Мортал

– Меч?

– Держи! – сказал Мечтатель, протягивая Эму Чистый Лист Бумаги, на нём снова отпечаталось ключевое слово.

– Сам понимаешь! Никаких аналогий не провожу… – Мечтатель глубоко затянулся горьким сигарным дымом, так что, глядя на него, Эмигрант вдруг невольно сам закашлялся:

– Не тяни Меч, говори! Но Меч! Этот Меч, как всегда, лишь молча улыбался в ответ, – ну, точно! Что-то случилось, да?

– Не паникуй! – Мечтатель расстелил перед ним пожелтевший от времени лист бумаги современного формата А-4, был он весь исчиркан детской рукой и все эти каракули светились, будто отслаивались от поверхности, и если долго смотреть на них, то они становились похожими на нейронные связи в мозгу у человека, словно пучки, часто пересекаемые поперёк другими красными линиями.

– Сможешь прочесть? – спросил Мечтатель, улыбаясь.

Эм пожал плечами и неуверенно произнёс:

– Ну, я попробую…

Вздохнул.

– Хорошо! Начнём вот отсюда! – Меч пальцем ткнул в самый центр листка и нейронные линии, прижатые им, закрутились спиралькой, наподобие пружины в часах, – чего не хватает…ну? Эм смотрел, раздёргивая веки, но ничегошеньки не видел. Ему вдруг стало обидно до слёз, что он, бестолочь, не может разобрать таинственных символов, закрученных спиралью. Похожее чувство неловкости ему доводилось уже испытывать однажды на сеансе у гадалки, когда, окончательно изуверившись в благосклонности судьбы по отношению к её благоверному, жена уговорила Эмигранта пойти вместе с ней для снятия порчи, как она считала. Он пошёл и даже высидел до конца унизительный сеанс спиритизма, и его тоже тогда подмывало встать и уйти, но ему тогда так и не достало мужества это сделать. Кажется, это было так давно, а сегодня, находясь в окружении своих несимметричных отражений, ему самому пришло время проявить талант нелицензионного экстрасенса. Путешествуя во времени, мы часто думаем, что однажды это уже происходило с нами. Тогда, почему мы не хотим возвращаться туда, когда сами только и мечтали о том дне, чтобы заглянуть в своё будущее? И чего добивается Меч? У него, вообще, может быть свой интерес в этом деле? Меч самодостаточен, а не знает, что Чёрную Дыру Сознания невозможно стереть посредством исследовательского приближения изнутри? Мечтатель аккуратен, хотя и не дипломат. Эму кажется, что Меч во многом схож со своим прототипом, тот тоже лучше рубит вдоль под тяжестью собственного знания, проходя сквозь мягкую плоть, он врезается в твердь под нею и… увязает! Ему б пойти назад, а он не может? «Подсказками сыт не будешь» – это, ведь, его слова? «Мы разрываемся между снов, не зная, что происходило с нами на Земле пока мы спали?» – мысль, показавшаяся Эмигранту несвоевременной, немного отвлекла его, но даже того, что было сказано кем-то за несколько секунд до его окончательного пробуждения, само, пройдя сквозь будничный сон, послушно вернулось к нему обратно в явь, обычно легко творимую людьми в состоянии аффекта. Тая, строка в его пробуждающемся сознании говорила ему, что не пришло ещё время для осознания всех тех глубинных процессов, что впервые за много лет так явственно обнаружили себя наличием прямой связи между прошлым и будущим. Странно, но когда он открыл глаза, то вместо памяти, зацепившейся за последнне воспоминание, перед его глазами вдруг опять возник листок, охваченный желтизной, так происходит, когда под ним помещают горящую свечу или спичку. Но жёлтые пятна почернели, а вместо огня наружу прорвались огненные строки: – «Я – «Кига Без Названия!» Во Всемирной Библиотеке пахнет временем, таким его больше нигде не встретишь, и оно здесь совсем не опасное, и если броситься в него, как в реку, то стопроцентно не утонешь. Эм бродит среди высоченных стеллажей, плотно заставленных книгами, снизу они выглядят как стены, покрытые плесенью и проход между ним настолько узок, что когда ты идёшь по нему, то словно скользишь между двумя тонкими стеклянными пластинами, поэтому идти приходится осторожно, опасаясь, чтобы они не треснули ненароком и не посыпались на тебя сверху острыми осколками. Сквозь время, спрессованное в стекло, Эм проходит почти наощупь, но если совсем закрыть глаза, то проводником сквозь эти книжные туннели становятся прозрачные тени, которые скользят вместе с тобой как призрачные видения. «Возможно, это и есть воспоминания, что сами когда-то оторвались от большой памяти по имени «молодость»? Чудеса случаются, когда их планируешь и только в твоём собственном измерении всё принадлежит тебе одному, вот почему здесь человеку нет нужды заботиться о хлебе насущном. Едва касаясь стёкол руками, Эм представил себе год шабад, растянувшийся на века. Теперь, чтобы взяться рукой за книжный переплёт, Эму нужно думать о том, как плохо должно быть жить, совсем не отдыхая. Вчера он представлял себе жизнь совсем иной, а сегодня, проходя вдоль длинных стеллажей, огороженных стеклянными плитами, Эм боится разбить их; снизу – это дни и годы, а сверху, это то, о чём можно мечтать, но достичь вряд ли удасться. Боясь неверных движений, Эм крутится на месте, вряд ли осознавая, что таким образом он вкручивает себя в землю, Джордж Харрисон был прав, – «There's people standing around, who'll screw you in the ground! Эм оступился, эхо упругим крылом ударило рядом и он от неожиданности опрокинулся спиной на стеллаж, с которого тут же взъерошенными курицами спархнули старые книги. Книг было так много, что шорох их страниц полностью заглушил звон разбитого стекла, нагнувшись, Эм в ужасе закрыл глаза, а уши зажал ладонями, он успел ощутить только несколько ударов сверху, а потом навалилась тишина, сопоставимая с полным безмолвием – миллионы листков формата А-4 кружили в небе и Эму было странно осознавать, что здесь все книги, окзывается, были без названия!

– Наверное, потому что они ещё не окончены?

Глава 2

Рисовальщик Рис

Рисовальщику нравилось, когда его называли Художником. Чаще намекая, правда, что это слово, мол, является производным от одного известного тюркского вульгаризма?

– «Как нужно писать, что б тебя признали?» – часто спрашивал себя Рисовальщик и не находил ответа. Было ли это гласом вопиющего в пустыне или иное что, что было всегда и будет? В начале 80х годов прошлого столетия, как волкодавы натасканные Системой на западном постмодернизме, почти все без исключения члены Союза Художников только и жаждали, что его дилетантской кровушки. Родившись Художником от Бога, с годами Рисовальщик совершенно потерялся среди людей. И всё равно, это было здоровское время, потому что когда ты молод… К тому времени все мало-мальски престижные профессиональные ниши были давно уже заняты другими художниками Своей Эпохи или своими художниками Другой Эпохи. «Впрочем, – успокаивал себя Рисовальщик, – такой порядок вещей, наверняка, существовал всегда, с того самого дня, когда, ни сном ни духом не ведая о том, люди сами создали себе свой самый первый в мире первобытно-общинный строй». Короче говоря, советские художественные мастерские, в основном, ломились от заказов «на», и ни-ка-кой другой самодеятельности в принципе не допускалось. А потому, клонированные лики коммунистических вождей едва успевали рождаться под штихелями «номенклатурных» скульпторов, да кистями обласканных Партией «элитных» живописцев. «Тон-тон, полутон!» – хрипела заезженная пластинка, без конца проигрываемая рукою пьяного ремесленника от искусства. От нереализованности своей попивали в СССР непризнанные таланты не хило, но такое положение вещей устраивало многих, в том числе пьющих – диссидентство тогда было в моде. Не имея специального художественного образования, а, главное, холуйского чутья на политическую конъюнктуру, Рисовальщик вряд ли мог рассчитывать на покровительство со стороны сильных мира сего. «Сильные мира сего, это кто ж, такие? – часто спрашивал он себя, – сверходарённые, сверхполезные сверхчеловеки? А ты, значит, парень, мордой не вышел? Но спиваться Рисовальщик не хотел, тем более опускаться до плебейского уровня в искусстве.

– «За сим прощай, моя Старая Планета! – однажды сказал он; – всё равно мы все когда-нибудь да возвращаемся! Но чаще к себе домой, к тому изначальному состоянию небытия, на осознание которого у нас уходит почти вся наша жизнь». И как это часто случается в нашей жизни, его уход был никем не замечен, и только медленно сохли краски на неоконченном холсте, словно мироточа. Ему, безусловно, было проще, он просто взял и нарисовал свой уход, а со временем задуманное им эпическое полотно вылилось в грандиозный проект. Это он не счёты с жизнью сводил, так он пытался сохранить своё достоинство. Зато, Мечтателю на МП его работа сразу понравилась, «в ней был стиль», как он заметил ему однажды. Эм помнит их недавний разговор, тогда Мечтателя было просто не узнать;

– «Знаешь, Рис! Ты сейчас находишься в одном шаге от своей мечты! – говорил он, – и не беда, что обилие солнца в твоей картине напоминает мне блеск скифского золота! А ты умеешь рисовать дожди?» Вот именно, дожди…Казалось бы, чего проще: берешь сначала синюю краску, потом чёрную, смешиваешь, в них добавляешь белил… А можно и наоборот! Но если бы вы только знали, сколько краски перевёл Рисовальщик, пока не осознал, что дождей в его палитре нет. Дожди рисуются настроением, а не депрессией, и чаще обычный талант здесь просто бессилен. Но, не смотря ни на что, Рисовальщик был по-своему уникален, и, хотя, художественных школ не кончал, зато, уже с четырёх лет отроду увлекался натурой, бессознательно перенося на лист увиденное им только что. Он растворялся в ней без остатка, а огрызок химического карандаша в его маленькой руке сразу превращался в волшебную палочку. К концу сеанса маленький Рисовальщик преображался настолько, что утрачивал всякое сходство со своей первоначальной энигматичной внешностью, и, как он сам частенько любил пошутить по этому поводу: – «Если бы не козни врагов, быть бы ему Карлом Брюлло! Ну, на худой конец, «Леонардо Да Иначе!» Нашими бы устами! В следующую пятницу, на одном из обязательных мальчишников, Мечтатель передал ему бумажный листок со странной надписью: – «Не в этом суть». В эту же пятницу всех ожидал неприятный сюрприз: их уведомили, что верховным постановлением Правящей Коллегии Мортала (ПКМ) им предписывалось немедленно освободить занимаемоё ими жизненное пространство. В оттенках мира, между светом и тьмой, спряталось счастье. Его дробили, его укатывали в асфальт и говорили, что это никому не нужно. Вон из Мурманска, вон из Воронежа, вон из Красноярска с Белёвым! Кто вешается, а кто стреляется. Тоже как способ выживания через смерть. Заманчиво пустить себе пулю в лоб из дарственного оружия? Какие странные аббревиации: АКМ, БМП, ПКМ? Мечтатель пояснил собравшимся, что точечная московская застройка скоро до Марса доберётся. Старый жилой фонд на МП больше не устраивает частный бизнес? Вряд ли они планируют построить здесь что-то полезное для людей, скорей всего это будут банки, фирмы-однодневки и хаты для нелегалов. Сколько им осталось: лет двадцать пять-тридцать? Они словно проснулись все, и гонят, гонят! Меч саркастически подметил на днях, что во всём виноват бюджет с профицитом, каким-то образом должный повлиять на среднюю продолжительность человеческой жизни. Звери не в счёт, оттого их и становится всё больше и больше среди людей. Уже сегодня пропасть между бедными и богатыми столь велика, что с размещением на МП большой геолого-разведывательной экспедиции она ожидается стать и вовсе непреодолимой. Но кому нужна эта гигантская кимберлитовая трубка, если пользы от неё простому обывателю никакой? Меч шутит, что у них даже алмазной пыли не найдётся, чтобы её пустить в глаза нашему стремительно убывающему населению. И, как всегда, весь их привычный уклад в одно мгновение был перечёркнут всего лишь одной строкой на бумаге. Слушая Мечтателя, Эм посетовал про себя, что тому не надо было вчера прикладывать свой листок к небу. Однако, нельзя сказать, чтобы на МП собрались одни неудачники. Проживать в Не Тобою Построенных Городах только для людей непросвящённых представляется обычным делом, и то до тех пор, пожалуй, пока жареный петух их не клюнет в одно место. Это Чёрные Попечители с изяществом фристайлеров на корню скупают всё, что является общим историческим наследием. Лотами скупая города, они тут же бросаются переиначивать их. Сначала они путают названия улиц, а потом перекраивают культурные исторические слои, подменяя их сомнительной ценностью американских чизбургеров. Им неаплевать на скверы и аллеи, на детские площадки и парки отдыха, они успокаивают себя тем, что в аду, куда они направятся сразу после своей смерти, больше не будет Красной Площади с Некрополем. Повсеместно насаждая революционный террор, они как прежде стыдливо прячут его за вывеской культурной революции. И, вообще, они делают города похожими на соковыжималки, на мясорубки, на приспособления для измельчения человеческих овощей.

– Ну, что, друзья? Будем переквалифицироваться на маркшейдеров? – перепачканный краской Рисовальщик сейчас походил на клоуна из провинциального цирка Шапито, а Эмигрант напротив, огорошенный последней новостью, насупившись, молча сидел в углу у камина.

– А мне не привыкать! – весело сказал Мечтатель и вдруг понимающе посмотрел на Эмигранта; – «парню следует сделать перестановку в душе!» – подумал он.

– В любом случае, – продолжил Рисовальщик, – отчаиваться не следует! В Небесной Канцелярии, – он глазами показал на потолок, – наверняка, не обходятся без собственных бюрократов! Так давайте же выпьем за чиновников в белых тогах! – в глубоком книксене выставив вперёд до локтя перемазанную в краске руку с палитрой, он кистью в воздухе изобразил несложную фигуру, в коей без труда угадывалась винная бутылка. Глядя на него, Эмигрант слегка повеселел, но сил у него хватило только на слабый кивок головой; он давно устал от бесконечных перемещений вникуда. И только Мечтатель долго уговаривать себя не стал:

– Правильно! – поддакнул он, – дуракам нельзя, а почтенным людям можно! – тут он ловко нырнул под стол, вскоре достав оттуда десятилитровую бутыль с мутноватой жидкостью, точь в точь такую же обнимал гайдук Сметана из «Свадьбы в Малиновке», – это как раз соответствует нашему случаю, – весело объявил он, и тут же принялся собирать стаканы на столе. Эм и не предполагал, что МП окажется такой разгуляйкой!

– А что? – ухватившись за бутыль обеими руками, Меч ловко разлил содержимое по стаканам; – как от бражки, некоторые воротят нос от правды? Хотя, ведь, всем давно известно, что правды нет, а есть лишь её верительные ориентиры! Ну, будем?

– Будем! – хором ответили остальные. Выпили.

– Точно! – вдруг отозвался Эмигрант, – Собака Года лает, а ветер вечности носит!

Меч с Рисовальщиком переглянулись; сказано было не к месту, зато отпала необходимость произносить второй тост.

– А ну, юмористы! – внимательно целясь по краям, Меч также быстро и точно разлил по гранёным стаканам желтоватую бражку;

– Ещё?

– «Будем!» – вторила ему булькающая тишина. Потом молча накатили ещё по одной. Вытерев пальцем седеющие усы, по традиции Мечтатель снова обратился к коробке с архивом, где всегда хранились его Чистые Белые Листы. На этот раз, эхом отразившись от волшебных предгорий, бражка будто сама расплескалась по гранёным стаканам, мутновато-жёлтая, с нифелями.

– Дивная вещь! – крякнул Мечтатель; – не то что дядюшкины изыски! Так, посмотрим, что тут у нас… – Меч раскрыл свою дивную коробку, улыбнувшись уголком рта; – можно сказать, здесь покоятся вещие сны! Иногда я и сам не брезгую послушать полезных рекомендаций! Тяните, кто первый? – Мечтателя занимало, с какой нерешительностью близняшка Эм попробовал тянуть свой листок, словно это был экзаменационный билет.

– Мне, вот, непонятно, Меч! – задумчиво прочтя адресованное ему сообщение, Рисовальщик черенком кисточки почесал свой затылок под съехавшим на лоб беретом; – как это следует понимать: «ненаписанные картины хранятся в запасниках других стран?» Не спеша отвечать, Мечтатель медленно перевёл хитрый взгляд на Эмигранта, словно спрашивал его: – «А тебе что непонятно?» Все уже давно успели заметить, что сегодня Рисовальщик принёс с собой необычную картину, она заметно бросалась в глаза на фоне замылевшего глаз пёстрого коллекционного вернисажа, преимущественно представленного образцами так называемой «салонной живописи». Небольшая по формату, она была написана в строгой дихроматической гамме и изображала плачущую свечу, но вместо пламени у неё был нарисован женский глаз с накрашенными ресницами и стрелкой в верхнем уголке. С его слов, название картины пришло Рисовальщику во сне, когда он увидел себя в компании похожих на себя людей. Называлась картина тоже странно – «Агент Чёрно-Белый». После четвертого стакана для удобочитаемости коллективно её переименовали в «свечу венчальную», ту, что приносит счастье! Прошёл ещё один час, так как ходики на стене протренькали половину седьмого вечера. Время на Земле не вечно, оно переходит от одного умершего к другому. По-мечтательски это называется «чаем на посошок». На перекрёстке всех космических дорог их было четверо. У Музыканта, например, его дорога оказалась самой длинной. Теперь они все возвращались домой, каждый своей дорогой. Сидя в кресле, Меч неспешно чадил своей вонючей гаванской сигарой, со смаком прихлёбывая остывший чай из блюдца, в то время как Эмигрант, счастливый обладатель почерневшего от времени мельхиорового подстаканника, словно впервые разглядывал с любопытством металлические завитушки на семейном геральдическом знаке, давно изученные им с детства до мельчайших подробностей, и только Рисовальщик, задумчиво глядя в дождливое окно, что-то набрасывал на листке, неотступно следуя за поводырём, шедшим впереди него по тесным закоулкам абстрактного мышления. Новое слово, подаренное ему сегодня Мечтателем, было «трай». Ироничное, по сути оно являлось эквивалентом английскому слову «дерзай». Его, наверное, следовало бы адресовать заметно погрустневшему Эмигранту, но людские судьбы пишутся на звёздах, а слова на небе. Отставив подстаканник в сторону, Эм опять повернулся к огню и стал разговаривать с ним, как с живым:

– Реки впадают в моря, моря граничат с океанами, но и у них есть свои берега, не так ли? Услышав эту фразу, Рисовальщик лишь замер на мгновение, но тут же продолжил опять мазать кистью по холсту, он словно ждал чего-то, потому что в его движениях появилась неторопливость, свойственная людям насторожённым, сосредоточенным на вопросе, происходящем не из звука, а из ощущения недосказанности.

– Хм! – Мечтатель отложил сигару, – видишь ли, мой друг! Когда сосуд наш полон, и мы бываем пленены! Да, да! Возвращаться необходимо, потому что эксперимент закончен! Мы шли по дороге, выложенной из умных книг и вдруг поняли, что использовали её лишь как опору! Но если вникать, что у тебя под ногами, то никуда, ведь, не придёшь?

– Знаете, я думал, что поступаю правильно…ну, когда первый раз поехал за границу…

– И? – Мечтатель стал мимикой подбадривать Эмигранта, – что?

– Ведь, я хотел как лучше! Мне казалось, что я поступаю правильно!

– М-да…Нам кажется, мы так думаем, мы уверены… Усложняя себе жизнь, мы делаем её качественнее, поверь! Просто пришло время вернуться к своим истокам. Идти от сложного к простому, это удел мудрецов! Важно понять, что прежняя жизнь полностью поменяла своё качество, но и теперь она также похожа на марафон со смертельным исходом, как это было и сто, и более лет назад. Старея, человек словно сыр стирается об тёрку. Стало быть…

– Предвижу вопрос! – улыбнулся Рисовальщик.

– Да? Ну и в чём же он по-твоему?

Эмигрант с любопытством посмотрел на Мечтателя.

– Смысл жизни в том, чтобы рождаться и умирать! – бодро отчеканил Рисовальщик.

Глянув на Эмигранта, Меч молча кивнул, эстафету передавая ему. Но Эм лишь пожал плечами и спросил:

– Чтобы жить?

– Ну, что я говорил? – Меч затянулся и с облегчением выпустил дым изо рта; – смысл – это прежде всего слово такое. Причём, единственное в своём роде! Убери его, и сразу исчезнет то, о чём мы говорим сейчас. По сути, жизнь – ничто, обычный набор мотиваций, которые через тело гонят нас к какой-то цели. Был бы смысл, то есть, имело бы смысл упираться, если бы за человеком сохранялся хотя бы микроскопический шанс уцелеть, став бессмертным. Но ты прав, Рис, есть смысл в том, чтобы стремиться к вечности и каждый раз терпеть фиаско. Бытует мнение, что Земля является зоной межгалактического эксперимента.

– Факты? – Рисовальщик оторвал свой взгляд от этюда, вопросительно уставившись на Мечтателя.

– Факты? То, например, что по собственной воле человек не может покинуть экспериментальную площадку! Но нас могут отключить в любой момент!

– А суицид?

– Суицид? – Мечтатель благодушно улыбнулся, как будто речь шла не о самоубийстве, а о катании на лыжах по горному склону; – не то, друзья! Н-е то! Суицид положен вне закона и потому является злейшим из зол. Это грех! Недостаточно просто убить тело, и душу истребить нельзя! Это против всех правил! Выбывать из игры человеку предписано честно: по болезни, из-за несчастного случая, состарившись, наконец!

Эму не нравилось, что Меч постоянно улыбается, как будто заранее знает обо всём. Он подозрительно скосил глаза на Рисовальщика, что-то не видать было, чтобы тот тоже сокрушался по поводу своего запрограммированного исчезновения с планеты. Они как будто сговорились с Мечом и оба вели себя так, словно хотели Эма чему-то научить. Стоя у мольберта в неизменной позе рисующего мима, он продолжал набрасывать на холсте свой новый изотерический эскиз, а сам нет-нет да и бросит взгляд в его сторону. «Нет, ну должен же быть хоть какой-то смысл в том, что он оказался в их компании?»

– Тебе какой нужен? – прочёл его мысли Мечтатель, – разве, смысл не в том, что жизнь должна иметь хоть какой-то смысл?

– Хорошее резюме! – поддакнул Рисовальщик.

– Вот именно! Важно как мы сами относимся к нашим ощущениям! Но если фазность бытия обусловлена наличием трёх непреложных факторов – начала, срединой точки и кульминации, то что тогда главное – шаг? Прыжок? Перелёт? Эмигрант с тревогой посмотрел на Мечтателя, что-то вынудило его сделать это прямо сейчас, складывалось впечатление, будто тот разговаривал сам с собою. И только Рисовальщик был традиционно спокоен, как будто он давно уже привык к его эксцентричным выходкам. И всё же, не смотря на кажущуюся индифферентность, он был весь глаза и уши. Эмигрант был новичком на МП, поэтому и комплексовал немного, как комплексуют первоклассники, новобранцы и вообще неофиты. С Мечтателем сейчас творилось что-то неладное: он как бы состоял из двух тел: вот одно его тело наклонился к столу, потянувшись за кресалом, а другое в это время продолжает покоиться в кресле и говорить, то и дело попыхивая гаванской сигарой. Испугавшись слегка, Эм решил отвернуться к огню, делая вид, что он занят, а сам стал кочергой ворошить прогоревшие поленья, побуждая красные стайки искр вспыхивать над очагом. Но Меча несло покруче Бендера! Раздвоившись окончательно, он теперь в четыре руки размахивал за столом, а его две головы на шее, похожей на дрожащую рогатину, по-меньшей мере смотрелись абсурдно.

– Разве, этот благословенный огонь, что согревает нас во время нашей беседы, не является ярчайшим примером унифицированного подхода в объективном анализе окружающих нас реалий? Обращаяь к кому не понятно, Меч выглядел более чем странно. Эм вопросительно посмотрел на Риса, но Рис был тоже невозмутим, сменив широкий флейц на острый колонок, он принялся им увлечённо прописывать в центре холста какой-то странный объект, похожий на комбинацию разбитого яйца, вытекающего из расколотого надвое куба и словно распарывающую их сбоку летающей тарелки. В это время ходики на стене пробили ещё один час израсходованного времени, а Эму было неловко ощущать себя простым человеком, оказавшемся среди, мягко говоря, неземной богемы. Мысль расшевелить как-то эту парочку посетила его давно, но Эмигранту никак не удавалось нащупать повод, верный ход, и он сидел напротив камина, временами даже боясь пошевелиться. Меч что-то говорил, Рис как-то реагировал, и только Эм сидел, сжавшись, словно ёж, ловя каждый звук, каждый шорох. Пятница на МП была сродни священной корове и тоже имела статус неприкосновенности. Это был единственный день недели, когда, чтобы не происходило под крышей этого дома, это следовало принимать если не с юмором, то по-крайней мере, спокойно. Пребывание на МП дело не простое, вроде трудового стажа, только обретаемого его резидентом за более короткий период времени. Но за сколько здесь один день идёт на самом деле, за два? За три? А, может, за год? Следя за всем, что присходит в комнате, Эмигрант не упускал возможности поразмышлять немного о ситуации; – «Тары-бары!» Сильного лишают инициативы действий! Почему?»

– Я не силён в теологии! – вдруг отозвался Мечтатель из-за стола. Оторвавшись, наконец, от своего двойника, он тоже подошёл к камину и сел на табуретку рядом с Эмигрантом, придвинувшись поближе к огню, он развернул свои ладони над угасающим теплом, всё время сжимая и разжимая их; – в «Книге Без Названия» сказано, что когда человек лишается права выбора, то его ведёт сам Господь!