полная версияПолная версия
Байки негевского бабайки. Том1
4.17 О летнем росте рогов
У заката особый вкус.
Он горчит, как полыни куст,
оставляя в морщинках глаз
пряность сладких запретных ласк.
У заката запах стыда
От фальшивого «Никогда».
Так пронзителен и сугуб
Запах влажных кожи и губ.
У заката особый взгляд.
Этим взглядом смотрит назад
лань, взлетая на горный склон,
если сзади собачий гон.
У заката тревожный звук.
Звон бокала, что выпал вдруг,
и пронзающий до брюшин
шорох мерно шуршащих шин.
У заката тяжелый шаг
И звонок, как коварный враг.
Кто бы ни был в том виноват –
Не смотри на закат!
4.18 Моей любимой, в день св. Валентина
Моя любимая, как свет,
Как солнечный чертог.
Других таких на свете нет:
их Бог создать не смог.
Она – как яркая звезда,
Как снег на склонах гор.
Всех прочих женщин никогда
Не вижу я в упор.
И вот уже немало дней,
И, может, навсегда
Ее улыбка мне нужней
Чем пища и вода.
Все троны мира б отдал я
Ничуть не пожалев:
Достойней милая моя
принцесс и королев.
Да я и сам, когда я с ней,
Важней владык земных,
Богаче древних королей
и шейхов нефтяных.
Я горд, и, счастья не тая,
Не жду судьбы иной,
Лишь только б милая моя
Была всегда со мной.
4.19 Горечь
Город проклятье. Злобный колдун.
Вытянул пальцы многоэтажек.
Мчится машин запоздалый табун,
Мутится пылью, мажется сажей.
Пялясь бельмасто фонарь-астроном
Небо пятнает лунной печатью.
Ты не вернулась. Черным пятном
Лег мне на душу город-проклятье
4.20 С оптимизмом о вере, надежде и любви
С улыбкой, милая, живи.
Не бойся никакого лиха.
Ведь мир стоит на трех слонихах:
Надежде, Вере и Любви.
Плывет в объятьях тишины
Любвеобильная планета.
Надежно держат мир слоны,
И сами твердо верят в это.
Покуда любим мы друг-друга,
Покуда верим мы друг в друга,
Надежды держит якорек,
И не наступит Кали-юга,
Армагеддон и Рогнарек.
И не придет на земли Юга
пушистый северный зверек
И так опора их тверда,
И так незыблемо-надежна,
Что и помыслить невозможно,
Чтоб в этот мир пришла беда.
Стоят слоны, не зная страха,
и не считая лет и дней,
надеясь: верит черепаха
что по любви стоят на ней.
Покуда любим мы друг-друга,
Покуда верим мы друг в друга,
Надежды держит якорек,
И не наступит Кали-юга,
Армагеддон и Рогнарек.
И не придет на земли Юга
пушистый северный зверек
4.21 Кое-что о круговороте чувств в природе
Утекала в клепсидре вода,
Словно стиксовы воды забвения.
Проникали друг в друга, не зная стыда,
Мы до огненных недр откровенья,
И зажженная нами звезда
согревала людей и растенья.
Даже смерти самой дуновенье
Не могло бы смутить нас тогда.
Но рука у Ананке тверда,
И к бессмертным нисходит беда…
Как песок, утекали года
Пролетали века, как мгновенья.
И росли, словно корочка льда,
подозренья, сомненья, смятенье.
А потом уходили твои поезда
В никуда. В никогда. Навсегда.
4.22 Любите, любите друг друга!
Любите, любите друг друга, да и всех нас заодно,
не остывайте, не отступайте —
и вы будете так счастливы, что это просто чудо!"
Евгений Шварц
Наш мир оказал вам услугу,
Из двух составляя одно.
И только любовью друг к другу
Ее оплатить вам дано.
Когда с поднебесного круга
Мелодия звезд зазвенит
Любите! Любите друг друга!
Вас ангел крылом осенит.
Пусть даже случайная вьюга
Засыплет вас снегом и льдом.
Любите, любите друг друга
И счастье согреет ваш дом.
Друг-друга безумно и много
Любите сейчас и потом,
И небо вам будет дорогой,
И радуга будет мостом.
А солнце за месяцем-плугом
Как пахарь на поле небес
Для душ, упоенных друг-другом
Взлелеет колосья чудес.
Любите! Любите друг друга!
Прядите судьбы своей нить.
И юность, свежа и упруга,
До смерти вас будет хранить.
(Пояснение: Сын женился. Я напился.
Стих нечаянно случился.
Если женятся сыны, в этом нет моей вины)
4.23 Destin
Ты- ручей алмазный на бедрах гор
Погаси мой жар! Дай испить воды!
Я, – горящей жажды седой костер,
И давно сгорели мои сады.
Блеском черных глаз, разворотом плеч,
сокровенным жестом, разящим вмиг,
Ты – холодной зари обнаженный меч.
Я – закатных вод акулий плавник.
Зажигая солнца на прядях скал
ты летишь, не глядя, сквозь мрак и муть.
Мне брести за тобой по сухим пескам
и не спать, устать и к стопам прильнуть.
Аргамак твой, – верткий как хлыст Ниссан.
Твой зовущий бег как витая сталь.
И гореть мне искрами по лесам,
и следить за эхом, скользящим вдаль.
Может, были б вместе мы инь и ян,
Но не в моде "если бы" да "кабы".
Седина с морщинами – не изъян,
Жаль, что утру с вечером нет судьбы.
Destin – судьба (фр.)
4.24 Любимой ко дню летнего солнцестояния
Летнее солнцестояние начало (рождение)
астрономического лета. Во время этого явления
высота полуденного Солнца над горизонтом
несколько дней почти не изменяется —
Солнце словно «стоит на месте»
То ли Землю вращает какой-то мотор,
то ли Солнце само, оттолкнувшись от гор,
по своей доброте нам дарует тепло,
прогоняя на время извечное зло.
Но ведь может и Солнце устать. И тогда
встанет прямо в зените над нами Звезда…
В этот полдень, когда допекают грехи,
много в голову лезет пустой чепухи:
Будто солнце, вскарабкавшись в самый зенит,
обмерло, как к магниту прилипший магнит.
Как дубиной медведя тупой троглодит,
по башке беспощадно лучами гвоздит.
Я считаю грехи в запечённом мозгу,
и сочесть их громаду никак не могу.
Если каждый мой грех записать как строку,
Я в Британнику строк столько не натолку.
Если б каждый мой грех за сто граммов сочли,
продавилась бы дырка до центра Земли.
Но зато и раскаянье так глубоко,
что любой океан перед ним – озерко.
Муки совести так достают небеса,
что горят, словно спички, по миру леса.
Жгут с зенита застывшего солнца лучи,
и Земля раскаляется камнем в печи.
Разливается лава по всем пропастям,
Лишь мгновенье еще – и взорвется к чертям!
Но достаточно тихой улыбки твоей
и раскаянье станет бледней и слабей.
Даже черствой душе, недоступной слезам,
теплый взгляд и улыбка твоя,– как бальзам.
Плавно стрелки вперед провернуться в часах,
и заглохнут пожары в засохших лесах.
И усохнут грехи, воспоют петухи.
И об этом тебе напишу я стихи.
Вдруг очнувшись, и чуть приглушая свой жар
Словно с горки покатится солнечный шар
Будет больше росы и прохладных теней,
Станет день чуть короче, а ночи длинней.
И скажу я любимой: "Такие дела.
Вот, спасибо за то, что ты Землю спасла!"
4.25 Санночке
Мы выходим утром ранним
ждет дорога день за днем.
С кем мы будем? Кем мы станем?
И куда еще свернем?
Ждет усталость временами
пораженья, гром побед.
И шагают рядом с нами
мама, папа, баба, дед.
Будет, может, страх до дрожи,
будут правда и враньё.
И любовь, конечно, тоже,
Как же можно без неё?
Даже боль и даже рана,-
Все возможно в наши дни.
Но всего важнее, Санна
ты себе не измени!
День за днем проходят мимо
Счастье радости вослед.
Ты иди неутомимо
много-много-много лет!
Проскользни по грани зыбкой
Мимо горя, мимо зла.
Чтоб могла сказать с улыбкой:
–Как я счастлива была!
4.26 Ксюше
Стремительно и без стеснения,
Бесстрашна, словно самурай
ты перешла границу, Ксения,
вступив в опасный взрослый край.
А здесь так много интересного,
что хоть кричи, хоть песню пой.
И начиная с дня воскресного
пойдешь неведомой тропой.
И ты увидишь, Ксюша-золотце:
Весь край загадками объят,
А вдоль тропы то добры молодцы,
То зомби с косами стоят.
Пройдешь святое и греховное,
и искушение души,
И черный лес и поле ровное
и терема и шалаши.
Шагай смелей путём призвания
и в летний жар и в зимний лёд.
Пусть горечь разочарования
тебя с тропинки не собьет.
Пусть будут тишь и приключения
И Божество и баловство.
Пусть озарит тропинку, Ксения,
ЛЮБОВЬ (Она важней всего!)
Из Мира мира и беспечности
Входи в край схваток и страстей!
И пусть тропинка вьется в вечности
как светлый путь твоих детей.
4.27 На день 8 марта
Весенний ветер снова чувства дразнит
любви разлит в эфире концентрат
Пришла весна, и вот он, женский праздник
с которым я тебя поздравить рад.
И как бы мир не колебался зыбко
в любой стране, в любые времена
Пусть на устах твоих цветет улыбка!
А в сердце пусть всегда царит весна!
4.28 История счастливой любви
Где саванна приникла к подножью горы Ерупáха,
где блювал так ревёт, что опоссум седеет от страха,
Жил потомок мапýче, чалдонов, валахов,
знаменитый охотник на тигров Пахом Черепахов.
Жил всегда он один, и порой на него находило
И такая в Пахоме была первобытная сила:
Антилопу для стейка отнять мог он у крокодила,
и один на один выходил побороться с гориллой.
А вдали от саванны средь жарких песков Сахалина
Коротая бессонные ночи и дни у камина
Одиноко скучала шикарная дева-фемина.
И звалась та фемина недлинно Папахова Нина.
И служила Папахова егерем в зверосовхозе.
Загоняла, бывало, до смерти лося' на морозе,
Отмахаться лопатой могла при серьезной угрозе.
И душила быков для прививки заместо наркоза.
Исстрадавшись от жизни сухой и пустой и унылой,
и мечту о любви удержать в своем сердце не в силах,
опасаясь немножко сойти старой девой в могилу,
На Фейсбуке Папахова Нина тоску изложила.
Приложила и фото, подправив чуть-чуть в Фотошопе:
Нина скачет верхом на верблюде, быке, антилопе.
Пролетает на байке над горным ущельем в Европе
И со снежного пика спускается прямо на попе.
И увидел однажды Пахом Черепахов те фото.
Сердце замерло вмиг, но потом набрало' обороты
Он забыл про работу. Какая с больного охота?
О любовь! Ты бываешь порою страшней эшафота!
Чуть подправил он фото и тут же отправил их даме.
Там, на фото, он в смокинге курит на Плазе в Майами
пьет шампанское в море на яхте с друзьями
ставит мат Марадонне на сцене слоном и ладьями.
И понравились фото Пахома Папаховой Нине.
Размечталась, как вместе с Пахомом дрейфует на льдине,
Синий фрак у Пахома, глаза так пронзительно сини…
И Пахом ей играет Бетховена на пианине.
Нина села за комп и Пахому письмо написала
что как раз о таком она с самого детства мечтала,
что душой видит в нем интеллект своего идеала
и готова встречаться с Пахомом не медля нимало.
И свиданье, списавшись, решили устроить в Париже.
Пусть не близко, но каждому все-же поближе.
Не в Париже свиданье, конечно же, было бы хуже.
А уж ежли в Приже, оно романтичней, к тому же.
О, бонжур! О, Пари! От волненья теряю сознанье!
Подскажи, говори: где нам с милой устроить свиданье?
Раз-два три! Раз-два-три! Надо б нам сговориться заранье
О мон Дье! О, Пари! И учесть вариант опозданья.
Час для встречи нашли в романтическом духе тогдашнем,
когда встретятся нынешний день с днем вчерашним,
И, короче, в двенадцать, одолев по пол-мира бесстрашно,
попытались увидеть друг друга под Эйфеля башней.
Только в полночь под башней толпится народу две тыщи.
Все кричат, и смеются, поют и танцуют и свищут.
Хоть ажанов полно, не пробиться сквозь эту толпищу.
Разве в этой толпе два влюбленных друг друга отыщут?
Зря искали по фото, как какие-нибудь папарацци.
Лгать, хоть и с Фотошопом, запрещал Заратустра нам, братцы.
Перепутали дни, плюс двенадцать и минус двенадцать.
В часовых поясах очень трудно, друзья, разобраться.
И могла б хризантема любви их завять, как в пустыне.
Но, (Спасибо прогресс!) есть айфоны у каждого ныне.
Я (как автор) любви помогу по своей благостыне.
Я идею внушил, и Пахом позвонил своей Нине.
И друг друга в кафе обрели, приключенье итожа.
Ах, как радостна встреча! Я, как автор, в восторге был тоже.
Ничего что герои, чуть на фото свои не похожи.
Нина мужиковата, у Пахома корявая рожа.
Это все пустяки! Сообразно же мифологеме
Их любовь навсегда одолела пространство и время.
Я же выпить хочу, чтоб решали любые проблемы
И Пахомы, и Нины, и их дети, и внуки, и все мы!
4.29 Песенка друзьям
Пусть зимой я морозов не видел давно
но бывает мокрень затяжная
ветер, дождь целый день заливает окно.
Чтоб согреться – друзей вспоминаю.
Невезуха навалится тяжестью всей,
боль от косточки каждой в скелете…
Полегчает, коль голос я вспомню друзей,
или фото их вижу в Инете.
Если праздник, сидят за столом сыновья
вижу внуков счастливые лица,
от души пью за ваше здоровье, друзья,
чтоб и вам так всегда веселиться.
Пусть меж нами границы, дороги вразброс
то для дружеских чувств не кручина.
Дружба много нужней чем страховочный трос
альпинисту на горных вершинах.
И, когда протрубит напоследок труба,
вспомню вас на последних минутах,
веря: снова когда-то сведет нас судьба
там, на Вечности дальних маршрутах.
4.30 Азиза жестокая лань
Когда падет на землю ночь,
не освещенная луной,
она как волосы, точь-в-точь
прекрасной девушки одной.
Её движения легки
как грациозной лани бег,
и, как воркуют голубки,
так бархатист и нежен смех.
Прекрасней Минских ваз* она,
Но это только чешуя
А чем душа ее полна
Об этом знаю только я.
Еще я рассказать бы мог,
что как гагат ее глаза.
Мужчин как шторм сбивает с ног,
когда проходит Азиза.
А ум её глубок и скор.
Язык острее, чем кинжал
и гнев пылает как костер
страшнее ста змеиных жал.
И видеть мне пришлось не раз,
пред шуткою склонив копьё:
Гагат сияет, как алмаз
когда поет душа её.
Еще увижу или нет,
как станет ласковой гюрза,
как темноту пронзает свет…
И улыбнется Азиза.
*– Минские вазы – не из города Минска.
Это китайские вазы древней эпохи Мин
(с 1368 года по 1644 год.), считаются
верхом совершенства как по форме,
так и по рисунку.
4.31 Баллада о несчастной любви
Он месил часами глину, набивая кулаки,
Он качал и грудь, и спину, он наращивал клыки,
Сделал панцирь из хитина, – прятать сердце от тоски:
Современному мужчине мягкотелость не с руки.
Он был отморожен малость, резок как Жан-Клод Ван Дамм,
И у ног его валялось в день по десять милых дам.
А она была желанна, что и в сказке не сказать,
и дышала то туманом, то Шанелью номер пять.
Знал любой ажан Монмартра наизусть её досье:
Бабка соблазнила Сартра, дядя спал с Мирей Матье
И она писала прозу в виде миленьких эссе,
а еще любила розы и пила кафэ’-гляссе.
Ах, беспечная овечка! Что поделать? Сэ ля ви!
Лишь пока её сердечко не изведало любви.
Но однажды придумал проказливый бес
как их встречу устроить хитро'
и обрушился ливень на город с небес
как в помойку помоев ведро.
И неслась она птичкой из ловчей сети,
он, как демон, восстал из метро,
бес не дал им уйти, бес им спутал пути
и столкнул возле входа в бистро.
Пусть как будто ты свободна, но не выйдешь из границ:
есть влеченье разнородно подзаряженных частиц.
Был он в минусы заря́жен, положительна она
динамичней абордажа встреча оных быть должна.
Нет опасней искаженья, чем даёт самообман.
Душ взаимопритяженье, взрыв страстей. Какой шарман!
Были ринги и арены, и Вюйярова пастель
Ах прогулочки у Сены, круасанчики в постель!
Биржа, Лувр, паркур дворами и богемское стекло
что в конце к любовной драме двух влюбленных привело.
Ревность ссоры, примиренья, и побои и суды.
Не достало им смиренья, были слишком уж горды.
Он привык к богемной жизни стал душой слезлив и мил
Он забросил спорт и бизнес, а потом и пол сменил
Поселился в Таиланде, среди храмов и руин,
пристрастился в контрабанде, возит в Мьянму героин.
А она играла Листа в Bed and Breakfast La Villa,
вышла замуж за штангиста, а потом за футболиста,
за шпагиста, бобслеиста, дзюдоиста, шахматиста,
и в финале за троцкиста,– Мексиканского пола.
Танец с шляпой с ним плясала, каблучков вплетая стук.
Скучно комменты писала в Инстаграм и на Фейсбук.
Образцовой работой был Ад восхищён,
бес отозван от дров и котлов.
Прямо к чертовой бабушке послан был он
на трёхлетние курсы козлов.
Золотою медалью пожалован бес
Отчеканен на ней Бармаглот.
И вознес его сам Сатана до небес
взяв директором в Аэрофлот
Друг-читатель, брови хмуря сообщить тебе спешу:
любит нам литература вешать на уши лапшу
Верят ей одни балбесы под зазывный звон цимбал.
Нет амуров, только бесы. Нет любви – лишь интересы
Под густой любви завесой сам Нечистый правит бал!
4.32 Щербины
Любовь… Это что-то безмерное, как океан.
Но молодость кончится быстро и некуда деться.
А если в шестнадцать все мысли окутал туман,
то кто ж отругает за это горячее сердце?
Уроки, гитара, дзюдо, поэтический клуб.
Весь в бизнесе daddy, и mum до полуночи в школе.
А девочке хочется теплых и ласковых рук
и нежных объятий физрУка красавчика Коли.
Пусть кем-то придуман тупой устаревший запрет
и сказки про принцев, – давно устаревшие сказки.
Подружки все знают, и учит всему Интернет.
А тело созрело, настойчиво требуя ласки.
В эпоху цинизма сам дух мелодрамы смешон.
Ромео с Джульеттой священник был нужен не слишком.
В спортзале на матах был быстренький перепихон.
И Коля умчался к уюту, – к жене и детишкам.
Мир рухнул, конечно. И что-то болело внутри
Снег жалил колюче, а лед был и тонкий, и ломкий.
И девочка Оля, что жаждала счастья любви,
тащилась домой, подгоняема злобной позёмкой.
А к ночи прогнозы уже обещали пургу.
Зима. Потому и душа ощущала щербины.
И будто бы красными каплями кровь на снегу…
Привиделось. Это краснели лишь кисти рябины.
4.33 Баллада о громкой любви
В припортовых тавернах в далёких восточных морях,
меж воришек и нищих, поэтов и прочих отбросов,
ходит странная сказка, как дочка морского царя
за глаза и отвагу влюбилась в простого матроса.
И безмерной была словно сам Океан их любовь.
Страсти штормом. И так эти двое друг друга любили,
что и страны тонули, чтоб вовсе не вынырнуть вновь,
и вздымались цунами волнами на целые мили.
Мать Земля зарыдала, не зная где день и где ночь.
Небо рвали любовные стоны, природу дурманя.
Царь морской, сам влюбленный в прекрасную дочь,
в дикой ревности сжег дочь с любимым в подводном вулкане.
Этой сказки для взрослых (сердечко моё, не реви!)
столь печальный финал всем влюбленным на свете наука:
Кто бы как ни стонал от великой и страстной любви, -
но негромко и чтоб за пределы квартиры – ни звука!
4.34 Ночь роения бабочек
Прошел я сто морей, три бурных океана,
и, кажется, в душе ракушками оброс.
А старость – вот она, негаданна-нежданна.
Из зеркала глядит линялый альбатрос.
Читаю я на лбу и на щеках обвислых
как надпись на клише, чеканку на ноже,
что жизнь имела смысл во всех известных смыслах.
И поимеет впредь, идя к концу уже…
Гульнув и сбросив дурь в тупой дворовой драке,
я возвращался в порт, на старый ржавый Дон.
Ты вышла из теней, Морена, фея мрака,
и мир ушел к чертям, был проклят и спасен.
История любви. Банальней нет историй.
В кладовке, на тюках рабочего шмотья
метало нас с тобой. Так легкий шторм на море
бросает и кружѝт в волнах за молом ял.
Как бабочек рои вокруг метались тени.
Дыханье, стон и всхлип. И были чуть видны
то темный шелк волос, то белые колени
то кровь… моя-твоя, как тушь в лучах луны.
Пусть не звучало слов. Казалось на мгновенье:
рождается во тьме под стоны вразнобой
не только страсть. Еще, – как будто единенье
двух одиноких душ в борьбе с самой судьбой.
И я сбежал, как трус. Порвалась паутина.
Уже кончалась ночь и растворялась тьма.
А утром мы ушли. Не будет ждать путина.
Потом… Пусть жизнь длинна, зато полна дерьма.
Моряк, – как альбатрос: свобода и паренье.
Но все же, иногда сквозь искры у костра,
бывает, вижу вновь тех бабочек роенья,
те тени, блики тел… и плачу до утра.
4.35 Не возвращайтесь…
Голодный вечер выжег свечи.
Был как скулёж бокалов звон.
Нет ничего грустнее встречи
Где «бывшие» она и он.
Пытался он быть нежным с нею,
хоть горечью сводило рты.
Но одиночество страшнее:
не терпят люди пустоты.
Луна светила отстраненно,
как за день и позавчера.
И рвались сквозь портал оконный
наружу жалость и хандра.
Был каждый шаг длиннее мили
и губы – будто ком земли.
Путём, где прежде вы ходили,
лавины горные прошли.
Есть безвозвратные утраты.
Нельзя, пусть снова невтерпёж,
любимых, брошенных когда-то
поднять с земли, как медный грош.
4.36 Маджнун
Маджнýн (араб. – безумный) прозвище полулегендарного арабского поэта. Маджнун прославился своей преданной любовью к соплеменнице Лейли, которую её отец выдал за другого.
Несчастный поэт удалился в пустыню, где сочинял стихи в честь возлюбленной. Повесть о Лейли и Маджнуне вдохновила многих поэтов и прозаиков Востока
Если жаба со злости проглотит Луну
если Солнце утонет во Млечном пути,
то явилась бы Ангелом, милая, ты,
обездоленный мир освещать с высоты,
заменить все светила и звезд конфетти,
чтоб всегда на тебя любоваться одну.
Что безумен я – то невеликий секрет.
Есть в безумии нечто, что выше ума.
Но безумцем, родная, меня не зови,
потому что безумье моё от любви.
Сколько черных оттенков содержит сурьма?
Столько роз для тебя соберу я в букет.
Если мало тебе и любви, и цветов,
я оставлю и близких, и землю, и кров.
Прокляну все что было и встретится вновь.
Я отдам тебе жизнь. И по капельке кровь
отдавать тебе снова и снова готов.
Если разом с бураном вослед декабрю
неба купол расколет Всевышнего гром
на пятьсот миллиардов крупиц хрусталя,
чтобы скрыли их камни вода и земля,
я метнусь комаром, я нырну осетром.
Я их всех соберу и тебе подарю
Пусть в засохшую землю зароют меня.
Прорасту я травой и зеленой лозой.
И красы несравненной цветы распущу,
чтоб сверкали опалами и бирюзой,
чтобы ты удивлялась такому плющу,
чтобы радовать взор твой средь ночи и дня.
Пусть неясное скрыто в заоблачной мгле,
