Любовь опера

Секретарша положила трубку и бросила дерзкий взгляд на коллегу.

– Что? – занервничал Бузилов.

– Иди, Володя. Ждет. Злая. По голосу слышу. Держись.

– Скрести пальцы.

– Ага.

Панальдина сидела за столом и копошилась в своей сумке, которую поставила прямо перед носом на стол.

– Что надумал, Володя, по вопросу руководителя отдела по связям с общественностью? Ты же этот сектор знаешь, как никто другой. Глубоко и полно, правда?

– Так и есть, Панальдина Сардаховна. Но вопрос очень сложный. Сами понимаете.

Володя тянул время, чтобы вынудить Бацхер озвучить свои кандидатуры и вообще понять, в какую сторону смотрят ее туфли.

– А я тебя по простым вопросам и не вызываю. У нас тут все – полная опера.

Женщина выудила из сумки книжку и убрала баул на полку под столешницей.

– Посмотри, мой супруг очередную свою дрянь издал. Путешествие козла в мир российского кинематографа. Знаешь, во сколько мне обошелся тираж? Не буду озвучивать, упадешь. Вот цена тщеславия. Удавить что ли этого графомана? Вместе со всеми его потугами на творчество.

Володя посмотрел на фолиант. Обложка яркая. Крупным шрифтом было выведено название «Киношный вор. История плагиата».

– Название интригует.

– Не смеши и не беси меня. Брось книжку на журнальный столик. Лучшее ей применение. Вот раньше хорошо было. Не нравится произведение – в туалет. А теперь – нет такой функции. Всем бумагу на четыре слоя подавай. Совсем стали не востребованы бумажные тома.

Володя положил издание на круглую плоскость у входа, где веером были представлены журналы «Театрал», «Баку», «Музыкальное обозрение».

– Так этому черту, супругу моему ненаглядному, еще и презентацию подавай. Разорит меня совсем. Чтобы кинематографический бомонд собрать, шампанского, Макаревича с гитарой. Прямым рейсом из Израиля. Говорят, он сильно подешевел до «почти даром» за последнее время. И зачем всем этим гуру макулатура моего благоверного? Ведь они даже этот, извини, бестселлер ни разу не откроют.

– Панальдина Сардаховна, вы только скажите. Я все в нашем театре организую. По высшему разряду.

– Смеешься? Да меня Куцапль за такие прожекты вместе с потрохами сожрет. И будет вечность смеяться во весь свой большой рот. Забудь. Сделаю где-нибудь в «Крокусе». Шучу. В пельменной напротив, я имею в виду. Итак, все это здорово, но что надумал по кандидатуре начальника отдела по связям с общественностью?

– Я бы хотел услышать ваши варианты. Все все-таки в людях разбираетесь значительно глубже, чем я.

– Ах ты бестия, Володька! Или открывай свою папку, или снимай штанишки. Приглашу секретаршу, и мы вместе с ней поглумимся над твоей недоразвитой колбаской.

Бузилов съел колкость смиренно, хотя под дужками над ушами стало влажно.

– Панальдина Сардаховна, я перебрал всех московских. Серафима – сволочь, Острежкина – тварь, Болотов – пьянь. И пахнет от него мочой. Список могу продолжать минут сорок. Никого, кто бы смог. Предлагаю журналиста из провинции. Мастера. Эдуарда Занозова. Вот здесь его резюме и распечатки материалов. Знаю человека лично. Трудолюбив, исполнителен, амбициозен. Уверен, что справится и не подведет театр.

– Шкурой ручаешься? – Бацхер просверлила очкарика своим ведическим взором, от которого, как правило, вспыхивало пространство и начинались пожары.

– Да, – прошептал Бузилов, ощущая, как на его плечи ложится могильная плита.

– Давай посмотрим. Высшее – в Катере. Журфак. Так. Редактор в «Новом поколении». Это мне должно о чем-то говорить? Главный редактор в «Диалоге», ладно. Будем считать, что это круто. Фотокорреспондент. А, хорошо, будет спектакли снимать.

– Я тоже так подумал.

– Смотри. Телевидение. Старший выпускающий редактор. Прекрасно. У Куцапля голубой экран – эрогенная зона. Весь мир в «Ютубах» да «Тик-токах», а нашему худруку все «Утреннюю почту» подавай.

– Тут еще один вопрос, Панальдина Сардаховна. Личный. Позволите?

– Давай, только коротко.

– Мне вчера Рогов нашептал, что рабочий сцены Аким Цепов планирует ограбить мой рабочий сейф. Уже, мол, и дубликаты ключей изготовил. Стянул связку, пока меня не было в кабинете, а потом вернул незаметно на место.

– И что у тебя в сейфе такого? А, помню. Ты же квартиру матушки продал, царствие ей небесное. Большая сумма?

– Не очень. Двенадцать тысяч евро.

– Неси их ко мне, тут точно не пропадут. Прямо сейчас неси. Я что-нибудь придумаю, чтобы поймать этого… Как ты говорил?

– Аким Цепов.

– Да, этого засранца.

Панальдина вновь взяла в руки лист с резюме.

– Занозов, так. Из провинции. Телевидение. Иди, Володя, к себе. Сделай, как условились. Я как с худруком по вопросу Эдуарда переговорю, так сразу тебя и наберу.

Через десять минут Бузилов с черным пакетом, в котором лежали пачки налички, вновь появился в приемной Бацхер. Тут же прыгал на стульях внук директрисы – Серафим. Мальчик дошкольного возраста. Головная боль всего театра. Потому что он научился снимать видео на бабушкин «Айфон». Бегал по чужим кабинетам и тыкал сотрудникам телефоном в лица. И все мечтали ему врезать. Но он всегда оказывался безнаказан.

– Она у шефа, – сообщила секретарша. – Прошла с твоей папкой в руках минут пять назад.

– Я подожду.

– Жди.

Еще минуты через три дверь кабинета Варгана Моисеевича отворилась. Из него выплывала Панальдина, стараясь двигаться, словно лебедь по водной глади.

– Ты чего явился, Володя? Я же тебе сказала, что позвоню.

– Я по второму вопросу, – смутился Бузилов, поправляя очки и кивая на пакет.

– А, да, пошли.

Грузная женщина, как только оказалась в отдалении от кабинета художественного руководителя, сразу же сменила походку на обычную, шлепающую и тяжелую.

Она бросила папку с резюме Занозова на стол, открыла свой сейф, дверь которого была аляповато украшена памятными магнитами из всех концов мира. Володя мялся у входа.

– Ну чего встал, давай, клади.

Бузилов погрузил евро в чужой металлический шкаф и ощутил крепкое волнение.

– Сколько там точно?

– Двенадцать тысяч триста евро. Копейка в копейку. Все, что выручил с продажи квартиры матушки.

– Не нагоняй тоску. Еще неизвестно, кому лучше – мертвым или живым. Уверена, что твоя матушка в раю. Смотрит на тебя сверху и улыбается. И хорошо ей там.

– Спасибо, Панальдина Сардаховна. За душу вашу светлую.

– Расписку написать за принятые деньги?

– Нет, ни в коем разе. Чтобы я да вам не доверял! Как так можно?

– Да, сумма такая, что пачкаться не буду. Не густо у вас там квартиры стоят.

– Не Москва.

– И даже не Подмосковье. Самое дальнее и глухое, – Бацхер сняла очки и улыбнулась. – Да, самое важное. Про Занозова. Тебе сейчас сказать или по телефону, когда ты из кабинета выйдешь? Вроде мы так и договаривались, что я позвоню.

– Понял. Ухожу.

– Да постой, дурачок. Шучу я. Куцапль резюме даже читать не стал. Кивнул, мол, принимайте. Все равно вся ответственность на нас с тобой. Если что не так, сам знаешь, испепелит нас худрук. Единственное, что сам изрек по теме: «Занозов – забавненько! Зычная фамилия – это иногда плюс».

– Звоню, приглашаю?

– Звони. Пусть немедленно увольняется со своего телевидения и мчит сюда с чемоданом. Комнату в общаге найдешь?

– Конечно! Там как раз бармен наш бывший съехал.

– Ну и добренько, – Панальдина потерла ладошки. – Глядишь, пронесет. Иди. Работай!

Он вернулся в свой кабинет и набрал Занозова.

– Привет, удобно? Поздравляю, Эдуард! Я только что лично встретился с нашим художественным руководителем театра. Да. С Варганом Моисеевичем Куцаплем. Ничего. Научишься выговаривать. У нас тут все не просто научились, а искренне верят, что благозвучнее имени на свете нет. Да, кстати, извини, что сразу не начал с главного. Сын-то твой как? Выздоравливает? Ну и прекрасненько, что поправляется. Тридцать семь пока? Это уже прогресс. Молодец, ты – хороший отец. Итак, по работе. Худрук изучил твое резюме тщательно, задавал много вопросов о нашей с тобой дружбе и юности. Я, естественно, подробно тебя расписал в самых мажорных тональностях. Потом он прочитал твои работы, и про врачей, и про солдат, и про бомжей. Слог у тебя хороший. Это он сказал. Мы решили, что берем тебя. Как скоро сможешь приехать? Ага, хорошо. Давай тогда завтра созвонимся, чтобы уже по датам определиться. Приедешь – будет еще небольшое собеседование с Панальдиной Сардаховной – это наша директриса. Мировая тетка. Тоже научишься выговаривать. Ну, знаешь, не все такие лаконичные имена носят, как мы с тобой. Но с ней беседа – формальность. Раз Куцапль одобрил, та – под козырек. Но побеседует для приличия. Так что ты смело забирай трудовую, и – лети к нам на всех парах. Завтра позвоню утром. Будь уже на чемодане и с билетом до Москвы. Добро? Все, до скорой встречи!

Вова испытал прилив сил, будто рухнули с его волосатых плеч все сглазы завистников и проклятья жертв.

«ЗНАКОМЫЙ ПЛАТОК ГОЛУБОЙ»

Вова испытал прилив сил, будто рухнули с его волосатых плеч все сглазы завистников и проклятья жертв. А в это время Эдуард в тысяче километрах от столицы уже писал заявление об уходе по собственному желанию.

Ему было не особенно грустно это делать, потому что генеральный директор все равно через пару недель собирался продать свой бизнес и укатить с деньгами под теплое солнце Сарагосы. А коллектив, понимая, что телеканал отныне не останется прежним, нервничал и ожидал самого худшего.

Жаль было расставаться лишь с главным бухгалтером Тамарой Ивановной – чудесной женщиной, которая всегда давала взаймы до зарплаты. Она стала Эдику еще одной родной бабушкой, которую Занозов всегда старался подвезти до дома или чем-то порадовать.

Однажды, когда шеф задерживал зарплату, Эдуард приляпал к двери бухгалтерии табличку «Хижина тети Томы». Тамара Ивановна смеялась от души, но надпись Демидова все-таки переклеила на спину остряку.

С супругой и детьми Эдуард попрощался нежно. Это было расставание, имевшее начало, но не имевшее обозримого конца. «Буду писать, звонить, присылать денег. Пока так, а там – посмотрим». Он обнимал детей, словно в последний раз, жадно вдыхал запах их волос, пытался запомнить нежность маленьких щек. Попросил не провожать до вагона, чтобы не растягивать слез.

Занозов с дорожной сумкой и пакетом еды сел в рейсовый автобус до вокзала и поехал по родному городу, озирая знакомые пейзажи. Вот парк, где они играли в догонялки с его любимой Марусей, ставшей позже женой. Он тогда именно среди этих берез догнал ее, первый раз обнял. Она покраснела и молвила:

– Ты меня не поцелуешь?

И помнил Занозов с тех пор вкус ее губ, ощущал на своей груди биение ее сердца.

Справа проплывала редакция «Поколения», где когда-то работал журналист. Сюда его за руку привела бабушка, работавшая корректором в другой газете, чтобы Занозов, которому тогда исполнилось десять лет, попробовал работать внештатным художником в подростковой рубрике молодежки. Первое, что врезалось в память ребенка, когда открылись двери лифта седьмого этажа, – длинноволосая особа, одетая в полосатую робу, пересекавшая в этот момент просторный холл, шлепая по желтому паркету босыми ногами, и что-то громко говорившая очень низким голосом. Это была Ермолина Егоровна – замечательный друг и соратник, однако, смутивший Эдуарда, тогда еще школьника, по первому знакомству. Напротив лифта висел плакат с большим портретом Виктора Цоя, а под ним стоял журнальный столик и два больших уютных кресла.

Редактор «Поколения» Татьяна Денисовна встретила мальчика с бабушкой в самом непринужденном ключе. Она была добродушна и много улыбалась, не обращая внимания на угловатую застенчивость пацана, повела в кабинет редактора подростковой рубрики Виктора Пикалова. Прямоугольная келия на самом деле была общей – в ней проживали одновременно, помимо тинейджеров, маститые журналисты. В тот достопамятный момент, однако, было пусто, но над желтой поверхностью составленных по центру столов у самого окна в глубине возвышалась чья-то попа.

– Витя, – смеясь, позвала Татьяна Денисовна, – это ты там прячешься?

Пикалов кряхтя распрямил торс, звучно ударившись головой о крышку стола:

– Да опять провода телефонные отошли, Татьяна Денисовна, – сказал главный идеолог подростков, потирая макушку.

– Вот, Витя, художника тебе привела, Эдика, – сказала редактор и кивнула бабушке, мол, надо освободить внука от опеки.

Дамы ушли, а Виктор и Эдик отправились в холл к Цою, чтобы обсудить первые редакционные задачи по рисункам. Пикалов в то время носил розовый женский свитер, не означавший ничего пошлого и предосудительного, но в остальном оставался тем, кто он есть и сейчас – прекрасным бесшабашным юношей, генерирующим талантливые идеи. Виктор как-то сразу ввинтил в Занозова свое очарование, растоптав дистанции. Он активно жестикулировал, радовался тому, о чем рассказывал, разжигал внутри жажду к сотворчеству. Дал задание нарисовать нескольких подростков за столом, которых снимает кинокамера на штативе.

Выполняя задание, Занозов отправился на местный телеканал с блокнотом и карандашами, чтобы достоверно изобразить оборудование в студии. Через время было готово четыре варианта рисунков тушью, и он пришел к Виктору с чувством выполненного долга:

– Знаешь, Эдик, – как-то занервничал редактор, – так получилось, что материал уже напечатали. Но ты нарисовал прекрасные рисунки. Просто великолепные. Они обязательно будут опубликованы, но когда-нибудь позже.

Писать в газету материалы Занозов стал не вдруг и не сразу. Все началось с юмористического дневника, рассказа о поездке на всесоюзный слет молодежной прессы в Харькове, на котором Занозов побывал с Виктором Пикаловым. Эдик читал дневники вслух ради простой хохмы, но Виктор, вдоволь посмеявшись над комичностью описанных Занозовым событий, сделал очень серьезный вывод: «Надо тебе писать материалы в газету, Эдуард».

Безудержно жалко, что все это сегодня умещается только в глагол прошедшего времени «было». Думал, проезжая мимо, журналист. С закрытием «Поколения» мы не просто потеряли издание. Мы начали терять всю отрасль, ее первостепенный замысел и значение, что, безусловно, уже сказалось на мировоззрении нации, ее ментальных скрепах, активно разыскиваемых сегодня. Именно тогда, к окончанию тысячелетия, мы сделали первый печальный шаг «в бесконечные пропасти к недоступной весне…»

Эдуард вспомнил, что здесь же работал великий художник Сергей Максимов, так и не успевший прославить свое имя в масштабе мира. Хотя его руку невозможно было спутать с какой-то другой. Совершенно гениальный и самобытный мастер.

Эдуард вспомнил, как карикатурист выкинул печатную машинку из окна седьмого этажа издательства, разбив ею огромное окно в кабинете. Художник был пьян и одинок в тот момент. Ему казалось, что его все бросили и заперли дверь, которая просто захлопнулась от ветра сама.

Максимова за сей флюид уволили, естественно. Благо машинка никого не убила внизу. А Серега потом долго торговал самодельными свистульками у кукольного театра. Пока не перестало биться его сердце.

– «Факел», следующая «Комсомольская», – прохрипел кондуктор.

Здесь стояла высотка, облицованная так, будто была изготовлена из золотых блоков. Это здание филиала одной из московских академий, у которой редакция газеты «Курьер» арендовала четвертый этаж. Тут Занозов работал фотокорреспондентом после того, как закрылось «Поколение».

Под фотолабораторию было отгорожено небольшое помещение, в котором летом температура доходила до пятидесяти градусов выше нуля – а попросту было всегда жарко и душно. Особенно в часы, когда Занозову приходилось включать огромный глянцеватель барабанного типа «Абсо», чтобы высушить свежие отпечатки фотографий в номер. Снимки проявлял, заранее снимая рубашку – дежурные полотенца постоянно были влажными.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.