Ветер над рекой

– Куда собрался, Вань? – спросил тот.

– Иду посмотреть, где заканчивается эта насыпь.

– Отец попросил?

– Да нет, отец не знает. Он меня бы не отпустил.

Художник почесал подбородок.

– Пойду – ка и я с тобой, вдвоём глядишь веселее.

Он воткнул ноги в ботинки, стоящие на крыльце.

– Мы идём?

– Ага.

Двигались они не прогулочным шагом, а довольно быстро. Вызвано это было, скорее всего, тем, что в любой момент могло произойти, что-то новое и хотелось узнать, что происходит там и, вернуться домой быстрей. Тем более Ваня понимал, что ему достанется от отца.

Как обращаться к этому мужчине? Все его называли «художник». Было бы некрасиво сейчас обращаться к нему именно так.

– А как вас зовут? – спросил Ваня.

– Художник.

– Вот так все называют, но у Вас, же есть имя.

– Называй меня Художник.

Ваня немножко помолчал, не зная, что ответить.

– На самом деле, – сказал он, продолжая диалог, – когда мы говорим о вас, то так и называем «Художник», но вот только сейчас мне неудобно обращаться к Вам таким образом.

Тот улыбнулся.

– Конечно, я могу сейчас придумать какую-нибудь немыслимую историю, например, что я не помню своего имени, что все детство провел в детдоме или что-нибудь ещё. К примеру, что мне отшибло память, но это не так. Естественно, у меня есть имя, но, может быть, я не хочу, чтобы люди знали его.

Ваня не мог понять, к чему клонит художник. Он не создавал впечатление странного человека, но возможно ему было, что скрывать.

– Так как мне к вам обращаться?

– Реши сам, а я приму любой вариант.

– Любое имя?

– Нормальное имя.

Иван задумался.

– Пабло?

– Почему?

– Пикассо.

– Ладно, согласен, но Пабло не ожидал.

Иван подумал, что ему в принципе и Пабло будет называть этого человека ему не очень-то удобно, это всё равно, что и «Художник». Тогда как? Иван не знал, что ещё предложить, на ум пришёл Илья Репин.

– Тогда Илья.

– Ефимович Репин?

– Да.

– Ну, это вполне нормально. Договорились, – сказал художник и протянул Ване руку.

К этому времени они уже вышли за абстрактную границу деревни, прошли последний огороженный участок и пошли по узкой утрамбованной грузовиками дороге вдоль реки. Совхозные картофельные поля уже закончились, и слева от дороги простирался лес, а над ним возвышалась насыпь.

– Илья, как Вы думаете, до каких мест она тянется?

– Даже не представляю.

– А докуда мы пойдём?

– Нет слова «докуда», – поправил художник, – лучше спросить «как долго» или «до какого места», но я уже привык к местному говору: «потуда», «посюда», «докуда». Ты, кстати, сам об этом не думал, когда отправился в поход?

– Я надеялся, что я увижу, где она начинается или заканчивается, да только я не думал, что я буду делать, если она бесконечна.

– Ты знаешь, где находится мельница? – спросил художник.

– Знаю.

– Сколько до неё идти?

– Ещё минут пятьдесят.

– Вот давай дойдём до неё, и если не закончится вал, то пойдём обратно.

– Пойдём, – согласился Иван.

– А почему мельница? – поинтересовался художник.

– А вы не знаете?

– Да я не местный. Я слышал, что мужики так называют. Там и правда мельница стоит?

– Она когда-то очень-очень давно там стояла, водяная. Там раньше деревня была, это было давно, я думаю, что даже мой дед её не застал. Естественно там уже ничего нет, только место так называется.

– Красивое название.

Иван кивнул и подумал, что, правда название красивое, а ранее, когда отец произносил это слово в диалогах, об этом и не задумывался.

– Илья, вы, правда, художник?

– Да.

– А что вы рисуете?

– Картины.

– Да, я понимаю, что картины. Я имел в виду пейзажи или натюрморты, а может портреты.

– Я рисую море.

– Море? У нас нет моря.

– Я знаю, что нет. Просто я люблю море.

– Я ни разу не видел Ваших картин. Вы их продаёте.

– Я отвожу их в Ленинград, в магазин, отдаю, и их продают.

– Понятно. Хотелось бы посмотреть.

– Как-нибудь покажу.

До них начал доноситься снова тот же самый странный звук, похожий на шуршание карандаша о бумагу и одновременно на жужжание множества насекомых.

– Вы слышите?

– Да.

– Тот же самый звук, который раздавался утром, когда росла стена у нас на противоположном берегу реки.

– Значит, вал растет?

– Скорее всего, да.

Вал, который находился на противоположном берегу постепенно начал приближаться к руслу реки. Иван заметил, что он также как и утром потихонечку вырастает.

– Смотрите, – указал рукой он, – поднимается всё выше и выше.

Художник посмотрел.

– Да, я вижу, как он увеличивается.

В этот момент Иван обратил внимание, что воды в реке стало намного меньше, её количество довольно быстро уменьшалось. Будто отлив на море, только быстрее. Вдоль берегов воды уже не было, и речка значительно уменьшилась по ширине.

– Что-то происходит с водой! – удивился Ваня, и Художник присвистнул от удивления.

– ССССССССссссссссс. Она уменьшается, речка становится меньше, – в его голосе было неподдельное удивление.

– Будто бы перекрыли сверху дамбой.

Эта фраза поставила точку в вопросе продолжительности длины насыпи.

Они зашли за следующий поворот реки и остановились поражённые. Насыпи соединились и с двух сторон перекрыли реку. Высота самой насыпи в русле реки пока что было ещё метра четыре высотой, но она росла. Здесь стоял прямо-таки неимоверный шум. Прямо над нынешней вершиной холма была какая-то движущаяся туманность. В ней происходило некое движение, будто рой насекомых летал внутри. А может просто пыль. Независимо от того, что там было, холм продолжал подниматься, это облако создавало его.

– Давайте не будем подходить ближе.

Художник подумал.

– Ты постой здесь, я схожу, все же посмотрю. Мне очень интересно, что это.

Он двинулся вперёд, а мальчик, поразмыслив, что происходящее ни разу в жизни не видел, и, наверное, больше не увидит, поэтому не стоит терять возможность прикоснуться к тайне. Много ли в нашей жизни таких таинственных происшествий?

Он догнал художника.

– Илья, я с вами.

Пройдя еще метров четыреста, они остановились снова. Теперь с расстояния пятидесяти метров стало видно, что весь вал состоит из почвы одного цвета, может быть не совсем той, которую они привыкли видеть. И она появлялась откуда-то из пыльного облака прямо над верхним краем вала, который уже возвысился метров на десять. С такого расстояния стало очевидно, что никаких насекомых в нем нет, просто вращающаяся пыль, и слои оседали прямо на верхнюю часть насыпи из этой пыли.

Художник подобрал камень и со всей силы запустил в роящееся месиво комьев и пыли. Камень, ударившись о землю, просто упал на насыпь. Никакого противодействия, которое ожидал художник, не последовало. Если бы это были какие-то насекомые или существа создающие материал для холма, то, они могли бы ответили агрессией на агрессию, защищая свои интересы.

– Она не живое.

– Тогда кто же это создает?

Наплевав на страх, который в принципе не был даже страхом, а лишь опасением, они подошли прямо к насыпи. Для того, чтобы слышать друг друга им приходилось уже кричать.

Иван взял горсть крошек этого материала прямо с земли под насыпью, крошки, не приставшие к основной массе, и помял в ладони.

– Она какая-то неживая, – крикнул он.

Художник ткнул в насыпь палкой, подобранной по дороге. С усилием палка проткнула поверхность. Под твердой поверхностью была рыхлая, пористая структура.

Художник ударил ещё раз несколько палкой. Та углубилась сантиметров на пятнадцать, и остановилась.

Дальше более твердая порода, или она спрессовалась, – сказал он.

– Это же не камень?

– Чем-то похоже на шлак после сгорания угля, но это не он.

– Или на безе, – прокомментировал Ваня, – только чуть более плотное.

Художник кивнул в знак согласия.

К этому времени река совсем обмелела, подпитка из-за завала больше не присутствовала, теперь было видно всё дно. В этом месте оно было каменистым, несколько топляков расположились среди камней.

Иногда в очень жаркое лето река мелела настолько, что местами можно было перейти её по щиколотку, но нынешнее её состояние наводило трепетный ужас. Ваня ощутил ещё более сильное чувство необратимости, безысходности и бессилия, чем вчера, когда увидел обрушившийся мост.

– Как вы думаете, почему это всё происходит? – обратился он к художнику.

– Ты хочешь услышать моё мнение?

– Да.

– Может быть, Богу надоело всё то, что творится на Земле, и он решил таким образом наказать нас.

– Вы, правда, верите в это?

– Нет, это всего лишь предположение. Но оно могло бы объяснить происхождение невероятных событий. Я вчера смотрел телевизор и думал, что в новостях покажут что-нибудь похожее, происходящие в других местах планеты и ничего, видимо это происходит только у нас, да и про нас, почему-то ничего не показали.

– Знаете, мой друг Федя сказал, – Ваня осёкся, и замолчал.

Художник, немного подождав, спросил:

– Так что сказал твой друг.

– Я запнулся, потому что… – Ваня еще помолчал, – потому, что его больше нет. Его дом завалило этим валом, но ещё вчера он мне сказал, что его отец видел машину с символикой какого-то канала новостей, может быть, нас покажут по телевизору.

– Теперь, наверное, не покажут, раз вчера не показали, или покажут, но мы не увидим, – предположил художник.

– Почему?

– Я уверен, что насыпи оборвали все провода, и у нас в селе нет электричества.

– Я об этом не подумал.

Постепенно шум вьющейся пыли вокруг вершины холма начал стихать. Они посмотрели вверх, вершина была на уровне восьми этажей, может быть и выше и насекомые, или то, что бы там ни было, начали исчезать.

– Заканчивает строиться.

– Очевидно.

– Как вы думаете, есть ли возможность залезть по нему наверх?

– Не уверен, во всяком случае, это небезопасно.

Насыпь получилась довольно крутой. Поверхность не ровная и гладкая. Она как будто создана наплывами, пластами. Со стороны можно было подумать, что это огромный песчаный замок. Когда Ваня ездил с родителями на море, а это было пока что один раз, но ему очень понравилось сидеть на самом берегу и, собирая в кулак песок вперемешку с водой, а затем, пропуская его через сомкнутые пальцы тонкой струйкой, создавать стены замка. Песок стекал, но практически сразу вода, которая была в нём уходила и, он застывал небольшим язычком лавы. Получались красивые елочки и купола замка, песчаные арки с замысловатыми ходами. Потом Иван пробовал делать это дома, но в реке мелкий речной песок не позволял создавать такие скульптуры. Так вот это самое напомнили ему подтеки на склоне насыпи, они были похожи на замки из песка.

– Ну что Вань? Не кажется ли тебе, что мы выполнили свою миссию, и можно двигаться домой? Насколько я понимаю тебе нужно ещё готовиться к встрече с отцом?

Теперь предстояло задуматься, как объяснить отцу его самостоятельно принятое к исполнению решение, отправиться в поход. Несомненно, отец переживает, а ему достанется. Дорога домой показалось быстрее, они почти не разговаривали. Иван, всё думал, что если вода ушла то, наверное, теперь у большинства людей пересохнет огород. Вода в колодцах останется лишь у тех, у кого используются подземные воды, а те колодцы, что были на берегу реки и подписывались водами, связанными с рекой, скорее всего тоже обсохнут. Когда дошли до дома художника тот на прощание сказал: «Если захочешь посмотреть мои картины, то заходи, я буду рад».

– Спасибо, я как-нибудь зайду, если ничего больше настолько круто не изменится, и он, обводя рукой вокруг себя, показать что за два дня произошло столько изменений.

– Хорошо, будем надеяться, что это конец непонятных изменений, – как-то не совсем уверенно сказал художник.

Отец его ждал. Он сидел на берегу около бани. Иван, который возвращался, так же как и уходил полями, первым делом увидел дядю Стёпу, который спускался на берег.

– Где был? – спросил он.

– Ходил смотреть, где вал начинается.

– Папка тебя ждёт, – с сочувствием сказал ему дядя.

– Он злой?

– Не то слово.

– Наверное, мне достанется?

– Вполне возможно. Давай, с тобой спущусь, если что прикрою.

Ваня стал спускаться, прячась за спиной дяди. Но отец, сидящий на скамейке, сразу его заметил. В его глазах Ваня увидел не столько злость, сколько облегчение.

– Вернулся? – спросил отец, пытаясь говорить грубо, но не получилось.

Ваня, молча, подошел и встал перед отцом. Дядя Стёпа сел неподалёку на траву и закурил.

– Садись, – отец рукой указал на скамейку рядом с собой.

Ваня робко сел.

– И где был?

– Вверх по течению ходил.

– И как там вверху по течению?

– Они соединились ещё, не доходя до мельницы, и перекрыли реку. Воды не будет, там река совсем пустая.

Иван только сейчас посмотрел на речку и увидел, что, несмотря на то, что воды стало раза в два меньше, она всё равно еще оставалась, и удивлённо спросил: «Почему она здесь, и не выходит?»

– Догадайся, – сказал дядя Стёпа.

– Я пойду, посмотрю, – спросил Ваня отца.

– Иди, чего ты спрашиваешь? Я так понял, тебе не обязательно отпрашиваться.

Ваня, молча, пошел к реке. По сравнению с тем, что было вчера, уровень упал даже больше чем в два раза. В трех метрах от берега торчала из воды почти на метр покрышка от большого трактора, которую использовали как нырялку. Что-то было не так с водой. И он не сразу это понял.

Течение отсутствовало. Не было течения?

Он вернулся к отцу и дяде.

– Ну что выяснил? – бросил отец

– Ниже по течению валы тоже соединились?

– Ты прав.

– То есть получается, если теперь выше по течению река обмелела, то ниже прибрежные территории подтопило? – спросил Иван.

– Да, но не критично. Затопило несколько бань, которые стояли на самом берегу, а до домов вода не добралась.

– Ещё получается, что это вся вода, которую мы можем использовать, а когда она закончится, то больше не будет.

Ваня снова сел рядом с отцом.

– Получается, что бы сейчас не происходило, мы остались без электричества, без медицинской помощи, без продуктов в магазине, – сказал Степан.

– А почему без медицинской помощи?

– Поликлинику и часть домов в районе бетонного моста тоже завалило этой черной насыпью, – Степан с недоверием посмотрел на противоположный берег, – не верю, что это все. Это только начало.

– Так считаешь?

– Ага.

– С чего?

– Интуиция.

Все помолчали некоторое время. Первым нарушил молчание Иван.

– Папа, ты меня будешь наказывать?

Отец на него посмотрел, затем обнял рукой и прижал к себе.

– Да не за что вроде, вырос ты уже, только в следующий раз предупреждай меня.

С этого момента Иван понял, что отец считает его уже взрослым, которому можно доверить что-то серьёзное. И он обрадовался этому.

– Папа, а всех завалило с той стороны? – с опаской спросил сын.

– Почти. Помнишь дурачка, Виктора?

– Да.

– Он единственный выжил. Он спал в этой части дома, которая осталась,

Ваня посмотрел на противоположную сторону. От всего ряда домов, частично остались торчащими из-под насыпи только два левых. Дом, который был вторым по счету, от него осталась только лицевая часть, грустно смотревшая из-под непонятной породы, с заваленным треугольником фронтона, а от самого крайнего осталось добрая половина, и каким-то образом над этой половиной даже почти сохранилось крыша. В одном месте виднелось углубление, будто кто-то пытался пробиться до заваленного дома.

– А это что? – спросил Ваня, указав на выбоину.

– Пытались вырубить проход к дому, не получилось. Думаю, что они уже не выберутся.

– А где Виктор сейчас?

– У нас дома.

– Он будет у нас жить?

– А куда ему сейчас, пусть живёт, бабку то, его мать, завалило.

Послышался крик.

– Папа.

– Что? – крикнул в ответ Степан.

– Мамы просили позвать вас всех кушать.

– Сейчас идём.

Они стали подниматься. Нередко они обедали сразу двумя семьями. В этот раз обед организовали в доме дяди Стёпы. Три двоюродных сестры и одна родная, две мамы, местный дурачок, Ваня, папа Коля и дядя Стёпа.

За столом была молчаливая, нервная обстановка, хотя обычно обед проходил в весёлых разговорах, а сейчас в большинстве своем все молчали, сказались события последних дней. Первым вопросом мамы был.

– Ты его наказал?

Все поняли о ком речь.

– Да, достаточно, – ответил отец.

Видно было, что мама, конечно же, тоже переживала, и была слегка «на нервах».

Девочки тихонько шушукались.

– Что дальше будет? – спросила мама, – приедут нас военные выручать. Завтра уже никому на работу не выйти. Не переехать эти валы, ни лес вывезти. Да и в лес вообще не въехать.

– Понятно это все. В любом случае в РММ пойдём, а там начальство пусть решает.

– А ты Степан с людьми говорил в центре, может милиция что говорит?

– Ничего не говорит, «Сохраняйте спокойствие!» говорит.

Присутствующие за столом внимательно слушали разговор. Все, кроме дурачка.

– Виктор тебе добавки положить? – спросила его мама.

Тот помотал головой, а затем вступил в разговор, насколько это было возможно.

– Ооо, – немного помолчал, – ооо всё, – снова помолчал, – о делат, йа ч утую.

– Не понял, что он сказал? – спросил отец.

Виктор ещё скажи.

– И я, я у тою.

– Ты чувствуешь?

Тот кивнул.

– А что ты чувствуешь?

– Ооо.

– Кого-то чувствуешь?

Виктор снова кивнул.

– Это он делает?

– Да, – почти четко произнес Виктор.

– Это Бог? – спросила мама.

Тот мотал головой в разные стороны.

– А кто?

Виктор развел руками давая понять, что не знает.

– А что он хочет? – спросил Степан.

Виктор снова развел руками.

– Хотя бы мы теперь понимаем, что это людских рук дело.

– Папа, с чего ты взял, что он говорит о человеке? Может быть всё-таки, об инопланетянах, или о чём другом, – просила старшая дочь Степана.

– Ну да, может быть и так.

Ввиду того что электрическая сеть в селе была нарушена, весь следующий час вся мужская часть семьи Кошкиных, собрав все возможные бочки таскала воду, так как насосы больше не работали, чтобы вечером можно было полить огороды.

7

Всё что помнил Даниил из своей жизни, это четыре белых стены, ну или частично белых. Если воспоминания, сумбурно плавающие в его голове, не врали, то когда-то они были другого цвета, цвета похожего на то, что он видел в верхней, не закрашенной части окна. Он даже не знал, что это окно, даже не знал, что это небо. Иногда насыщено голубое, часто тёмно-серое, а изредка чёрное. Откуда ему было знать эти слова. Он ни с кем никогда не общался, но если все же не подводили его воспоминания, то несколько лиц детей, с которыми когда-то жил в этой комнате он вспоминал. На самом деле не в этой, с самого начала его поместили в палату к другим детям, именно там и были голубые стены, но если дети как-то развивались, то сам Данила остановился в своем развитии на уровне трёхлетнего. Его память не формировала образы способные остаться в ней, и каждый день для него начинался, как новый. Но каким-то непостижимым для него образом память всё-таки сохранила воспоминания о тех детях, которые жили с ним. Данила не помнил, как его переводили, уже повзрослевшего сюда в одиночную палату. Врачи давно перестали пытаться привить ему какие-то знания, он для них был просто, как бы это грубо не звучало, биомассой. Ни на какие мыслительные действия неспособным.

Его мысли всегда находились в постоянном хаосе, да и какие это были мысли? Когда он смотрел в окно и любовался облаками, он просто на них смотрел. В черепушке Данилы что-то шевелилось, пытаясь понять, что это? Почему это так красиво? А как только он отвлекался и обращал взор на комнату, забывал. Взгляд на кровать вызывал необходимость прилечь, потому что она предназначена для этого, чтобы на ней спать. Если бы его не приглашали на обед, то, скорее всего, он бы и не понял, что нужно есть. Он до сих пор не понимал, что нужно снять штаны прежде, чем сходить в туалет даже «по важному». Он понимал, что испражняется только тогда, когда уже испражнялся. А потом это чувство неудобства и кричащий на него мужчина в белом халате. А он даже не понимал, за что он кричит.

Одно слово он все же запомнил – «твоюжмать». Слишком часто мужчина в халате называл его так, и он какое-то время считал, что его так зовут. Он не запоминал ничего и никогда, а как помнить когда, если ты даже не понимаешь, что такое «когда». Для него не было «когда», для чего было просто: «есть», «спать».

И вот однажды появилась старая женщина, которая стала с ним общаться, которая говорила с ним всегда ласково и благодаря именно ее усилиям он научился ходить «по важному» в туалет, но вот по-маленькому он всё-таки с разным успехом, но ещё похаживал в штаны. Но тогда уже мужчина в белом халате не кричал. Эта женщина не давала этого делать, наверное, мужчина её боялся. Со временем, он начал понимать, что его зовут Данилка, а не «твоюжмать», женщина всё время к нему по имени обращалась, и еще она стала ему рассказывать какие-то истории, но он не понимал их, не понимал сначала. Он не понимал большинство слов произносимых ей, но однажды он почувствовал, что общение с этой старушкой перешло на новый уровень, как он тогда подумал. Подумал? Нет. Просто в процессе прослушивания монолога этой женщины он, как будто подключился к её мыслям, он стал видеть то, о чём она думает. Он стал видеть образ до того как она опишет его. Это немного напугало. Женщина рассказывала ему о том, что сама вспоминала. Первые, полученные от нее образы, напугали Данилу по той причине, что он увидел, как люди убивают друг друга. Он увидел кучу израненных, истерзанных людей, кровавые бинты, рваные раны, белые кости, торчащие из груды мяса, которые лежали посреди до боли знакомых стен. Эта картина очень напомнила Даниле его помещение, похоже на его заключение, и тогда он первый раз захотел отсюда уйти. До этого момента такие мысли его не посещали, потому что он не знал, что есть другой мир, другая форма существования, а эта милая старушка ему этот мир показала.

Он даже не всегда понимал ее речь. Данилка просто погружался в её мысли. И там он видел её совсем другой. Молодой, смелой? Да, нет. Не смелой, ощущая рассказ, он видел, как она боялась, как ей было страшно. И так каждый раз. Помогая ли солдату, у которого вместо руки кровавый обрубок, или солдату с дырой в голове, который еще пытается говорить с ней, и каждый раз страшно. Она боялась. Боялась даже больше, чем тот самый солдат, у которого уже даже не было боли, он уже не чувствовал, а она чувствовала за него, ей было страшно и обидно, что уже не может помочь.

А потом она рассказывала ему совсем другие истории. Из её рассказов Данилка понял, что существует Бог, не совсем правда понял, кто это и где он живет. Он представил Бога в виде белого облака на небе, но только закрытого в комнату как у него. Белая комната с одним окном и кроватью. Он даже представил, что он ходит по ней от окна к двери.

Еще он услышал от старушки новое слово, которого не слышал от кого-либо другого, и это слово он запомнил.

Притча.

Она рассказала ему две притчи, которые Данилке хорошо запомнились. И это наполовину вербальное общение помогло структурировать и слегка упорядочить его мысли. Теперь ему удавалось запоминать, теперь образы может быть не совсем его, потому что увидел Данилка их в мыслях старушки, но они стали оставаться, они стали формировать его память. Он запомнил эти притчи.

Притча 1.

«Черепаха»

В самом начале бог, заселяя землю, не планировал создавать столько видов существ: насекомых, животных, птиц. Постепенно некоторые виды начали вымирать ввиду нехватки пропитания. Пришлось Богу создавать новые виды для того, чтобы они были едой для предыдущих, а этим, новым видам, нужно было тоже, что-то есть, так получались целые длинные цепочки, который впоследствии люди назовут пищевыми. И вот на каком-то этапе осознал создатель, что нужно создать такое животное, которое и бегать не умеет и средств защиты тоже. Вот тогда-то и создал черепаху, только не ту, которую мы привыкли видеть сейчас. Первая черепаха не имела панциря. Она имела мягкое, беззащитное тело, с которым мог справиться любой хищник. Наполнив этой прабабушкой нынешней черепахи весь мир, Бог остался доволен. Теперь любой хищник мог достать себе еду, может быть не самую вкусную, зато безпроблемную.

(Возможно, произнося слово «черепаха» автор вводит в некоторое заблуждение читателя. Ведь Бог не давал названий своим творениям, он просто творил, именовали их люди, позже. Имена давали все по своему, поэтому некоторые животные имеют по несколько имен, так как жили они в разных местах и, люди называли их независимо друг от друга. Для Бога черепаха была очередным созданием, не имеющим названия и, тем более, имени.)