Простой

– Серьезно думаешь, что сможешь жить нормальной жизнью?

– А почему нет? Я буду работать, буду зарабатывать деньги, возможно, смогу писать параллельно. Работа в отеле – отличный творческий опыт! Да и писательством не заработаешь. При любом раскладе я в дамках. Стабильная жизнь.

– Серьезно думаешь, что эта девушка останется с тобой или ты с ней? Думаешь, тебе когда-либо в принципе повезет встретить человека, которого ты действительно будешь уважать?

– Ну а как по-другому? Делаю, все что могу, чтоб остались в седле, чтоб она не потеряла ко мне интерес. Стараюсь не сходить с ума. Становлюсь взрослее.

– Вполне возможно, что это безумие и держит ее с тобой. Ей это кажется романтичным ровно до того момента, пока ты снова не перегнешь палку. Твоя проблема в том, что ты настолько к себе плохо относишься, что любую девушку, которая влюбляется в тебя, становится для тебя дурой.

– Не перегну. Все будет так, как я ей рассказал. Это мой выбор.

Я проснулся. Просто дурной сон. Крепче обнял Алину. Посмотрел на нее – она улыбалась во сне.

17.

Я родился раньше примерно на неделю. Я не прикладывал усилий, чтоб вылезти из мамы – кесарево сечение.

Мамина беременность протекала неспокойно. Было много переездов, мест жительства, много длительных поездок по московскому метро с моей двухлетней сестрой. Мой папа довозил маму с Дианой до ближайшей станции метро – Домодедовской. Оставлял и уезжал в другой конец города на работу. Мама с Дианой страдали в переполненном метро, а в те времена еще не пускали социальные ролики в вагонах с призывом уступить место беременным и пассажирам с детьми. Мало кто уступал место. Мама ругалась на Диану и психовала.

Папа положил маму в родильное отделение раньше, чем маме того хотелось. 25-го октября 2000-го мы уже оказались в больнице.

Мама рассказывала, как специально поднимала кровать, чтоб врач назначил дату родов пораньше. Врач сжалился, и назначил дату рождения – 1 ноября. На неделю раньше предполагаемого срока.

Перед операцией, медсестра повезла маму на какую-то процедуру. Она была голой, и медсестра катила ее в таком виде по больничному коридору. Пришли студенты-практиканты – посмотреть, как проводится процедура. Маме было стыдно и страшно, а еще она была обижена на папу, на медсестру и на пялящихся на нее студентов.

Я родился хилым ребенком. У меня были проблемы с сердцем и гипоксия.

Когда мне был год и десять месяцев, я попал в садик. У мамы не было выбора: папа ушел к другой, а она получала психологическое образование. Оставаться дома со мной было некому, поэтому в год и десять мне пришлось преждевременно учиться взаимодействовать с другими людьми и со страшным миром. Преждевременно пришлось приучиться к горшку, чтоб избежать чувство стыда перед другими детьми. Я был младшим в группе. Когда мама уходила, я глотал слезы, а потом стоял у окна, и махал маме рукой. Говорил "пока-пока". Глаза были полны слез. Впереди – целый день без мамы и без сестры. А дома почему-то больше не ночевал папа.

      Когда мне было месяца три, приезжала массажистка и выкручивала мои конечности. А я строил ей глазки и старался держаться ровно – подмигивал молодой массажистке.

– Когда вырастет – станет бабником, – пошутила она.

18.

Меня пригласили на литературный семинар молодых писателей в группу прозаиков. Меня бы не позвали туда, если бы Игорь Савельев не обратил внимания на мою прозу годом ранее.

Мне только исполнилось 18, и мы сильно разругались с Алиной. Как в последний раз. Глупо было упустить возможность отвлечься и узнать, что такое литературный семинар.

      Приехал на семинар. Я отходил от трех дней пьянства. В аудитории информатики каждый сидел за своим столом. Все сидели с распечатанными рассказами друг друга на листочках А4, кто-то запарился и выписал фрагменты из рассказов друг друга в тетрадку. А я не прочел ни единого рассказика.

Все знакомились друг с другом, а мне было неловко. Сидел как не в своей тарелке. Сильно крутило живот, поэтому я ерзал и дергался. Время от времени бегал в сортир.

Каждый по очереди начинал высказывать мнение по поводу рассказов друг друга. Поскольку я ничего не читал, то я собирал ключевые фразы и цитаты из отзывов других ребят. Они запарились и отнеслись к этому более серьезно. Но лично мне больше хотелось какого-то куража: литература не должна быть такой унылой! Ждал закрытие литературного фестиваля. Забил на второй день семинаров, и появился снова через день на закрытие в кафе уфимского молодежного театра.

Знакомых не было, поэтому сел куда пришлось. Писатели-пенсионеры сидели в своей компании, писатели-студенты кучковались за другим столом, а я сел куда попало. Потому что не знал, к кому себя отнести. Могу ли я вообще считаться писателем? Я чувствовал себя максимум шарлатаном. А еще сел за столик прямо к поэтам. С собой я, естественно, привез бутылку виски.

Этому обстоятельству мои соседи по столу обрадовались больше, чем знакомству со мной.

Освоился и даже притронулся к еде. Пил не отрываясь. Девочки-официантки приносили все новую и новую еду. Еды было много. Я должен помогать им разносить еду, а не сидеть тут с важной мордой. Я лакей, а не писатель.

Через этот бред проникали разговоры, музыка, смех.

– О-о, Артур! – Услышал я в правое ухо.

– Привет, а ты кто?

– Читал твои рассказы. Тяжело оторваться, – сказал парень примерно моего возраста. Вырвался из-за студенческого стола и сел рядом.

Я смутился и поблагодарил.

Время от времени выходил покурить с поэтессой, имени которой даже не помню. Она курила айкос:

– Ты убила эстетику нормальных сигарет и поэтическое начало в себе! – сказал я и затянулся желтым Филип Моррисом.

Поэтесса показала мне язык.

Когда вернулись в зал, обнаружили за нашим столом еще больше людей. Наш стол оказался самым пьющим, и под конец все пришли к нам, Как на водопой. Дикий литературный мир.

      Рядом со мной села девушка. Мой измеритель привлекательности затарахтел с непривычки – все-таки полгода провел в отношениях. Не пользовался этим прибором. Но он заработал – алкоголь его топливо. Она оказалась поэтессой из небольшого города на севере, мамой двоих детей, заботливой женой, но это никак не повлияло на степень ее притягательности. Я представился:

– Многие говорят, что я Артур. Тут называют писателем.

– Сколько тебе? – спросила она.

– 18 исполнилось.

– Не маловат?

– Судить тебе.

Время от времени я выбирался из разговора в реальность, и замечал ее руку на своей ноге. Реальность бесновалась, и стало понятно, что театральное кафе скоро нас изрыгнет из себя, выдавит прямо в ночь. Я поцеловал поэтессу.

      Как в пьяном калейдоскопе мы шатались по центральным улицам Уфы, и ноябрь загонял нас в первый, второй, третий бар. Во втором баре нас отказались обслуживать из-за моей реплики:

– Че по виски у вас?

Нас было трое, когда мы зашли в общагу. Я, поэтесса и прозаик-студент. В общаге разместили иногородних писателей. В этом же общежитии я проходил учебную практику:

– А вот эту тумбочку я подкручивал!

Поэтесса крепче взяла меня за ногу, время от времени гладила. Трогала меня как бы невзначай. Какой-то мутный разговор продолжился, но мне было до фени – я был слишком сосредоточен на поэтессе. А когда наши ноги сплелись, третий лишний покинул комнату.

Как только парень скрылся за дверью, поэтесса встала. Я тоже встал. И у меня тоже. Подошла к двери, провернула замок. Я подошел ближе. Она посмотрела на меня пьяным взглядом и поцеловала.

Поэтесса отошла на пару шагов. Стянула с себя одежду – это произошло быстро. Даже резко. Быстро опустилась на колени и стянула с меня штаны.

Я чувствовал себя послушным похотливым псом. Очень грязным ублюдком, который прямо сейчас изменяет своей любимой. Или нет. Я не понимал, в каком статусе наши отношения с Алиной, но на всякий случай примирился с судьбой изменщика.

Поэтесса не разрешала трогать себя. Каждый раз, когда я тянулся к ее груди, она била меня по рукам.

Я разрядился и почувствовал себя грязным псом. А поэтесса выгнала меня. Даже не дала отдышаться. Так я снова оказался на холодных улицах, и побрел на остановку. До первого автобуса еще 40 минут. Я ждал его и не понимал – мудак я или нет.

19.

Я стоял в курилке и дрожащими руками набирал Алину:

– Алин, я уронил ключ-карту старшей смены в лифтовый паз.

– Ну и что?

– Я уронил ключ-карту старшей смены в лифтовый паз. Это моя первая смена.

– Ну просто подойди и скажи ей все как есть, – ответила Алина.

– Ну как ты себе это… Ладно. Ты права. Мне почаще нужно с тобой соглашаться.

– Напиши мне, как доработаешь.

– Будешь дома сегодня?

– Да, буду тебя ждать, как обычно.

Я прошел через проходную, мимо информационный доски, двинул в сторону столовой. Зашел в раздевалку. Стянул пальто, начал завязывать фартук. Как признаться-то? Может свалить? Кого ты из себя строишь, Артур, оно тебе вообще надо? Умыл лицо, закинулся жвачкой, поправил прическу.

Старшая смены, не обрадовалась такой новости. Утеря ключа влечет за собой массу неприятных мероприятий: вход через проходную вместе с паспортом, штраф за утерю карты, миллион пояснительных и объяснительных. Но она поступила как надо: всю ответственность спихнула на меня.

На следующий день я ехал на работу с бутылкой коньяка для старшего смены охраны. Не пришлось писать тысячу заявлений, в том числе заявление об удержании с моей зарплаты пятисот рублей за карту – армянского коньяка оказалось достаточно.

– Ты мне скажи-ка, Артур, – сказал, утопая в кресле начальник службы безопасности.

– Да, Радий Рахимович?

– Ты как вообще тут, нравится?

– Да, Радий Рахимович.

– Надолго с нами?

– Да, Радий Рахимович.

– Мы проверили твою анкету. Все в порядке. Ты – чист, – сказал он мне глядя прямо в глаза и жутко улыбнулся.

– Хорошо, Радий Рахимович. Я пойду?

– Карту свою забери и коллеги своей. Иди.

Просто оставайся вежливым и доброжелательным, Артур, и тебя не сожрут, не выкинут за борт, не оклевещут и позволят спокойно жить и развиваться в стабильно развивающемся холдинге в перспективном отеле с мировым именем. Впереди будущее, просто нужно немного потерпеть, и скоро тебе не придется натирать столы в рабочем помещении ресторана.

Первые смены у меня выпали на дни защиты курсовой работы. Я просыпался около 9 утра, ехал в колледж. До трех ловил преподавателей, чтоб проставить зачеты или показать текст курсовой. Во время перерывов постоянно курил у остановки, прикидывал, как себя вести сегодня на работе. Зевал и нервничал.

      Ехал на работу к четырем. С четырех и до двух часов ночи длилась смена. Чаще – дольше. Дома я себя обнаруживал ближе к четырем утра. Умывался, приводил себя в порядок, и ложился рядом с Алиной. Она уже спала в моей комнате.

– Как твой день? – спрашивала она.

– Спи, Алин. Сейчас тоже лягу. Посижу с курсовой только.

Виделись мы только по ночам. Чаще я видел ее голую спину, и было приятно просто прижаться к ней и провалиться в сон. Мне снились вилки, ложки, сервировка столов, вытирание тарелок, нервяки гостей, развоз еды по номерам, лица коллег и запахи зала ресторана и кухни. Наутро Алины уже не было рядом, а очередной день подгонял меня. Заставлял вставать на больные ноги и делать новые шаги к автобусной остановке.

Внезапно жизнь изменилась. У меня стало меньше свободного времени, и я с завистью наблюдал через пелену усталости за жизнями своих ровесников. Они только поступили в ВУЗы, а их студенческая жизнь только началась. А моя закончилась внезапно. Я не оставил себе выбора, кроме как устроиться на работу ради иллюзии о счастливой жизни когда-нибудь потом.

Смена в ресторане начиналась с зачистки шведской линии после обеда.

20.

Я выгружал из бэк-офиса ресторана тарелки на металлическую тележку.

Первая запись в трудовой книжке – помощник официанта. В то время, пока старшие по возрасту и должности отвечали за гостеприимство в зале ресторана и в гостевых пространствах, я редко выбирался из служебных помещений. Так было, когда работал хаусменом, так же и осталось. А мне хотелось набраться опыта работы с разными людьми. Не только, когда доставлял заказы в номера. Странного общения, впрочем, хватало:

– Артур, а отвези заказ в 705 номер вместо меня, – меня отвлек от посуды бармен.

– А что с ним не так?

– Да не, все так. Сгоняй, а, может чаюху оставят, – он по-дурацки подмигнул мне.

– Ага, может еще что-нибудь предложит гостья, – добавил охранник.

Они засмеялись. Я не понял, в чем дело, но на всякий случай тоже засмеялся. Единство с коллективом – скоро я стану его частью. Войду в этот организм и стану внутренней шестеренкой, как только отдам больше своего времени и усилий. И если не сорвусь в ближайшие месяцы и не уволюсь.

Я катил тележку с заказами перед собой. Одной рукой держался за нее, другой рукой держал телефон и ругался с Алиной в переписке. Посмотрел под ноги. Остановился. Ковролин. Вспомнил, как пылесосил его каждый чертов день, и что уж лучше сейчас катить тележку. Так и дошел до 705-го номера.

Дверь открыла голая женщина. Мне все еще было стыдно перед Алиной за тот эпизод с поэтессой в начале ноября на семинаре. Конечно, я ей ничего не сказал. Мне было страшно сделать ей больно. Но еще больнее было смотреть на голую женщину:

– Зайдешь? – спросила гостья.

– Вам оплачивать удобно по карте или наличными? – ответил я и старался не пялиться на грудь. Вышло так себе. Но решил строить из себя робота. Это удобнее, чем быть собой.

– Хорошо, а потом зайдешь?

– Я бы хотел ответить вам да, но дело в том, что я на работе, и мне бы не хотелось слить возможную карьеру и стабильную жизнь со стабильной девушкой. Я очень хочу прикоснуться к Вашей загорелой коже и к Вашей прекрасной груди, и хотел бы рассказать о себе еще больше, но мне слишком больно смотреть на вас. Я слишком устал и мне сильно не хочется отвечать вам односложно, но я отвечу: нет.

Мне нужно было сказать ей так. Но вместо этого я ответил иначе:

– Нет. К сожалению.

      Охранники наблюдали всю эту сцену в духе фильма "Четыре комнаты" по камерам. Потом я собирал их отзывы о своем перформансе у 705-го номера:

– Ну ты блин, Артур, я бы ее…

– Я бы тоже!

– Ладошку лучше вы того, как дети, а. Ну серьезно, Артур, что за дела?

– Мы бы и не показали эту запись с камер никому.

– Да, лучше бы ты ее того.

– Зассал!

– Мда, надо было мне отнести этот заказ.

А я был горд собой. Мне удалось избежать чувство вины и стыда. Больше я не изменю. И все будет хорошо. Я стану профессионалом и не стану тыкать в пилотку пьяной гостье. Я не буду обращать внимание ни на что, потому что я ответственный молодой человек, который должен работать, любить свою девушку, возможно, родить сына или дочь. Дел много.

– Хороший официант – это тот, кого заметно только в нужный для гостя момент! – сказал мне директор ресторана.

      Денис пытался взять меня под свою опеку еще когда я проходил практику. Он спрашивал, исполнилось ли мне 18. Ближе к октябрю он написал мне в вотсапе: "Как 18 исполнится, первым делом звони мне. Не в отдел кадров. Нам нужен в ресторан такой сотрудник".

Как мне исполнилось восемнадцать, я хотел задать ему только один вопрос: какого черта я оказался помощником официанта, а не официантом? А он наблюдал за каждым моим действием и устраивал разнос, когда я делал что-то не так.

Но мне хотелось быть более заметной фигурой. Фартук сдерживал мои возможности, поэтому я старался и работал как мог. Хотелось вырваться на ресепшен, на передовой фронт военного поля гостеприимства. И я отзывался на каждую просьбу, делал больше, чем нужно. Конечно, мало кто это замечал, но по выходным писали: «Жуть, Артур, может выйдешь в выходной? Без тебя сложно, оказывается».

Эти сообщения грели душу. Я становился частью единого организма.

21.

По выходным мы с Алиной старались проводить как можно больше времени вместе. Полностью использовать отведенное нам свободное время. Нам его одолжили начальство, декан и остальные сильные мира сего.

Я ехал на автобусе в сторону ГКЗ. Одноклассник подарил два билета на симфонический концерт. Рассматривал пассажиров, всех этих случайных людей. Лица не выражали ничего, кроме усталости и боли, и мне было приятно разделить с ними усталость рабочего класса.

Еще через час мы сидели с Алиной в красивом зале. Смотрели на сцену. Время от времени переглядывались и держались за руки. На всю жизнь я оказался в плену отелей, и кто знает, куда меня это приведет лет через пять. Но а пока я смотрел на музыкантов, видел боковым зрением любимую девушку, держал ее за руку, и все было в порядке. Пока был выходной.

Я смотрел в глаза Алины и не видел ничего, потому что мой взгляд и сердце были пустыми.

– Твоя проблема в том, Артур, что ты не уважаешь и не любишь никого, кроме себя! – Говорила мне Алина во время ссор.

– Ну как же так, как это возможно? Я же уважаю и люблю тебя! – Отвечал я.

– Это я слышу уже полгода, а на деле, чем дольше мы встречаемся, тем больше я понимаю, что раньше ты, возможно, был влюблен. Я была тебе нужнее, чем ты мне. Сейчас все складывается наоборот. Мы проводим слишком мало времени вместе.

– Я работаю!

– Даже когда мы вместе, – говорила Алина, – ты все равно не со мной. Ты весь в себе и в своих мыслях о работе.

– У меня сейчас не самый простой период, ты ведь понимаешь, что это пройдет?

– А что если не пройдет? Что мне с этим делать?

Мне становилось плевать все больше с каждым днем. Я искренне не понимал, как строить отношения, когда ты работаешь. С каждым днем мысль об отношениях с Алиной заставляла чувствовать меня только усталость.

– Как ты можешь мне такое говорить? – Спросила Алина. Она плакала.

– Я просто пытаюсь быть честным с тобой.

В отведенное нам время, в редкие выходные, мы чаще ссорились, чем нет. По выходным мне все больше хотелось скрыться под одеялом от большого и страшного мира.

Мы все так же вместе с мамой и Алиной сидели за общим столом. Но это уже не было тем, что было раньше. Я больше не испытывал нежных чувств к Алине. Я испытывал усталость вперемешку с чувством стыда. Мне не стоило ей изменять. Мы не подошли друг другу. Я никому не подходил.

Проглатывал эти мысли с ложкой супа.

Когда я возвращался домой с работы, я видел голую Алину в своей кровати. Она мирно спала. Я ложился рядом, обнимал ее и чувствовал запах ее тела. Или я все-таки ее любил?

Слишком сложно. Укутывался в ее волосы и выпадал из реальности в сон.

22.

Меня попросили убрать посуду из бэк-офиса ресепшена. Каждый поход на ресеп я воспринимал очень серьезно: когда меня просили принести печеньки для гостей туда, я начинал немного нервничать, прихорашивался, проводил рукой по волосам – чтоб челка не падала на глаза. Приходил, ставил баночку с печеньем на стойку:

– Ты единственный, Артур, кто так аккуратно ставит печеньки, – отметил Азамат.

Я зашел в бэк, собрал посуду и начальница отдела приема и размещения, сказала мне:

– Ты по-английски белмейме?

– Что?

– Мария спрашивает, как у тебя обстоят дела с английским, – перевел Роман башкирское «белмейме».

– Ну да. Upper-Intermediate, – неплохо в переводе на русский.

Мария посмотрел на меня с восторгом:

– Ром, ты слышишь какой у него голос?

– Да, зачетный.

– Может к нам на ресеп придешь, Артур?

Я был в восторге от этого предложения. Еще когда я гонял хаусменом с чистым бельем подмышкой, я косился в сторону ресепа. Поэтому сказал:

– Не знаю, мне нужно подумать.

– Подумать?

– Я был бы очень рад. Но не знаю, что скажет насчет этого Денис.

Он приложил достаточное количество усилий, чтоб меня взяли именно в ресторан.

– Не ссы, – сказал Рома, – мы с ним поговорим.

– Замолвим за тебя словечко.

Мария подмигнула мне, а я – смутился.

С этого разговора начался трансферный период для меня. Остальные коллеги из ресторана узнали о нем и постоянно мне с укором говорили:

– Артур же у нас теперь Reception Guy!

– Че, уходишь от нас? – спросил Ибрагим.

Он устроился работать примерно в те же даты, что и я. Ибрагим – старше меня лет на 6. Всю жизнь проработал в ресторанах. Он нравился гостям своей непринужденностью и легкостью.

– Да мне и с вами хорошо! – я врал. – Просто на Ресеп я хотел с самого начала. А так – в ресторане мне нравится, – и снова ложь.

В коллективе ресторана были странные отношения. Было нормальным делом застать официанток в бэк-офисе, обсуждающих кого-либо из парней-коллег:

– Артур такой задохлик. Еще курит. Не то что Артем.

– Так Артем и не курит.

Перед тем, как свалить покурить или в туалет, нужно было отпрашиваться у супервайзера. Это сводило меня с ума. но ничего я поделать не мог.

С одной стороны – требовательные и вечно недовольные гости. С другой – не менее требовательные и еще более недовольные коллеги и начальство. И поскольку я работал всего первый месяц, я знать-не знал о многих нюансах коммуникации в рабочем коллективе, поэтому действовал наощупь и постоянно переживал. Каждую минуту и секунду. Приходил домой и прокручивал в голове разговоры. Пытался разобраться, правильно я сказал что-то или нет. Сильно боялся вылететь с работы, как вылетали остальные ребята за неосторожные слова и действия. Иногда достаточно одного взгляда, чтоб не понравиться кому-то.

Одна из главных ошибок случилась, когда мы привычно нажрались коллективом. Интересный факт: почти все официанты много пьют. Мы оказались на квартире, пьяные, и сложилось, что мы легли спать. Я пристроился к двум официанткам и приобнял одну из них. Они подняли шум, а мне пришлось быстро собираться и ехать домой. Казалось бы, ничего страшного, но эту историю раздули уже на следующий день. Никто мне ничего не говорил напрямую. Но я почувствовал, что что-то не так.

Так началась история моего длительного перехода в другой отдел. Вовремя.

23

– Артур, смотри, Ильшат – операционный менеджер, и если в новогоднюю ночь и на праздниках в ресторане не будет такой важной трудовой единицы, как ты, то случится перекос. На ресепе ты первый месяц будешь бесполезен, ты должен это понимать. Тут ты уже метишь на позицию сперва официанта, а через годик будешь уже старшим официантом!

Денис заметил, что его доводы меня не воодушевили. Я сидел-потел в его кабинете и пытался выпросить, чтоб он дал добро на мой перевод на ресеп. Это был далеко не первый разговор в его кабинете; по ощущениям, мой каждый рабочий день начинался со споров о том, где мне лучше всего работать.

– Денис Вадимович, – я не сдавался, – я с самого начала хотел на ресепшен.

– Денис! Просто Денис! – он даже встал из-за стола. Я тоже. – Ладно. Хорошо. Смотри. Еще месяц работаешь с нами, а потом переводишься.

– Договорились.

Мы пожали руки, и я вернулся в зал ресторана.

Вечер среды – традиционное время для старушек. Теперь позвольте объяснить: каждую среду в отеле проходили мероприятия от крупной фармакологической корпорации. Сначала бабушки приходили в конференц-зал, а после лекции стройной колонной двигались в сторону ресторана. На их банкет всегда ставили меня, потому что я стал звездой бабушек. Они меня теребили за щечку и говорили, что я милый мальчик. Я улыбался и разносил для них тарелки с едой.

Больше всего я ненавидел, когда в меню банкета присутствовали супы. Отнести одну тарелку с похлебкой – одно дело, а совсем другое, когда этих тарелок шесть или восемь, и тебе нужно захватить поднос таким образом, чтоб все не вылилось.

Один официант на свадебном банкете случайно пролил горячий суп на невесту. Вместо извинений он послал невесту, – гости были требовательные и вели себя как занозы в заднице, – снял фартук и кинул его прямо в жениха. Официанта и жениха пришлось выводить охране. С тех пор тот парень в черном списке во всех отелях города, а я боялся пролить на кого-то суп.

Каждый банкет в зале ресторана проходил по стандартному алгоритму:

Если заказан банкет в формате а-ля-карт, то дела плохи. Каждому нужно отдельно приносить порцию: курс за курсом. Первый курс – салаты. Это дело подготавливалось заранее:

– Артур! Шесть порций хлеба на один стол, на другой стол – столько же.

Я разносил по шесть порций хлеба на один стол, а затем и на другой. Морсы, салаты, приборы – сервировка должна быть идеальной. Время от времени Денис или супервайзер проверяли сервировку за мной. Ставили два пальца, и, если ложка лежала дальше или ближе положенного, мне приходилось заниматься сервировкой заново.

Во время банкета выносили остальные курсы: сначала супы, потом горячее. Ну и чай – в конце. В процессе необходимо следить, чтоб грязная посуда не копилась на столах, уточнять у гостей, понравилось ли им блюдо. Самое главное – не дать стаканам опустеть. Золотое правило официанта.