Надоело брить ноги

Бэлла Слесарченко

Надоело брить ноги

Роковой визит Пушкина

В четверг мне опять приснился Пушкин.

В ожидании гостей я варила яйца и чистила картошку, а в голове, пока она была свободна, подбирала незаезженную рифму к слову «привинчен шурупами». И тут в дверь позвонили.

На пороге стоял незнакомый мужчина в рабочей одежде.

– Привет, мать, – подмигнул он мне, по-хозяйски зашёл в квартиру и уверенно направился на кухню, а я с ножом и наполовину очищенной картошиной в руках побежала за ним.

– Эй, вы кто? Что вам надо?

– Аварийная служба. Сантехник-спасатель. У тебя засор в раковине. Вода не проходит. Люди ждут воду, а ты тормозишь.

– Всё у меня нормально! Я никого не вызывала.

– Меня не надо вызывать. Я сам прихожу, когда нужна помощь.

– Ни черта мне от вас не надо. Немедленно уходите! Я милицию позову.

И тут мужик широко улыбнулся, и у него стали отрастать бакенбарды.

– Ну что, матушка? Не признала?

– Саша?! Пушкин?! – радостно изумилась я.

Пушкин весело рассмеялся.

– Ну а кто же ещё? Кто ещё придёт на помощь сестре по поэзии, когда у неё случилась беда и засор в мозгах?

– Какая беда? Какой засор?

Пушкин сел за стол и отодвинул кастрюлю с картошкой.

– Есть чё? Давай по полкружечки мадеры. Сердцу станет веселей.

Я достала бутылку вина и два бокала. Мы выпили. Пушкин занюхал недочищенной картофелиной.

– Ну вот смотри. Ты всё собираешься издать новый сборник своих стихов…

– Так давно бы уже издала. Кто мне обещал помочь с предисловием, а сам смылся?

– Не ной, матушка. Вот сейчас помогаю же? Так вот. Ты всё собираешься и собираешься. Как будто к защите диссертации готовишься. На Генеральной Ассамблее ООН. А народ безмолвствует и ждёт. Ты пойми, стихи это не мешки с цементом. Их ворочать не надо. Поэзия это птица, это бабочка. Парить и порхать это её суть. Легко и на радость всем. А ты словно кирпичи кладёшь. Откладываешь.

– Ну накопилось много стихов. Не могу же я их просто в кучу собрать и вывалить?

– Кстати, неплохое название для сборника. «Куча стихов. Навалено Бэллой Слесарченко».

– Дурак!

– Короче. Что предлагаю? Пока ты наваливаешь основную кучу, издай небольшой сборничек своих стихов. Бесплатно. Потому что, как верно сказал Ильич, искусство принадлежит народу. Этакий пробничек. Ты, конечно, поэт авторитетный, но пока не всё человечество тебя знает. Вот пусть и познакомится. Как тебе идея?

– Ну… Может ты и прав.

– Не может, а точно! Пушкин плохого не посоветует.

Он поднялся.

– Ладно. Полетел я дальше.

Пушкин забрался на стул, а с него на стол. Уже открыв окно, обернулся.

– Кстати. Я бы на твоём месте «привинчен шурупами» заменил на «прибит гвоздями». Это я тебе не только как сантехник советую. Ну ладно, матушка. Увидимся. Не затягивай со сборником. Дантесы и Аннушки не спят, суки.

И Пушкин шагнул в небо и улетел…

Я проснулась с улыбкой на устах. На душе было тепло и уютно. Милый, милый! Он сдержал своё слово. Он всё-таки помог мне написать предисловие. Зря я на него бочку катила.

Так появился этот небольшой сборник. Как и обещала Пушкину, делаю его совершенно бесплатным. Потому что моё искусство принадлежит вам. Читайте, грустите и веселитесь вместе со мной. И готовьтесь к большой книге моих стихов. Она не за горами. Так пообещал сантехник-спасатель, Солнце Русской Поэзии наше всё Александр Сергеевич Пушкин.

Допустим

Стихотворение про настоящую любовь.

Ну вот, допустим, я ушла куда-то.Ну я не знаю… Например, в декрет.А ты, допустим, обнаружил брата,Которого не видел тридцать лет.И он, допустим, в прошлом мастер спорта.А у него, допустим, есть жена,Которой несмотря на три абортаПодруга лесби до сих пор верна.Допустим, у подруги есть мобила,Жених в Кременчуге и диабет.Ну ладно, с диабетом я хватила.Допустим, диабета вовсе нет.А есть, допустим, тётка в Магадане,И у неё, допустим, был баян,Который тёткин муж зимой по пьяниПродал сестре соседа за стакан.И вот, допустим, сын того соседаВдруг поступил, допустим, в универ.Не в Магадане, а (в порядке бреда)Ну, скажем… в Сингапуре, например.Допустим, он там летом был когда-тоИ ректора от крокодилов спас.Или, допустим, ректорова брата.Не так уж важно всё это сейчас.И вот, допустим, мы от нашей фирмыЛетим на совещанье в Сингапур.Там в перерыве пьём с тобой кефир мыПод беспрерывный лепет разных дур.А в это время где-то в ВолгоградеКакой-нибудь влюблённый инженерК кому-нибудь подходит тихо сзадиИ обнимает нежно, например.И всё! Все крокодилы и баяны,Соседки, братья, прочая родня,Все сингапуры и другие страны,Кефиры, лесби, дуры – всё фигня!Всё это просто не имеет смыслаИ полным бредом стало сразу вдруг.Ведь в этот миг Вселенная завислаВ кольце его влюблённых сильных рук.

Анна Каренина

Прочитала книжку Толстого и поняла, что «Титаник» ещё не самый плохой вариант. А то, что все мужики сволочи, я и раньше знала.

Я плакать вслух не перестану –Ну не могу читать без слёз,Как пополам разрезал АннуНеумолимый паровоз.Каренин клёвый был мужчина,Но только, сука, злой, как зверь!Его вторая половинаРасполовинина теперь.Толстой просёк всё очень тонкоИ расписал всё по уму.Вот только эта расчленёнкаНу совершенно ни к чему.Здесь очень много тёмных пятен.Что – паровоз исчадье зла?Не всем намёк такой понятен,Но я Толстого поняла.Ведь эта Анна разрываласьПромеж двумя. А это грех!И паровоз помог ей малостьИ разделил её на всех.Она б могла родить им дочку,От Лёши Вронского. Вполне.Но машинист поставил точку.И ведь не по своей вине!Такой по замыслу ТолстогоБыл символический финал.И паровоз, фырча сурово,Блудницу в клочья разорвал.Нечеловеческая сила,В одной давильне всех давя,Её как муху раздавила,Так, что аж брызнула кровя.Никто не смог спасти беднягу –Ни муж, ни Вронский, ни Толстой.А если я на рельсы лягу,Ты тоже скажешь: «Хрен с тобой…»?Короче, мужики – уроды!Но я запомню навсегда,Что провожают пароходыСовсем не так, как поезда.

Филармонический коньяк

Грустное стихотворение о пропащей жизни.

Пойду-ка я куда-нибудь схожу.А фигли не сходить на самом деле?Муж с другом чинит мазду в гаражуУже почти что полторы недели.Свекровь который день мадеру пьёт.Причём одна, меня не приглашая.А деверь тот и вовсе идиот.И на хрена мне в целом жизнь такая?Схожу-ка я, пожалуй, на балет.И посмотрю, допустим, «Риголетту».А в перерыве я зайду в буфет,Возьму бутылку Хеннесси, конфету.Всё это молча и печально съемИ загрущу под музыку Россини.Ну вот зачем всё это мне, зачем?!Как оказалась я в такой трясине?Ведь я могла бы космонавтом статьИ улететь в космические дали.Но вместо этого я лишь жена и мать.За что вы, суки, жизнь мою сломали?!За что вы загубили на корнюМою судьбу, измученную бытом?И превратили в полную хернюМечту души существованьем сытым?И я сижу вот тут и пью коньякПод музыку покойного Россини.А за душою полный, блять, голяк.А за окошком – вечер тёмно-синий.И шаток стол, и неудобен стул.Да и репертуар какой-то жуткий.И бог меня, зараза, обманул,Представив жизнь мою дурацкой шуткой.И этот день прошёл бездарно так,Бессмертья не приблизив ни на йоту.Густеет ночь. Кончается коньяк.И завтра снова, сука, на работу.

Предел жизни

Если вам плохо и грустно, значит, вы не туда смотрите. Солнце, даже если его не видно, совсем рядом, за этими низкими чёрными тучами.

Жизнь подходит к своему пределу.За пределом жизни только смерть.Если б у меня был парабеллум,Я смогла бы быстро умереть.Если б дали мне верёвку с мыломИли, скажем, калистый циан,Я бы с Серафимом ШестикрылымУлетела б в небо, как баклан.Если бы булыжник мне на шею…Если бы киркой по голове…Я ж ведь даже бритвы не имею,Чтобы чик по горлу – и приве…И тащусь по жизни я уныло,