Волшебная маска

– Да-а, молодежь нынче некудышна… Робить совсем не хотят, токма денег им подавай.

– Ну-у… А по телевизеру чо кажут – срам один. Голых баб мужики обнимают всяко-разно.

Егоровна поставила локти как Степановна на ноги, сцепив сухие жилистые ладони над коленками. Степановна, вдруг слегка улыбнулась и повернувшись к подруге, сказала:

– Ягоровна, а вспомня сама кака была. По молодости-то ты тожа горазда была. Сколь мужиков, поди, охмурила…

– Да ну, тя… – губы Егоровны образовали некое подобие улыбки, а глаза смотрели как будто далеко в прошлое. Немного помолчав, вспоминая, она вдруг ожила и продолжила беседу:

– Ты, Явдокия, тожа не лыком шита… Сама вспомня-ка председателя колхоза нашего Аникина… А энтот, как его…? На ток зярно возил на лошаде то…?

– Федькя чо ли? – напоминала Степановна.

– Не… Федька-то как после войны пряшёл… Он тагды с Лушкой дружил с сорок дявятого… Она ж подруга моя была. Знала всё я про них…

Степановна несколько удивлённо спросила:

– Так этта точно он с Лушкой тогда дружил?

– Да точно тябе говорю. Она по утрам раненько бегала к няму… Матери-то грит на работу, мол, пошла, а сама к няму… Он на отшибя жил от…

– А ты путаешь, поди, не мог он тагды с Лушкой встрячаться…

– Да, вспомни, тогда ящё Аникина к нам и послали первый год он начал работать…

– Ай да кобель Федька-то. Гли-ка чё… – сказала Степановна нахмурившись.

В её голосе появились нотки обиды, и Егоровна, уловив интонацию, несколько удивлённо спросила:

– А тя чо так задело-то? Федька чтоль нравился тее?

– Да чё тяперь… Я ж тогда тож к Федьке бегала… Вечером. Пойду как на ферму, а сама к няму заходила… Парней тагды совсем небыло в дяревне.

– Во те на – удивилась Егоровна – Ай да Федя… Да как скрадывал-то он неприметно…

– Да боязно было конечно – ответила Степановна – Страшно было… А любил он крепко. Как схватит… Силища была…

– Да-а-а… Я тож знаю… – Егоровна поддалась настроению подруги, и глаза обоих как бы на миг просветлели от воспоминаний юности.

Диалог утих. Они как будто ещё более сгорбились. Всё их внимание было сконцентрировано на этих воспоминаниях. Их сморщенные лица обдувал ласковый летний ветерок, даря им чувство приятной прохлады. Они сидели и смотрели на сруб, на это творение рук человеческих, которое вызывало в них радость, так как, по их пониманию, если рубятся срубы, то продолжается жизнь. Жизнь в их простом и сложном мире.

– Явдокия, а жисть наша как сруб, переплетена вся… Держимся друг за друга крепко, родны все… – нарушила тишину Егоровна.

– Чо Маша и грить-то… Просто время трудное было… Но нячо, выжили же, слава Богу, дятей вырастили – ответила ей Степановна.

Загадочная планета

(юмористическая фантастика)

Негг, никогда не встречал такой необычной планеты. Очень странной. За время путешествия во вселенной за пятнадцать Гаггерианских цикла, ему и второму Страннику по имени Узза пришлось первый раз серьёзно поломать голову. В горячей полемике они даже чуть не объявили друг другу какку – обет неприятия. Этот древний обет гаггерианцев был, пожалуй, одним из самых трудных. При его объявлении кем-либо из жителей, в отношении другого они, в течение цикла, не могли сливаться в медитту – Духовный Контакт друг с другом. В условиях космического путешествия это испытание было крайне тяжёлым. А всё началось с того, что когда, делая очередную опись планеты с формами жизни, они столкнулись с очень необычным видом. Негг, имеющий опыт путешествий в сто двадцать циклов отнёс этот вид к неразумным, тогда как Узза, имеющая всего девяносто два цикла, заявила о том, что этот вид обладает разумом.

– Госпожа Узза – мелодично провибрировал голосом Негг, – обратите внимание на чисто рефлекторное поведение этих оббов (так они назвали спорный открытый ими вид формы жизни). Вся их деятельность направлена на продолжение рода, у них нет Высших целей. Вы же сами знаете, согласно закону «Об установлении форм инопланетной жизни» Империи Гаггерия, та разновидность форм жизни, которая не обладает Высшими целями, не может быть классифицирована как разумная. В данном случае, Высшие цели явно отсутствуют.

Госпожа Узза, перебирая многочисленными ногочлениками, приблизилась к Неггу:

– Господин Негг – немного резковато ответила она, – вспомните экспедицию Эргга, кода после стирания неразумной формы на планете Боорг, ревизионная комиссия Межпланетных исследований, изучив отчёты экспедиции, лишила Эргга права Странника на сто циклов и это несмотря на то, что наша цивилизация крайне нуждается в свободных планетах.

– Да, нет же! – довольно нервно и громко, даже пощёлкивая щетинками головорта, сказал Негг. – Вся деятельность этих оббов, просто разновидность сложной рефлекторной формы поведения. Обратите внимание госпожа Узза, всё, что создали эти оббы за тысячециклия в формировании Высших целей – это сложное рефлекторное поведение в области размножения. Вспомните эксперимент с реакцией Дуггера, когда мы раскодировали зетта-сигналы их неполноценного мозга. У всех здоровых особей любого пола, половозрелового возраста, мгновенно возникали побуждения к размножению, когда мы помещали к ним обнажённую особь противоположного пола. Вспомните показания зеттометра. Нам пришлось переключать входные каналы на минимальную чувствительность, так как блок-анализатор известил о превышении диапазона измерения их нейронных сигналов в реакциях каналов органов размножения.

– Вы забываете историю господин Негг. Наша цивилизация тоже не сразу пришла к Высшим целям. На заре её развития нам также приходилось, страшно сказать, почти каждый микроцикл делать ттрах. Мне стыдно об этом говорить, но тогда это было необходимо. Те яйцекладки, что два раза в год оставляла древняя гаггерианка, постоянно подвергались нападениям хищных волггов, и даже жалкие курры и те норовили разорить детские гнёзда древних гаггерианцев.

– На заре нашей цивилизации, это действительно было необходимо, но не забывайте – сказал выразительно Негг, пощёлкивая челюстными пластинками головорта в знак особой важности сказанного, – что уже в те далёкие времена появлялись первые признаки медитты – Высшего Духовного Контакта. Кроме того, Вы сами знаете, что у гаггерианцев, как только появились первые орудия труда и зачатки культуры, вошёл в практику оббет – обязательство иметь одного супруга до конца своей жизни. А посмотрите, госпожа Узза, что творится у этих жалких космических сорняков – оббов: за их мегацикловую историю они практически не изменились, вернее, изменились в худшую сторону. Как только у них появились первые признаки медитты, в виде её жалкого подобия, ими обозначаемого в виде рефлекторного поведения: культура, религия, искусство, так сразу же в их жизнедеятельности стали появляться дополнительные, преступные признаки тотального размножения, запрёщенного у нас под страхом космической заморозки. Посмотрите, насколько насыщены их мысли о тотальном размножении. Каждая здоровая особь буквально каждый минимикроцикл думает о таинстве трахх. Более того, их половые рефлексы направлены даже на особей одного и того же пола, даже на другие формы жизни и страшно подумать – на безжизненные предметы! Даже у булыжжной формы жизни с планеты Каммена и то размножение обусловлено только определёнными состояниями метаболизма в определённые фазы и только с определённым конгломеративным партнёром. И, кстати, даже у них есть признаки Высших Целей, определяемые у них как скалла и моннолит.

– Г-г-а-г-г – раздался горловой звук Уззы, показывающий признаки нетерпения, некоторого несогласия и лёгкого раздражения. – Вы, господин Негг, как всегда крайне максималистичны в своих мнениях.

Узза несколько раз подпрыгнула, выражая волнение, и продолжила:

– Космическая история не однократно доказывала, что многие внегаггерианские разумные формы жизни развивались крайне неравномерно. Нельзя же судить о других формах только на основе нашей великой цивилизации. У оббов только формируется разумная жизнь, и если мы сотрём эту планету, то можем нарушить Великое космическое равновесие в данной галактике.

Узза ещё несколько раз подпрыгнула, и прощёлкала щетинками на конце изящного хвостика.

– Ну-у, это уже слишком! – подумал Негг. – Она мне, опытнейшему Страннику, будет ещё и показывать пренебрежение!

Панцирь на щеках стал лиловым. Это показывало крайнее раздражение, и даже злость. Он слегка закрутился как в танце, раскачивая глазными антеннами и сквозь распиравшее его чувства крайнего раздражения, произнёс:

– Госпожа Узза, Вы так и норовите устроить нам какку, но я не поддамся на Вашу провокацию, давайте все материалы, собранные на этой планете, передадим в Научный Совет. Пусть они нас рассудят. Гаагерианский устав Космостранников допускает это в случаях разногласий экипажа по поводу стирания планеты.

– Да, я согласна! – с готовностью, потаённой радостью и даже с чувством достигнутой победы ответила Узза. – Так будет справедливо.

Узза, с шелестом развернулась и с гордостью пошла в свою норк-каюту, перебирая многочисленными ногочлениками. Извиваясь по длинному коридору корабля, она, где-то глубоко у себя в подсознании вдруг осознала, некий далёкий позыв, тайное желание, которое заговорило в ней, когда она спорила с Неггом и которое, быть может, спасло эту безобидную планету от стирания. Всё чётче возникала в её голове крамольная мысль свить уютненькое детское гнездо из шкур и костей диких уппов, где она отложит большое количество маленьких лиловых яичек и откуда вылупятся с три десятка малюсеньких гаггерчика… Она остановилась, несколько раз подпрыгнула, пытаясь заглушить в себе дурные мысли, подумала о Высших целях, и, уже с ясной головой продолжила путь.

Её лирическое настроение, даже после крупной ссоры, возникло неспроста. Те пятнадцать циклов, которые они путешествовали и однообразие Духовных контактов, не смогли загасить древний инстинкт продолжения рода, а напоминание о нём, в присутствии коллеги противоположного пола и увлекательное изучение особенностей новой формы жизни, которая явно преобладала на своей планете над другими формами путём активного размножения – разбудили в её подсознании древнее чувство.

Негг, когда Узза с шелестом ушла, с раздражением несколько раз подпрыгнул, в задумчивости погрыз левую клешнеруку и стал успокаиваться.

– В конце концов – подумал он, – нам вместе перемещаться в космосе еще целых пять циклов, а без Духовного контакта можно будет сойти с ума. Надо всё равно помириться.

Он пошёл в рубку управления, чтобы задать новый маршрут в новую далёкую галактику, для поиска подходящих планет, ведь когда наступит пора неловкого, очень стыдного, но необходимого периода продолжения рода гаггерианцев, вся планета превратиться в большой детский сад и новые планеты будут так необходимы для дальнейшего расселения юных жителей.

Зайдя в рубку, Негг залез в командирское кресло, застегнулся ремнями и подключился к биокомпьютеру. Он стал набирать координаты следующей галактики. Через несколько секунд, после объявления готовности старта, корабль налился ярко синим цветом и резко взмыл прочь в бесконечные просторы Вселенной.

*

– Ой, Димка, смотри НЛО полетело – закричала Надя, прижавшись плотней к своему спутнику и показывая пальцем в небо.

– Слушай, точно – ответил на миг замерший от удивления Димка. – Похоже. Наверно точно НЛО. А говорили, что всё это ерунда…

Они ещё постояли несколько минут, глядя в ночное небо, а потом присели на скамейку в парке. Димка обнял Надю, и она тесней прижалась к нему, слегка надавливая его в бок мягкой упругой грудью. Димка ощутил её нежное тело, заволновался и начал шептать её что-то ласковое. Его рука непроизвольно легла на Надину коленку, затем поползла по ноге вверх. Их губы слились в теплом мягком поцелуе. Тела плавно легли на скамейку. Единственная посторонняя мысль, которая мелькнула в те мгновения в Димкиной голове, была:

– Да пусть сотня НЛО приземлится рядом, мне всё это по барабану.

Старая дева

Звонок в дверь прервал мысли Владимира Ивановича.

– Кого там ещё принесло? – подумал он.

Нехотя встав с дивана, он прошёл в прихожую и заглянул в глазок двери.

– Зоя Степановна, с каким-то подносом закрытым – рассмотрел он – Надоела уже. Заняться ей нечем. Была б семья – водилась бы с внуками да правнуками и не лезла в чужую жизнь.

Открыв дверь, он, опередив соседку, спросил:

– Что хотели, Зоя Степановна?

Зоя Степановна улыбнулась и приветливо сказала:

– Владимир Иванович, простите великодушно. Скажите, Ниночка дома?

Владимир Иванович, был несколько раздражён и специально не приглашал соседку в квартиру, ему все надоели и, хоть в выходной, хотелось побыть одному, тем более жена что-то делала на кухне, а дети уехали в гости к бабушке.

– Проходите, Зоя Степановна – раздался сзади голос жены – Проходите, я Вас чаем угощу.

Владимир Иванович, развернулся и ушёл в комнату, а Зоя Степановна прошла на кухню, где сразу же завязалась оживлённая беседа между женщинами.

Упав на диван, Владимир Степанович подумал о том, как порой странно складывается судьба человека:

– Вот, к примеру, та же соседка при всём своём возрасте, она неплохо сохранилась – стройная, хорошая осанка, глаза с чистотой голубого неба, весьма не глупа, а так она и осталась старой девой – она жене сама рассказывала про свою жизнь. Во времена её молодости, понятно, всё по-другому было. Она строила многие ГРЭС, затем работала где-то в НИИ в отделе, а потом ушла на заслуженный отдых. Отдала себя всю работе, так сказать, и осталась одна-одинёшенька. Кому она сейчас нужна?

Владимир Иванович хмыкнул про себя, взял пульт и включил телевизор. У него явно было неважное настроение.

В прихожей опять мелодично заиграл звонок.

– Жена пусть открывает – подумал Владимир Иванович.

– Ниночка, привет! – раздался громкий знакомый жизнерадостный голос. О! И Зоя Степановна здесь. Здравствуйте, здравствуйте!

– Хм, неужели Колян приехал. Ну, хоть что-то радостное в этой жизни – подумал Владимир Иванович, встал с дивана, и, слегка улыбаясь, пошёл встречать гостя – Проходи Николай. Давненько тебя не видел.

Он был рад встрече со своим другом, бывшим коллегой по работе, который, в своё время, бросил всё и уехал в областной город искать счастье. Он его не видел уже года полтора.

Старые друзья слегка обнялись и пожали приветственно друг другу руки, затем Николай разделся, и они прошли в комнату.

– Рассказывай Володя, как дела? Как наша фирма? Ещё не обанкротилась? – сияя широкой улыбкой, спросил Николай чуть иронично.

Он уселся на диван, раскинув руки в стороны руки вдоль спинки мягкого дивана.

– Ну, как тебе сказать? Всё по-прежнему. Ничего нового, ковыряемся потихоньку – начал Владимир Иванович – Туранов на пенсию ушёл, вместо него шеф племянника взял – после института молодого пацана.

Открыв форточку, он закурил и продолжил:

– Колыванова сняли, за пьянку. Зарплату нам так и не поднимают – завод на ладан дышит…

Затем он ещё рассказал несколько мелких событий, которыми пропитана производственная среда обычного небольшого завода провинциального городка.

Во время их беседы, Владимир Иванович отметил про себя, что Николай стал значительно лучше выглядеть: улыбка не сходила с его лица, был прилично одет, вёл себя уверенно.

– Видимо на пользу пошло. – думал он. – На заводе его совсем заклевали, а тут смотри – сам орлом стал, крылья расправил. Вся эта тупая родственная братия проходу не давала. Умных у нас никогда не любили, а тут ещё и его характер беспокойный.

– А ты-то как? Наверно начальником цеха или отдела стал? – вставил вопрос Николай в образовавшуюся небольшую паузу в разговоре – Как-никак специалист ты отличный, с людьми умеешь работать. Помню, твои новаторские идеи в нашем кругу всегда коллектив будоражили.

Владимир Иванович опустил глаза, вздохнул. Николай задел самый больной для него вопрос. Как раз то, о чём он в последнее время думал, от чего страдал.

– Да нет, Коль, я всё там же. Сам знаешь, не люблю я прогибаться, показывать свою преданность и любовь. Для меня главное – дело, а на церемонии нет времени и желания. Так что я по-прежнему, ведущим инженером, скоро уж юбилей отмечу – двадцать лет на родном заводе – слабо улыбнулся Владимир.

– Да-а, – протянул Николай, – всё тот же застой. Эти бывшие партаппаратчики и чиновники только о своём кармане беспокоятся, а по работе – ноль. Они получают наслаждение не от творчества, а от процесса отдавать команды. Кайфуют от власти, так сказать. Я ж говорил тебе, поедем вместе. Я уже до заместителя директора дослужился. Работа интересная. Если голова на плечах, то карты тебе в руки. Сам знаешь, наших владельцев фирмы не интересуют семейные узы и дружеские связи в районной администрации, им работу подавай, немцы – народ практичный.

Николай придвинулся ближе к Владимиру, расслабленно сидящему слева от него, и продолжил:

– Володь, а тебе надо бы посмелей себя вести, с твоим-то опытом и знаниями. Или ты остался таким же идеалистом: чувство ответственности, тактичность. В наше время это уже архаизм, требуется напористость, где-то даже наглость, с работягами, жёстче сейчас надо.

Владимир встал с дивана и пошёл по комнате:

– Ты знаешь, я уже комплексую по этому поводу. На своей должности, при наших условиях, я уже выработал и выжал всё что мог. Стало даже как-то неинтересно работать. Ещё и зарплата – мизер. Тупик какой-то.

Он опять тяжело уселся на диван.

– Что-то радикально менять – уже тяжело, как-никак семья, да и привык я к своему заводу и городу – вздохнув, продолжил Владимир.

В комнату вошла Зоя Степановна, неся на подносе чай и тарелочки с кусочками торта.

– Володя и Коля, угощайтесь. От души стряпала. Вам здоровье будет и успех.

Николай и Владимир поблагодарили Зою Степановну. Николай придвинулся к столику, на который она поставила поднос, и сказал:

– Балуете нас, Зоя Степановна. Помню, и раньше Вы угощали нас отличными тортами.

Зоя Степановна благодарно улыбнулась, расставила на столе чашечки с чаем и блюдца с тортом и сказала:

– Кушайте дорогие мои на здоровье, – и пошла на кухню.

– Не могут старые люди без душевного общения, не то, что нынешнее племя – заметил Николай.

Он взял кружку с чаем, дольку торта и, поглощая сочный, ароматный и сладкий кусок, продолжал:

– Чувствуется в людях старой закалки какая-то сила. Не то идейные были, не то общая культура была высокой. Всё во имя человека, всё во благо человека! – произнёс Николай старый лозунг.

Прожевав изрядный кусок торта, Николай продолжил:

– Чувство коллективизма объединяло людей всех социальных положений, национальностей и полов. Не было индивидуальности. Вернее, не давали развиваться индивидуальности, всех – под одну гребёнку. Вот и повырастали идеалисты типа Зои Степановны. Хотя плохого про неё я ничего сказать не могу, душевная бабушка. Сейчас же, если у тебя мозги в порядке, без проблем и работу найти, и по службе расти.

Николай откусил ещё кусок торта и, прожёвывая, тихонько стал запивать чаем. Он ел с видимым удовольствием, причмокивая и облизывая пальцы.

– Да не всё так просто – заметил Владимир. – Ты рассуждаешь так потому, что ты имеешь работу по душе и оклад, наверняка солидный, а ты поставь себя на место простого инженера на убогом заводе. Слабо с нуля начинать?

Николай проглотил последний кусочек торта и, допив остатки чая, ответил:

– Ты Володь не обижайся, я же так, беззлобно.

Затем он улыбнулся и договорил:

– А то смотри, давай к нам перебирайся, нам спецы нужны, я тебе помогу и телефон тебе оставлю, звони – если что.

Он достал золотистую визитку из кармана пиджака и подал Владимиру:

– Ну, я побегу, я проездом тут у вас в командировке, по старым связям. Решил тебя навестить, узнать, как живёшь. Ты уж прости, что всё так спешно. Времени – в обрез. Ты звони.

Николай встал, прошёл на кухню, и до Владимира Ивановича донеслись громкие слова благодарности за чай, торт и тёплую встречу в адрес хозяйки и её гостьи. Владимир Иванович, собрал блюдца и тарелочки и понёс их на кухню, подумав о прощальном рукопожатии.

Распрощавшись с Николаем, он опять прилёг на диван и, подперев рукой подбородок, бессмысленно глядя в экран телевизора, подумал:

– Колька – молодец. Устроил свою жизнь как надо. Только наверно чересчур деловой стал. Раньше всё же как-то ближе был. Как братишка родной.

Владимир Иванович слегка улыбнулся, вспомнив, как они весело проводили время, отдыхая семьями на природе, как они вместе с Коляном устраивали весёлые розыгрыши на работе.

Вспоминая молодые весёлые годы, Владимир Иванович немного успокоился. Затем, немного полежав, ему в голову пришла несколько странная мысль: – Ну что ж, наверно надо же кому-то в этой жизни быть старой девой. Видимо у нас с Зоей Степановной такая судьба.

Ухмыльнувшись, он повернулся на другой бок к спинке дивана и решил вздремнуть, после сытного и вкусного торта.

Осень

Медленно и неотвратимо наступает осень. Утренними, прохладными и густыми туманами покрывает она остывающую землю. На деревьях появляется первая жёлтая проседь в их тёмной, и пока по-прежнему густой листве. Трава заметно сникла. Ярко-пёстрое летнее цветное разнотравье стало однообразно зелёного цвета с большими полями из кочек сухой травы и проплешин.

Наступает осень, и куда-то попрятались надоевшие за лето комары и назойливые мухи, и не стало слышно бодрого стрёкота кузнечиков. Дни стали короче, а серые и длинные вечера стали наводить тоску и скуку. Люди реже стали выходить на улицу, и только громкий лай собак, предчувствующих скорую зиму, нарушал тишину прохладных вечеров.

Они сидели рядом: он и она. Он, расслаблено откинулся на спинку дивана. Она сидела рядом, прижавшись к нему боком, обвив своими руками его руку и прислонив свою щёчку к его крепкому плечу. Уже был поздний вечер и тихо работающий телевизор в полумраке комнаты не нарушал их спокойный отдых. Им было хорошо и приятно просто так сидеть рядом. За многие годы совместной жизни они хорошо чувствовали настроение друг друга и сейчас в этот вечер испытывали друг к другу простую искреннюю нежность: он – по-мужски сдержано, она – открыто и преданно.

– Ты знаешь, я всё беспокоюсь – как там наши детки, как Сашка? – тихо сказала она – Наташа звонила, что у него уже третий зубик вышел… Я бы, так хотела с ним повидаться, на ручках подержать. Ведь большой стал уже…

– Да у них всё нормально должно быть – сказал он – У Егора хорошая работа, семью он обеспечит, да и к Наташке он прекрасно относится… Всё ж у них там Большая земля.

– Я просто соскучилась. В последнее время что-то такая стала сентиментальная.

Он чуть улыбнулся и, слегка прижавшись губами в её пышные, со знакомым чудесным запахом волосы, проговорил шутливо:

– Стареешь, однако, милочка.

– Да не без этого дедушка – она в ответ улыбнулась – Ты на себя посмотри, затылок как у старика, седой весь.

– Ха. Да я ещё любого молодого за пояс заткну… или не так?

– Да заткнёшь, заткнёшь. Закалился в боях-то за северный газ. Сердечко уж пошаливает.

– А что седой, так это мелочи – издержки Севера, да и работа, какая – сама знаешь. У нас все вон, после тридцати уже серебром покрываются. Кстати, серебро – благородный металл, раньше даже из него деньги делали.

– Да крепкие вы ребята, крепкие, но что ни говори, а времечко летит мгновенно… Ещё вроде совсем недавно мы с тобой сюда приехали, как говорилось, по велению сердца, а незаметно уже и внуки появились.