Революция микрондов

– Мы должны спасти её и узнать, как получилось, что примитивное существо с хрупким скафандром имеет потенциал наших соратников.

– Если мы спустимся все одновременно и в одну точку… – не договорил Арраунлари Берри.

– Это привлечёт внимание, – ответил я, – и всё полчище устремится на нас. Отзови своих кошек, Арга. Лишние всплески тоже не нужны. Я спущусь к ней на кору один.

– Но так нельзя! – в голос возмутились товарищи, сами готовые пожертвовать собой.

– Я не ваш предводитель. Наблюдая за людьми, вы сами стали чуть человеками и переняли от них иерархию в доминировании. Я всего лишь продвинулся дальше вашего, чтоб своим светом указать путь движения. Я чувствую, что Душа указывает направление во мрак, к ней. Надо постараться раскрыть её тайну. Кто она?

От моих рьяных слов начала плавиться реальность, которую мы приняли за константу между нами. Объекты были иллюзорны, состояли лишь из волн, но всё-равно по привычке каждый испытал неприятное ощущение, как люди испытывают боль, когда рушится что-то устоявшееся. Силой воли я остановил своё рвение отыскать правду, а вместе с ней шанс на спасение.

– В жизни этого вида всё очень примитивно. Самцы приносят корм и стерегут племя. Самки рожают. В их стаде это называется любовью. Они изливают разнообразные чувства друг на друга, ещё больше замыкая круг с целью размножения, – тут же принялся за введение в дело Арга. – У этой самки четыре отпрыска женского рода. Когда вышел закон об ограничении рождаемости, правительство полиса попросило её сдать двоих детенышей на усыновление бездетным семьям. Она отказалась. Её лишили социальных пунктов, дающих статус куцокам. Муж сбежал от такого позора. В тот день женщина узнала, что беременна ещё одной девочкой. Она превысила все возможные провинности их колонии и была переселена в так называемые «трущобы» социальное жилье для отбросов общества, где ограничивается свобода и предоставляется минимум услуг для поддержания хоть какой-то жизни.

Я не совсем понимал посланий соратника, так как занимался созданием оружия и изучением оружия врага всё это время. Поэтому информационные потоки входили в меня с небольшой скоростью: «социальные пункты», «…перешла за грань социальной нищеты», «непозволительно выходить на улицу без веской причины…», «доступ ограничен…».

– Социальные службы доставляют им еду и всё необходимое, но ограничивают в передвижении и общении. Ей предложили стерилизоваться и стерилизовать детей в обмен на бывшую работу и прежнюю жизнь в соседнем человейнике. Но она опять отказалась, – говорил Арга.

– Скоро это перестанет иметь значение. Первая газовая атака назначена на пятницу. Скорее всего, 70% населения колонии умрёт в первый же час, – проговорил Арраунлари Берри, сверяясь с новостными лентами сразу всех телеканалов вещания как на этой территории, так и с территорий человеков, где принимались подобные законы. Так называлась борьба с нищетой и негодными элементами, пожирающими бюджеты и не приносящими никакой пользы.

– Посмотрите на ребёнка. Девочка уже больна, – добавил Красный, открывая панель медицинской службы, где на каждого жителя была заведена виртуальная картотека с датчиками состояния органов в круглосуточном режиме.

– Да, химикаты быстрее поражают отпрысков куцоков, – он увеличил картинку. – На альвеолах осела токсичная пыль. Поэтому она кашляет. Но из-за волнений на улицах, массовых беспорядков, врач не может доехать до этого неблагополучного района. Они даже не могут выслать наряд с лекарствами.

– Составьте универсальный портрет желанного самца куцоков этой колонии, – принял решение я. – Я надену эту оболочку и под видом врача войду к ней в дом. Помогу с ребёнком. Попробую вызвать в ней любовь. Это должно реанимировать её существо, взорвать эмоции. Останется только собрать заряд в контейнер, который я создал на случай… – я указал на гигантский прибор-подушку, способный, как пылесос, всосать любой заряд, например, взорвавшейся бомбы, брошенной в нашу сторону. Но основное назначение – хранилище плазмы братьев, которая легко преобразуется в мощнейшее оружие для залпа по Луне, где сосредоточился враг.

– На коре везде стоят антенны, распространяющие токсины и контролирующие работу наших микророботов. Ещё они заточены на улавливание всплесков энергопотоков. Тебе нужен щит, который будет держать плазму в стабильной фазе. Я стану твоим дополнительным щитом-оболочкой, – сказал друг и без моего дозволения, ведь я сам просил не величать меня предводителем, стал пропадать в пространстве, расщепляя своё сознание на кванты, трансформируясь в некие доспехи, которые облаком осели на мне, даруя дополнительную броню и скрывая мой плазменный потенциал.

Арраунлари Берри скачивал из информационной системы куцоков необходимые данные: среднестатистические параметры красоты мужского пола, характерные физические данные, ведущие к доверию, например, притягательность, харизматичность, располагающая улыбка, голос, сексуальность.

– Твои действия вызовут в ней всплеск эмоций. Чтоб вас, то есть её, не изжарили раньше времени, нужно накрыть её дом, а желательно весь район, куполом, пока ты не высвободишь наших братьев, – сказал Арраунлари Берри, и его плазма стала распадаться на частицы, мелким дождиком выпадая на кору, невидимо собираясь в месте, где жила женщина.

Я кивнул. Они оба были правы. Мы хорошо подготовились. Даже если случится худшее и пожертвовавшие собой друзья попадут под обстрел, у меня будет время вскрыть эту самку, найти точку, где прячется ген братьев, чтоб слить его в пылесос, преобразуя вновь в плазму.

***

Я огляделся, понимая, что, возможно, последний раз вижу наш штаб, наш дом, мою обитель, в которых мы провели века и века, приспосабливаясь, отчаиваясь, возрождаясь надеждами вновь увидеть друзей, Рай с Тартаром, Радугу. И главное, наш любимый Ад вновь цветущим садом разума и свободы.

Кора. Человейник.

В следующий миг я оказался на коре перед большим некрасивым зданием. Люди называли это высокоэтажным домом, хотя серая коробка с маленькими окошечками больше походила на клетку для жучков, где копошение в мусоре и пластике называлось жизнью.

Я зашёл в подъезд, куцый и пропахший гнильём и отходами, нажал на давно не горящую кнопку лифта, внутри кабинки посмотрел в старое разбитое зеркало и увидел загорелого мужчину средних лет в белой рубашечке и с дорогим кожаным саквояжем в мощных спортивных руках. И стал сомневаться в выбранном образе. Прямо по ходу движения лифта мой аватар поменялся трижды, пока внутреннее чутье, согласованное с данными, скачанными с информационной сети куцоков, не пришло в какое-то более-менее единое согласие. Исчезли блеск и чрезмерная жизнерадостность, остались крепкое сложение, твёрдость взгляда, радушие, но сухость в общении, как и положено образованному самцу в отношении других представителей своего и не своего вида.

В кармане пиджака лежали билет, с которым приехал мой персонаж из мегаполиса человеков, где разрешалось обучаться на врачей, паспорт с эпидемиологическими отметками и разрешение-код на въезд в эту неблагоприятную зону.

Открыла женщина. От её вида я на миг выпал из человеческой оболочки, так как картинка на плазменном экране отличалась от жизненной. Сдвинутый череп и изогнутый нос, говорившие о небольшом объеме мозга по сравнению с самцами, уродливые висячие жировые наросты на теле, искривлённая широкая кость ниже солнечного сплетения, мешающие бегу и делающие тело менее ловким – всё это на деле предстало совершенно иным. Я не мог отвести взгляд от этой особи: её фенотип, то есть внешние и внутренние признаки, приобретённые в ходе индивидуального развития, поражали. Хотя её тело было добросовестно спрятано под одежду.

В мегаполисах для разведения мясных пород куцоков, паразиты намеренно вводили в моду оголение половых органов и, как следствие, каждодневное спаривание. Из-за экстремального выброса гормонов здоровый период жизни самцов и самок сокращался до 30 лет, а после куцоки превращались в подгнивающие старые развалины, вынужденные принимать дополнительные гормоны и стимуляторы, чтобы продолжить существование.

Мои физические рецепторы уловили и тут же отреагировали на стоячие волны феромонов в воздухе, призывающие к спариванию, хотя волосы и кожа у женщины были прикрыты искусно завязанным сзади платком, скрывающим все половые маркеры, на которые самки обычно ловили возбуждённых самцов.

Она была прекрасна… Вот какой вывод приходил на ум. Нельзя было не восхититься мимикрией, называемой «обаянием», вызывающим невольную симпатию у противоположного пола. Изъяны тела этот подвид превратил в достоинства.

Из информационной сети куцоков я скачал основные параметры камуфляжа, сотнями тысяч фотографий посыпались примеры подобной маскировки. Разнообразные самки без одинаковых физических признаков становились иконами в человейниках, выработав в себе «внутреннее обаяние», «харизму», заставляющие сообщество преклоняться перед ними. В некоторых мегаполисах самки – виртуозы мимикрии – добились высочайших результатов, придя к власти и завоевав сходные права и обязанности, что и у самцов.

Женщина удивилась моему приходу, она уже не ждала, что врач доедет до этого района, где на улицах то и дело взрывались ручные гранаты, брошенные в сторону правоохранительных органов, мучающихся от отравления газом так же, как те, которых они правоохраняли и изничтожали в угоду закону.

Мне пришлось соврать насчёт гуманитарного коридора, но она меня уже не слушала. Всё её существо было устремлено к больному ребёнку.

С орбиты я часто видел отпрысков куцоков, хотя изначально при нашем становлении на коре аватары воспроизводились только клонированием особей дозревшего возраста с дозволительной мутацией и эволюцией благодаря усложняющейся среде, которую мы подпитывали своими Душами. Живых самовопроизводившихся особей, берущих гены, силу и материал для роста от родителей и при этом отвечающих жёсткой среде обитания без наших помощи и подзарядки, то есть эволюционировавших совершенно бесконтрольно, – я ещё не встречал так близко.

Для выздоравления мне достаточно было бы встряхнуть слабенькую сияющую жёлтеньким оболочку, чтоб восстановить плазменный контроль, колыхающийся над маленьким протеиновым тельцем, но мозг матери мог воспринять такие манипуляции с дитём неправильно.

Чудеса, волшебство, магия – к этим явлениям люди относились очень скептически, больше доверяли химическим элементам или хирургическим операциями, совершенно не задумываясь, как же выжило их сообщество до оцивилизовывания, когда не было фабрик, аптек и больниц? А ведь история, им подсованная, велась чуть ли не миллион лет, начиная со времени обезьян! Затуманенным разумом люди отвергали любое чудо, не подтверждённое наукой в лице власти.

Я попросил стакан воды, невидимо для матери запустил плазменный процесс через жидкость и влил несколько капель в рот девочке. Достаточно было б десяти минут, чтоб смыть со всего тельца высоковибрационной структурой воды весь разнопотенциальный материал: тяжёлые металлы, паразитов, информационные программы на уничтожение, так называемые вирусы, то есть работу наших микророботов – всё, что ниже высокочастотных параметров, как потенциальный яд.

Я воспользовался случаем подержать детёныша куцока в руках, чтобы изучить структуру, строение, биохимию, ауру. От моего тепла девочка тут же успокоилась. Женщина тихонечко рассмеялась.

– Боже мой, она только у меня на руках лежит. Никому не даётся! – восхищённо произнесла она, видя, как ребенок расслабился, засопел и вцепился маленькими ручками в мою мощную ладонь.

Данные поступали фантастические. Нам даже не снились такие метаморфозы, когда мы создавали куцоков – маленькие голографические копии наших Душ, материализованных в пространстве, которых нам приходилось, помнится, поначалу обучать дышать, передвигаться, кормиться, разговаривать, потом строить, пахать, удобрять, сеять…

А сейчас я держал в руках маленькое существо – саморазвертывающееся устройство с потенциалом атомной бомбы. Самовоспроизведённое, самоулучшенное, доведённое до идеальной формы в столь малом возрасте, чтобы вызвать шквал эмоций у сородичей и долгое время поддерживать эволюционную настройку на симпатию, помощь и уход. При этом чёткая идея размножения отсутствовала. То есть заводя потомство, куцоки не имели цели, даже не догадывались, что времени как такового не существуют, и они рождают, кормят, держат в руках продолжение своей плазмы только в другой оболочке. Прямо здесь и сейчас. Некое подобие бессмертия взамен настоящего утерянного нетления самих себя.

А всё же девочка, а в её лице человеческий вид, была настолько жизнеспособна, что её система как могла изворчивалась от ударов микророботов, которые всячески подавляли эволюцию, тормозили рост и дальнейший переход в иное состояние.

– Дай им год жизни без психологического и химического геноцида, они бы приобрели бессмертие самостоятельно через этику сосуществования с природой, – подытожил я, наслаждаясь видом участков хромосом, которые несмотря на поломки, восстановились своими силами, приняв странную, но индивидуальную форму. На этих участках то и дело появлялись и пропадали отростки новой ветки, стремящейся к новым возможностям организма в обход давления со стороны. Чтобы их не заметили, новые гены методом слепого поиска перешли на волновой режим. Там микробы их не могли заметить. Тяжелее было сохранить тот же вид на физическом уровне, притворяясь по-прежнему примитивными и ущербными. От подзарядки на моих руках волновые участки вдруг проявились с новой силой, будто в них вдохнули свежий воздух. От их вибраций невидимо стало сотрясаться пространство вокруг, призывая всё сущее к метаморфозам и росту. Если бы не купол Арраунлари Берри, установленный вокруг здания, такой энерго-всплеск легко зафиксировался бы чужеродцами.

Я улыбнулся пухленькому розовощёкому чаду, которое не ведало, в какой страшный мир народилось, где на один кубический метр в округе его поджидало около сотни смертоносных вирусов, бактерий, плесени, заточенных на одно – не дать превратиться из незамысловатой гусенички в прекрасную бабочку. Геном в обход микробному давлению создал цепочки, где примитивные участки, насильно навязанные захватчиками: насекомоподобные, рептильные и прочие – подчинились и примкнули к волевым человеческим. Гениально! Именно так бы поступил я в безвыходной ситуации.

Представил себя на месте братьев, которые не успели укрыться от удара: тлеющие и переходящие в протоплазму они каким-то образом отдали свои последние силы тем, в кого верили с самого начала, чтобы вместе, укрытыми и незамеченными, двинуться к спасению.

Сознание гуляло в разных временных и пространственных точках, то погружаясь в прошлое, то в разветвление реальности будущего, то приземлялось на коре, чувствуя тепло маленького тельца в руках. Я пытался прочувствовать кожей своего персонажа родительско-детские связи куцоков, ведь в сущности они являлись нашими детьми, но мы бросили их на произвол судьбы, отдали в лапы врага на растерзание. Даже не пытались их вызволить. Не могу сказать, что нам было всё равно. Печаль от потери наших аватаров, с нашими генами, проделанной работой всегда омрачала существование на орбите, но их уничтожение не лишило бы нас присутствия духа, не изменило бы планов на реванш.

В отличие от нас под страхом смерти родители-куцоки бросились бы на врага без промедления. Они бы зубами, руками рвали неприятеля ради отпрыска, у которого так и так нет будущего на коре, где правят людоеды. Раньше мне казалось это проявлением инволюционных качеств, как шаг назад, в зону инстинктов, которые наша цивилизация преодолела ещё несколько сотен световых лет назад. Но глядя на мать, у которой фонтанировала плазма при взгляде на дочь, я понял, что ошибался. Жизнь в материнском теле поддерживалась только ради детей.

– Вам надо почаще гулять с ней на улице, – сказал я и хотел было передать малышку женщине, но девочка истерично заплакала, не желая покидать источник питания, намного более сильный, чем материнский.

Мать опять смущённо засмеялась, ещё раз удивившись реакции дочери.

– Да, но…

– У вас есть разрешение на покидание жилища по причине «социальной активности: уход за бездомными животными», – вставил я по подсказке досье, скачанного мне в память Аргой.

– Ах, да, эти кошки, – женщина улыбнулась. – Они единственные, кто нас спасает. Детям разрешается выходить только, чтоб кормить и убирать за ними. Мы их спасаем от смерти и голода, они нас.., собственно, от того же. Никто не хочет ими заниматься, когда такое творится на улицах. Людям нет жизни, что уж говорить о несчастных зверушках? Но кто-то же должен убирать, кормить, ласкать…

Это была правда. Другие три дочери, судя по тепловому излучению, находились в своих комнатах, учились в школе дистанционно, выходили на улицу в разрешённые часы или по очереди для ухода за животными.

– Я навещу вас завтра и достану пропуск для прогулки в парк.

– В парке идут бои, – вставила женщина, не удивившись, что я не знаю обстановки в городе. Ведь я был приезжим, судя по виду.

– Тогда в лес. В лесу ещё лучше.

– В лес? – вот тут она удивилась по-настоящему. Никто не ходил гулять в лес. Это было неправильно, немодно, странно, запрещено.

– Вам надо подышать свежим воздухом. Взбодриться. Уход за детьми требует колоссальных усилий, но вы должны думать также о себе. Если вас не станет, кто будет ухаживать за детьми да и за животными тоже? – я повторил обычную банальную фразу среднестатистического сердобольного доктора, только что вырванную из какого-то человеческого учебника.

По лицу женщины пробежала волна разных эмоций: отчаяние, тревога, благодарность, страх, радость… Около 45 спектров и оттенков различных чувств насчитал датчик Арги, встроенный в жилет. Для куцока невероятное новшество. Ведь на этапе создания микрондов присутствовало только три чувства: страх, радость, злость.

– Я достану пропуск для всех, – добавил я, и она кивнула, ничего не сказав, только прикусила губу, чтоб не расплакаться от благодарности.

– Кстати, как правильно произносится ваше имя? – спросил я, глядя на экран прибора, где значился список посещений и её имя с адресом. – Я господин доктор Алзамора.

Всех врачей, а также чиновников и полицейских называли исключительно господами в честь многорукого божества, которому были установлены монументы и было положено кланяться, проходя мимо. Такие же памятники стояли в переоборудованных храмах-хранилищах для отсоса психической силы в пользу врага. Молиться, то есть посещать эти каннибальские по сути учреждения для куцоков, было обязанностью по понятной причине. Но многие самостоятельно бежали молиться существу, которое даже чисто внешне походило на инопланетное: нечеловеческое строение тела, шесть рук, уродливое устрашающее лицо землистого оттенка, призывающее к боли, смерти и жертвоприношению. Мы всегда удивлялись с соратниками, почему людям и человекам не видно, что они поклоняются паразиту, которое жаждет только боли. Вопрос был риторический. Куцоки на уровне памяти генов познали милость и любовь богов – нас, их плазменных прародителей. И совсем не заметили как наши образы были подменены чужеродными. Каждый день они посещали наши храмы, то есть наши хранилища плазмы, где питались нашей силой, всё ещё надеясь на наше возвращение. Ритуал стал привычкой. Хотя нас рядом с ними больше не было. А просьбы о спасении всё ещё доносились.

– Вы из большого человейника, что на севере материка? – спросила женщина, так как моё имя соответствовало касте этой территории.

– Да. Я здесь на практике, – ответил я, сверяясь с проштампованным кодом, где значилось, что я являюсь специалистом в эпидемиологии, отправлен сюда для практического сбора материала.

– Каламбия, – представилась она и покраснела, боясь подать руку господину.

Её имя соответствовало перенастроенному эгрегору, но другого региона. В этом мегаполисе куцоки отдавали дань смирению и терпимости. По всем каналам транслировались всевозможные подтверждения низменности происхождения и скотского поведения. Упрямо насаждались и возводились в культ идеи самоуничижения и бичевания только за факт своего существования. Особенно страдали женщины, считаясь чуть ли не порождением дьявола. Правда, взамен этого непрекращающегося отсоса выдавался небольшой плазменный подарок – определённые дни подпитки культа семьи и домостроя, от которого в геометрической прогрессии росло население. Теперь паразитам оказавшееся совсем не нужным. Они достаточно подпитались энергией живых батареек.

– Очень приятно. Я приду завтра в девять утра. Будьте готовы. Мы устроим настоящий пикник и подышим свежим воздухом. Мне как раз нужно взять бактериологические пробы в лесных массивах.

– Еду принесут только послезавтра. У нас остались лишь крохи, – ещё сильнее покраснев, ответила Каламбия, опустив глаза в пол. Её кротость тоже являлась оружием, понял я, чувствуя гормональный взрыв доктора Альзаморы, которого буквально разрывало изнутри от высоких чувств к обаянию и умильности этой самки. Хотелось целовать её руки, ноги, просить прощение за всё зло, которое было причинено. Такую красоту и нежность нельзя было скрывать в четырёх стенах: она одна умиляла, вдохновляла, облагораживала и исцеляла.

– Я приду с едой.

Незаметно для неё я запустил плазменный вихрь по всему периметру квартиры. Он чистил пространство от всего ненужного, восстанавливая барьеры на всех спектрах жизнедеятельности. Так умы и тела куцоков смогут отдохнуть от агрессивного химио- и психовоздействия хоть какое-то время.

Когда дверь за мною закрылась, я ощутил слабый сигнал сознания моих соратников, растворившихся каждый в своей задаче.

– Да! – ответил я, чётко ощущая знакомое поле вокруг, оно было скрыто, кружило и создавало вихри, готовое вырваться. Теперь нужно было правильно найти точку входа и выхода и незаметно для врага собрать родные силы воедино. Аппарат был наготове, я взял его вместе с собой, но свёл конструкцию к наноразмерам. Теперь пылесос походил на обычную пуговицу на моём пиджаке.

– Мы должны рискнуть. Это шанс. Может быть, первый, единственный и последний, – сказал я вслух, хотя меня никто не слышал. – Нужно ускорить время. Счет идёт на мгновения.

Я снял доспехи Арги с себя и сконструировал временные гироскопы и ротор, чтобы ускорять или замедлять время по необходимости. Запустил приборы в пространство, и время простынёй взлетело вверх, как от дуновения морского ветра, и застыло там, где я приказал.

Теперь меня защищал только собственный потенциал. Смерти я не боялся, для плазмы её не существовало, она являлась частью этой Вселенной, которая никогда не рождалась и никогда не умирала, а просто перетекала из материи в энергию, из энергии в волны, звуки, потом опять уплотнялась в плазму. Да, сознание могло расщепиться и самостоятельно не собраться, если я попаду в ловушку. Но я был уверен, не завершённое мною дело доделают братья, накрывшие Ад куполом. И не зря накрывшие.

В моей руке материализовались корзины с едой, употребляемой в этой колонии. Костюм и рубашка поменяли цвет. Я позвонил в дверь. Долго не открывали.

Наконец, Каламбия в ночнушке и домашнем халате с удивлением открыла, сообразив, что наступил другой день.

– Малышка спала прекрасно! Вы – настоящий лекарь! И никаких дорогих лекарств, которых так и так не купишь ни за какие пункты. Если честно, вы спасли мне, то есть нам, жизнь. Я впервые за долгое время спала хорошо, без кошмаров, – щебетала Каламбия из своей комнаты, переодеваясь, пока я держал девочку на руках. Она опять подключилась к моему питанию и, словно довольная батарейка, подзаряжалась живительной плазмой, улыбаясь беззубым ртом.

– Как её зовут? – спросил я, забыв вчера про этот пункт.

Каламбия тяжело вздохнула, выглянула с печальным выражением лица из-за двери.

– Не знаю. Я ещё не придумала имени.

– У ребёнка должно быть имя.

– Как звали вашу мать? – вопросом на вопрос ответила женщина.

Неожиданно комната окрасилась оранжевым. Стены заходили ходуном. Я понял, что поднялся плазменный вихрь, но он был не мой. Эмоции закружили по эфирному слою ураганом. Каламбия явно волновалась.

– Почему вы спрашиваете? – оглянулся я, не видя ничего особенного вокруг, что могло бы дать самке куцока вскрыть поле из 108 пунктов прямо сейчас. По данным Арги только соитие с самцом по любви давало сильный всплеск эмоций. Именно за ним я пришёл: вскрыть и вытянуть потенциал до момента её естественной смерти или до газовой атаки в мегаполисе.

– Как звали вашу маму, доктор Алзамора? – повторила вопрос Каламбия, выходя из комнаты в нарядном платье для прогулки. Она была одета по местной моде: тело от шеи до пят было скрыто. Но её вид, облик, которые светились в этом пропитанном химией воздухе, нельзя было задрапировать. Наверное, голод, аскетизм, печали сохранили её девичью трогательность.