И только пепел внутри…

Тата Кит

И только пепел внутри…

Пролог

Зима в этом году наступила слишком рано. На деревьях еще остались редкие пожелтевшие листья, как знак того, что осень могла бы задержаться подольше, и только липкий мокрый снег на худых сухих ветках старого тополя говорил о том, что в этом году зима оказалась сильнее.

Щурясь от яркого солнца, свет которого уже не согревал, мужчина сжимал в кулаке комок холодной черной земли. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он статуя, и только его редкое дыхание, клубящееся белым паром на морозном воздухе, выдавало, что он всё еще жив.

Физически.

Сжав последний раз комок сырой земли, он, наконец, бросил его на деревянную крышку гроба той, которая тринадцать лет была смыслом его жизни.

Смыслом, которого больше нет…

Она спит, она просто спит.

Вот только вместо его объятий её сон будет охранять бездушный массив дерева под толщей холодной земли.

Следуя его примеру, на крышку гроба бросили еще несколько горстей родственники и редкие друзья.

Смотреть на собравшихся, было невыносимо. Каждый из них пытался без слов, одним лишь взглядом донести, насколько сильно он скорбит по утрате.

Его утрате…

Но невыносимей всего было смотреть в глаза цвета летнего неба.

Дочь. Единственная соломинка, держащая его на поверхности и не позволяющая зарыться поглубже. Здесь, рядом с женой.

Впрочем, часть себя он, все же, похоронил, вложив в ту горсть земли своё сердце и душу, которые принадлежали только его жене.

Его чувства уходили всё глубже, погибая каждую секунду.

Хотя, нет…

Чувства не покидали его. Нет. Они рвали изнутри в клочья. Царапали и ломали ребра. Душили непролитыми слезами.

Оставаясь каменным изваянием внешне, он снова и снова умирал внутри.

Собравшиеся неспешным рядом подходили к нему, касаясь плеча, выражая немое сочувствие, и уходили прочь. У каждого из них жизнь продолжится. Они вернутся домой, в теплые квартиры, в объятия любимых. Слезы скорби на их глазах высохнут еще до ухода с кладбища.

Уже завтра о его потери столь же остро будет помнить только он.

– Прими мои соболезнования, Паша, – касаясь его плеча, вполголоса произнес один из друзей.

– Забери сегодня Катю к себе, – выдавил мужчина первые слова за последние три дня и тут же сжал губы в тонкую линию, чувствую, что слезы, душащие его эти дни, готовы вот-вот сорваться. – Я не могу…

– Понял, – оборвал его друг и сильнее сжал пальцы на каменном плече. – Только ты без глупостей… – заостренный на нем взгляд полный непролитых слез, заставил мужчину замолчать. – Звони, если что.

Последняя горсть земли была брошена в могильную яму, как знак того, что на этом ее путь окончен.

Павел остался один. Другие скорбящие уже давно покинули кладбище, а он все продолжал стоять на том же месте, глядя на маленькую черту между двумя датами.

У суки-судьбы больное чувство юмора.

В этой тонкой черте заключалась её жизнь, тесно переплетенная с его собственной.

Эта черта станет тем рубежом, перейдя который, ему предстоит найти себя или же окончательно потерять…

Глава 1. Павел

Год спустя…

– Доброе утро, Павел Романович, – вздохнула надменно бабка в проходной университета, одетая в форму с надписью «охрана». Осуждающий взгляд над оправой толстых очков не вызвал никакого отклика во мне. – Опять опаздываете?

Молча, не желая слушать нотаций от старухи, раскрыл перед её лицом пропуск. Услышав сигнал турникета, толкнул планку бедром и прошел в просторный холл. Свернул в один из коридоров, в котором висело расписание пар. Взглядом нашел свою фамилию, выписал номера аудиторий и время на клочок бумаги, который тут же убрал в карман, где занимала своё постоянное место небольшая фляжка с виски.

Добравшись до нужной аудитории, остановился перед ее дверью, сделал большой глоток горького пойла и вошел в помещение, где сидели скучающие студенты, встретившие меня без особого энтузиазма.

Взаимно, да и, вообще, плевать.

Моя задача – поставить галочку в сегодняшнем дне и постараться проснуться завтра. Меня давно не волнуют все эти сочувствующие взгляды коллег. Не трогают равнодушные или соблазняющие взгляды студенточек, которые знают, что я не прочь иногда насытиться их молодыми телами.

Редко, но я позволяю себе перейти черту, наступая на горло педагогической этике.

Почему? Да, потому что мне скучно. Меня нет. Я мертв. И не вижу ничего грязного в том, чтобы иногда согреть свою плоть в теплом женском теле, особенно, если оно столь провокационно само напрашивается на это.

Возможно, сегодня меня попробует согреть брюнетка, сидящая за первой партой, прямо напротив моего стола. Пуговицы её блузки едва сдерживают грудь, которая, я уверен, нежна и приятна на ощупь. Темные глаза смотрят с поволокой, но и с коровьей тупостью в тот же момент. То, что мне нужно. Такие девочки неплохо сосут за зачет и отлично дают за экзамен.

А у меня по плану в этой группе скорый зачет.

– Тема сегодняшнего занятия, – начал я громко, скидывая пальто на край стола и бросая тута же портфель. Отодвинул стул и устроился на нем, закинув одну ногу на соседний стул, который здесь для этого и стоял. Наконец, огласил тему занятия. – Виды юридической помощи, оказываемой адвокатами.

Шорох тетрадей, тихие вздохи отчаяния и я приступаю к монологу, длиной в полтора часа. Меня не волнует, насколько сильно они меня слушают. Не заботит, записывает ли за мной хоть кто-то.

Я – робот, который обязан выдать программу, получить за нее денежное вознаграждение и так по кругу.

Еще год назад я с упоением мог рассказывать всевозможные юридические тонкости и хитрости, которым когда-то сам научился на практике или те, о которых узнал от коллег по цеху.

Но сейчас… Искра иссякла, огонь погас. Я выдаю сухой материал, который каждый студент, в общем-то, может найти в интернете, архиве или старой вузовской библиотеке. Если бы мне не надо было кормить дочь, то я бы уже давно наплевал на эту работу и не тащился бы в этот, мать его, храм знаний, находящийся на другом конце города.

Эта пара, как и другие четыре, прошла незаметно. Как и вся моя жизнь последний год: незаметно, не запоминаясь, серой дымкой, растворяясь в воздухе.

Привычно спустился в архив, который находился на цокольном этаже университета. В этом пыльном месте я иногда проводил занятия с теми студентами, которые рискнули писать у меня курсовую или дипломную работу.

А еще, старый архив – отличное место для того, чтобы уединиться здесь для личных занятий со студентками.

Старая металлическая дверь открылась с тяжелым скрипом прожитых ей лет. Возможно, она столь же стара, как и само здание университета. В темном помещении, в которое никогда не попадали лучи солнечного света привычно пахло пылью и затхлостью.

Машинально включил небольшую вытяжку над одним из шкафов и настольную лампу на своем рабочем столе. Пальто и портфель заняли своё привычное место на стуле.

Прислонившись спиной к стене, достал из кармана брюк фляжку с виски и допил остатки. Глухо ударился затылком о стену и закрыл глаза, чувствуя как янтарная жидкость, в которой уже не ощущалось горечи, прокатывалась по внутренностям, словно обволакивая их и согревая до тех пор, пока не упала на дно желудка. Пустого желудка. Сегодня я точно ничего не ел и не помню, ел ли вчера.

За приоткрытой дверью в темном коридоре послышался неторопливый стук каблуков. Так ходят студентки, у которых основная валюта, служащая платой за обучение и развлечения, находится между ног, на которых эти каблуки держатся.

Звонкий стук каблуков о бетонный пол становился всё ближе и замер у самой двери.

Сиськи и прическу поправляет, знающе кивнул своим мыслям.

Дверь распахнулась и в архив вошла высокая стройная брюнетка, гордо неся перед собой еще одну занятную валюту в виде роскошной груди.

– Вызывали, Павел Романович? – томно спросила она и прикусила губу, как делали в плохих порно-фильмах моей юности.

– Зачетку клади на стол, – шумно выдохнул и опустил руки, чтобы расстегнуть ремень на джинсах.

Взгляд темных глаз девушки загорелся огнем заинтересованности. Да, это именно то, что она ждала, но не знала, наверняка, что зачет будет проходить именно так.

Синяя зачетка шлепнулась на кипу бумаг, девушка без лишних вопросов села передо мной на корточки и помогла расстегнуть ширинку, высвобождая полуэрегированный член. Уверенным движением ладони прошлась по всей длине, слегка сжимая его. Кончиком языка лизнула головку и обхватила слишком пухлыми губами, делая вид, что смакует.

В голове промелькнула мысль о возможном количестве зачетов и экзаменов, которые она, вероятно, успешно сдала, пользуясь таким же приемом.

Хотя, как разница…

Снова прислонился затылком к стене, глядя в потолок, достал из кармана пиджака мобильник набрал службу вызова такси. Сегодня, как и вчера, в планах бар. За пару кварталов от дома, чтобы в беспамятстве было недалеко идти.

Девчонка внизу начала набирать скорость. Стиснул челюсти, сильнее прижал затылок к стене и зажмурил глаза, приготовившись встретить момент освобождения. Момент мутной эйфории, чтобы снова стать опустошенным бревном с трухой, вместо чувств, внутри.

Вспышка физического наслаждения и пустота.

Девчонка старательно вобрала в себя всё до последней капли и выпрямилась грациозной кошкой, снова облизывая губы, как в плохом порно. Оправила обтягивающее платье на бедрах и отошла в сторону, чтобы раскрыть зачетку на нужной странице. Судя по всему, готовилась она основательно, потому что в следующую секунду ловко выудила из декольте ручку, которую протянула мне для подписи.

Хмыкнул, подтянул джинсы, неторопливо застегнул ремень и поправил мятую рубашку. Взял из её руки ручку, поставил размашистую подпись напротив своей фамилии и заветно слово «зачет» рядом с ней. Ослабил руку и позволил ручке выпасть из нее на листы зачетки.

– Свободна, – бросил ей не глядя и обошел стол.

За спиной послышался шорох, щелчок сумочки и удаляющийся стук каблуков, смешанный со скрипом двери.

Устало потер лицо ладонями. Взглянул на себя в блеклое отражение в мониторе старого компьютера и испытал отвращение, отдающее безразличием. Словно тот обросший бородой и сальными патлами мужик – посторонний мне человек, к судьбе которого я не испытываю ни малейшего интереса, даже если завтра его найдут мертвым под мостом.

Привычным жестом достал фляжку из кармана и обнаружил, что она пуста. Бросил ее в портфель и закрыл его, взял со стула пальто, надел его, не застегивая. Выключил свет настольной лампы и молча покинул архив, закрыв дверь на замок.

Опустив голову, рылся в голове в поисках хоть одной достойной мысли, но не нашел ни одной, кроме той, что звала напиться до беспамятства. Звук шахов глухим эхом отлетал от стен уже пустого университета. Уже поздний вечер и остались только редкие студенты-зубрилы, которые выжимают последние соки из других преподавателей, которые еще находят интерес в своей работе.

Идя с опущенной головой, не заметил, как мне навстречу из-за угла вышел Андрей, или, для студентов, Андрей Владимирович – декан факультета.

– Паша, – окликнул он меня.

Вздернул голову и встретился с сочувствующими серыми глазами. Опять, сука. Сколько можно? Он был и остается мне другом уже долгих двадцать лет, но последнее время он всё больше становится похож на грустного спаниеля с сочувствующим взглядом.

– Внимательно, – остановился и без особого интереса посмотрел в его лицо.

– Завтра пятница, у Гены юбилей, – начал он, подходя ближе. – Пойдёшь? Скидываемся по пять тысяч на подарок.

Гена – еще один мой друг, который вместо сочувствующего взгляда предпочел видеть меня как можно реже.

– Пять тысяч? – переспросил я вполголоса и потянулся в карман за бумажником. Достав красную купюру, вложил ее в ладонь Андрюхи и убрал бумажник обратно в карман. – Передай ему мои поздравления. Сколько ему, кстати?

– Тридцать пять, – нахмурился он и тряханул рукой с купюрой. – Ты скинешься и не пойдешь, что ли?

– Не в том настроении, – без интереса к беседе сделал шаг в сторону коридора, ведущего к проходной и к долгожданному выходу из университета.

– Паша, – донеслось мне в спину.

Остановился. Подавляя раздражения и не желая сорваться на друга, устало спросил:

– Что еще?

– Слушай, – начал он, делая неуверенные шаги ко мне, и мялся так, словно подбирал слова. – Ты наш друг и мы понимаем твоё горе, и сочувствуем как можем, но, может, уже хватит? Больше года прошло, пора снять траур и…

– И пуститься в пляс?– перебил его. В тишине коридора мой голос был похож на крик. – Улыбаться и радоваться всем вам, которые смотрят на меня, как на брошенного под дождь щенка? – тяжело дыша, изучал его лицо, метаясь от глаза к глазу. – Больше года прошло, и что? У горя истёк срок годности? Оно уже не такое свежее, как и моя жена, да?

– Паша! – вспылил Андрей и тут же виновато поджал губы. Поднял руку, словно пытался жестом меня остановить, но вместо этого ладонью размял затылок и шею. Глубоко вдохнул и уже спокойнее добавил. – Никто не просит тебя улыбаться и радоваться как клоун. Не отдаляйся от нас, только и всего.

– Может, я потому и отдаляюсь, что каждый из вас, клоунов, пытается сделать клоуном и меня? – процедил сквозь стиснутые зубы. – Хочешь, чтобы я сидел за общим столом, и вы делали вид, что всё как прежде? Но на самом деле это нихрена не так! И каждый из вас это понимает.

– Давай, хотя бы, встретимся чисто нашей компанией. Без семей. Втроём: я, ты и Гена, – отчаянно предложил Андрей.

– Передай Генке привет, – безэмоционально ответил я и продолжил свой путь к выходу.

– Я не смогу вечно прикрывать твой зад, Паша, – крикнул он мне в спину. – Возьми себя, наконец, в руки!

– Пошёл ты, – произнес вполголоса, не оборачиваясь.

Быстрым шагом, опустив голову, покинул университет, привычно проигнорировав осуждающий взгляд бабки на проходной.

Морозный воздух на парковке пробрался в горло колючей проволокой. Дыхание сперло и в горле запершило настолько, что навалился кашель.

Сколько сейчас на улице? Градусов двадцать? Двадцать пять?

Плевать.

Единственное, что я знаю точно, это то, что моему организму требуется минимум сорок градусов, чтобы ночь наступила как можно скорее и незаметнее.

Опустил взгляд от черного беззвездного неба и прошелся им по парковке в поисках своей машины.

Серебристый седан, слегка припорошенный снегом, ждал моего блеклого возвращения, чтобы продолжить своё столь блеклое существование на охраняемой парковке близ дома.

Но нет. Сегодня у нас другие планы. Мы едем в бар.

Отключив сигнализацию, устроился на водительском месте, привычно швырнув портфель на пассажирское. Двигатель отозвался тихим гулом на мои манипуляции с ключом. Его давно пора отправить на диагностику и, возможно, поменять масла, но опять не сегодня.

Ожидая, когда машина прогреется, опустил стекло и закурил сигарету. Горький дым проник в легкие, заполняя их до приятной тяжести в груди. Отравляя организм ровно в той степени, к которой я привык. Сизый сигаретный дым, смешанный с дыханием на морозном воздухе, не спеша покидал салон авто и растворялся за его пределами.

Когда сигарета была докурена, а окурок выброшен на асфальт парковки, тронулся с места и влился в городской поток.

Час-пик.

Все желают как можно скорее оказаться подальше от рабочих мест, вернуться в семью, провести вечер в приятной компании. Возможно, среди них есть и те, кто позже окажется в одном со мной баре с тем же желанием забыться, что и я.

Бар «Три гвоздя» был единственным максимально близко расположенным к моему дому. Всего пара улиц, которые я смогу преодолеть даже на «автопилоте».

Внутри заведения всегда царила некоторая отрешенность. Сюда приходили, чтобы попить в одиночестве и утопить все мысли и проблемы на дне граненного стакана.

Идеальное место для окончания рабочего дня.

– Как обычно? – спросил хмурый бармен, протирая бокал белоснежным полотенцем.

– Да, – кивнул в ответ и повесил пальто на спинку стула.

– Ты знаешь наш кодекс, – протянул бармен ладонь.

Вздохнув, выудил из кармана пальто ключи от машины и вложил в раскрытую ладонь, что настойчиво маячила перед моим лицом.

– Утром заберешь тачку.

– В курсе.

Стакан заполняется виски на три четверти и скользит ко мне по натертой до блеска барной стойке. Залпом осушил его, почти не поморщившись. Разминка. Отправил его обратно тем же путем бармену и через несколько секунд получаю ту же порцию. В этот раз настал черед потягивать янтарную жидкость, не спеша.

Никаких навязчивых собеседников, пустых разговоров или фальшивых улыбок. Только я и виски – то, что мне нужно.

Время близилось к полуночи, если верить часам над лысой огромной лысой башкой бармена. Координация подсказывала мне, что пора домой. Я почти дошел до той кондиции, значит, мне пора дойти до дома, прежде чем сознание погрузиться в бесчувственную спасительную тьму, которую в семь утра развеет уничтожающим звоном будильника.

Расплатился по счету, спрыгнул с барного стула и снял с него пальто. Едва найдя отверстия рукавов, с трудом удержал себя в вертикальном положении. Неуклюже обмотал старый шарф вокруг шеи и вышел в прохладу ночи. Поёжившись от контраста с теплым помещением бара, запахнул не застегнутое пальто. Безошибочно повернул направо и шаркающей походкой отправился в направлении дома, стараясь не касаться проходящих мимо людей.

Трясущейся рукой пытался попасть в замочную скважину, то и дело, царапая дверное полотно. Прекратил жалкие попытки открыть эту чертову дверь. Замер. Перевел дыхание в попытке побороть сон, который так и норовил обрушиться на меня в теплом подъезде.

Внутри квартиры защелкали замки. Дверь открылась и ударила меня в плечо.

Сделал шаг назад и поймал на себе обозленный взгляд дочери.

– Опять? – хмурилась она. В светлых глазах плескался гнев. Точно так же, как когда-то бушевала буря в глазах ее матери, если я задерживался на работе.

– Прости, Катюш, – выдохнул я и виновато опустил голову. – Впустишь?

– Проходи, – буркнула она и отошла в сторону, пропуская меня в квартиру.

– Спасибо, родная, – придерживаясь за дверной косяк, вошел внутрь и скинул ботинки у порога.

Пальто помогла снять дочь. Она ничего не говорила, но по её тяжелому дыханию можно было понять, что она зла на меня.

Пальто висит на крючке, я почти сплю, держась за стену.

– Голодный? – нервно спросила дочь, отчего я очнулся и немного пришел в сознание.

Тот же вопрос мне задавала Маша, даже когда злилась, даже когда понимала, что я на ногах едва могу стоять.

– Да, – просто ответил ей и без особого приглашения прошел на кухню.

Подошел к плите и открыл сковородку, в которой меня ждала жареная картошка и одна котлета.

– Садись. Я сама всё сделаю, – оттолкнула меня дочь и выдвинула ящик стола, чтобы достать из него подставку под сковородку.

Чтобы не мешаться у нее под ногами, сел за стол и сложил перед собой руки. Вперился бессмысленным взглядом в узор белой скатерти и смотрел до тех пор, пока передо мной не оказались сковородка, вилка и кружка чая.

Всё тёплое.

– Бабушка давно ушла? – спросил, подцепляя вилкой ломтик картошки.

– Давно, – отрывисто ответила Катя.

Закинул картошку в рот и, почти не прожевав, проглотил.

– Ты жарила?

– Картошку я, а бабушка пожарила мне две котлеты, но сказала, чтобы я тебе их не давала. Ты не заслужил.

– Тёщенька, – хмыкнул своим мыслям и отломил немного от котлеты. Отправил в рот кусок и медленно разжевал. Глядя дочери в глаза, честно признался. – Твоя картошка гораздо вкуснее бабушкиной котлеты. Тебе точно десять лет, Кать?

– Точно, – невесело ответила она и протопала к выходу из кухни. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, доча, – произнес в пустоту.

Уставился в сковородку с картошкой. Отложил вилку и с силой потёр лицо ладонями, чтобы хоть немного взбодриться и донести свое полудохлое туловище до постели.

Для начала убрал всё со стола. Залпом осушил кружку сладкого чая и неуклюже всполоснул её.

Находясь в ссоре с вестибулярным аппаратом, покинул кухню, привычным ударом по выключателю, погасив в ней свет. По памяти добрался до комнаты, в которой чуть больше года назад засыпал и просыпался с женой.

Сейчас же меня ждала пустота. Пустота во всем: в комнате, в постели, в ощущениях, в чувствах. Пустота в сознании, когда я, рухнув лицом на покрывало, погрузился в долгожданную, заветную тьму, в которой нет ни снов, ни воспоминаний.

Глава 2

Не хотелось просыпаться. Не хотелось снова повторять один и тот же день, которым я живу больше года. Не хотелось видеть тоску в глазах дочери и презрение в глазах тёщи, которая прямо сейчас, наверняка, ковыряет мне мозг дистанционно.

Не хотелось просыпаться и снова обнаружить себя в постели одиноким.

Не хотелось…

Ничего не хотелось, но отлаженный годами механизм требовал действий.

Перевернулся на спину и уставился в белый потолок комнаты. Ничего. Ни трещин, ни вздутий, ни ямок. Ничего. Просто ровный белый потолок с шестью круглыми лампами по периметру.

Где-то, со стороны кухни слышен тихий звон посуды, ложек, вилок. Где-то там, на кухне, орудует тёща, привычно матеря меня, на чем свет стоит. Это длится недолго и уже стало традицией: она приходит утром, готовит завтрак, собирает Катю в школу и уходит на работу. Еще один отлаженный механизм, который работает, питаясь собственным ядом.

Вдохнул. Чувствуя усталость и ломоту во всем теле, сел в постели и почесал колючее бородатое лицо. Судя по положению простыней, ночью замерз и искал, чем бы согреться. Еще совсем недавно меня укрывала дочь каким-нибудь пледом, а до этого…

Провёл ладонями по сальным волосам и сжал их в кулаках. Тиканье настенных часов отбойным молотком по чугунной голове напоминало о том, что пора поднимать зад, привести себя в порядок и выдвигаться в ненавистную обитель знаний. Протер глаза так, будто пытался вдавить их в черепную коробку, настолько глубоко, чтобы не было шанса их оттуда выковырять и видеть всё то, что ежедневно приходится видеть в лицах родни, коллег, прохожих.

Опираясь ладонями о колени, поднялся с постели и выпрямился рядом с ней. Чертово головокружение и сухость во рту звали хорошенько проблеваться. Сомневаюсь, что я хоть что-то ел последние дни, поэтому в унитаз полетит горькая желчь.

Вышел из комнаты и сощурился от яркого света в коридоре. Скребя ногами по паркету, добрался до двери туалета и схватился за дверную ручку.

– Проснулся, алкаш, – проворчала старуха за моей спиной.

Проигнорировал. Плевать.

Из туалета навстречу вышла дочка. Бросила сухой взгляд на моё лицо и быстро отвела его в сторону, прошмыгнув мимо меня.

– Доброе утро, – произнес ей вслед сиплым голосом.

– Угу, – услышал в ответ, прежде чем она скрылась на кухне в компании старой ведьмы.

– Угу, – повторил сам себе.

Зашел в ванную комнату и закрыл за собой дверь. Подошел к зеркалу, вцепился в края раковины и безучастно посмотрел в отражение. Круги под красными глазами стали почти одного цвета с бородой. Челка сальных волос висела сосульками на лбу и лезла в глаза. Выколола бы их, что ли…

Ударил по крану и подставил пригоршню под поток ледяной воды. Окунул лицо в холодную лужу и сжал челюсти от того, как свело затылок от внезапного контраста температуры тела с водой. Повторил.

Снова посмотрел на себя в отражении. Капли воды стекали по лицу ленивыми потоками, терялись в щетине, которую уже можно называть бородой, и падали в раковину, разбиваясь о гладкую белую поверхность.

Стянул с себя вещи, в которых вчера был на работе и позже в баре. Бросил их в переполненную корзину для белья и зашел в душевую кабинку. Прохладный поток воды, смешанный с похмельем, вызвал крупную дрожь во всем теле. Не глядя взял с полки бутылочку с чем-то мыльным. Нанес на волосы, вспенил и равномерно размазал по всему телу, просто потому что так принято делать в душе: нужно что-то вспенить и затем смыть.

Вырубил воду, вышел из кабинки и завернул бедра в большое полотенце, которое давно просилось в корзину с грязным бельем, но настойчиво мне служило. Потянулся к стаканчику с зубными щетками и замер, когда увидел зажатую между пальцами фиолетовую щетку жены. Она все еще здесь, ждет ее, словно та вот-вот выскачет из душа с тюрбаном на голове и, толкая меня подальше от раковины, начнет чистить зубы первая.

Не начнет.

И я не стану.

Вернул щетку обратно в стаканчик, вышел из ванной комнаты и направился в кухню, желая налить крепкий кофе, после чего отправиться в универ.