Монах Ордена феникса

После пробного недельного похода через перевал, Альфонсо окончательно загрустил. Постоянно балансируя на грани жизни и смерти, даже отдав за свою жизнь жизнь самого лучшего друга, проходил он этот путь в условиях чудовищного напряжения, тогда как разведотряду поход дался с легкостью пикника. Тем более, у них были карты, тем более, они знали, как ими пользоваться.

– Так не интересно, – пробурчал Альфонсо, возвращаясь в казарму, – не героический поход в Лес, а избиение слабых зверюшек.

– Как хочешь, – сказал Шуберт, вернул Альфонсо его арбалет, кинжал и плащ, – развлекайся опасностью, Дикарь.

Поход «отряда Х», как окрестили их все, кто знал о походе, а это были все, был строго секретен, в той его степени секретности, когда все в округе знали, куда, кто и зачем идет, но болтать об этом в открытую было нельзя. Провожать разведку никто не пошел, даже Вильгельму запретили появляться, что немного расстроило Альфонсо. Через поле отряд провезли на рассвете на автомобиле – Альфонсо невольно отвернулся от того места, где Феликса разорвало пополам медведем, но что-то насильно повернуло его голову чтобы хоть глазком увидеть место гибели своего друга. Друга он не увидел, а медвежьи кости так и торчали посреди поля – желтые, засохшие, на них очень удобно располагались птички.

Помимо Альфонсо и Шуберта, в походе участвовали еще четыре разведчика, имен которых Альфонсо не узнал, зато знал их позывные – читай, прозвища. У Шуберта было прозвище – и тут, неожиданно- музыкант (почему, Альфонсо не знал). Вторым разведчиком был Крюгер маленький, скрюченный атмосферным давлением сварливый и вечно всем недовольный мужик, похожий больше на старичка, однако с несвойственной его фигуре силой, тем более опасной, что ее было не сразу видно. Был он снайпером, из-за его горбатой спины постоянно торчала огромная, для него, винтовка, калибром 12,7, которую Крюгер называл «болталкой». Что это значит, Альфонсо не знал, а когда спросил, ему ответили, что это «болтовка», а когда он спросил, что значит «болтовка», грубо – раздраженно ответили, что это винтовка с продольно- скользящим затвором, технология изготовления которой была известна еще задолго до Третьей мировой войны. И больше Альфонсо ничего не спрашивал.

Вторым разведчиком был Вальтер – большой, жирный, казалось бы, неповоротливый, но на самом деле – поворотливый и сильный – по крайней мере пулемет, казалось, нисколько его не тяготит, даже с двумя пулеметными лентами за спиной. Вот Вальтеру, в отличии от Крюгера, Лес казался прогулкой, отпуском от постоянного мелькания перед глазами картины, когда сквозь дым и треск пулемета, видно, как твои пули за секунды разрывают на куски сотни тех созданий природы, которые росли и развивались годами. За постоянной веселостью и громким, неестественным для Леса, смехом, скрывался гноящийся нарыв боли от постоянного нервного напряжения войны и видов убийств. Вальтер тщательно скрывал эти чувства даже от себя, но Альфонсо понимал его, почувствовал его состояние моментально, поскольку, в глубине души, сам был таким же.

Третьим солдатом был Веник – он был поваром, а значит – знатоком, что можно есть в Лесу, а чего нельзя. Спокойный, рассудительный, склонный к анализу всего и вся, он, как ни странно, был фанатично верующим, то есть, верил в то, что никак не поддается анализу.

– Как так, – удивленно спрашивал его Альфонсо, – я думал, что молнии- это Агафенон бьется с Сарамоном, но я тогда знать не знал про электрический ток. Я думал радуга – это у Агафенона хорошее настроение, я знать не знал, что такое дисперсия воды. (Дисперсия, правильно, да?) Я думал на облаках живут ангелы, а оказалось это спрессованная давлением вода, что за облаками живут боги, а на самом деле там пустота космоса. Я столько раз ошибался, что мне невольно приходит на ум мысль: а не ошибаюсь ли я опять всякий раз, как что-то предполагаю? А ты, зная историю человечества, когда жизнь столько раз совала нас носом, как котят в дерьмо, в наши ошибки, все равно слепо веришь, не допуская даже мысли, что ошибаешься?

– А потому что так спокойнее, – это ответил за Веника Черный – четвертый разведчик. Не нужно думать, рассуждать, бояться смерти, верь – и все, бородатый дядька за тобой приглядывает, а если сам не может – ангела хранителя подошлет – тому же больше в жизни делать нечего, как твою нереально важную персону охранять.

Черный был зол, резок, не разбирал дорог в поведении и не чувствовал эмоции собеседника. Но он был таким не всегда, а половину своего бодрствования, вторую половину которой он был грустно – веселым, блаженно улыбался, всем старался угодить и любил тишину, рожденную в одиночестве.

– Заткнись, Черный! – крикнул Веник, – уважай чужую веру, а если не согласен – то молчи!

– В моей эпохе отправляют на костер только за то, что был в Лесу, потому что он считается пристанищем черных сил. А ещё мы думали, что солнце – это карета Агафенона горит святым пламенем, и, как оказалось, все ошибались,– сказал Альфонсо.

– Потому что вы дикари средневековые – хмыкнул Вальтер, – темные, невежественные. Ничего, мы там освоимся, принесем вам наши знания…

– И ничего не изменится, – сказал Музыкант, до этого в споре не участвовавший, но внимательно его слушавший, поскольку он пытался решить- полезны такие разговоры для задания, или нет, и неожиданно сам увлекся темой.

–Тысячи лет развития цивилизации развили технологии, но не поменяли, в корне, принципа человеческого мышления. Как люди заполняли пробелы в знаниях ничем не доказанные домыслами, так и будут заполнять ещё тысячи лет.

– Религия жила, живет и будет жить потому, что есть фанатики, готовые умереть за веру, но нет атеистов, готовых умереть за неверие, – сказал Черный. Альфонсо не понял, при чем здесь аисты и не ответил, разговор умер в надрывном рычании мотора автомобиля, и больше религиозных тем не поднималось. Ведь были темы поинтереснее.

Альфонсо было жутко страшно, но таким страхом, при котором захватывает дух от восторга, и испытываемый восторг побеждает страх. Хоть он и жуткий.

Гидросамолет тарахтел и чихал, иногда проваливался, куда-то вниз, но все равно упорно поедал расстояние, хоть и жаловался при этом на жизнь. Он был ржавый, старый, дырявый, свистел ветром из неплотно закрытых люков, но отрядить самолет получше возможности не было – шла война, и, хоть она и не была такой масштабной, как война послевоенных стран в бывшей Европе, но люди цеплялись за жизнь и дрались за свое место под солнцем с тем же рвением и упорством. А может даже с большим.

Внизу проплывал Лес – зеленая каша сверху казалась маленькой, смешной и не опасной; даже монументальные кедры были веточками и не восхищали размерами так, как восхищали снизу. Очень сильная досада грызла мысли Альфонсо- за секунды они пролетали то расстояние, которое он с Феликсом преодолевал за часы, при том с неимоверными усилиями продираясь через заросли и буреломы, с котомками на спинах, стирая ноги в мозоли да еще и под гнетом опасности быть сожранными зверьми. А в этом походе разведотряд спал все время полета. А полет занял всего два с половиной часа, после чего пилот сообщил Музыканту, что видит деревню.

– Значит ищем озеро и сажаем птичку, – сказал Музыкант, – только оттарахти подальше, а то всех баб распугаем.

Да уж, что подумают Фимиамы, если увидят самолет? Что бы подумал сам Альфонсо, если бы увидел самолет? Подумал бы, что это Агафенон полетел куда то, упал бы перед ним на колени, склонил голову. Или, изумленный и напуганный, прятался бы куда-нибудь.

– Да что врать то самому себе, я бы от страха помер бы, прям на месте. А если бы эти вояки высадились рядом со мной, вообще бы с ума сошел, – думал Альфонсо. Еще он думал про Лилию, которую, как это ни глупо и странно, ревновал, и по которой (он и себе не признавался в этом) скучал.

Гидросамолет плюхнулся на поплавки, распугав уток, медленно и натужно, накренившись на бок, поплыл к берегу, до которого все равно не доплыл, и выбираться пришлось по пояс в воде.

– Ты че Макс, с нами? – спросил Музыкант пилота.

– Не-а, дозаправлюсь, почавкаю и обратно. Наслаждайтесь видами, а мы там повоюем…

– Ну досвидос, тогда.

– Удачи, парни, – помахал рукой пилот.

– Удач нужна слабакам и трусам, – ухмыльнулся Вальтер и красноречиво потряс пулеметом, – а у нас стволы и гранаты.

Отряд двинулся в деревню Фимиам – чтобы не расчищать местность и не ставить палатки, решено было воспользоваться их гостеприимством, тем более, Альфонсо не разбирался в картах, где они нашли нефть, показать не мог, и найти дорогу вызвался только от деревни.

– Только я первый пойду, – сказал он отряду, – а то они, чего доброго, пристрелят Вас.

Крюгер хмыкнул. Отряд, кроме Альфонсо, был одет в бронежилеты и каски – легкие, но все равно вряд ли бы их пробила стрела.

Сердце Альфонсо бешено стучало, и отбивало в ребра тем сильнее, чем ближе он подходил к деревне Фимиам. Вполне вероятно, что они попали на другую деревню – кто их с воздуха различит, но нет, раз в жизни Альфонсо повезло, ведь он увидел Кабаниху, казавшуюся статуей на вершине стены из частокола. Альфонсо уже открыл рот, чтобы поприветствовать ее, но тут услышал голос справа позади:

– Е-е-е-ху, привет, крошка, – это присвистнул Вальтер. Он один из отряда был обманчиво беспечен и весел, остальные были напряжены, внимательно осматривались вокруг, как бы невзначай положив руки на приклады оружия. Как пользоваться огнестрелом они Альфонсо не объяснили – не доверяли ему полностью, но цепкий глаз воина, мельком наблюдавший за стрельбой в казарме и действиями при стрельбе, выучил, как ведется огонь из автоматов. Теоретически. И сейчас Альфонсо знал – оружие разведки не на предохранителях.

– Кого это ты привел, брат Альфонсо? – Кабаниха попыталась говорить спокойно и важно, но фимиамы не умели скрывать свои эмоции, по этому все равно получилось очень сильно удивленно.

– День добрый, сударыня, – крикнул Музыкант, – мы посольство из страны Сингассии, разрешения просим пустить нас на постой.

Альфонсо разозлился – его опять опередили, не дав сказать и слова. И потом, он впервые узнал, что был в Сингассии. После Третьей мировой большинство городов взяли названия довоенных стран, а это смотри ка – Сингассия.

– Мы пришли с миром, – сказал Альфонсо, – эти люди…

И тут он вспомнил, что для фимиам Кровь богов священна и проклята и лучше о ней не заикаться.

– Это люди из Волше…

– Да ты не бойся нас, детка, мы люди смирные, – снова вклинился Вальтер, – мы за любовь, а не за войну.

– Да заткнитесь вы, – не выдержал Альфонсо и тут ворота открылись. И тут, образовав живой коридор, вооруженный копьями, стрелами, дубинами и настороженными взглядами, собрались все, кто был не на охоте.

– Какие цыпочки, – прошептал Вальтер.

– Папуаски чертовы, – поморщился Крюгер и поправил винтовку.

Великая стояла в конце этого коридора, накрашенная, причесанная, как всегда, в красном платье с обнаженными плечами и, судя по выражению ее лица, совершенно не знала, как реагировать на пришельцев. Альфонсо заволновался: будучи обмануты их малым числом, Великая могла дать приказ заковать разведчиков в цепи, дабы попытаться сделать их мужиками, и тогда один единственный пулемет положит всю деревню. Однако королева определилась, и сказала:

– Добро пожаловать в Аббусино. Будьте же дорогими гостями.

Только Альфонсо знал о «дорогих гостях» всю правду. Фимиамы окружили пришедших плотным кольцом, а потом, как то само собой получился пир, пошла гулянка с песнями, танцами у огромного костра, криками и множеством мяса. Уже ближе к полуночи, подпитый, уставший от шума Альфонсо сидел у избушки Лилии, обнимал ее уже чуть располневшее тело, рассказывал о своих похождениях.

– Как же жалко Феликса, Альфонсичек, – вздыхала Лилия, – но ты не виноват, ты не мог утащить его раненного на спине, хоть и пытался. Медведь здорового то догнал бы, а тут оба раненные.

– Это да, – прошептал Альфонсо. Жгучий стыд схватил его за голову, пронзил болью, но и стал возбуждающим вместе с этим. Чувство грешника, совершенно отдающего себе отчет в том, что собирается сорвать запретный плод, прижало Лилию к его телу, впилось губами в ее рот, уронило ее на кровать. Вернувшийся с охоты Зверобой поздоровался с Альфонсо, погремел мисками, ложками, взял лучину, ушел в соседнюю комнату. Подросший на год Писилин тоже тихо вошел в избу, проскочил к отцу, и там они принялись разговаривать, пока Альфонсо, слыша все это краем уха, пытался потушить в себе пожар жуткой страсти.

– Я люблю тебя, проклятая ведьма, – шептал он Лилии прямо в ухо.

– Иди к черту, поздно очухался, – Лилия кусала его за губу, скребла ногтями кожу на его спине, пока не начала кричать так, что Альфонсо оглох.

– Ну что, нашел ты свой Волшебный город? -спросила Лилия, – расскажи, как там?

За дверью избушки гудела деревня – взрывались пьяные голоса –мужские и женские, иногда гавкали волки – собаки, стучали миски, ложки, кто – то пел, кто-то танцевал. Избушка освещалась одной единственной лучиной, а вскоре и вообще ничем, и глаза Лилии блестели в свете луны. Она стала какой-то другой – повзрослела, перестала быть импульсивной и вспыльчивой, в голосе появилось больше философии и едва заметной насмешливости. Вот и сейчас она смотрела на Альфонсо влюбленными глазами, но теперь, когда он уйдет, она не побежит реветь на реку, как раньше, а, прижмёт руку к груди и спокойно немного холодно скажет «пока».

– Словно не она прижималась ко мне тогда, в нашем первом походе, – думал Альфонсо.

– Нет никакого Волшебного города. Есть мир, в котором люди ушли дальше нас в развитии технологий, но не изменили мышление, войны, войны, войны, все время – только разные масштабы и способы убийства…

– Ой, какой ты зануда, я половину слов не понимаю. Расскажи лучше, что там бабы носят?

– Одежду они там носят, -буркнул Альфонсо. Столько можно рассказать: про компьютеры, про машины, про смартфоны и самолеты, а она: «что бабы носят». Бабы тоже не меняются, что в этом, что в другом времени.

За избой на площади раздался визг. Потом Альфонсо узнал голос Вальтера – пьяный, как и его источник, грубый и невменяемый. А потом стрельба…

Пулеметная очередь рвала ночной воздух Леса не боясь ничего и никого. Не щадя никого и ничего. Визг усилился стократно в тот момент, когда Альфонсо уже выскакивал на улицу.

– Здесь сидите и не высовывайтесь. Ни в коем случае не стреляйте, иначе они вас точно прикончат,– крикнул Альфонсо, обернувшись у двери. Зверобой уже сжимал в руках лук, и похоже, не особо поверил Альфонсо, однако притормозил, поскольку вообще не понимал, что происходит.

Вальтер стоял посередине площади в трусах и бронежилете, с пулеметом наперевес; он стрелял во все, что движется, крича что-то нечленораздельное, и не смотря на то, что был пьян, стрелял все равно хорошо, в этом не откажешь. Полуголые и пришибленные звуком фимиамы разбегались, кто куда; часть из них схватилась за оружие, но и те и другие падали с криком на землю пачками, не успевая даже почувствовать боль. Крупный калибр рвал женские тела на части, даже лежащие неподвижно на земле.

– Вальтер, дэбил, прекрати огонь!!! – орал Музыкант, но высовываться из – за двери одной из изб побоялся. Только когда кончилась лента и Вальтер, рваными движениями, качаясь от потери баланса при взмахах рук, попытался запихать в коробку пулемета вторую, Крюгер и Черный подбежали к нему и уронили на землю, где после непродолжительной драки сцепили ему руки за спиной.

– Мать твою, ублюдок, что ты творишь?!! –орал Музыкант – тоже изрядно подвыпивший, но внешне адекватный.

– Эти суки посмели смеяться надо мной! – орал в землю Вальтер, – надо мной, солдатом!!

А дальше было не понятно, что он кричит.

–Тварь, – сплюнул Музыкант, посмотрел по сторонам. В свете огромного костра, на котором подгорала туша кабана, виднелись трупы фимиам – одной очереди хватило больше чем на пол деревни, включая волков, часть из которых сбежала, часть лежала, дрыгая ногами, часть просто неподвижно с пробитым черепом.

Альфонсо стоял в двери избы, находясь в ужасе от произошедшего: бессмысленная бойня просто стерла с лица земли несколько десятков человек нажатием спускового крючка. Музыкант осмотрелся и принял логичное, правильное, и оттого самое страшное решение, какое только можно было принять:

– На нас теперь все Амазонки тайги охотиться будут, если узнают, что мы натворили. Веник – закрыть ворота и никого не выпускать, Крюгер – Вальтера запри в сарае и следи за ним, Черный со мной – нужно зачистить деревню…

– А Дикарь? – спросил Черный. Он думал что спросил тихо, но Альфонсо все расслышал. Холод прошел по его спине, сдавил виски, скрутил живот, парализовал ноги.

– Нужен, – бросил Музыкант.

Альфонсо ринулся обратно в избу: лихорадочно пульсирующий мозг бросал отрывочные обрывки фраз сжавшимся в комок, ничего не понимающим людям.

– Бегите в Лес, прячьтесь… Живо!!

Это была агония, отчаяние- бессмысленная попытка предотвратить катастрофу.

Из избушек выглядывали дети, привлеченные и напуганные громкими звуками.

–Да чтоб вас, это немыслимо!– крикнул Веник.

–Успокойся, это всего лишь папуасы, – скрежетал зубами Шуберт.

Мучительно слушать детские крики.

Но хуже, когда они умирают молча.

–Сука, я пристрелю этого…,– рыдал Крюгер, разряжая пистолет. Ни одного свидетеля не должно остаться в живых, и плевать, если он ещё даже не умеет разговаривать. Рисковать нельзя.

–Отставить! – грозно рявкнул Музыкант

Мужчин, которые попытались сопротивляться, уже не осталось ни одного, мужики, трясясь, покорно выходили из домов под дулами автоматов, получали пулю в лоб, падали на кучу тел.

–Писилин, как только я тебе скажу “беги”, то беги со всех ног в Лес, как можно дальше и прячься, понял? – сказал Зверобой.

–Зачем? -пискнул ребенок. Он почувствовал неладное и беспокоился, казалось, что он сейчас разревется.

–Делай как говорю!– почти зарычал Зверобой голосом, не терпящим возражения, -Лилька – за ним!

Лилия только всхлипнула.

Если бы Альфонсо мог нормально соображать в тот момент, он бы возразил против такого плана. Впрочем, все было бессмысленно, лишь жажда жизни, доставшаяся от предков-зверей, заставила попытаться Зверобоя отвлечь на себя огонь солдат и тем самым спасти свою семью.

Он успел крикнуть “беги!”, успел даже выстрелить из лука в Крюгера, но пули слишком быстры.

–Контакт, два часа, – крикнул Черный и Зверобой упал.

Писилин пробежал метров десять и умер уже у тела Песико, лежавшего у самого забора.

– Писилин! – услышал Альфонсо крик Лилии и все понял только тогда, когда мальчик выбежал из избушки. Рванувшую за ним Лилию Альфонсо поймал было за руку, но получил коленом между ног так быстро и неожиданно, что согнулся больше от удивления, нежели от дикой боли. Выстрел – Писилин упал быстро и резко, словно выключился; выстрел- Лилия долго скребла землю ногтями в луже крови, не желая расставаться с жизнью и пытаясь доползти до сына.

Стало тихо.

Полыхала деревушка фимиам, полыхала голова Альфонсо, сжигая черным пламенем его душу.

– Ты пойми, Дикарь, это же всего лишь аборигены. У нас война, а на войне потери неизбежны, – Музыкант, подошел к Альфонсо, положил руку ему на плечо, разыгрывая дружеское отношение. То, что другая рука его лежит на рукояти армейского ножа, Альфонсо заметил сразу – столько раз его пытались прикончить, что у него выработался нюх на западни и опасные моменты. Резко достать кинжал из ножен, вспороть Музыканту глотку, кромсать тварей на части – вот что хотелось Альфонсо до изнеможения, а потом сесть у трупа Лилии и выть, выть так, чтобы взорвались глаза и порвались связки горла.

– Да, кучка баб, подумаешь, – рассмеялся Альфонсо, едва сдерживая порыв тошноты от своего собственного мерзкого смеха, – у вас выбора не было…

– Ну и славно, что ты все понял! – похлопал Музыкант Альфонсо по плечу и отошел к своей группе.

Идти к озеру Крови богов, которая оказалась никакой ни кровью, а самой прозаической нефтью, группа сподобилась ближе к обеду: хмурые, больные с похмелья, а Вальтер получил еще и за целую истраченную ленту патронов. Альфонсо шел как в полусне, в котором кричат диким молчанием дети, разрываемые пулями; чувство вины, что это он привел сюда этих чудовищ, жгло до такой степени, что хотелось тоже застрелиться, но он уже знал, что нужно делать, знал, на что потратит свою жизнь.

– Недолго осталось до озера, – беспечно сказал он спутникам. Спутникам, которые убьют его, как только доберутся до нефти – ведь он тоже свидетель.

Впервые Лес был бессилен против человека. Впервые все его смертельные ловушки перестали пугать двуногое существо: волки, пантеры и манулы («пушистые облачки») пугливо бежали при звуке одного единственного выстрела, а если не бежали, то укладывались спать навечно с пробитой черепушкой, шиповник не пробивал бронежилеты и каски, а чертополох ломал свои шипы о резину высоких, болотных сапог. Червей и ямы амалины высокоразумные человеки научились быстро обнаруживать и просто обходить, а насекомые вообще боялись лезть на них из-за репеллента. Лес беспомощно смотрел, как чужаки хозяйничают в святая святых, и сам Сарамон, наверное, не смог бы ничего поделать.

Солнце вот только вообще никого не щадило, особенно нагруженных, одетых как на войну путников, которые уже хлюпали своими сапогами.

– Твою мать, ну и жарища, – Крюгер вытер лоб рукой и поправил свою винтовку, которая торчала из- за спины, собирала очень много листвы и застревала во всех ветках подряд.

Озеро Крови богов появилось во всей красе к полудню второго дня. От вида черной, маслянистой жидкости у Альфонсо заболел живот, от легкого запаха сероводорода закружилась голова. Ему хотелось бежать подальше отсюда, туда, где прохлада листвы скрывает только запахи цветов и травы, но разведчики думали иначе. С минуту они стояли, разинув рты. А потом их как сорвало с цепи; крича и улюлюкая, скользя по пыли на склоне, падая на задницы, побежали они к озеру, размахивая оружием и руками.

– Сколько нефти!!– орали они, наперебой, – мы богаты, богаты!!

И без разницы было, кто во что верит и не верит – мысль о деньгах, заставляла всех кричать от восторга одинаково. Даже оружие побросали, забыв, где находятся, зашли, по колено, в черную дрянь, которую всякое зверье стороной обходит, принялись набирать ее в ладони.

Альфонсо стоял на берегу, поодаль, наблюдая эту картину и чувствуя гнев, нарастающий внутри черепной коробки. Они называли его Дикарем, но были не лучше, были просто опаснее, и не дрожь в руках, ни дико бьющееся сердце не кинули даже тени сомнения в том, что нужно предпринять. Альфонсо поднял сиротливо брошенный пистолет Музыканта – тот даже его потерял, обезумев от радости. Теоретически, он знал, как им пользоваться – много наблюдал за учениям новобранцев, но оружие ему никогда не давали, и теплая, тяжелая сталь не желала с ним сотрудничать, заставляла руки привыкать к весу и форме. Альфонсо делал все медленно, осторожно, как во сне, выводя на одну линию мушку с целиком, останавливая эту линию на уровне груди Вальтера, который стоял спиной и плескался в нефти, как ребенок в луже, со всей силы сжал рукоять в руках, посмотрел предохранитель, нащупал спусковой крючок.

И выстрелил.

И вспомнил, что Вальтер, как и все остальные, был в бронежилете.

Альфонсо показалось, что его самого ударили по ушам. Он знал про отдачу, напрягал руки со всей силы, но все равно пистолет дернулся неожиданно и огрызнулся дымом слишком громко.

Пуля не пробила бронежилет, но Вальтер все равно упал в нефть, вопя от боли, вызванной ударом пули, пока вопль не превратился в бульканье. Долгую секунду остальные четверо смотрели, как он барахтается, пытаясь встать. Черный и Веник бросились его поднимать, Музыкант и Крюгер обернулись к Альфонсо.

– Дикарь, какого лешего? Положи ствол, – больше изумлённо, нежели испуганно сказал Музыкант. Крюгер стоял молча, но по его взгляду было понятно – он понял, что разведчики слишком расслабились, понял, что совершили большую ошибку и понял, что им всем хана.

– Вас нельзя пускать в нашу страну, вы страшнее Леса, – гнев сказал губами Альфонсо эти слова очень спокойно, наслаждаясь страхом и болью ненавистных варваров. Он снова прицелился, выстрелил и попал музыканту в ногу, выбив колено. Крюгер, рыча как зверь, попытался было броситься, но выстрел в голень остудил его пыл, уронил в нефть; Черный и Веник замерли с Вальтером на руках. А потом Альфонсо стрелял: остервенело, злобно, словно добавляя скорости пуле своей ненавистью и жаждой мести, с удовлетворением глядя на то, как разведчики падают в свою дорогую черную лужу, барахтаются в ней, дышат ею, и жрут ее. Горячий, дымящийся пистолет отрекся от своего занятия, известив об этом щелчком затвора, и только тогда Альфонсо опустил руки.