Глупые комиксы, розовые «мартинсы»

Ростом и комплекцией они с Андрюхой примерно одинаковые, и отец очень гордится своим старшим сыном. Когда мы были маленькие, он нас обоих пытался взять в свою спортивную команду. Но у Андрюхи от воды постоянно болели уши, и он стал заниматься баскетболом. А вот я продержался целых полгода. Но на первом же серьезном матче получил мячом в нос и, окрасив воду кровью, ушел на дно. После этого я наотрез отказался связывать свою жизнь со спортом. Однако отец упорно водил меня по своим знакомым тренерам в различных секциях и направлениях, надеясь пристроить хоть в какую-нибудь группу. Хотя бы в настольный теннис. Я оказался не менее упорен, чем батя, и в конце концов он махнул на меня рукой.

– Макар себе девчонку завел, – перевел стрелки Андрюха.

– Да ну?! – Папины брови поползли вверх. – Быть не может! Настоящую?!

– Хватит глупости болтать! – отмахнулась мама. – Я уж думала, серьезное что-то случилось!

– А то, что в меня родной брат дротиками бросается, это, по-вашему, мелочи?! – рассердился я и, так и не сняв куртку, кинулся в свою комнату.

Джек побежал за мной.

– Да ладно тебе, Макарка! – услышал я за спиной возглас брата. – Не убил ведь!

– И на том спасибо! – отрезал я и захлопнул дверь.

А через мгновение услышал, как отец с Андрюхой шутливо переговариваются и играют в дартс. В отчаянии я рухнул навзничь на кровать. Джек немедленно взгромоздился мне на грудь. Подняв руку, чтобы его погладить, я обнаружил, что все еще сжимаю дротик в кулаке. Машинально сунул его в карман куртки и обхватил песеля. Только он один меня и понимает! Джек воспользовался этим приступом сентиментальности и немедленно облобызал меня. Теплый шершавый язык прошелся по щеке раз, другой, и я не возражал. Кто еще испытывает ко мне нежные искренние чувства? Родители заняты своим драгоценным Андрюшей, а Рита скрылась в тумане с громилой Соколовым!

Тут дверь открылась, и в комнату вошла мама. Она пошарила по стене, и люстра на потолке засветилась.

– Да будет свет! – мрачно провозгласил я.

– Ты чего в темноте сидишь?

– …сказал монтер и перерезал провода.

– И не разделся даже! Руки не помыл! Макар!

– Мам, отстань, а?

Она укоризненно на меня посмотрела, и я со вздохом снял с себя Джека. Посадив его на кровать, нехотя поднялся.

– Есть хочешь?

Я отрицательно мотнул головой.

– Где же ты пропадал так поздно? – спросила мама и уселась в кресло.

Похоже, что она собралась провести здесь остаток вечера.

– Нас в школе задержали, – пробурчал я.

– До двенадцати?! Что-то случилось?!

– Ага. У Ларисы Сергеевны инфаркт.

– Боже мой! – Мама прижала ладони к груди. – И ты так спокойно об этом говоришь?!

– Я должен петь и танцевать? – Я покачал головой: – Неприлично вроде бы…

– Макар! – Мамин взгляд стал еще более укоризненным. Если такое возможно. – Лариса Сергеевна – прекрасный педагог! Ведь еще мы с папой у нее учились!

Обреченно поставив локти на колени, я уперся подбородком в раскрытые ладони и загрустил: сейчас зарядит про то, как они с папой начали встречаться в старшей школе, какие прекрасные чувства и прекрасное время и так далее и тому подобное. Ерунда всякая! Я откинулся на подушку. Сейчас бы порисовать! Набросать, например, следующую сцену в моем комиксе – о том, как герой, занесенный в преисподнюю, встречает симпатичную девчонку и пытается разобраться: дьяволица она или тоже несчастная жертва обстоятельств? Так, стоп! Что это там говорит мама?!

– …и если ты встречался с девушкой, нечего стесняться! Ты можешь мне все рассказать!

– Нечего мне рассказывать! – Я аж подскочил на кровати. – А что у нас есть поесть? Пирог есть?

Как я и рассчитывал, мама немедленно отвлеклась:

– Конечно! С мясом и с яблоками. Какой хочешь?

– С мясом, – я сделал вид, что у меня сводит живот от голода.

Мама рассмеялась и, пообещав разогреть пирог, отправилась на кухню. Я осторожно выглянул в коридор. Папа с Андрюхой уже наигрались в дартс и теперь смотрели вместе какой-то боевик: из гостиной раздавались выстрелы и стоны раненых. Очень хорошо! А то снова-здорово принялись бы насмехаться надо мной!

Сняв куртку, я повесил ее на крючок и поднял с пола свой рюкзак, который оставил тут, в коридоре, в пылу перебранки с Андрюхой.

– Макар, – крикнула из кухни мама, – иди сюда! Все готово! И руки помой!

– Бегу! – ответил я и отправился в свою комнату.

Еда едой, а творческий зуд в кончиках пальцев не пройдет, пока я не сделаю пару набросков в своем комиксе. Девчонка в преисподней явно окажется чертовкой, а вовсе не заблудшим ангелом, как казалась вначале!

В предвкушении я уселся за стол, подтянул к себе рюкзак и, запустив в него руку, пошарил среди учебников. Тетради там не оказалось! В легкой панике я перевернул рюкзак и вытряхнул его содержимое на пол. Учебники, тетради, моя любимая гелевая ручка – все рассыпалось по паркету. Но тетрадь, которую никто и никогда не должен был видеть, пропала! Пораженный, я застыл с пустым рюкзаком в руках. Паника накатила по полной.

Кто мог забрать ее?! Наверное, тот, кто прислал предупреждающую эсэмэску и запер дверь в каморке кабинета биологии! Кто же это?!

Как раненый зверь, я заметался по комнате. Джек, решив, что это такая игра, припустился за мной. Я бегал кругами от стола к шкафу и обратно. Обшаривал полки, надеясь, что память подвела меня и тетрадь где-то среди книг. Джек вертелся под ногами, весело повизгивая и хватая меня за пятки. Я его не замечал. И в конце концов наступил ему на лапу. Джек завизжал, я подхватил его на руки и, крепко прижав к груди, остановился. Надо смотреть правде в глаза: тетрадь с комиксами исчезла, похищена, и теперь злоумышленник может требовать от меня любую цену!

Глава 3

Новенькая

В первый учебный день после весенних каникул на меня разом обрушилось все: и заточение в каморке позади кабинета биологии, и равнодушие новенькой Риты, которая внезапно появилась в нашем классе в конце учебного года, и исчезновение моей бесценной тетради с комиксами! А ведь еще накануне я не знал никаких забот, кроме стычек со старшим братом.

Обычно первого апреля в Санкт-Петербурге довольно холодно. А если торчать два часа в одной футболке и трениках на балконе семнадцатого этажа под пронизывающим ветром, то вообще можно околеть.

Я уже почти решился перебраться на соседский балкон, чтобы взывать о помощи, но поглядел вниз и передумал. Черный родительский «Рендж Ровер», с высоты больше похожий на игрушечную модель, медленно въезжал под шлагбаум.

Мама и папа вошли в квартиру, и я отчаянно забарабанил по стеклу кулаками.

– Осторожнее, Макар! – возмутилась мама, открывая балконную дверь. – Окошко разобьешь!

– А больше тебя ничего не беспокоит? – спросил я, отстукивая зубами чечетку.

– Что вы опять с Андреем не поделили? – недовольно спросил папа, заглядывая в гостиную.

– Первородство, – съязвил я и скрылся в ванной, надеясь отогреться под горячим душем.

И не стал им рассказывать, как сегодня утром, в последний выходной перед началом учебной четверти, придав лицу озабоченное выражение, но внутренне ликуя, я ворвался в комнату старшего брата. Джек, цокая когтями по паркету, влетел следом за мной и запрыгнул Андрею на кровать.

– Андрюха! Ты чего? Дрыхнешь, что ли? – затормошил я брата.

Тот заворочался, посмотрел на меня сонным, непонимающим взглядом и, рывком отбросив одеяло, сел.

– Быстрее! – поторопил я. – Еще успеем!

И, не давая ему опомниться, выхватил из шкафа и швырнул Андрею брюки. Пока он надевал их, бросил рубашку и школьный пиджак.

Класса с седьмого мы с Андрюхой ведем совершенно самостоятельную жизнь, когда наши родители в отъезде. А это случается довольно часто. Вчера брат слишком поздно вернулся из «Клевера» и поэтому не удивился, когда я разбудил его.

Одевшись быстро, как новобранец, Андрей подхватил рюкзак и рванул на выход. Опаздывать он не любит: идет на золотую медаль и очень бережет свою репутацию. В отличие от меня. Я свою потерял еще в средних классах и теперь живу со званиями «отбитый», «клоун» и «этот придурок, брат Романовского».

То, что я его разыграл и отправил в школу в выходной, Андрюха понял уже на лестничной площадке, возле лифта. Рассвирепев, он влетел обратно в квартиру. Так, спасаясь от его праведного гнева, я застрял на балконе.

Каждое утро я выгуливаю Джека, и это самое хорошее время, а вот потом приходится топать в школу. Мы вернулись домой, и Джек устало завалился на подстилку в коридоре. Маленькие комочки серо-коричневой глины рассыпались на светлой плитке, как шоколадные крошки от праздничного торта. Я посмотрел на него с завистью: не мог позволить себе рухнуть в койку вот так же беззаботно, как этот маленький белый с рыжими пятнами на боку песель, потому что успехи мои не блестящи, и родители меня скоро со свету сживут.

Из Андрюхиной комнаты доносились недвусмысленные вздохи. Все ясно – брат проснулся пораньше и теперь занимается на тренажерах. Услыхав, что я вернулся, он высунулся из своей комнаты и, зацепившись пальцами за притолоку, вытянулся в дверном проеме во весь рост. На нем были только красные спортивные шорты, а кубики на животе просто вопили о спортивном разряде и ежедневных тренировках. У меня на такие даже намека нет.

Повисев так минутку, пока я раздевался, Андрюха отцепился от косяка и хлопнул меня по плечу. От его шлепка я едва не рухнул на пол.

– Давай-ка, Макарка, приготовь мне чего-нибудь на завтрак! Что-нибудь белковое! Да побыстрее!

– Протеин свой трескай! – Я увернулся от предназначавшегося мне подзатыльника. – Только не подавись!

Я тоже, конечно, не карлик, сто восемьдесят сантиметров во мне есть, но изо всех видов спорта предпочитаю десятиминутные утренние забеги с собакой по соседней улице, после которых у меня язык на плече.

Андрей ухмыльнулся, сладко зевнул и привалился к стене, скрестив руки на груди. Его внешность, рост, кубики эти дурацкие, светлые волосы и глаза василькового цвета делают его объектом всеобщего поклонения. Неудивительно, что он папин и мамин любимчик! Ну еще бы: мало того что Андрюха красавчик, спортсмен, отличник, он еще и разделяет все отцовские увлечения. А я нет.

– Предки не встали еще? – спросил он.

– Дурак, что ли? Они же ночью улетели! В четыре утра в Таллин!

– Да ладно! – У Андрюхи вытянулось лицо. – Папа обещал, что мы с ним сегодня на его «Рендж Ровере» покатаемся!

Он сунулся в дверь родительской спальни и тут же захлопнул ее.

– Ну, Макарка! – Пунцовый, он погрозил мне кулаком.

Врываться в комнату к родителям, пускай даже они там действительно только спят, – позорище еще то!

– С первым апреля! – Я мерзко хихикнул и спрятался в ванной прямо у него перед носом.

– Сегодня второе! – Андрюха что есть мочи забарабанил кулаками по двери: – А ну открывай!

На всякий случай я уцепился за дверную ручку. Снаружи послышался мамин раздраженный голос. Слушать я не стал, включил душ и залез под прохладные струи. А когда выбрался из ванной, страсти уже улеглись. Обмотавшись зеленым махровым полотенцем, я подобру-поздорову убрался к себе. На двери моей комнаты висит бойцовский кот с выставленными средними пальцами, и эта картинка вполне отражает мое отношение к миру.

Натянув синие пумовские боксеры, я схватил с пола рубашку. Она провалялась там всю ночь и теперь была мятая, словно ее кто-то жевал. Может быть, даже Джек. К тому же на груди, возле пуговиц, расплылось большое черное пятно от маркера. Скомкав рубашку, я швырнул ее обратно на пол и шагнул к шкафу. Черный тонкий лонгслив вполне сочетался со школьным пиджаком и черными джинсами. Одевшись, я мельком оценил себя в зеркале. Взъерошил темные волосы надо лбом. Потом пригладил, снова взъерошил. Надо бы постричься… Тут же отбросив эту мысль, я двинулся на кухню.

Мама, обиженно гремя тарелками, разбирала посудомойку. Андрюха сидел за столом, ел овсяную кашу и пялился в телефон.

– Че, в Интернете допкалории раздают? – поддел его я.

Братец в ответ показал мне фак и от экрана даже не оторвался. Я налил себе большую кружку кофе и уселся на высокий табурет возле барной стойки.

– Макар, молока добавь! Черный пить вредно! – Мама достала очередную тарелку и выпрямилась: – И прекрати донимать Андрея!

Она всегда на его стороне. Отец говорит, что я мамина реплика, словно меня отпечатали на 3D-принтере, сменив настройки по признаку пола. Но, несмотря на это, я всегда чувствовал, что Андрюха намного больше занимает ее мысли. За семнадцать лет я к этому привык, а в детстве было обидно: лучшие игрушки – ему, приставку – ему, сенсорный телефон – ему. И все ее внимание – тоже ему! И сейчас ничего не изменилось.

Наперекор маме я не стал добавлять в кофе молоко, а насыпал три ложки сахара. Размешал, глотнул, но вкус все равно остался горький. Тогда я щедро намазал маслом ломоть пшеничного хлеба, бросил сверху кусок колбасы и сыра и направился вон из кухни. Проходя мимо Андрюхи, поглощенного видосом в телефоне, я легонько щелкнул его пальцами по затылку:

– Опоздаешь, как вчера, лу-у-узер! – и бросился в прихожую.

За спиной брякнула по столу ложка и грохнулся стул.

– Андрей! – возмущенный мамин возглас.

Быстро сунув ноги в кроссовки и схватив в охапку рюкзак и куртку, я рванул замок и едва успел выскочить на лестничную площадку, как разъяренный братец подлетел к дверям.

– Убью, тварь! – заорал он и хлопнул дверью так, что листья искусственного фикуса возле лифта мелко задрожали.

Не дожидаясь, когда Андрюха исполнит свою угрозу, я свернул на лестницу и, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз. На улице, не раздумывая, бросился на детскую площадку и молниеносно взлетел на горку. На самом верху у нее устроено что-то вроде домика, в котором можно спрятаться, а из окошек просматривается та часть дороги, которая ведет от нашего дома до школы.

Затаившись, я просидел минут пять, прежде чем увидел, как по дороге торопится мой братец. Он шел быстрым шагом, за спиной его болтался синий рюкзак, полы куртки трепыхались. Я дожевал бутерброд и злорадно ухмыльнулся: пусть поспешит, может, еще успеет меня догнать.

– Пливет, – раздался над ухом детский голос.

Я оглянулся и увидел мальчишку лет пяти, одетого в ярко-желтый комбинезон.

– Здрасте, – отозвался я, следя, как братец исчезает за поворотом.

– Забол покласьте! – Он тоже присел на корточки. – Ты же взлослый, почему тут сидишь?

– Рыбу ловлю.

– Я с тобой! – обрадовался он, не поняв сарказма.

И тут же шлепнулся на попу, свесив ноги из-под ограждения.

– Ильюшка! – раздался снизу девичий голос. – А ну-ка слезай! Я из-за тебя в школу опаздываю!

Я поглядел вниз. Под горкой, задрав голову, стояла Валя Ивлева, моя одноклассница. Наши взгляды встретились, и я помахал ей. Но она едва кивнула в ответ.

– Ильюшка, быстро слезай! – сердито крикнула Валя, и мне показалось, что разозлилась она именно потому, что увидела меня.

А вредный Ильюшка болтал ногами и слушаться ее даже не собирался.

– Тебя зовут, – сообщил ему я.

В ответ он показал мне язык. Потом вскочил и, перегнувшись через ограждение, показал язык Вале. Но не рассчитал. Верхняя часть его туловища перевесила, и мальчишка полетел вниз. Над бортиком мелькнули ярко-желтые брючины комбинезона. Необъяснимым чудом я схватился за них и удержал пацаненка от падения. Ивлева внизу коротко вскрикнула, а я затащил мальчишку обратно в домик. А через мгновение Ивлева уже была рядом. Гневно сверкая глазами, она дернула малыша так, что чуть руку не оторвала. Еще чуть сильнее – и стояла бы удивленно сжимая оторванную конечность.

– Романовский! Тебя тут еще не хватало! – крикнула она.

– Вообще-то, как раз и не хватало!

– Что?!

– Моя суперспособность – спасение мелких гаденышей. График дежурств с девяти до пяти. Обращайся!

Пока она ошарашенно хлопала на меня ресницами, Ильюшка оттолкнул ее и с криком «За Налнию!» бросился к спуску с горки, а через пару секунд уже стоял на песке. Валя сердито топнула тяжелым ботинком и побежала вниз по лестнице. Несколько минут я смотрел, как она тащит в сторону детского садика упирающегося мальчишку в желтом комбинезоне, а когда они скрылись за углом, тоже спустился.

В школу я еле плелся. Ну кому охота просиживать по шесть-семь часов в душных кабинетах, шурша сухими листами учебников, когда на деревьях распускается свежая листва, и солнце отражается в оконных стеклах, и воздух пахнет талым снегом и теплом?! Лично у меня нашлись бы дела поинтереснее.

И пока я едва волочил ноги, мимо пронеслась коза на электросамокате. Она промчалась по огромной луже, которую я опасливо обогнул, и брызги разлетелись во все стороны, оставив грязные потеки на моих джинсах. Хорошо еще, что я не метросексуал какой-нибудь, иначе проклял бы эту девчонку. Но она прокатила мимо и даже не оглянулась. Я проводил недобрым взглядом ее, обладательницу ярко-розовых, с металлическим отливом, ботинок и дутой черной куртки, и мысленно пожелал ей гореть в аду. И не удивился, когда заметил у школьного крыльца этот самый электросамокат возле перил рядом с великами. Я понял, что проклятие сработало, и девчонку занесло в нашу геенну огненную!

В надежде застать нахалку в гардеробе, чтобы посмотреть в глаза и заодно рассказать о том, как правильно управлять самокатом, я поспешил в школьное здание. Но холл пустовал. А вот в кабинете математики было полно народу, почти весь десятый «бэ».

А на моей, последней, парте сидела незнакомка! Одетая вместо форменного пиджака в черное худи и черную аниме-шапку с маленькими кошачьими ушками, из-под которой спускались на щеки темные волнистые локоны.

Пока я стоял в проходе между парт и, разинув рот, разглядывал незваную соседку, меня долбанул по плечу Соколов:

– Ёк-Макарёк!

Ну что у этих спортсменов за привычка обрушивать на человека всю свою недюжинную массу? У Федьки ее более чем достаточно. Для настоящего баскетболиста ростом он не вышел, зато добрал фактурой. Поэтому в команде служит талисманом. Напяливает огромный костюм серого пса и развлекает зрителей в перерывах между четвертями.

– Отвали, – не сводя глаз с девчонки, я потер ушибленное плечо.

Соколов меня никогда не слушается. Он протянул ко мне свои грабли, но я увернулся, оставив в его руках рюкзак. И тогда начался баскетбол. Парни ржали, как кони, и перебрасывались моим рюкзаком. Следя с опаской, как бы из него не выпала моя заветная тетрадь, я присел на краешек ближайшей парты. Одноклассникам-спортсменам категорически нельзя видеть мои комиксы, если я хочу сохранить здоровье!

– Ну что, Макар, опять? – Кочетова Катька сочувственно заглянула мне в лицо.

Она вместе со своей подругой Ольгой Свидубской как раз вошла в кабинет, и они устроились за партой, на которой я пережидал забаву наших неуемных спортсменов. Ольга бросила свою модную сумку прямо на пол и в спешке начала перекатывать из Катюхиной тетради. Скорее всего, биологию. Я кивнул и снова уставился на девчонку в конце класса.

– Ага, – проследив, подтвердила Кочетова, – новенькая. Приперлась такая – ни слова, ни полслова, уселась. Кто она? Почему в конце года? Непонятно!

Катька развела руками, призывая удивиться вместе с ней. Но я не отводил глаз от незнакомки. Она показалась мне такой милой и беззащитной, что немедленно захотелось ее от чего-нибудь спасти. Сидела, наклонив голову, разглядывала что-то в своем телефоне и ни на кого не обращала внимания. Я все смотрел на нее, как вдруг рюкзак шлепнулся прямо на тетрадь Свидубской.

– Дебилы! – От внезапного испуга Ольга подскочила на месте, а Катька быстро схватила рюкзак и протянула мне:

– Макар, твое!

– Теперь мое! – Федька опять заграбастал мой рюкзак.

А потом заржал, раскраснелся, и его многочисленные веснушки слились в одно огромное пятно. Я снова посмотрел на девчонку, которая сидела за моей партой. И тут осознал, что это она! Та самая, в розовых ботинках. Еще не знакомая с жесточайшими правилами нашей гимназии, она не переобулась и не подозревала, что ее за это ждет.

– Че ты как неродной? – снова долбанул меня по плечу Соколов. – Давай-ка отбери! – И широко раскинул руки, в одной из которых болтался мой рюкзак.

– Обнимашки? Даже не проси, – покачал я головой.

– Да ну? – Соколов прекратил ржать и задумчиво потер переносицу.

И тут в класс вошла Валя Ивлева, с которой мы виделись минут двадцать назад на детской горке. Как обычно, ни на кого не глядя, она протопала в самый конец и уселась на последнюю парту в среднем ряду.

– С Ивлевой, значит, тискаешься, а со мной не хочешь?! – ухмыльнулся Соколов.

Свидубская оторвалась от тетради и захихикала как дура. Кочетова немедленно подхватила.

– Обломись, Романовский, она предпочитает девчонок! – Свидубская встряхнула длинными светлыми волосами.

– А Макарёк почти девчонка. – Соколов обхватил меня за шею и притянул к себе.

– Федя, ты бы определился с ориентацией! – отбрехнулся я без особой надежды на освобождение.

Обе подружки снова засмеялись. Соколов поддержал их лошадиным ржанием. Валя с презрением в глазах выставила средний палец.

Вплоть до десятого класса Валю Ивлеву никто не замечал – она была совершенно обычной и ничем не примечательной. А в сентябре неожиданно явилась в школу стриженной под мальчика и с септумом в носу. Ее за этот септум как только не склоняли! Но она не сдавалась. Носила короткую юбку и армейские ботинки, несмотря на постоянные замечания от директрисы и жесткий стеб форварда нашей баскетбольной братии – Уварова Ивана.

И тут в кабинет влетела Ульяна – сестра-близняшка Соколова.

– Что опять за кипиш, Федя? – поинтересовалась она.

Пухлые щеки ее разрумянились, дышала она часто и сбивчиво, но на лице сияла такая довольная улыбка, будто Ульяна за дверью целую плитку шоколада приговорила. Она шлепнулась за первую парту и быстро заплела длинные рыжие волосы в тугую косу. При этом с интересом поглядывала, как ее братец лишает меня жизни. Будто мне своего брата мало!

Но не успел Федька скрутить меня в бараний рог, как чья-то рука выхватила у него мой рюкзак, а меня самого аккуратно оттеснили от Соколова. И вовремя, потому что я уже начал подозревать, что насмерть задохнусь у него под мышкой.

– Держи, Макар! И не теряй больше, – ласково произнес мой спаситель.

И я едва не потерял сознание от удивления. Иван Уваров – признанный лидер класса, первый претендент на капитанство в баскетбольной сборной после моего братца – и вдруг помогает конченому лузеру!

– А ты, Федя, остынь маленько! – добавил Иван, и у Соколова чуть глаза не выпали следом за квадратной челюстью.

– Вань, ты себя хорошо чувствуешь? – Он потянулся ко лбу Уварова и тут же получил по рукам.

Обиженный, Федор опустился рядом с сестрой и притих. А я все еще стоял в немом удивлении.

– Что за кошечка? – Уваров кивнул на новенькую и тоже присел на краешек стола.

Я пожал плечами. Все никак не мог поверить, что это он со мной разговаривает.

– Пришла – и сразу на последнюю парту, – встряла Кочетова.

Уваров с ехидной улыбкой взглянул на меня:

– У тебя там что, аниме-магнит установлен?

– Я ей говорю: это место занято! Макар, ты же всегда один сидишь? Да? – продолжала Кочетова.

Это, действительно, так. У меня в классе друзей нет. Да и на фиг они нужны? От близких отношений, будь то дружба или романтика, нельзя ждать ничего хорошего. Тебя или предадут, или бросят.

– А она проигнорила, в телефон воткнулась. Может, глухая? – трещала Катька.

– А мы сейчас проверим, – усмехнулся Уваров.

Он бросил на стул свою спортивную сумку и направился к новенькой. Но тут вошла математичка. Иван развернулся на пятках и, сделав вид, что так и задумано, опустился за парту. Конец года – не время для конфронтаций с учителями, особенно если ты хочешь стать в следующем году капитаном команды. Уваров хотел. Я – нет, но все же мне ничего не оставалось, как тоже занять свое место.

Я сел за парту, и девчонка, коротко взглянув на мой рюкзак, отвернулась. От нее пахло чем-то легким и свежим, и мне стало неловко. До того неловко, что ладони вспотели, и я стал судорожно вспоминать, использовал ли сегодня утром дезодорант.

Математичка начала вещать о трех перпендикулярах. Но тут в класс ворвалась запыхавшаяся, как всегда, Наталья Игоревна – историчка и по совместительству наша классная. Она быстро оглядела кабинет, нашла новенькую и поманила к себе.

Та нехотя поднялась и пошла к доске. Встала лицом к классу совершенно спокойно, будто не ее выставляют, как на витрине, а она разглядывает в магазине предложенный товар. Но все же я заметил, что щеки ее слегка порозовели. Сама она была маленькая и бледная. И словно сошла со страниц комиксов. Объемистое худи, короткая расклешенная юбка, открывающая худые коленки. А глаза большие, серые, яркие еще и от того, что густо подведены карандашом, и две крупные родинки над правой бровью. Вся total black, и только розовые ботинки ярким пятном. Историчка их тоже, конечно, заметила.