Долгое время. Россия в мире. Очерки экономической истории

С конца 70‐х – начала 80‐х годов XX в. ситуация еще раз меняется. Страны – лидеры экономического роста вступили в постиндустриальную стадию развития. Стало очевидным, что в условиях высокоразвитого постиндустриального общества есть предел перераспределению средств с помощью налогов и бюджетов. Финансовые проблемы лидеров обостряются, повышаются темпы инфляции. Негативное влияние избыточного государственного регулирования на экономическое развитие выходит на поверхность.

В социалистических странах темпы роста экономики падают, социалистическая система перестает быть образцом для подражания. В условиях постиндустриального мира и глобальной экономики тезис о позитивном влиянии государственной промышленной политики и тарифной защиты внутреннего рынка на ускорение экономического роста становится все более спорным. Поднимается новая большая идеологическая волна: очередной поворот к либерализму, к ограничению роли государства в экономике, к развитию рыночных механизмов и свободе торговли. И то обстоятельство, что крах социализма в СССР и новая революция в России начала 90‐х годов XX в. пришлись на время подъема этой волны, серьезно повлияло на формирование новой мировой идеологии.

Догоняющим странам приходится прокладывать траектории своего развития не в вакууме, а в условиях динамично меняющегося мира [174], правила игры в котором и влияющие на эти правила доминирующие идейные установки формируют не они, а лидеры. Для стран с близким уровнем развития, со схожими структурными характеристиками экономики и общества оптимальные решения в области денежной, торговой и промышленной политики не остаются заданными, они в значительной степени зависят от происходящего в мире.

Третье тысячелетие мир встретил в условиях глобальной экономики, свободной торговли и господства неолиберальной идеологии. Сказать, насколько продолжительным будет этот этап в мировом развитии, невозможно. Опыт показал рискованность прогнозов, основанных на экстраполяции доминирующих тенденций в странах-лидерах. Но и сегодня, и в обозримом будущем, по крайней мере до тех пор, пока вектор развития событий в мире значительно не изменится, это остается той точкой отсчета, которую нельзя игнорировать, обсуждая стратегические проблемы стран догоняющего развития, в том числе России.

3.3. Отставание от лидеров

Вступающих в современный экономический рост отделяет от его лидеров неодинаковая дистанция. Государства континентальной Западной Европы в XIX в., как правило, отставали от Англии всего на одно поколение, страны Южной и Восточной Европы – на 2–3. А Китаю потребовалось почти полтора века, чтобы только сформировать предпосылки для начала современного экономического роста [175].

Временной лаг между началом современного экономического роста в Англии и стартом этого процесса в странах, которые ныне относятся к самым развитым и входят в ОЭСР, составлял 1–3 поколения. Теоретически все они имели равные возможности, чтобы воспользоваться благами науки для развития новых технологий. На самом деле первыми за лидером устремились те, у кого сформированные на стадии аграрного развития институты были наиболее гибкими, позволяли адаптироваться к специфическим требованиям динамичного развития, связанным с ним структурным переменам. У стран, вступивших в гонку позднее, отстававших в развитии от лидеров на 2–3 поколения, возникали серьезные проблемы, но были и преимущества: элиты этих стран знали, как трансформировались социальноэкономические структуры у тех, кто шел впереди, могли предвидеть предстоящие трудности.

Вопрос о наличии или об отсутствии тенденции к конвергенции уровней экономического развития – одна из наиболее дискуссионных проблем в теории современного экономического роста. Со времени публикации классической работы Р. Солоу [176] представление о том, что менее развитые страны, имеющие возможность опереться на технологии, созданные в странахлидерах, должны расти более высокими темпами, чем лидеры, получило широкое распространение. Однако реальности второй половины XX в., растущий разрыв между уровнями душевого ВВП наиболее развитых и наименее развитых стран заставили усомниться в универсальности этой тенденции (табл. 3.5). После продолжительной дискуссии [177] постепенно сформировалось мнение, что при наличии тенденции к конвергенции уровня развития стран, успешно адаптировавшихся к условиям современного экономического роста («Клуб конвергенции»), дистанция стран-лидеров по отношению к странам, не сумевшим адаптироваться к изменившимся условиям развития в XIX–XX вв., увеличилась [178].

М. Абрамович обращает внимание на то, что в 1870–1979 годах при сближении показателей уровня производительности труда в странах – лидерах современного экономического роста медиана их дистанции по отношению к США практически не изменилась [179](табл. 3.6).

Один из ранних примеров конвергенции, сближения показателей уровня развития стран, вступивших в процесс современного экономического роста позже лидеров с параметрами, характерными в наше время для наиболее развитых стран, – Скандинавия. Скандинавские страны начинают современный экономический рост, индустриализацию лишь с середины XIX в., на поколение позже, чем наиболее динамичные страны континентальной Европы. В 1870 году душевой ВВП Швеции составлял 52 % душевого ВВП Англии, 60 % душевого ВВП Голландии, 62 % душевого ВВП Бельгии. К 1910 году эта дистанция сокращается: соответствующее соотношение составляет 63, 81 и 75 %.

Причины успешного развития Скандинавских стран, позволившие им сократить, а потом и преодолеть дистанцию, отделяющую их от лидеров современного экономического роста, – предмет оживленной дискуссии. Одно из объяснений – высокий по европейским стандартам середины XIX в. уровень распространения образования в Скандинавских странах [180]. К 1850 году Швеция была наиболее грамотной страной Европы. К концу XIX в. распространение начального образования в Швеции значительно опережает показатели, характерные для большинства стран Западной Европы. Авторы более поздних исследований, признавая роль образовательного потенциала Скандинавских стран, позволившего им активно использовать технологии, созданные в странах – лидерах современного экономического роста, вместе с тем обращают внимание на открытость их экономик, последовательную линию на интеграцию в мировой рынок [181]. В условиях первого периода глобализации такая экономическая политика была эффективным способом ускорения развития.

ТАБЛИЦА 3.5

Соотношение душевых ВВП наименее и наиболее развитых стран, %

Источник: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820–1992. Paris: OECD, 1995. P. 202–206.

ТАБЛИЦА 3.6

Сравнительные уровни производительности труда в развитых странах в 1870–1979 гг. (ВВП на человеко-час США = 100)[182]

** В расчет взяты страны: Австралия, Австрия, Бельгия, Канада, Дания, Финляндия, Франция, Германия, Италия, Япония, Нидерланды, Норвегия, Швеция, Швейцария, Великобритания и США.

*** Отношение стандартного отклонения к среднему.

Источник: Abramovitz М. Thinking about Growth, and other Essays on Economic Growth and Welfare. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 226.

Еще один пример успешной стратегии догоняющего развития, позволяющей сократить, а затем ликвидировать разрыв в уровнях душевого ВВП, – опыт Японии во второй половине XIX–XX вв. Этому способствовала долгосрочная традиция ориентации на институты более развитых стран, характерная для этой страны. В V–VI вв. дистанция между Японией и Китаем по уровню развития была велика. Японская элита осознавала себя элитой варварской страны, призванной овладеть опытом более развитого и цивилизованного общества. С этого времени заимствование институциональных структур – органическая часть японской традиции [183]. Именно этот факт облегчил Японии использование той же стратегии, но уже с ориентацией не на Китай, а на страны западной цивилизации со второй половины XIX в.[184] Японские власти сумели осознать, что экономический подъем Запада связан не только с современной техникой, он основывается на принятии свободного рынка, частного права. Когда эти установления удалось включить в систему национальных институтов, Япония продемонстрировала один из самых успешных примеров экономического роста на рубеже XIX и XX вв., к концу 60‐х годов XX в. по уровню душевого ВВП вплотную приблизившись к странам-лидерам [185]. В свою очередь, формирование экономической политики стран Юго-Восточной Азии во второй половине XX в. находилось под очевидным влиянием опыта успешного развития Японии и опиралось на заимствование японских установлений [186].

Запоздавшие с индустриализацией страны вынуждены были для преодоления своей отсталости мобилизовывать на финансирование индустриализации более значительную часть валового национального продукта, чем страны-лидеры. В период промышленного рывка Великобритания инвестировала в производство 6–7 % ВВП, Франция – 10–11, Германия – 10,5–11,5, Италия – 11,5–12,5, Япония – 13,5–14,5, а США – 15–16 %[187].

А. Гершенкрон был одним из первых исследователей, выявивших связь различия национальных путей индустриализации с уровнем относительной экономической отсталости. На базе обширного экономико-исторического материала он показал, что тезис о более развитой стране, демонстрирующей менее развитой картину ее собственного будущего, далек от реальности [188], подметил связь между отставанием от лидеров и уровнем государственного участия в экономическом развитии. Чем дистанция длиннее, тем, как правило, более активную роль играло государство, обеспечивая в своей стране условия для начала современного экономического роста [189]. (Об этом см. ниже, в гл. 11.) С увеличением дистанции, отделяющей от лидеров, расширяются возможности технологических заимствований, которые поощряет и организует государство. Развитие событий во второй половине XX в. показало, что эта зависимость не универсальна, однако в целом она сохраняется [190]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Правда, в последнее время такие работы стали появляться (см.: Мир на рубеже тысячелетий / Рук. В. А. Мартынов, А. А. Дынкин. М.: Новый век, 2001; Федоренко Н. П. Россия на рубеже веков. М.: Экономика, 2003).

2

Maddison A. Monitoring the World Economy 1820–1992. Paris: OESD, 1995; Idem. The World Economy: A Millennial Perspective. Paris: OECD, 2001; Mitchell B. R. International Historical Statistics. The Americas 1750–1993. London: Macmillan Reference LT D, 1998; Idem. International Historical Statistics. Europe 1750–1993. London: Macmillan Reference LT D, 1998; Bairoch P. How and Not Why; Economic Inequalities Between 1800 and 1913: Some Background Figures. Geneva: Librairie Droz, 1991; Kuznets S. Modern Economic Growth. Rate, Structure and Spread. New Haven; London: Yale University Press, 1966; Abramovitz M. Thinking about Growth and other Essays on Economic Growth and Welfare. Cambridge: Cambridge University Press, 1991; Goldsmith R. W. An Estimate of the Size and Structure of the National Product of the Early Roman Empire. New Hawen: Income and Wealth, Series 30. N 3. September 1984; Goldstone J. A. Revolution and Rebellion in the Early Modern World. Berkeley; Los Angeles; Oxford: University of California Press, 1991.

3

«Таким образом, нет единого пути, нет всеобщего закона развития. Каждая страна, которая сталкивается с задачами индустриализации, страна догоняющего развития, вне зависимости от того, в какой степени она находится под влиянием британского опыта, в какой-то степени вдохновлена им, в какой-то степени напугана, вырабатывает свой собственный путь к современному обществу. Если это правильно для стран ранней индустриализации, то это в еще большей степени правильно сегодня. Все зависит от времени… Развивающиеся страны неизбежно будут пытаться миновать отдельные стадии развития» (см.: Landes D. S. The Wealth and the Poverty of Nations. Why Some are so Rich and Some so Poor. New York; London: W. W. Norton & Company, 1999. P. 236).

4

Лихтенберг Г. Афоризмы. М.: Наука, 1965. С. 87.

5

Гриневецкий Василий Игнатьевич (1981–1919) – выдающийся мыслитель, инженер, преподаватель, организатор отечественного образования, экономист; профессор, а с 1914 г. ректор Императорского Московского технического училища, впоследствии – МВТ У им. Баумана. В 1918 г. издал книгу «Послевоенные проблемы русской промышленности», ряд идей которой, несмотря на ее антибольшевистскую направленность, были использованы на первых этапах советской власти, начиная с разработки государственных планов развития народного хозяйства, основанных на электрификации страны. – Прим. ред.

6

Китай, династия Хань. Самая длительная династия в китайской истории, просуществовавшая с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э. после династии Цинь и перед эпохой Троецарствия. Правление и институты этой династии считались образцом для последующих. Идеологическую основу составляло конфуцианство. Была существенно продвинута на запад Великая китайская стена. Связи распространялись вплоть до Древнего Рима. – Прим. ред.

7

Чандрагупта Маурья – первый в истории объединитель Индии, основавший империю Маурьев. Правил ориентировочно с 317 по 293 г. до н. э. – Прим. ред.

8

Усредненные показатели подушевого национального продукта в ханьском Китае и Римской империи достигали, по нашим ориентировочным расчетам и оценкам, соответственно 340–440 и 300–400 долл. (в относительных ценах 1980 г.); урожайность зерновых – 8–10 и 6–8 центнеров с гектара; уровень урбанизации (города с населением более 5 тыс. человек) – 11–12 и 9–10 %, продолжительность жизни – примерно 24–28 и 22–26 лет» (см.: Мельянцев В. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М.: Изд-во МГУ, 1996. С. 56). В пересчете на международные доллары 1990 г., которые являются базовыми в данной работе, аналогичные показатели составляют 510–660 и 450–600 соответственно. По оценкам Р. Голдсмита, в золотом эквиваленте среднедушевые доходы в ранней Римской империи были несколько выше, чем в Индии в середине XIX в., но значительно ниже, чем в Англии 1688 г. или Франции и США 1820 г. (см.: Goldsmith R. W. An Estimate of the Size and Structure of the Nation al Product of the Early Roman Empire // Income and Wealth. Series 30. N 3. September 1984. P. 280).

9

Здесь и далее под международными долларами подразумеваются доллары Geary-Khamis (названы в честь авторов методики), пересчитанные с учетом паритетов покупательной способности национальных валют и приведенные к постоянному уровню цен (в данном случае 1990 г.) (Maddison A. Monitoring the World Economy 1820–1992. Paris: OECD, 1995).

10

Разумеется, экономическая история демонстрирует и существенные отклонения от характерных для большинства стран мира взаимосвязей, но об этом ниже.

11

С. Веддингтон был прав, когда отмечал, что «если бы римлянина периода империи можно было перенести на 18 веков во времени, он оказался бы в обществе, которое без больших трудностей смог бы понять» (Waddington С. Н. The Ethical Animal. Chicago: University of Chicago Press, 1960. P. 15).

12

См.: Лещенко H. Ф. Япония в эпоху Токугава. М.: ИВ РА Н, 1999. С. 194. Эпоха сёгуната Токугава – период военного правления феодальной Японии. Сёгунат основан в 1603 г. Токугава Иэясу, который завершил объединение Японии и получил титул сёгуна, т. е. человека, реально управляющего страной (в отличие от императора). Стал основателем династии сёгунов, просуществовавшей до 1868 г. – Прим. ред.

13

Империя Сун существовала в Китае с 960 по 1279 г. Правящая династия – Чжао. Ее основание положило конец раздробленности Китая после падения династии Тан в 907 г., хотя границы нового государства не были восстановлены полностью по сравнению с предшествующими. Для этого периода характерен бурный интеллектуальный подъем. – Прим. ред.

14

Maddison A. The World Economy: A Millennial Perspective. Paris: OECD, 2001. P. 51–52. Один из аргументов в пользу предположения об ускорении экономического роста Западной Европы уже в XI в. – заметный рост доли городского населения в ее ведущих странах. За несколько столетий она повышается с характерных для аграрных государств 10–15 % до трети (Англия, середина XVIII в.). Кроме того, в 1500–1800 гг. урожайность зерновых по основным регионам Западной Европы увеличилась в 1,5–2 раза.

15

П. Байрох в своей работе доказывает, что к 1800 г. Китай по душевому ВВП опережал Европу, а Япония и остальная Азия отставали от европейского уровня лишь на 5 % (Bairoch Р. New Estimates on Agricultural Productivity and Yields of Developed Countries, 1800–1990 // Bhaduri A., Skarstein R. (eds). Economic Development and Agricultural Productivity. Cheltenham, 1997. P. 45–64).

16

Phillis D. The First Industrial Revolution. Second ed. Cambridge: Cambridge University Press, 1967. P. 11.

17

Kuznets S. Modern Economic Growth: Rate, Structure and Spread. New Haven; London: Yale University Press, 1966.

18

Kuznets S. Modern Economic Growth: Findings and Reflections // The American Economic Review. Vol. 63. Issue 3. June 1973. P. 248, 249.

19

См: Kuznets S. Modern Economic Growth: Rate, Structure and Spread. P. 3–8.

20

Kuznets S. Modern Economic Growth: Findings and Reflections // The American Economic Review. Vol. 63. Issue 3. June 1973. P. 10.

21

А. Мэддисон пишет: «Я… не согласен с Кузнецом относительно времени перехода к тому, что он называет „современным экономическим ростом“ (а я – „капиталистическим развитием“). Данные, которыми мы располагаем сегодня, свидетельствуют о том, что подобный переход состоялся примерно в 1820 г., а не в 1760 г. Работы Крафтса (1983 и 1992 гг.) и других исследователей помогли переосмыслить прежде бытовавшую концепцию о резком взлете Англии во второй половине XVIII в. Исследования последних лет (в области истории экономики Нидерландов. – Е. Г.) доказали, что в конце XVIII в. доходы там были выше, чем в Соединенном Королевстве. Работы в сфере количественной истории других западноевропейских стран, увидевшие свет в последние два десятилетия, дают еще больше оснований, чтобы отодвинуть переход дальше в глубь времен и изменить прежний упор на британскую исключительность» (Maddison A. The World Economy: A Millennial Perspective. Paris: OECD, 2001. P. 45). Есть и другая точка зрения: Р. Фогель считает, что в Англии современный экономический рост начался раньше, чем полагал С. Кузнец, – в первые десятилетия XVIII в. (Fogel R. W. Simon S. Kuznets. April 30, 1901 – July 9, 1985. NBER Working Paper 7787. P. 23).

П. Байрох обращает внимание на трудности, связанные с определением начала современного экономического роста. Принципиальная проблема здесь – что брать за точку отсчета: развитие событий в подавляющем большинстве стран мира или положение в странах-лидерах. К 1800 г. 99 % населения мира не было затронуто изменениями, связанными с индустриализацией. Но в Великобритании рост промышленности и связанные с ним изменения в социальной структуре уже достигли серьезного масштаба (Bairoch Р. How and Not Why; Economic Inequalities Between 1800 and 1913: Some Background Figures // Baton F. (ed.) Between Development and Underdevelopment. Teh Precocious Attempts at Industrialization of the Periphery, 1800–1870. Geneva: Librairie Droz, 1991). К вопросу о начале современного экономического роста см. также: Crafts N. F. R. Patterns of Development in Nineteenth Century Europe // Oxford Economic Papers. Vol. 36. P. 438–458; Ashton T. S. The Industrial Revolution 1760–1830. Oxford: Oxford University Press, 1948; Idem. An Economic History of England: the 18th Century. London: Methuen & Co. LTD, 1955; Deane P., Cole W. A. British Economic Growth 1688–1959: Trends and Structure. Cambridge: Cambridge University Press, 1962; Wrigley E. A. Poverty, Progress and Population. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

22

Рассчитано как среднее геометрическое за рассматриваемый период.

Источник: Maddison A. The World Economy: A Millennial Perspective. Paris: OECD, 2001. P. 262.

23

Reynolds L. G. Economic Growth in the Third World, 1850–1980. London: Yale University Press, 1985. P. 31.

24

Adelman I. The Genesis of the Current Global Economic System. http://are.berkeley. edu/~adelman/KEYNOTE.html. P. 1, 2.

25

«Прежде всего некоторые процессы, протекавшие между XV и XVIII вв., нуждаются в особом названии. Присмотревшись к ним, убеждаешься, что простое отнесение их к рыночной экономике в обычном понимании граничит с абсурдом. Слово же, которое при этом само приходит на ум, – это капитализм. В раздражении вы гоните его в дверь – оно тут же возвращается в окно. Ибо вы не находите для него адекватной замены – и это симптоматично. Как сказал один американский экономист, лучшим доводом за использование слова капитализм, как бы его ни порочили, является тот факт, что не найдено ничего другого, чтобы его заменить… Я склонен усматривать, с некоторой долей произвола, разумеется, что его реальное вхождение в современный язык связано с появлением в 1902 году широко известной книги Вернера Зомбарта „Современный капитализм“ (“Der moderne Kapitalismus”)» (см.: Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск: Полиграмма, 1993. С. 50, 51). К. Маркс, разумеется, был автором концепции, в рамках которой основные черты устройства современного ему общества описывались как «капитализм», но сам он употреблял это слово редко. В этом нетрудно убедиться, посмотрев на слово «капитализм» в предметном указателе Полного собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса: Т. 8. С. 120; Т. 13. С. 7, 8; Т. 19. С. 386, 413, 419; Т. 23. С. 10, 91, 18о, 229, 372, 611, 727, 759; Т. 24. С. 43, 44, 65; Т. 25. С. 142, 380–382, 385; Т. 29. С. 258.

26

В этом корень многих недоразумений, которые возникают в экономико-исторических исследованиях, относящихся к XVI–XVIII вв., когда общество в Западной Европе уже явно приобретает черты, существенно отличающие его от традиционных аграрных цивилизаций, но индустриализация, урбанизация в масштабе, сопоставимом с тем, что происходило на протяжении последних двух веков, еще не начались. О проблемах, связанных с интерпретацией этого периода, см., например: Sanderson S. K. Social Transformations: a General Theory of Historical Development. Oxford, Cambridge: Blackwell, 1995. P. 134. О том, что даже квалифицированные историки и сегодня смешивают возникновение капиталистических форм социально-экономической организации, создающих предпосылки современного экономического роста, и сам процесс современного экономического роста со свойственными ему радикальными изменениями всех важнейших параметров, характеризующих организацию жизни общества, см.: Гребнев Л. С. Мавр возвращается? А он и не приходил… // Вопросы экономики. 2004. № 7–8.

27

Де Врис и Дер Вуди следующим образом определяют характерные черты современной (капиталистической) экономики: 1. Свободные рынки товаров и факторов производства. 2. Достаточно высокий уровень производительности сельского хозяйства, позволяющий поддерживать сложные социально-экономические структуры с глубоким разделением труда. 3. Государство, желающее и способное поддерживать права собственности, свободу движения товаров, заключения и выполнения контрактов и озабоченное условиями жизни своего населения. 4. Уровень технологий организации, позволяющий поддерживать ориентированное на рынок потребление населения (Vries J. de, Woude A. van der. The First Modern Economy: Success, Failure and Perseverance of the Dutch Economy, 1500–1815. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 693).