губернатора положено провожать семнадцатью выстрелами?

Выстрел за выстрелом гремел над зеленовато-желтой водой. Семнадцать – барону Бассе. Одиннадцать – Дюмулену как генеральному консулу. Гауптманн, простой консульский агент, удостоился всего пяти – самый короткий салют в церемониале военно-морского флота. Едва он спустился в шлюпку, Хорнблауэр перешел к действиям.

– Сигнальте капитанам «Мотылька», «Гарви» и «Моллюска»: «Явиться на борт», – коротко распорядился он.

Бомбардирские кечи и тендер уже подошли на расстояние, с которого нетрудно прочесть сигналы, а над песчаными дюнами Хиддензе по-прежнему дразняще высились мачты французского приватира.

Глава девятая

Хорнблауэр перелез через борт «Гарви». Лейтенант Маунд, вытянувшись во фрунт, держал руку у полей шляпы, два боцманмата наяривали на дудках. Меньше чем в ярде громыхнула пушка, и Хорнблауэр от неожиданности подпрыгнул. Ах да, конечно: когда коммодорский брейд-вымпел переносится на другое судно (он как раз в эту минуту заплескал на высокой мачте «Гарви»), его приветствуют салютом. Поэтому сейчас и стреляет одна из четырех шестифунтовок на корме «Гарви».

– Отставить эту чушь, – сказал Хорнблауэр и тут же устыдился своих слов. Он прилюдно назвал флотский ритуал чушью. Что еще удивительнее, он сказал так о почестях, которые принимает всего во второй раз, а значит, еще не мог ими пресытиться. Впрочем, судя по всему, дисциплина не пострадала, хотя юный Маунд и ухмыльнулся, давая приказ прекратить огонь.

– Обрасопьте паруса по ветру, мистер Маунд, – сказал Хорнблауэр.

«Гарви», расправив паруса, двинулся под углом к берегу, сразу за ним шел «Мотылек». Хорнблауэр оглядывал непривычное судно: за двадцать лет службы он ни разу не видел бомбардирского кеча в деле. Над ним высилась исполинская грот-мачта, заново установленная после того, как в Зунде ее сбило датское ядро. Она несла непомерно много парусов, компенсируя отсутствие фок-мачты. Бизань-мачта, сильно смещенная к корме, лучше соответствовала размерам суденышка. Колоссальный форштаг, удерживающий грот-мачту, был из стальной цепи, неожиданно чужеродной среди пеньковых канатов. Шкафут располагался на носу – звучит нелепо, но иначе описать конструкцию невозможно. Здесь, по обе стороны срединной линии, были установлены огромные мортиры, ради которых строители пожертвовали мореходными качествами. Хорнблауэр знал, что мортиры стоят на прочной дубовой платформе, которая опирается на кильсон. Четверо матросов под присмотром унтер-офицера складывали рядом с ними огромные тринадцатидюймовые снаряды. Боцманмат и еще несколько матросов пропустили канат через правый пушечный порт и теперь крепили его к взятому на кат якорю. Это был шпринг. Хорнблауэр часто накладывал шпринг во время учебных маневров, но еще никогда не использовал в бою. Совсем рядом с ним, на левом грот-руслене, матрос бросал лот. Хорнблауэру подумалось, что девять десятых времени, проведенного в Балтийском море, он слышит выкрики лотового. Весьма вероятно, что так оно и будет до конца миссии.

– Три с половиной! – крикнул лотовый.

У бомбардирских кечей осадка меньше девяти футов.

Они как раз проходили мимо «Ворона», который готовился верповаться с мели: Хорнблауэр видел канат, черный на фоне воды. Сломанную стеньгу уже убрали. Из-за «Ворона» показался «Моллюск». Интересно, понял ли черноволосый красавчик-капитан данные ему сложные инструкции?

Маунд стоял рядом, отдавая указания рулевому. Он был на «Гарви» единственным офицером, вахты несли мичман и два подштурмана. Подштурманы сейчас стояли на корме, широко расставив ноги для устойчивости, и секстанами измеряли угол между горизонтом и направлением на топы мачт «Бланшфлера». Хорнблауэр чувствовал, что на «Гарви» царит атмосфера бесшабашности, естественная, когда капитану нет и двадцати. На таких маленьких судах дисциплина обычно менее строга – он часто слышал, как старые капитаны на это сетуют.

– Четверть до трех! – крикнул лотовый.

Семнадцать футов глубины.

– Мы на расстоянии выстрела, сэр, – сказал Маунд.

– Однако у ваших мортир точность лучше на расстоянии меньше предельного, так ведь?

– Да, сэр, я предпочитал бы иметь запас на случай, если противник отойдет от нас подальше.

– Только оставьте себе пространство для маневра. Мы ничего не знаем об этих мелях.

– Есть, сэр.

Маунд повернулся на месте, последний раз оценивая тактическую ситуацию: мачты «Бланшфлера» за дюнами, батарею на конце косы, «Моллюск», занимающий позицию, с которой можно будет видеть француза в лагуне, и «Лотос» за входом в нее на случай, если «Бланшфлер» каким-то чудом сумеет выбраться против ветра и вновь попытается достичь Штральзунда. Маунд то и дело подносил руки к карманам и тут же себя одергивал, вспоминая, что рядом коммодор. Это повторялось каждые несколько секунд.