
Полная версия
Внеклассное чтение
– Как?! Разве они… нет?
– А кто может это подтвердить или опровергнуть? Судя по их живым выступлениям, они просто обязаны были жить вместе и чуть ли не насильно прекращали на некоторое время быть одним целым, сохраняя при этом невидимую, но яркую ментальную связь. Однако никто так и не смог представить какого-либо доказательства факта их интимной близости.
– Они красиво играли?
– О! Сказать «красиво» все равно что ничего не сказать! Мне чуть было не удалось побывать на всех их выступлениях – благо все они проходили в городе, но, к моему великому сожалению, два из них пришлось пропустить: один раз по работе, а другой… Стыдно признаться, но меня попросту сморил сон.
Все выступления были разными, не с точки зрения исполненных песен – но и это тоже, кстати – а с точки зрения эмоциональной наполненности. Они словно рассказывали какие-то разные истории, собранные из отдельных кусков, будто складывали мозаику. Материал-то у Миллера очень насыщен разными темами, и знали они его назубок. Исполнения получались беспрекословными, и, имея такую прочную музыкальную основу, они превращали свои концерты в представления. Они использовали нюансы, предоставляемые им разными концертными площадками – планировку помещений, интерьер клубов и залов, освещение, мастерски подбирали правильную одежду, она очень классно укладывала свои волосы. Наконец, они имели представление о том, какой зритель посещает тот или иной клуб, и учитывали и этот фактор. С течением времени аудитория начала становиться более однородной… Хотя нет, она была очень даже пестрой, но тот, кто видел их раз, зачастую хотел увидеть их и во второй, и в третий, и в последующие разы. Зрителей становилось все больше, и на их выступления стали ходить толпами, пренебрегая своими предпочтениями в отношении «излюбленных мест». Мои глаза все это видели, так оно и было.
– Эх! Жаль, что мне не довелось увидеть их живьем. Как-то мне попались их концертные фотографии, штук пять-шесть. Хоть гитара, скрипка и клавиши – состав для меня непривычный, тем не менее мне сначала показалось что это кто-то известный, может быть потому что было видно, как переполнен зал и как устроена сцена. Не знаю, я не являюсь авторитетом в этой области, но какая-то энергия передавалась мне через эти фотографии.
– Да, были такие фотографии в сети. Скорее всего речь идет об их начавшейся деятельности на большой сцене. Они успели сыграть три раза, первый из которых прошел в «Кристалле».
– В этом-то шике-гламуре? И как они туда попали?
– Конечно же по приглашению! Иначе туда никак не попасть. Я не удивляюсь этому.
– А как тамошняя масса отнеслась к их музыке, джинсам, шмоткам?
– Ха-ха! Не было никаких шмоток! Он предстал в белоснежной сорочке, в классических брюках и черных оксфордах, а она надела изумительное коктейльное платье красного цвета. С какого бодуна они решили одеться именно так – ума не приложу! Но они смотрелись потрясающе. Присутствовать там и видеть все это было одно наслаждение, особенно когда «масса», как ты ее называешь, стала превращаться в «зрителя» и «слушателя». Это было похоже на танго – такое же ошеломляющее, сексуальное и чарующее зрелище! Кстати, на этой серии концертов она даже начала подпевать ему, и иногда совмещала скрипку и вокал, что делало ее и без того соблазнительный образ еще более вожделенным. После был концерт на сцене театра – скорее всего, именно эти фотографии попали в поле твоего внимания. Их внешний вид был уже привычным для зрителя, но шокирующим для тех, кто пришел сюда из «Кристалла». Тем не менее любовь к их дуэту продолжала укрепляться.
– А их снимали на видео?
– Кажется что-то было выложено на интернет-просторах, но, поверь, смотреть их на экране мне лично было бы неинтересно. Они довольно часто выступали, и как-то ни у кого в мыслях не проходило, что все это может в один день взять и закончиться, иначе каждое из их выступлений было бы заснято. Уверяю – каждое! Парадоксально еще и то, что четвертый концерт на большой сцене планировалось снимать для телевидения. Так у нас было бы хотя бы одно качественное видео. Однако и оно бы не смогло передать то, что происходило на сцене. Поэтому никто собственно и не увлекался обрывочными видео, предпочитая ходить на их живые концерты. Это как если бы кто, имея возможность общаться со знаменитым ученым, предпочитал бы читать его книги, вернее – статьи, составляющие главы этих книг… Нет, не совсем верная аналогия…
– Смысл ясен.
– А после театра было Озеро – фестиваль на Озере. Центр тяжести неизбежно сместился в их сторону, и получилось так, что на разогреве у дуэта было пять полновесных электрических и гремящих групп. Забавное зрелище! Вот, я вспоминаю тот вечер, на лице у меня улыбка, а рассказывать как-то грустно. Казалось, будто весь город собрался послушать их. К моменту их выступления люди уже заполнили все возможные зрительские площадки. Все ждали. Странно, но в этом событии городского значения телевидение не принимало никакого участия.
– Да, могли бы сообразить.
– Это выступление, как и все другие, не было похожим на все предыдущие. Но для меня, человека, знающего его лично, отличие это заключалось не в оригинальной сцене, не в освещении, не в фестивальном формате… Как показывает статистика, никто из тех, кто рассказывал мне о своих впечатлениях от этого выступления, не говорил о том, что смогли мои глаза увидеть, а уши – услышать. Все они приводили массу примеров уникальности этого концерта: от тривиальных деталей типа «на нем был новый пояс» до полумистических наблюдений о единении четырех стихий, выражавшемся в том, что выступление было на открытом воздухе, вокруг была вода, туда можно добавить землю, на которой стояли зрители, а освещение можно принять за огонь. Однако никто не отметил то, что запало мне в душу и заставило буквально по дням с тревогой отслеживать события, происходившие после этого вечера. Не то, чтобы мне захотелось оставить все свои дела и следить за каждым их шагом, но мне на самом деле стало тревожно за них. Ты помнишь песню «Озеро порывов»? Его собственную песню, помнишь?
– Ты знаешь, я помню, что на ранних акустических фестивалях он пару раз сыграл пару песен своего собственного сочинения, но хоть убей я не смогу вспомнить что это было, как звучало и на что это было похоже.
– Как и все. Никто не знает его песен, потому что он не играет их и не вспоминает. Не играл до концерта на Озере. Может быть, именно этот факт и заставил его вспомнить эту свою песню, которую он играл давным-давно в аккомпанементе, если ты этого не помнишь, скрипки.
– Припоминаю. Точно, он даже делил свое и без того короткое камерное выступление на две части: соло и в дуэте со скрипкой.
– Верно. А в этот вечер все произошло во время исполнения этой песни… Ты знаешь, я вспоминаю это выступление, переигрываю его многократно у себя в голове… Они – именно эти пять минут – они отличались от всего того, что эти двое делали все эти пять месяцев. Казалось бы, те же люди, те же инструменты, тот же звук, но нет – не так все просто. С очень тонкой материей имеем дело. Ты знаешь, интересно, что песня эта сразу же запомнилась, подобно тому как вырезается канавка в покрытом лаком диске во время производства пластинок. Один проход – и песня живет в тебе! О, что это был за проход! Ты знаешь… трудно сейчас правильные слова подобрать… Она реально заполняла собой все свободные места, оставленные его гитарой и голосом. Но не только это: она украшала песню, обогащала ее своей фантастической игрой, она чуть ли не физически подставляла свои плечи, чтобы удержать на себе всю эту незамысловатую структуру из двух куплетов и трех припевов – ее движения очень это напоминали – и еще она… Знаешь, я как будто вижу все это перед собой сейчас: на протяжении всего концерта сижу поодаль, наслаждаясь общей картиной, тут начинается эта песня, меня неудержимо тянет ближе, насколько это возможно – ближе к этой музыке. Я подхожу к самому краю Озера, чтобы лучше разглядеть их, играющих на полуострове – там была оборудована сцена, и я вижу, как по ее щекам текут слезы…
– Почему?!
– Можно было предположить, что это были слезы удовлетворения от происходящего, слезы радости, экстаза. Но глаза, источавшие их, кричали какой-то тоской.
– Нет, ну это ясно, что она была неравнодушна к нему, иначе бы всего этого не было. Но это уже скорее похоже на показуху…
– Я так не думаю.
– Уверяю тебя, ведь если бы у нее что-то на душе было, или вдруг она что-то там осознала, скорее всего это отразилось бы на ее игре, скажем, она бы стала нарушать темп, ошибаться, задумываться. А, судя по твоим словам, все было сыграно идеально.
– Беспрекословно!
– А это не означает, что все это было запланировано заранее? Тем более, весь город был, что называется, у их ног, и все четыре стихии с ним.
– Скорее всего – нет.
– Ну, не знаю, что еще сказать…
– Не надо ничего говорить. Дослушай до конца… Он сам был ошарашен происходящим, когда заметил эти слезы.
– То есть?
– Слезы не планировались. Чувств такого калибра не должно было быть. А она не сдержалась!
– И все это видели?
– Не берусь говорить за всех, может быть и видели, но странным образом не говорили об этом ничего. Понимаешь, не каждый день видишь плачущего на сцене музыканта, исполняющего что-то новое на чрезвычайно высоком исполнительском и эмоциональном уровне. Сейчас мне кажется, что чувства у нее в тот момент были скорее к музыке, к тому, что они вместе производили на свет, а не к нему лично. Может я и ошибаюсь.
– Задам один вопрос: а тебе приходилось говорить об этой детали другим?
– В точку! В том-то и дело, что нет! Удивительно, что и мною эта деталь была обделена вниманием, хотя она так и врезалась в память. Я думаю, может это происходило и с каждым, видевшим эти слезы? Однако вскоре после этого деталь начала обсуждаться в разговорах, в Интернете, но происходило это уже после их последней встречи.
– А когда произошла эта последняя встреча?
– Пятью днями позже. После Озера они встречались примерно через день. В первую же встречу она сказала ему то, что он не смог сразу переварить…
– А тебе откуда все это известно? Он что, сразу бежал докладывать тебе?
– Он был в замешательстве, да и мне хотелось понять суть происходившего между ними. У меня было какое-то странное чувство, что сейчас между ними должно что-то произойти. Так что это у него зазвонил телефон, и звонок этот был от меня. На мои общие вопросы: «Как дела?» и «Что нового?» следовали не менее общие ответы: «Нормально» и «Ничего», хотя, судя по голосу, было ясно, что все далеко не нормально, и что произошло что-то новое в его жизни, о чем он хочет рассказать и так вот неуверенно пытается подготовить для этого почву. И мне удалось выудить у него информацию. Оказывается, сразу после концерта на Озере она обратилась к нему со словами примерно следующего содержания:
«Мы больше не будем играть чужую музыку, а только твою», – говорила она тихим голосом и улыбалась.
Он тоже улыбался ей в ответ, но не въехал в суть сказанного. Через два дня они встретились у него дома, и она повторила это с той же улыбкой и уверенностью, которую он вдруг сразу пресек, сказав:
«Нет, подожди, зачем так категорично? У нас все так хорошо получается, и я не хочу прекращать это все. Мы будем понемногу добавлять по одной вещи, и, может быть, потом когда-нибудь…»
«Не может быть!» – заговорила она вдруг ультимативным тоном. «Я хочу, чтобы ты писал свою музыку, играл бы и пел свои песни. Они у тебя есть, они у тебя будут, ведь я рядом с тобой! Согласись, захоти творить, а не становиться чужой тенью! Знай, что я уже не смогу играть ничего чужого. Позавчера я открылась тебе, и ты должен был это увидеть. Победи себя! Помоги мне сделать то, что должно совершиться!»
И с этими словами она оставила его. Еще через два дня они встретились снова. Он обратил внимание на то, что она была необычно грустна, и захотел ее приободрить. Она попросила его еще раз сыграть «Озеро порывов», на что он немедленно согласился. Перед самым началом игры она вдруг попросила принести ей воды, что он и сделал. Она немного отпила и поставила стакан на стол. Они заиграли. После она спросила его о том, какие песни он хотел бы разобрать с ней в первую очередь. Я не могу понять, что мешало ему хотя бы для вида назвать пару из них, но этот чурбан вдруг снова уперся, сказав:
«Вот каким я вижу наш следующий концерт…»
Она перебила, спросив:
«Ведь он будет через несколько месяцев, верно? Нам нужно будет тщательно подготовить твой новый материал для него».
«Нет! Нет! И еще раз нет! Я не представляю свою концертную программу без вещей, которые меня создали, благодаря которым я есть то, что я есть, на которых я учился и рос. В конце концов, наш дуэт состоялся благодаря этим песням, поэтому будь так добра, поддержи меня в этом вопросе», – перебил он ее, но она не собиралась делать того же.
– Он что, скандалить стал с ней? В принципе, она ничего плохого не предлагала ему.
– Да, я того же мнения, но его сознание почему-то тогда помутнело, и он был готов упираться еще дольше. Она видела это, поэтому просто молча посидела еще пару минут, потом встала, убрала скрипку в футляр, и вышла, бросив ему «до скорого».
«Скорое» произошло через сутки. На этот раз она пришла без скрипки. Молча посидев пару минут, она будто вернула ту вчерашнюю обстановку, когда он окончательно отказал ей в ее просьбе, и сама вернулась в то состояние. Единственной разницей было отсутствие ее скрипки. Он сразу это заметил, и спросил:
«Ты сегодня без скрипки?»
«Нет, – отвечала она, – это ты сегодня без Скрипки. Я и есть Скрипка, твоя Скрипка, но ты отверг меня».
Он сказал ей:
«Что ты несешь?! О чем ты?!»
И она ответила ему на это так:
«Помнишь, как-то раз ты задался таким вопросом: «Зачем такой скрипачке нужно было находить меня чтобы исполнять все, чего бы я ни захотел, когда она сама могла бы выбрать кого угодно?»?»
– Эй, кажется он это тебе выговаривал, по телефону, верно? У тебя что, встреча с ней была?
– Да нет же, нет! Пойми и поверь мне: мне во всей этой истории довелось лишь собирать информацию, но никоим образом не распространять. Рассказываю я ее сейчас в первый раз тебе, просто у меня это все так явно зафиксировалось и поэтому так гладко идет. Нестыковка есть, и я не сомневаюсь, что со стороны это кажется похожим на обычный бытовой треп с моей стороны, но этого не было. Информация шла не от меня.
– Может он еще кому успел рассказать о своих ощущениях?
– Да, вполне возможно, однако мне почему-то хочется придерживаться вот этой, в некотором роде мистической позиции – уж очень к этому располагает конец этой истории. Как он мне сказал, он сам опешил, услышав от нее слова, сказанные им самим не так давно. А она добавила:
«А ведь я и в самом деле сама выбрала именно тебя. Если бы ты знал, как трудно было все вокруг устроить для нашей встречи, сколько для этого необходимо было совершить… Когда мы играли нашу последнюю песню на Озере, мне вдруг стало ясно, что я сделала все, что требовалось от меня, и мы играли твою музыку, пели твою песню, мы были вне времени и пространства, отдавая Вселенной то, чем она нас наделила, и делая этот мир лучше. Но мне также открылось и то, что я совершила ошибку, и что ты не тот, кого я искала. Я боролась сама с собой, пытаясь отбросить плохие мысли, нахлынувшие на меня в самом конце моего пути, но я не чувствовала боли от этого сопротивления, а значит все было впустую. Вопрос времени. И от этого отсутствия боли мне стало больно до слез, тех самых, которые ты видел, но которые не раскодировал. Мне жаль, но нам не хватило самой малости».
Он молчал. Он даже не решился спросить, о какой именно малости она говорила ему. Мы можем только догадываться.
– Как, она так и не сказала ему?
– Увы!
– Мастер противоречий не увидел того, что он мечтал увидеть и чего он так страстно хотел.
– А мечтал ли он об этом на самом деле? Может ничего этого и не было? Поэтому наш разговор на эту тему и начался с моего предположения об изначальной невозможности положительного разрешения этого конфликта.
– А ведь они были так близки к цели…
– К чьей цели? Лично мне кажется, что Скрипка стала еще ближе к своей настоящей цели, и тогда уже, когда она достигнет ее, она по достоинству оценит и то, через что ей пришлось пройти с ним. Кстати, мой рассказ практически закончен, но не совсем… После того, как она упомянула ту «самую малость», в воздухе повисло молчание. Наконец, он решился нарушить его и тихо спросил: «Кто ты?». Она же вдруг, непосредственно так, попросила принести ей воды, специально попросив добавить леду из холодильника. Для этого ему пришлось пройти в дальний конец коридора. Когда он вернулся, держа в руках стакан воды со льдом, комната была пуста.
Он так и простоял некоторое время, глядя на стул, на котором она сидела пару минут назад, пока не начал ощущать тяжесть стакана и не поставил его на стол. Тогда-то он и заметил белый бумажный конверт, которого здесь точно не было до ее прихода. Взяв его, он обнаружил внутри мини-компакт-диск с узенькой дорожечкой записи, а также записку. Внезапный сильный приступ тоски овладел им, в горле застрял комок, но он все же вставил диск в дисковод и развернул листок бумаги, на которым ровным почерком было написано:
Будь спокоен, твоей вины во всей этой истории нет. Время все расставит на свои места. Мой путь продолжается, а свой ты сам еще не нашел. Желаю тебе скорой удачи в этом деле! А чтобы тебе не казалось, что эти прекрасные месяцы нашего сотрудничества прошли впустую, пусть у тебя останется запись последнего выступления нашего дуэта. Не будь его – где бы мы находились сейчас?
P.S. Спасибо за воду!
– Озерное выступление?! Оно осталось?!
– Увы, нет. Не об этой воде шла речь в постскриптуме. На диске была запись их самого последнего совместного домашнего музицирования, во время их последней встречи с инструментом. Оказывается, когда он вышел за стаканом воды она успела включить режим аудиозаписи на своем мобильнике. Может быть, она сделала это для него, хотя мне кажется, что она сделала эту запись для себя, ведь это была единственная песня его собственного сочинения, ради чего она собственно и пришла к нему. А Озерное «Озеро» кануло в Лету, и осталось только в памяти тех, кто был там в тот вечер. Ну, может кто и сделал какое-то любительское видео и когда-нибудь выложит его на какой-нибудь сайт, хотя это уже будет не то. Мне лично смотреть это будет неинтересно.
– Надо же было мне уехать тогда в ту глупую и абсолютно бесцельную командировку! Как я сожалею об этом сейчас!
– Может быть и надо было. Кто знает?.. Скорее всего надо было, и цель у твоей командировки тоже была определенной. Явно она нужна была для корректировки чьего-то пути, может быть и твоего, да и моего – не исключаю такой возможности. Может быть не будь той командировки, мы бы сейчас говорили друг с другом о чем-то совершенно ином, и результат был бы уже другим. А раз все пошло именно так, а не иначе, будем считать, что так оно и должно было быть, и не будем сожалеть ни о чем.
– Договорились! Никаких сожалений! Ага, мы как раз уже заходим на посадку. Пора пристегнуть ремни…
Июнь – Июль 2014
Снегурочка (История с размышлениями)
Минут пять я колебался за что именно мне сейчас, после часовой дневной прогулки в последний выходной новогодних торжеств стоит взяться: набросать на белый лист – а может получится его сразу завершить? – идею для нового рассказа, которая посетила меня десятью минутами ранее, или же продолжить одно из самых увлекательных чтений, в которые мне пришлось быть вовлеченным за последние несколько лет?
Идея засела в голове настолько четко, что я уже видел рассказ в его окончательной форме, не знал лишь – как это обычно бывает – как он закончится. Я знал, что не упущу ничего из того, о чем меня сейчас буквально молил выложить на себя воображаемый белый лист бумаги. Ожидающее же меня чтение, так же, как и время рождественских отпусков, приблизилось к концу – каких-то полтора-два часа, и еще один из многих поставленных планов смог бы быть выполненным, еще раз придав мне уверенности в осознании того, насколько я изменился по отношению к тому стилю жизни, который я исповедовал в течение прожженных двух десятков лет.
В дополнение к этому, свежеcваренный кофе ароматно дымился на журнальном столике, где по соседству с чашкой меня уже ждала книга и блокнот с ручкой (я нередко делаю заметки по ходу чтения, будь то интересные идеи на будущее или найденные опечатки). Там же лежал и телефон – мой постоянный спутник и указатель моего текущего местонахождения.
И как будто всего этого было недостаточно – в руках я держал… как бы его корректно назвать – бутерброд? Нет, не бутерброд. Бутерброд подразумевает масло, и хоть какой-то намек на соблюдение гастрономических традиций и неписаных законов сервировки стола. Это был скорее трибьют свободной, активной, не отягощенной какими-либо социальными рамками творческой жизни от человека, четверть часа назад вернувшегося с часовой прогулки по городу, надышавшегося по-весеннему теплым январским воздухом, бухнувшего тридцать с лишним долларов на ремонт старой, но такой любимой пары ботинок и купившего себе небольшого размера хлеб, к которому «дома что-нибудь да и найдется».
Дома нашлось несколько маринованных помидорчиков виноградных размеров, следом за ними пошли в ход таких же размеров маринованные грибочки, зеленые оливки, никогда меня особо не соблазнявшие, и несколько ломтиков нарезанной копченой колбасы недельной давности. Освободив край хлеба от прикрывавшего его пакета, я раза три откусил от края по небольшому куску, раздвинул пальцами края хлеба, и в создавшуюся по ширине щель вставил четыре ломтика колбасы. Откусил, разжевал, одобрил – и начал заниматься кофе. Приготовив его, нужно было уже готовить новый ряд ломтиков колбасы, потому что первый был уже съеден.
В кругу сотрудников мы нередко обсуждаем касающиеся еды аспекты быта, и мне вспомнилось, как один из нас рассказывал о том, какие «бутерброды» готовил он – естественно, для себя самого. «Длинный французский багет разрезается вдоль на две части, между ними кладется ранее подготовленный слой (а иначе и не назвать) салями. Почему бы и нет? Форма подходящая, они будто созданы друг для друга. Сидишь и ешь себе сколько влезет…», – говорил он под одобрительные улыбки собеседников.
Не знаю, делал ли он это на самом деле, но я сейчас держал в левой руке частично обглоданный хлеб, а правой втыкал в него новый слой колбасных овалов. Взяв чашку кофе, я вернулся в гостиную, и именно в этот момент мысль, которая посетила меня сразу после того, как я вернулся с прогулки и разулся, заставила меня подумать о выборе продолжения дня.
Я даже не помню почему именно эта история всплыла у меня в памяти – может какая-то ассоциация подсознательно возникла у меня в процессе стаскивания ботинка, или еще что – но вчера всего того мысленного сценария у меня не было.
По сути дела, сама эта история может быть даже и не стоит тех часов, которые я в конце концов затрачу на создание этого рассказа, может быть даже и рассказом называть эти несколько страниц неприлично, но тем не менее мне снова захотелось попрактиковаться в писательстве. Два других проекта, над которыми я уже месяцы ломаю голову, все еще находятся в подвешенном состоянии, и еще суток не прошло с того момента, когда я нащупал тему и форму потенциального третьего. Но эта история, а точнее ее вымышленное комичное продолжение – да-да, я буду писать на основе реальных событий о том, чего на самом деле не происходило, но что могло бы произойти, будь на их месте соответствующие личности, обладающие определенным чувством юмора и являющиеся неутомимыми романтиками в душе – опередило их в силу своей спринтерской природы.
Что-то в моем сознании упрямо твердило: «Подождет твое чтение, никуда оно не убежит. Оно уже давно написано, а эта история – история сегодняшнего дня. Отложишь на вечер – потеряешь вкус. Потеряешь вкус – уйдет к другому. И не так уж мало времени должно уйти на ее создание – может быть это будет последнее из твоих дел, которые ты успеешь закончить за прошедшие двенадцать дней – но создать ее нужно. Она просит – не я».
Действительно не знаю, стоит ли эта история отдельного рассказа. Ее ведь даже не вставить во что-то большее, не подвести под какой-то концептуальный цикл. Это просто анекдот, чистый вымысел, хотя…
Моя писательская ипостась давно ожидала чего-то нового. Недавно законченный рассказ – как раз из ряда тех, что могут составить некий цикл – не давал мне основание снять с себя эту ответственность. В музыкальном плане все готово к студийным часам, которые приведут к созданию очередного альбома (скорее бы!), скоро на телеэкранах будет крутиться какой-то сериал с моим эпизодическим участием, а вот писательство…