Одна зима на двоих

Полина Верховцева

Одна зима на двоих

Глава 1

В этом году зима заявила о своем приближении заранее. Студеным ветром, свистевшим по утрам в дымоходе, ледяной росписью на лужах и низким бледным небом, без единого солнечного отблеска.

– Почти, – прошамкала старая йена, полуслепым взором уставившись вдаль, – День Слияния близок.

Об этом помнили все. Чем холоднее становилось на улице, тем тревожнее себя вели послушницы монастыря Россы. Перестал звучать смех и увлеченные разговоры, все чаще жители долины останавливались, чтобы прислушаться, а не приближается ли Лютый Джор. Каждый год он приходил в один и тот же день, возвещая о себе грохотом лавин и ревом смежного бурана, и горе тому, кто не успевал спрятаться в Обители Сна.

…Потому что попасть в ледяной шторм – это лишь полбеды.

Следом за бураном, по высокому снегу приходили кинты – захватчики из Андракиса. Полузвери-полулюди с глазами цвета горного янтаря. Могучие войны, не знающие пощады, привыкшие грабить, жечь, разрушать все на своем пути.

– Как там миар-таны? Расцвели? – матушка давно находилась в том возрасте, когда спустится в подвал Обители Сна было настоящим подвигом. И чаще, чем раз в год она на это решалась, – Ким! Оглохла что ли?

Девушка у окна встрепенулась, отвлекаясь от своих тревожных мыслей:

– Почти раскрылись, йена. Первые лепестки начали опускаться.

– Хорошо, – старуха удовлетворенно кивнула, – мой брегет показывает три дня до прибытия Лютого Джора.

– Успеем…наверное.

– Конечно, глупенькая. Всегда успеваем.

На крыльце раздалась жесткая поступь Харли – смотрительницы удела. Она ворвалась в комнату, как ураган:

– Опять без дела слоняешься? – темные брови сошлись над переносицей, усиливая сходство с хищной птицей, – иди, помоги остальным сплести сеть.

– Не ворчи, Харли. Это я попросила ее посидеть со мной. Мне одиноко.

Ким не стала дальше слушать разговор йены и смотрительницы. Выскользнула тихой тенью на улицу и поплелась к остальным. Тонкую куртку, подбитую жидким мехом ливра, продувало насквозь, серые шаровали трепетали под порывами ветра и хлопали по ногам, а стоптанные ботинки давно уже прохудились и требовали ремонта. С наступлением осени холод стал неотъемлемой частью жизни, спутником, который всегда с тобой. Стоило только зазеваться, и он как тут, пробирал до костей, заставляя дрожать.

В монастыре была теплая одежда. Штаны с шерстяным начесом, сапоги на меху, жилеты и курки, подбитые плотной овчиной, варежки, но все они хранились в специальной комнате, куда послушницам не было хода. Там же можно было найти тонкие луки, колчаны со стрелами, топоры и огниво, а еще запас черноплодного вина и вяленое мясо, нарезанное тонкими ломтиками.

Это был запас на черный день, на тот случай, если кто-то не дождется весны и проснется раньше времени. Изжившая себя традиция, потому что за последние пятьдесят лет еще никто не просыпался. Лучше бы раздали одежду сейчас, тогда бы послушницам не пришлось дышать на окоченевшие руки и жаться к стылому очагу в общем зале. И не болели бы так часто, и настроение было бы лучше.

– Лови вот эту нить, – Олиша, магиня с зачатками огненного дара, двумя пальцами прямо из воздуха выхватила голубые мерцающие нити и протянула их Ким, – закрывай контур.

Ким прикрыла глаза, нащупывая в себе отголоски магии, и потянулась к трепещущим нитям. Они послушно обвились вокруг пальцев, приятно покалывая и согревая.

Воздушная петля, нахлест, лёгкое мерцание, и контур в этом месте был закрыт. Вот так, шаг за шагом они оплетали монастырь по всему периметру, создавая единственную защиту, которая могла их спасти от вторжения андеритов.

От Милрадии помощи ждать не приходилось. Ее жители прятались за неприступным горным хребтом, увитым магическими жилами, и их не беспокоила судьба тех, кто остался за периметром. Тех, кого они сами туда изгнали. Единственный проход, связывающий Долину с остальной страной, был вырублен прямо в скале, возле утеса, похожего на грудь великана. Его закрывали на зиму базальтовыми плитами, толщиной в пару метров, и запечатывали черной печатью, отводящей взгляд.

– Последний обоз с продуктами уехал сегодня к переходу. Как вернется – начнем приготовления ко Сну. Все настроились?

Люди неуверенно мычали и отводили глаза.

Настроиться на сон длиной в сто дней не так-то просто. Это все равно что распрощаться с третью своей жизни, но выхода не было. Андериты с каждым годом становились все свирепее. Прошлой зимой им удалось найти одну из Обителей Сна. Они разорили и ее, и деревню, а уцелевших жителей увели в Андракис на невольничьи рынки.

Никто не хотел для себя такой судьбы, поэтому каждый делал все возможное, чтобы укрепить защиту.

Под вечер, когда все собрались в зале на дубовых лавках, стараясь держаться друг к другу поближе, старая йена в который раз напомнила, как подготовиться ко Сну:

– Наша защита сплетена, миар-таны почти распустились, теперь настала очередь готовиться нам самим. Ваше тело должно быть чистым. Сегодня каждая из вас идет в купальню и смывает с себя всю грязь и тревоги этого года. Никаких масел, никаких растирок и благовоний. Только вода и серое мыло.

Серое мыло пахло отвратно – прелой травой и грязью, но зато отмывало до скрипа.

– Вы должны быть сыты, – продолжала матушка, – поэтому завтра состоится большой обед.

Пожалуй, это была самая приятная часть подготовки. Послушницам монастыря редко выпадал случай поесть досыта. Большая часть урожая отправлялась в Милрадию, в качестве платы за то, что им позволялось жить здесь. Скотину в Долине не держали, ведь ее негде прятать зимой, поэтому молоко, мясо и яйца были редкостью. Разве что охотники приносили свежеподстреленную дичь – зайца, косулю или дикую утку. Но раз в год все менялось – через переход к ним приезжал обоз, полный деликатесов.

При мыслях о предстоящем пире у Ким заурчало в животе. Она выпрямилась, плотнее обхватив себя руками, чтобы заунывные трели не беспокоили окружающих.

– Ваши мысли должны быть спокойны и тихи, как спящая река, поэтому после обеда нас ждет медитация. Каждый должен прикоснуться к своей силе, почувствовать ее, принять, выпустить на волю. А потом, с первой звездой мы отправимся в Обитель Сна.

– Будем давить храпуна, – прыснула со смеху Манила. Рыжая, как солнышко, вся в веснушках, смешливая и шустрая. Ей бы больше подошел огонь, но она обладала воздушным даром и неуемным жизнелюбием.

– Что смешного? – тут же раздался голос Харли, – Манила встань!

Рыжеволосая девушка покраснела и поднялась с лавки:

– Простите.

– Простите? Вам напомнить, что произойдет с теми, кто не выполнит условия? Они проснутся, посреди зимы. В одиночестве. Среди снега и холода. А там, – смотрительница указала рукой на мутные окна, – будут рыскать андериты в поисках жертвы. И я даже боюсь предположить, что они сделают с теми, кого найдут. Кто-то еще считает, что матушка рассказывает смешные вещи?

Все смущенно потупили взгляды, чтобы не навлечь на себя гнев Харли.

– В купальню пойдешь последняя, – отрывисто произнесла она, снова обращаясь к Маниле, – а сначала отмоешь все котлы на кухне. Одна! Да так, чтобы в каждом их них я могла увидеть свое отражение!

Жизнь в монастыре была непростой.

***

Ким снова ослушалась смотрительницу удела – тайком пробралась на кухню, где бедная Манила терла закопчённые котлы. Вместе они справились с заданием гораздо быстрее и веселее. Болтали о всяких глупостях, мечтали о следующей весне и гадали, какие сны придут к ним долгой зимой.

– Мне бы увидеть хоть одним глазком наш старый дом, – грустно сказала Манила, – мама вставала рано утром кормить кур, отец уходил в поле на сенокос, а я убегала на берег реки. Я помню, как по воде стелился густой молочно-белый туман, едва слышно шелестели камыши и тихо плескались караси, пытаясь поймать плавунов.

– Красиво.

– Да. Я была там счастлива, а потом проснулась моя магия, и все изменилось. Соседский мальчишка увидел, как я кружу в воздухе осенние листья, и все рассказал взрослым. Темные стражи пришли за мной на следующий же день, – девушка поморщилась от горьких воспоминаний, – на этом сказка закончилась, и началась жизнь в долине.

– Ты хоть что-то сохранила в памяти, а у меня и этого нет. Я в городском приюте росла, – Ким равнодушно пожала плечами, – а там ни камышей, ни тумана над рекой. Никакой разницы с монастырем Россы нет. Разве что на зиму не укладывают спать.

Изгнанные всегда с тоской вспоминали тот лень, когда проклятая магия проснулась, и за ними пришла Темная Стража, чтобы отправить в изгнание. Тосковали все. Кроме Ким. Она не жалела о своем прошлом. Да и о чем жалеть, если жизнь в приюте каждый день напоминала войну? Кто старше и сильнее, тот и прав, а сильной у нее быть не получалось. Слишком маленькая, слишком худенькая и бледная, чтобы отстоять свое место.

…День, когда магия пришла, навсегда отпечатался в ее памяти.

На улице бушевала гроза, дождь лил как из ведра, захлестывая под старую крышу, и гремело так, что стены тряслись. Сквозь нескончаемые раскаты с улицы донеслись голоса и смех мальчишек, а потом раздался дикий визг, переходящий в жалобное скуление. Она подскочила к окну, пытаясь рассмотреть сквозь мутную пелену, что происходит во дворе.

Большом Сэм и его прихвостни, насквозь сырые, но отвратительно счастливые и довольные, мучали старого приблудного сна. Он уже не мог встать на перебитых лапах и нелепо барахтался в грязи по-собачьи рыдая, а потом сжался в комок и затих. Сэм еще раз пнул его по выступающим ребрам, затем схватил за хвост и потащил к мусорной куче.

Тогда Ким не выдержала. Выскочила из своей комнаты и со всех ног побежала на улицу. В груди пекло, перед глазами стояла пелена слез, и она думала лишь о том, что ей надо добраться до умирающего пса.

Она нашла его на куче, наполовину заваленного мусором и отходами. Он был еще жив, из глаз катились крупные слезы, смешиваясь с дождем и теряясь в жесткой шерсти.

Увидев девочку, он едва слышно зарычал.

– Тише, тише, Дружок.

Он узнал ее, слабо вильнул перебитым хвостом и тут же заскулил от боли.

– Потерпи, маленький, потерпи, – она забралась на кучу и опустилась рядом с ним на колени. Руки дрожали, когда прикоснулась к шишковатой, неровной голове. Было очень больно. За него. Эта боль требовала выхода, давила, душила, выворачивала наизнанку, звала за собой.

И тогда случилось это.

Ким закрыла глаза и, не понимая, что делает, позволила этой боли хлынуть наружу. Ладони нагрелись, пустота в груди наполнилась чем-то горячим и пульсирующим. Дрожавший пес затих…а спустя минуту поднялся, благодарно лизнул ее в щеку и убежал.

– Ведьма! – раздался крик, разрушающий волшебство момента, – малявка Ким – ведьма!

Пацаны вернулись, чтобы добить собаку и стали свидетелями того, как Ким ее спасла.

– Не трогайте ее, вдруг заразная! – Сэм никогда не отличался смелостью и сейчас отступал за спины остальных мальчиков, а потом и вовсе бросился к дверям, вопя во весь голос, – ведьма!

Тем же вечером Темные Стражи пришли в приют и молча забрали перепуганную девочку. Никто не вышел ее проводить, никто не заступился, да и не расстроился – лишние рты в приюте были не нужны.

Следующий рассвет Ким встречала уже в монастыре Россы. Ее переодели в серое платье послушницы, выделили койку в общей спальне и познакомили с остальными. В монастыре жили женщины разных возрастов, и у каждой из них была магия. У кого-то лишь слабые отголоски, а у кого-то полыхала во всю силу. Кто-то мог взглядом разжечь огонь в камине, кто-то вызывал дождь, а она могла лечить. Исцеляла легкие порезы, ушибы, головную боль и бессонницу, но такого потока, как тогда, с дворовым псом у нее больше не было. Дар будто испугался сам себя и затих.

– Это последний. – Манила с трудом отодвинула от себя тяжелый котел. На его начищенных боках действительно можно было рассмотреть свое отражение.

– Да, – Ким поднялась с пола, вытерла ладони о подол и направилась к окну, – я вылезу здесь, а ты зови Харли. Встретимся у купальни.

– Спасибо, за помощь.

Предбанник в купальне уже начал остывать.

– Поторопитесь, – гаркнула смотрительница, когда девушки вошли внутрь, – чтоб до блеска себя отмыли. Приду, проверю!

Ким аккуратно разделась, привычно сложила свои вещи ровной стопкой на узкой лавке и зашла внутрь, туда, где над дубовыми бочками клубился пар. Все остальные уже помылись, поэтому горячую воду можно было не экономить. Она оттёрла себя до скрипа, несколько раз промыла волосы, старясь не морщится от запаха серого мыла.

– Оно воняет, как подстилка в козьем хлеву, – бухтела Манила, отплевываясь от воды.

– Не ворчи.

Девушки закончили омовение, надели свежую одежду и под пристальным взглядом Харли вышли на улицу. От купальни до жилого дома они бежали, кутаясь в тонкие курточки и пытаясь хоть как-то укрыться от пронизывающего ветра.

– Девочки, давайте быстрее, – торопила их толстая Полли, – все уже легли! Завтра такой день. Такой день!

Ким, не раздеваясь, юркнула под тонкое одеяло, свернулась клубочком, пытаясь согреться. Ее трясло то ли от холода, то ли от нервов, которые звенели словно натянутая тетива. Завтра действительно всех ждал важный день.

С самого утра в монастыре началась суматоха. Впопыхах доделывали то, что не успели сделать осенью. Послушницы бегали с поручениями, смотрительница Харли охрипла, раздавая поручения, и только старая йена наблюдала за всеми со спокойной, немного грустной улыбкой.

К обеду все было готово. Обитатели монастыря собрались в большом зале за богато накрытыми столами. Здесь было и тушеное мясо, и запечённый картофель, и овощи жареные на открытом огне, и даже яблочные пироги с тонкой хрустящей корочкой и пудинг с воздушными завитками сливок. Каждой досталось по бокалу терпкого гранатового вина, густого и темного словно кровь, и по несколько маленьких круглых марципанов, облитых горьким шоколадом.

Было вкусно.... И как-то тревожно.

В этом году Ким никак не удавалось успокоиться. Сердце сжималось от тревожных предчувствий, и дурные предзнаменования виделись в каждой мелочи. В том, как отчаянно ветер бился в окна, в крике вороны, провалившейся в дымоход, в упавшем на пол ноже.

Даже на молитве, когда все стояли на коленях перед образом Трехликой Матери, в ее душе клубилось смятение. И сколько бы Ким не пыталась отрешиться, отвлечься от тревог, желанное умиротворение так и не приходило.

Хуже того, когда пришло время спускаться в подвалы Обители Сна, ее начало потряхивать. Она не могла смотреть на спокойные улыбки остальных и первые за все время, проведенное в Долине, боялась наступления зимы и того, что могло придти вместе с ней.

***

С первой звездой обитательницы монастыря отправились в Обитель Сна. Это была небольшая деревянная хижина, стоявшая чуть в стороне от жилых домов. Три окна на первом этаже и еще одно небольшое на чердаке под односкатной крышей. Со всех сторон лачуга была обвешана защитными амулетами, оберегами для отвода глаз, а над дверью белым светила печать Трехликой.

Женщины, облаченные в длинные серые плащи, входили внутрь стройной вереницей, сохраняя торжественное молчание, не торопясь, и каждая, аккуратно касалась печати, прося защиты у богини.

Ким шла следом за сонной Манилой. Та объелась, напилась и теперь слегка поматывалась из стороны в сторону, мечтая лишь о том, как бы поскорее добраться до своего миар-тана.

– Сейчас как завалюсь, как захраплю.

– Тише ты! – цыкнула на нее пожилая женщина с длинной косой.

Первый этаж был сумрачный и пустой. Под ногами скрипели пыльные половицы, где-то под потолком уныло поскрипывала невесть откуда взявшаяся цепь, а в углу зиял спуск в подвал. Оттуда лился приглушенный розовый свет и доносился тонкий аромат распустившихся цветов.

Придерживаясь одной рукой за шершавую стену, Ким аккуратно спустилась вниз, привычно испытывая трепет перед этим местом.

Под крошечной избушкой прятался огромный земляной подвал, с высоким потолком и стенами, увитыми древесными корнями. Несмотря на отсутствие окон, здесь всегда было светло как днем. Это мягкое, нежное, едва трепещущее свечение исходило от миар-танов.

Исполинские белоснежные цветы с лиловой сердцевиной, росли ровными рядами. Каждый бутон походил на колыбель – нижние лепестки образовывали ложе, а верхние куполом прикрывали от любопытных глаз. Внутри цветка как живые шевелились тычинки, тянулись к людям, реагировали на каждое движения воздуха, то раскачиваясь, то втягиваясь внутрь.

Когда-то давно этот цветок нашли в чаще, притаившейся на склонах гор, и принесли на потеху в долину. История умалчивает о том, кто первый забрался внутрь и заснул беспробудным сном на сто дней, но одна мудрая женщина сообразила, как использовать эту особенность цветка, чтобы пережить долгую зиму и укрыться от иноземных захватчиков.

С тех пор, в каждом монастыре была Обитель Сна. Скромная лачуга, не привлекающая внимания, заговоренная и скрытая от чужих глаз самыми сильными заклинаниями, а в подвале росли миар-таны, поджидая своего часа.

Послушницы монастыря холили их, лелеяли, годами ухаживали, как за самой большой драгоценность, чтобы иметь возможность спрятаться зимой.

– Завтра наступит день Слияния, и в долину придет буран. – дребезжащим голосом сказала старая йена, – Нам пора укрыться. Я желаю вам всем теплой ночи и защиты Трехликой. Встретимся весной.

Получив напутствие от матушки, Ким сняла тонкий плащ, который совсем не грел поздней осенью, но был важной частью ритуала – им предстояло укрыть корни своего миар-тана. Стащила рейтузы и отставила в сторону старенькие ботиночки. Босая, в одной батистовой рубашке, она подошла к своему цветку.

– Здравствуй, родной, – прошептала, проводя пальцами по бархатным лепесткам.

Тычинки приветственно качнулись, оплетая ее пальцы. Миар-тан узнал ее и был готов принять. Девушка аккуратно прикрыла плащом грубое корневище и забралась внутрь, чувствуя, как приятно укутывает теплом и легким ароматом. Улеглась поудобнее, напоследок бросив быстрый взгляд на Манилу, которая ворочалась в соседнем цветке.

– До встречи! – помахала ей рыжая.

– Пока.

Верхние лепестки опустились, скрывая ее ложе от чужих глаз. Очень скоро Ким согрелась. Тело, укутанное подрагивающими тычинками, расслабилось, в голове образовалась непривычная легкость, и девушка начала проваливаться в долгий сон, чтобы проснуться через сто дней, когда на дворе уже будет весна.

***

В своем сне Ким стояла на вершине зеленого холма посреди Долины Изгнанных, извивающейся шустрым полозом между двух горных хребтов. Северная, остроконечная, похожая на зубы дракона, Сторожевая гряда и Южная, мягкая, плавная, словно прелести роковой красавицы – тянулись, иногда почти соприкасаясь, на многие километры с востока на запад.

Нежный летний ветер лениво гнал по синему небосводу густые облака, резные тени от которых так же неспешно скользили по земле. У подножья холма гудели налитыми колосьями пшеничные поля, сияло бликами похожее след древнего исполина озеро Сай. Стая белогрудых пищух с громким гомоном пронеслась над головой. Широко раскинув руки, Ким смотрела им вслед и представляла себя птицей, готовой подняться к небу.

Внезапно все начало меняться.

Ветер становился прохладнее, злее, порывистее. Вот уже небо заволокло тяжелыми сумрачными тучами, вдалеке полыхнула молния, ярко осветив острые Драконьи Пики. Гром раскатами обрушился на долину, перекатывался, отражался от скал, превращаясь в невыносимый грохот. Снова полыхнуло – ослепительно белая молния рассекла небосвод над самой головой, ударив в терновый куст, примостившийся на склоне.

Порыв ветра подхватив подол, дернул резко, чуть не сбив с ног. Тихий крик утонул в новом раскате.

Сон переставал быть приятным. Он пугал, набрасывался, терзал… А потом начал истончаться. Мрачные краски становились белесыми, гром затихал и уже доносился будто издалека, ветер утих, и только прохлада неприятно скользила по телу.

Ресницы девушки задрожали, она сонно нахмурилась, повела плечами…и открыла глаза.

Она находилась в подвале Обители сна, в своем миар-тане.

Вот только сна не осталось.

Ким села и растеряно осмотрелась по сторонам. Ровные ряды гигантских, полуприкрытых цветов светились в полумраке загадочным лилово-голубым светом, пульсирующим в такт биению сердец.

Первое чувство, которое вернулось – это радость. Так всегда бывало после долгого зимнего сна. Ким выскочила из своего миар-тана и подбежала к цветку Манилы:

– Просыпайся, соня! Весна пришла.

Подруга не реагировала ни на ее голос, ни на прикосновения, продолжая спать. Ее дыхание было едва уловимым, грудь почти не вздымалась, а на лице застыло умиротворенное, почти счастливое выражение.

– Манила! – шепотом позвала Ким.

В ответ тишина.

Девушка обвела взглядом остальные цветы. Никто не шевелился, не открывал глаза, не просыпался.

– Просыпайтесь! – крикнула она, но голос потонул в этой безмятежной тишине.

На какой-то миг, среди спящих людей, ей стало не по себе. Глупости. Подумаешь, проснулась самая первая? Вон, старая йена как-то рассказывала, что поднялась на сутки раньше остальных.

Послушница нашла свои ботиночки, натянула их, замяв задники, и отправилась наверх. Ей очень хотелось увидеть весну, вдохнуть полной грудью воздух, наполненный ароматами пробуждающейся земли, почувствовать еще робкие, ласковые лучи солнца.

На первом этаже было все так же сумрачно и тихо, только пыли стало больше. Она укрывала пол толстым, местами искрящимся ковром и гасила шаги. За мутными окнами, как всегда, ничего не было видно. Поэтому Ким поспешила к двери, распахнула ее, намереваясь выскочить на крыльцо, но вместо этого наткнулась на плотную белую стену.

Еще не до конца понимая, что происходит, она аккуратно прикоснулась ладонью к заледенелой поверхности.

Разве весной может быть столько снега?

Она подбежала к одному окну, ко второму, к третьему и нигде не было видно ни единого просвета. Тогда Ким полезла на чердак. По узкой, скрипящей лестнице поднялась под самую крышу, протиснулась в узкое пространство и ползком двинулась в сторону еще одного окна, из которого лился яркий свет.

Приблизившись, она аккуратно протерла ладонью стекло и прильнула к нему, жадно всматриваясь. А там…

Не было никакой весны. Снег укрывал Обитель Сна под самую крышу, от жилых домов оставались только дымоходы, да верх часовни, украшенной деревянным месяцем.

На улице царствовала зима.

***

– Нет, нет, нет, – с чердака она буквально скатилась, – только не это.

Перепрыгивая через три ступени, слетела в подвал, где все так же мирно сияли миар-таны. Все, кроме одного.

Ее цветок был тусклее остальных, белоснежные лепестки стали скручиваться по краям и приобретать кремовый оттенок. Так обычно бывало весной, когда жители долины просыпались, и прошлогодние цветы начинали увядать.

– Ну, нет же!!! – Ким подскочила к миар-тану и аккуратно отогнула край плаща, укрывающий корни, – о, черт…

Корни сохли. Вместо тугих, узловатых ветвей из пола поднимались поблекшие, ссохшиеся прутья.

Может, она забыла перед сном хорошенько пролить землю? Вроде нет. Послушницы обходили каждый цветок, убеждаясь в том, что все в порядке.

– Потерпи, милый. Сейчас я тебя напою.

В обители не было ни воды, ни еды, поэтому Ким пришлось снова подниматься на первый этаж и открывать дверь, разбивать снежную коросту и горстями носить снег в подземелье. Он нехотя таял, просачиваясь в землю, но корни не оживали.

– Просто надо чуть больше времени! – девушка убеждала сама себя и продолжала носить снег своему цветку.

Наконец, земляной пол под ним промочился и стал похожим на бурую грязь. Теперь оставалось только ждать. Ким обессиленно опустилась на лавку, ни на секунду не отрывая взгляда от своего миар-тана:

– Давай же! Проснись!

Только сейчас она поняла, что замерзла. В обители было холодно, и все это время она бегала вверх-вниз по лестнице в тонкой батистовой рубашке, не накинув на себя даже серый плащ. Пальцы покраснели и дрожали, губы тряслись от холода, а кожа покрылась мурашками.

Она с завистью смотрела на остальных, которые безмятежно спали, согретые теплом цветов. Их сон был тих и спокоен, на щеках играл здоровый свежий румянец, в уголках губ скрывались улыбки.

И от этого становилось жутко.

Одна в Обители, в долине, среди снега и холода. И сколько это будет продолжаться – неизвестно.

Ким не могла больше вынести неизвестности и отправилась к цветку, в котором спала старая йена. На ее груди покоился серебряный брегет, отсчитывающий дни до пробуждения.

Осторожно, стараясь лишний раз не прикасаться к нежным лепесткам, Ким забрала часы, открыла крышечку и чуть не закричала от отчаяния.