Ирландский поэтарх

Ирландский поэтарх

Уильям Йейтс

Дизайнер обложки Владимир Батурин

Переводчик Михаил Меклер

© Уильям Йейтс, 2022

© Владимир Батурин, дизайн обложки, 2022

© Михаил Меклер, перевод, 2022

ISBN 978-5-0056-5609-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОДЫ ПО ЗАКАЗУ И ФИНАНСОВОЙ ПОМОЩИ ИРЛАНДСКОЙ КОМПАНИИ «МАРМОРА КОРПОРЭЙШН ЛП» ИНН 9909567636

A SELECTION FROM THE LOVE POETRY

WILIAM BUTLER YEATS (1865—1939)

NOBEL – 1923

Аннотация

Памяти У. Б. ЙейтсаОн умер, когда были зимние метели.Ручьи промёрзли, аэропорты опустели,а снег закрыл лицо известных статуйи градусник тонул во рту истекших суток.Мы доверяли и слышали прогноз погоды,день его смерти был темный и холодный,далекий от болезни и от скверных слов,от стаи волков и вечнозеленых лесов.Речушка текла вдоль набережной.Плачь скорби продолжался набожный.Смерть поэта скрывалась от его стихов,то был его последний день, он был таков.День медсестер, сплетен и слухов,все части тела его восстали духом,пустота заполнила всю площадь рассудка,безмолвие поглотило окрестностей промежутки.Потоки чувств текли в поклонников зов,теперь он разбросан среди ста городов.И полностью отдан незнакомым привязанностям,чтоб найти счастье в новом лесу и быть наказанным,по чужому кодексу совести. Так слова покойникаперевариваются в живых кишках спокойненько.Но в шуме завтрашнего дня и значимости жизни,где, как зверьё, ревут дельцы под сводом Биржи.Страдания бедных справедливы для привыкшего народа,ведь каждый в клетке самого себя, почти обрёл свободу.Многие будут думать об этом дне,как каждый думает о своей судьбе.С любым прогнозом согласимся пригодным.Его день смерти был мрачным и холодным.

Крэйзи гёрл

A crazed girl

Крэйзи гёрл на кромке моря,под музыку своей души,танцевала под шум прибоя,декларируя свои стихи.Душа, отделилась для исхода,поднялась, но она не знала,что среди грузов парохода,коленную чашечку свою сломала.Девушка смотрелась прекрасно,танцевала возвышенно, любя,героически и очень страстно,находила и теряла себя.Не замечая страшной боли,в объятиях отчаянной беды,её рана истекала кровью,предвещая беду судьбы.Где лежали корзины и тюки,не было звука на просторе,но она пела на краю кормы:«Страшное море, голодное море».

Придворные лакеи

A model for the laureate

На тронах от Китая до Перуразные масти королей сидели,мужчины и женщины по семувеличие добра от них хотели.Правители не собирались давать,шанс государственным стенаниям,заставляли придворных стонатьи держали их на расстоянии.Кто-то из нищих королём гордился,были белые и чёрные негодяи,но в силе власти каждый убедился,а бессилие их всех пугала.Пьяный, трезвый, хотят жить спокойнои никто своих прав не отрицает.Приближённых лакеев достойных,власть всё время ждать заставляет.Муза немела, когда публичные людисовременному престолу рукоплескали.Можно купить и продать прелюдии,это чиновники и дураки понимали.Вот подпись, восковая печать,что может быть ещё приличней,обязывает придворным стать,в ожидании своего отличия.

The dawn

I WOULD be ignorant as the dawnThat has looked downOn that old queen measuring a townWith the pin of a brooch,Or on the withered men that sawFrom their pedantic BabylonThe careless planets in their courses,The stars fade out where the moon comes.And took their tablets and did sums;I would be ignorant as the dawnThat merely stood, rocking the glittering coachAbove the cloudy shoulders of the horses;I would be – for no knowledge is worth a straw —Ignorant and wanton as the dawn.

Рассвет

Я был бы совсем безумным,наблюдать за рассветом сверху,в моём королевстве старинном,измерять город по особым приметам.Он походил на булавку от брошки.В нём всюду сонные люди бродили,словно Вавилонские мошки,а планеты по своей орбите кружили.Я, безумный подобно рассвету,стоял и раскачивал не спеша,сверкающую на заре карету,звёзды гасли, лишь одна Луна,была чуть выше лошадиных плечей.Я есть, других размышлений нет,они не стоят простых мелочей,как бессмысленный, любой рассвет.

A poet to his beloved

I BRING you with reverent handsThe books of my numberless dreams,White woman that passion has wornAs the tide wears the dove-grey sands,And with heart more old than the hornThat is brimmed from the pale fire of time:White woman with numberless dreams,I bring you my passionate rhyme.

Поэт для своей любимой

Я трепетно тебе несу для счастья,бесчисленные книги моих снов.Моей любимой с неуёмной страстью,прилив несёт лазурный цвет песков.Старое сердце предпочитает покой,время подвластно бледному огню.Нежная женщина с неуёмной мечтой!Дарю вам страстную рифму свою.

A Nativity

WHAT woman hugs her infant there?Another star has shot an ear.What made the drapery glisten so?Not a man but Delacroix.What made the ceiling waterproof?Landor’s tarpaulin on the roofWhat brushes fly and moth aside?Irving and his plume of pride.What hurries out the knave and dolt?Talma and his thunderbolt.Why is the woman terror-struck?Can there be mercy in that look?

В Рождество

Одна звезда озарила небосклон.Некая женщина младенца обняла?Кто блестеть заставил полотно?Это просто мужик – Делакруа.Почему потолок не протекает?Лежит на крыше Londor брезент,а моль и кисти почему летают?Это есть плюмаж Ирвинга Брент.Что подгоняет болвана и негодяя?Это Тальма под ударом молнии.Почему женщина в ужасе такая?Взгляд её проявляет милосердие?

A memory of youth

THE moments passed as at a play;I had the wisdom love brings forth;I had my share of mother-wit,And yet for all that I could say,And though I had her praise for it,A cloud blown from the cut-throat NorthSuddenly hid Love’s moon away.Believing every word I said,I praised her body and her mindTill pride had made her eyes grow bright,And pleasure made her cheeks grow red,And vanity her footfall light,Yet we, for all that praise, could findNothing but darkness overhead.We sat as silent as a stone,We knew, though she’d not said a word,That even the best of love must die,And had been savagely undoneWere it not that Love upon the cryOf a most ridiculous little birdTore from the clouds his marvellous moon.

Память молодости

Мгновения прошли как в пьесе,любви и мудрости мне не занять.Свой опыт я наследовал от тёщи,об этом точно я могу сказать.Северный ветер разогнал облака,мы наслаждались лунным светом.Я говорил откровенные слова,восхищаясь её разумом и телом.Гордость блеснула в её глазах,на щеках румянец загорел огнём.Мы ничего не нашли в своих умах,кроме тщеславия покрытого тьмой.Молча сидели, как каменная твердьи понимали, не сказав ни слова,наша любовь может здесь умеретьи никогда не возродится снова.Разве крик выражает любовь,смешной и маленькой птицы.Луну не вырвать из облаков,наша память в душе таится.

A dream of death

I DREAMED that one had died in a strange placeNear no accustomed hand,And they had nailed the boards above her face,The peasants of that land,Wondering to lay her in that solitude,And raised above her moundA cross they had made out of two bits of wood,And planted cypress round;And left her to the indifferent stars aboveUntil I carved these words:i {She was more beautiful than thy first love,}i {But now lies under boards.}

Мечта смерти

Приснилось, умерла одна особа,на чужбине, близких не было с ней.Её тело накрыли крышкой гроба,крестьяне местные из тех земель.Уложили одиноко под камень,из двух веток ей сделали крест,установив его на кургане,посадили кипарисы в окрест.Она со звёздами осталась в тени.Такую эпитафию я разместил на углу:{Она была красивее первой любви,но сейчас лежит одиноко в гробу.}

A cradle song

THE angels are stoopingAbove your bed;They weary of troopingWith the whimpering dead.God’s laughing in HeavenTo see you so good;The Sailing SevenAre gay with His mood.I sigh that kiss you,For I must ownThat I shall miss youWhen you have grown.

Колыбельная песня

Ангелы желали склониться,заглянуть в твою колыбель.Они устали рядом толпиться,из слёз своих образуя капель.Бог улыбался на небесах,ему хорошо было видно,как Геи мчались на парусах,на них смотреть было дивно.Тебя целуя, продолжаю горевать,очень скоро овладею тобой,всё это время я буду скучать,когда вырастешь, будешь со мной.

A prayer for my Son

BID a strong ghost stand at the headThat my Michael may sleep sound,Nor cry, nor turn in the bedTill his morning meal come round;And may departing twilight keepAll dread afar till morning’s back.That his mother may not lackHer fill of sleep.Bid the ghost have sword in fist:Some there are, for I avowSuch devilish things exist,Who have planned his murder, for they knowOf some most haughty deed or thoughtThat waits upon his future days,And would through hatred of the baysBring that to nought.Though You can fashion everythingFrom nothing every day, and teachThe morning stats to sing,You have lacked articulate speechTo tell Your simplest want, and known,Wailing upon a woman’s knee,All of that worst ignominyOf flesh and bone;And when through all the town there ranThe servants of Your enemy,A woman and a man,Unless the Holy Writings lie,Hurried through the smooth and roughAnd through the fertile and waste,protecting, till the danger past,With human love.

Молитва за Сына

Произнесу молитву от души тебе.Спи спокойно сын мой Мойша,не ворочайся и не плачь во сне,пока стынет твоя утренняя каша.Пусть сумерки гуще и держат,в страхе всех до утра.Мать живёт всегда с надеждой,выспаться пока Луна полна.Молю, чтоб призрак не стеречь,я верю в них, с кем такое не бывает.Пусть дьявол всюду с нами есть,хотят убить, об этом кто-то знает.В его высокомерных поступках,что ожидают в грядущие дни,ненависть теряется в бухтах,сведи к нулю это, просто сведи.Ведь ты можешь сделать всё,просто так не гаснут свечи.Утром пой, когда уже светло,хоть не хватает внятной речи.Скажу простую заповедь скорей,никогда не плачь у женщин на колене.Это худший позор плоти и костей,наберись доступного терпения.Священные Писания не лгут,когда слуги твоего врага,по городу везде бегут,то это мужчина и женщина.Иди, минуя бедность и богатство,через горы, равнины, по морю.Защищайся, пока есть опасность.С человеческой к тебе любовью.

A woman young and old

I. FATHER AND CHILDSHE hears me strike the board and sayThat she is under banOf all good men and women,Being mentioned with a manThat has the worst of all bad names;And thereupon repliesThat his hair is beautiful,Cold as the March wind his eyes.II. BEFORE THE WORLD WAS MADEIF I make the lashes darkAnd the eyes more brightAnd the lips more scarlet,Or ask if all be rightFrom mirror after mirror,No vanity’s displayed:I’m looking for the face I hadBefore the world was made.What if I look upon a manAs though on my beloved,And my blood be cold the whileAnd my heart unmoved?Why should he think me cruelOr that he is betrayed?I’d have him love the thing that wasBefore the world was made.III. A FIRST CONFESSIONI ADMIT the briarEntangled in my hairDid not injure me;My blenching and trembling,Nothing but dissembling,Nothing but coquetry.I long for truth, and yetI cannot stay from thatMy better self disowns,For a man’s attentionBrings such satisfactionTo the craving in my bones.Brightness that I pull backFrom the Zodiac,Why those questioning eyesThat are fixed upon me?What can they do but shun meIf empty night replies?IV. HER TRIUMPHI DID the dragon’s will until you cameBecause I had fancied love a casualImprovisation, or a settled gameThat followed if I let the kerchief fall:Those deeds were best that gave the minute wingsAnd heavenly music if they gave it wit;And then you stood among the dragon-rings.I mocked, being crazy, but you mastered itAnd broke the chain and set my ankles free,Saint George or else a pagan Perseus;And now we stare astonished at the sea,And a miraculous strange bird shrieks at us.V. CONSOLATIONO BUT there is wisdomIn what the sages said;But stretch that body for a whileAnd lay down that headTill I have told the sagesWhere man is comforted.How could passion run so deepHad I never thoughtThat the crime of being bornBlackens all our lot?But where the crime’s committedThe crime can be forgot.VI. CHOSENTHE lot of love is chosen. I learnt that muchStruggling for an image on the trackOf the whirling Zodiac.Scarce did he my body touch,Scarce sank he from the westOr found a subterranean restOn the maternal midnight of my breastBefore I had marked him on his northern way,And seemed to stand although in bed I lay.I struggled with the horror of daybreak,I chose it for my lot! If questioned onMy utmost pleasure with a manBy some new-married bride, I takeThat stillness for a themeWhere his heart my heart did seemAnd both adrift on the miraculous streamWhere – wrote a learned astrologer —The Zodiac is changed into a sphere.VII. PARTINGi {He.} Dear, I must be goneWhile night Shuts the eyesOf the household spies;That song announces dawn.i {She.} No, night’s bird and love’sBids all true lovers rest,While his loud song reprovesThe murderous stealth of day.i {He.} Daylight already fliesFrom mountain crest to cresti {She.} That light is from the moon.i {He.} That bird…i {She.} Let him sing on,I offer to love’s playMy dark declivities.VIII. HER VISION IN THE WOODDRY timber under that rich foliage,At wine-dark midnight in the sacred wood,Too old for a man’s love I stood in rageImagining men. Imagining that I couldA greater with a lesser pang assuageOr but to find if withered vein ran blood,I tore my body that its wine might coverWhatever could recall the lip of lover.And after that I held my fingers up,Stared at the wine-dark nail, or dark that ranDown every withered finger from the top;But the dark changed to red, and torches shone,And deafening music shook the leaves; a troopShouldered a litter with a wounded man,Or smote upon the string and to the soundSang of the beast that gave the fatal wound.All stately women moving to a songWith loosened hair or foreheads grief-distraught,It seemed a Quattrocento painter’s throng,A thoughtless image of Mantegna’s thought —Why should they think that are for ever young?Till suddenly in grief’s contagion caught,I stared upon his blood-bedabbled breastAnd sang my malediction with the rest.That thing all blood and mire, that beast-torn wreck,Half turned and fixed a glazing eye on mine,And, though love’s bitter-sweet had all come back,Those bodies from a picture or a coinNor saw my body fall nor heard it shriek,Nor knew, drunken with singing as with wine,That they had brought no fabulous symbol thereBut my heart’s victim and its torturer.IX. A LAST CONFESSIONWHAT lively lad most pleasured meOf all that with me lay?I answer that I gave my soulAnd loved in misery,But had great pleasure with a ladThat I loved bodily.Flinging from his arms I laughedTo think his passion suchHe fancied that I gave a soulDid but our bodies touch,And laughed upon his breast to thinkBeast gave beast as much.I gave what other women gave«That stepped out of their clothes.But when this soul, its body off,Naked to naked goes,He it has found shall find thereinWhat none other knows,And give his own and take his ownAnd rule in his own right;And though it loved in miseryClose and cling so tight,There’s not a bird of day that dareExtinguish that delight.X. MEETINGHIDDEN by old age awhileIn masker’s cloak and hood,Each hating what the other loved,Face to face we stood:«That I have met with such,» said he,«Bodes me little good.»«Let others boast their fill,» said I,«But never dare to boastThat such as I had such a manFor lover in the past;Say that of living men I hateSuch a man the most.»«A loony’d boast of such a love,»He in his rage declared:But such as he for such as me —Could we both discardThis beggarly habiliment —Had found a sweeter word.XI. FROM THE «ANTIGONE»OVERCOME – O bitter sweetness,Inhabitant of the soft cheek of a girl —The rich man and his affairs,The fat flocks and the fields’ fatness,Mariners, rough harvesters;Overcome Gods upon Parnassus;Overcome the Empyrean; hurlHeaven and Earth out of their places,That in the Same calamityBrother and brother, friend and friend,Family and family,City and city may contend,By that great glory driven wild.Pray I will and sing I must,And yet I weep – Oedipus’ childDescends into the loveless dust.

Женщина молодая и пожилая

I. ОТЕЦ И РЕБЕНОКОна слышит шум, как мы говорим,что под запретом находится она.Из всех хороших женщин и мужчин,мужчину выбирают навсегда.У него худшее из всех имен.Она на это просто отвечает,что у него красивый баритони в глазах его холод обитает.II. ДО СОЗДАНИЯ МИРАОна сделает темней ресницы,глаза поярче наведёт,губы алые, как у блудницы,всё в порядке, идёт вперёд.В зеркалах образ застынет,без тщеславия он будет опознан,найдётся лицо, что не сгинет,после того, как мир был создан.Вдруг посмотрю я на мужчину,словно на любимую свою,кровь моя никогда не остынет,а сердце ёкнет, его люблю.Он считает меня жестоким,думает, единственный кумир.Я хочу, чтоб он был одиноким,до того, как был создан мир.III. ПЕРВАЯ ИСПОВЕДЬДопускаю, вдруг шиповникзапутался в моих волосах,но не травмировал терновник,пульсировала кровь в висках.Нет ничего, лишь лицемерие,да кокетство среди дам.Жажда правды и доверия,за это я вам всё отдам.Я готов на самоотречениеи для мужского внимания.Это даст удовлетворение,моему телу и сознанию.Я уберу яркость с Зодиакаи не поверю своим глазам.На мне есть отпечаток знака,пустая ночь ответит небесам.IV. ЕЁ ТРИУМФЯ был драконом, пока ты не явилась,ведь я любовь случайную встречал.Импровизировал, играл на милостьи твоему платку упасть не позволял.В лучшее время, минутные крылья,поднимали страсть до самых вершин.Кольца дракона придавали мне силы.Я был сумасшедшим, оставаясь один.Освободился, цепи разорвал, оковы,как Персей и Георгий Святой.Мы с удивлением смотрели на море,там птица кричала над волной.V. УТЕШЕНИЕМудрость, это и есть утешение,так мудрецы говорили без откровения,пока тело живёт во времени,голова хочет ласки прикосновения.Вот от чего человек утешается,а страсть становится глубокой,а преступления совершаются,не думайте о них, они жестоки.VI. ИЗБРАННЫЙВыпал жребий для любви.Я уже много познал однако.Вышел имидж на свои круги,Вращающегося Зодиака.Прикоснувшись к телу моемуи появившись с запада сначала,из-под земли, как-будто наяву,она в постели на моей груди лежала.Я боролся с ужасом рассвета,великое удовольствие для мужчины,с новобрачной проснуться где-то,вычерпав всю долю половины.Сердца оказались во тьме и тишине.Они плыли по чудесному ручью.Учёный астролог уверен вполне,что Зодиак превращается в сферу.VII. РАЗЛУКАЯ ухожу сейчас же дорогая,ночь закрывает глаза в ответ,как домашний агент напевая,этой песней открывает рассвет.Нет дорогой, любовь ночная птица,предлагает влюбленным отдохнуть,без упрёков любовью насладиться,чтоб на злобу скрытых дней уснуть.Уже день над горным гребнем,ещё свет исходит от луны,птица о любви поет богемно,зазывая в темные углы.VIII. ЕЕ ВИДЕНИЕ В ДЕРЕВЕСухое дерево с пышной листвой,невинной ночью в священном лесу,я стар для любви, не ладил с собой,знал, что фантазии меня не спасут.После облегчения неистовой боли,кровь не поступала в вялый балуй.Я тело терзал, до появления крови,чтобы вспомнить любви поцелуй.Тьма стала красной, горели факела,музыка громко листья сотрясала,словно раненая звенела струна,песня рану смертельно разрывала.Все женщины переходят к песнес распущенными волосами в моменто.Обезумев от горя вместе,с художниками кватроченто.В бездумных образах мысли Мантеньялюди думают, что останутся молодыми.Пока зараза горя не поймана,поют проклятия вместе с остальными.Разорванная зверем вещь в крови.Она пристально на меня смотрела.Не вернуть горько-сладкой любви,как с монет и картинок тело.Не видно, как тело падало без крика,был пьяный от вина и без конца,не приносил из сказки символ пика,мучитель продолжал сражать сердца.IX. ПОСЛЕДНЯЯ ИСПОВЕДЬЖивой парень лучше ублажаетиз того, что он был рядом.Я душу бы свою отдал, отвечаюи в страданиях любил его взглядом.Имея удовольствие с парнем,я больше любил телесно.Вырвался из его рук в кошмаре,думал, что страсть прелестна.Он думал, что я отдал душу ему,наши тела обнимались с тенью.Я ржал над его плоской грудью,что может дать зверь зверю?Я отдал то, что женщины дают,то что было под их одеждой.Душа и тело пусть вместе поюти голая с голым играют нежно.Он в тебе нашел то всё,что никто не знает,отдал свое и взял твоё,сам по себе он правит.Пусть он в страданиях любил.Закройся и держись так крепко,как птица, которая без крыл,сидит с восторгом в клетке.X. ВСТРЕЧАСтарость скрывает время,в плаще с капюшоном маскарада,ненависть не любит бремя,лицом к лицу не замечая взгляда.Я встречался когда-то с такими,но это не сулило ничего хорошего.Пусть хвастаются досыта другие,но не смей бахвалиться задешево.У меня был мужчина такой,для любовника в прошлом,он был для меня родной.Ненавижу, это всё пошло.Сумасшедший хвастался этой любовью.Он заявил, что такие для таких, как я.Мы не откажемся в ущерб здоровью,от сладкой привычки. Мы – педерастня.XI. ОТ «АНТИГОНА»Преодоление есть горькая сладость,для нежных жриц у богатых людей.Сытые стада на полях это в радость,богам на Парнасе победа смертей.Преодолей Эмпиреи с испугом.Небо и Земля могут поссоритьБрата с братом, друга с другом.Семьи, города, могут спорить,за безумную, гордую славу.Молитесь, я могу и буду вам петь,за дитя Эдипа мой плач наяву.Пыль без любви не может лететь.

Adam’s curse

WE sat together at one summer’s end,That beautiful mild woman, your close friend,And you and I, and talked of poetry.I said, «A line will take us hours maybe;Yet if it does not seem a moment’s thought,Our stitching and unstitching has been naught.Better go down upon your marrow-bonesAnd scrub a kitchen pavement, or break stonesLike an old pauper, in all kinds of weather;For to articulate sweet sounds togetherIs to work harder than all these, and yetBe thought an idler by the noisy setOf bankers, schoolmasters, and clergymenThe martyrs call the world.»And thereuponThat beautiful mild woman for whose sakeThere’s many a one shall find out all heartacheOn finding that her voice is sweet and lowReplied, «To be born woman is to know —Although they do not talk of it at school —That we must labour to be beautiful.I said, «It’s certain there is no fine thingSince Adam’s fall but needs much labouring.There have been lovers who thought love should beSo much compounded of high courtesyThat they would sigh and quote with learned looksprecedents out of beautiful old books;Yet now it seems an idle trade enough.»We sat grown quiet at the name of love;We saw the last embers of daylight die,And in the trembling blue-green of the skyA moon, worn as if it had been a shellWashed by time’s waters as they rose and fellAbout the stars and broke in days and years.I had a thought for no one’s but your ears:That you were beautiful, and that I stroveTo love you in the old high way of love;That it had all seemed happy, and yet we’d grownAs weary-hearted as that hollow moon.

Проклятие Адама

Был конец лета, мы рядом сидели,с подругой, моей женщиной желаннойи о стихах часами рассуждали,но мысль казалась нам мгновенной.Мы расстегнулись, нашли свою нить,раскрыли душу, но без восторга.Лучше камни бить, или кухню мыть,чем проникнуть в сущность мозга.В палящий зной, в любую погоду,произносить сладострастные звуки,усердно работать на всех и в угоду,слыть бездельником, нет худшей муки.Банкир, учитель и священник,вслед за ними и красивая девица,ради неё встаём мы на колени,слушать голос её сладкий, низкий.Она знает, что значит Женщиной родиться,хоть это в школе и не преподают,чтоб быть красивой надобно трудиться,нет ничего прекраснее, чем труд.И в этом я, клянусь Адамом!Об этом знает усердный ученик.Прекрасное нам не даётся даром,как ни листай цитаты старых книг.Это казалось нам праздным делом.Мы сидели молча во имя любвии смотрели, как на небе то и дело,дневного света угасали угольки.В зеленоватой небесной сини,дрожала в раковине утомлённая Луна,день умирал, как угольки в каминеи рвали звезды дни, года на времена.Я думал о тебе всегда, как ты прекрасна.Нам не хватало с тобой всё время счастья.Любил тебя я архаично и сполна,устало сердце, осталась бледная луна.