Монах Ордена феникса

– Ты рехнулся, Волк, – попытался спасти Гнилое пузо Альфонсо, – я знать не знаю этого оборванца…

– Хватит лжи, монах, иначе повиснешь рядом. Думаешь, я не знаю, что вы оба ходоки? Думаешь, я не знаю, что это он сорвал мне покушение на тебя, отобрав для дела самых отвратительных разбойников и напоив их до тошноты? Он предатель, и будет казнен. Хочешь, посмотри…

Перекинутую через ветку дерева веревку дернули вниз, Гнилое пузо взлетел в верх, болтая ногами и дергаясь в конвульсиях. Альфонсо быстро осмотрелся: вот оседланная лошадь, не привязана, около нее по близости в никого нет, и миг для безумного поступка настал. Выхватив свой же кинжал из своих же ножен у Волка, он быстро и резко перерезал тому глотку, рванулся к лошади, вскарабкался на нее, пнул пятками по бокам. Пока не очухались разбойники, он хотел выдернуть Гнилое пузо из петли и посадить позади себя, но ошалевшая лошадь заржала, встала на дыбы, и Альфонсо покатился с нее назад, рухнул на землю. План молниеносного побега был хорош, но реализация подкачала.

Волк упал в пыль, от неожиданности палачи выпустили веревку, и Гнилое пузо тоже упал в пыль. Альфонсо же в пыли уже кувыркался.

– Волка убили, – сказал кто то из разбойников. – Светлый монах пришил Волка…

Альфонсо вскочил на ноги, приготовился дорого продать свою жизнь, отбиваясь от нападающих мстящих за смерть босса разбойников, но нападающих не было. Было много недоумевающих, растерянных, кто то даже голову чесал, надеясь, что она заработает, как положено. Но желающих мстить за смерть шефа, как ни странно, не оказалось.

– И че теперь делать? – сказал кто то.

– Че делать, че делать? – прохрипел Гнилое пузо, он же Печенка, потирая горло в том месте, где его украшала красная полоса от веревки, – быстро уносим все, что сможем и валим.

Караван разбойников покидал разоренное гнездо первого советника на украденных лошадях, скрипучих телегах, кто то семенил на осле, но самые везучие, визжа как бабы от восторга, ехали в богатых каретах, набившись в них так, что она трещала по швам. Альфонсо не стал брать золото, а его было очень много, а просто набил карманы деньгами, прихватил несколько камзолов – неизвестно чьих, но точно не Минитэки – в его одежде Альфонсо бы просто утонул. Гнилое пузо в карете ехать отказался, взяв одну из лучших лошадей в конюшне; Альфонсо, чтобы не позориться, тоже выбрал верховую езду, и теперь жалел об этом, получая по заднице каждый раз, как лошадь делала шаг.

– Его высокоблагородие сбежал. Нигде его не было, все обыскали, – сказал Гнилое Пузо.

–Значит, сбежал. Наверное, через подземный ход какой нибудь секретный…

– Подземный? Или подскальный? Он, вообще то, на скале стоит.

– Слушай, нужно бежать отсюда, – добавил Гнилое Пузо, помолчав немного, – Волк договорился с Алексией, и умудрился спрятать среди своих людей около десятка сотен алексийских воинов по всей стране. И это не считая шпионов, шныряющих через границу. Если смута быстро не закончится, этот отряд подтянется в столицу, а Алексия вышлет еще войска. Начнется война, здесь будет жуткая каша, в которой мало кто выживет.

– Забавно, а Минитэка спелся со Степью. Вот смешно будет, когда войска этих двух интервентов встретятся. В любом случае, без нее я не уеду. Я должен найти Иссилаиду.

– Далась тебе эта… В замке Минитэки ее не было.

– Она в королевском замке. И мне нужно ее оттуда вызволить.

– Это в том замке, где сейчас королевская армия воюет с армией первого, теперь уже бывшего, советника? Куда собирается добраться пьяная бунтующая толпа? Как ты туда попадешь то вообще?

– Есть идея. Нужно только попасть на Стену.

– Тогда удачи. Люди Волка обещались открыть ворота, и я воспользуюсь этим, чтобы уйти в лес и переждать там всю эту катавасию.

15

Как Альфонсо попал на Стену, прибив по дороге пару перепивших бунтовщиков, получил по голове тухлым огурцом, прилетевшим с неба, когда пробирался через бурлящий разорением город, прятался от мародеров в подвале кабака – это отдельная история, не увенчавшая славой в веках ее главного героя, зато приблизив его к долгожданной цели. Повезло в том, что охраны на Стене не было, да и запирать ее никто не стал – впервые, за всю историю страны, на Стену в эту ночь не вывели никого, по этому Альфонсо спокойно на ней расположился, развел там костер, приготовил принесенной снизу еды – как можно больше заталкивая ее в себя, оставил про запас, на всякий случай вместе с изрядным запасом воды.

В прошлый раз, попав в подземелье случайно, Альфонсо бродил в нем целый день, каким то образом попав в замок, который стоял на скале, окруженный пропастью, не особо, впрочем, глубокой. Как так получилось, Альфонсо ответа дать не мог, как не мог он и хоть примерно предположить, в каком направлении идти в этом темном лабиринте, по этому готовился долго бродить среди мертвецов, крыс, не понятно чем там питающихся, и запаха отходов человеческой жизни.

Солнце уже заходило за горизонт, окрашивая землю в черный цвет, и, посмотрев в провал, ведущий в подземелье, Альфонсо не смог себя заставить туда лезть в темноте, хотя там, внизу, время суток не играло вообще никакой роли. Тем более, надо было выспаться, отъесться и очистить желудок, свесив филейную часть тела со Стены.

В проклятые тенета Сарамона Альфонсо спустился на рассвете, содрогаясь от ужаса, при мысли о том, что снова придется там бродить среди мертвых, в полной темноте и тишине, не известно сколько. Может, на этот раз даже вечность. Чтобы не сходить с ума от плохих мыслей, Альфонсо напевал песенку – без слов, без какой либо упорядоченной мелодии, дикую и аморально громкую для этой могильной тишины, но веселую, и хоть как то отгоняющую твердую, как кирпич, тьму.

Сначала он шел туда, где по его мнению было направление на замок, но быстро запутался в куче коридоров, комнат, забрел в какой то склеп, с положенными в штабеля скелетами, потом уперся в подземную речку, и пошел вдоль нее, думая, что она течет под замком, и услужливо принимает на себя труд уносить все отходы его жителей. Шел он долго, очень долго, но не видя солнца сложно было сказать, какая сейчас хоть примерно часть дня, и Альфонсо стал измерять время песнями.

По истечении двадцать третьей песни, он зашел в тупик, тщательно обшарил его, стараясь найти выход, но увы- его не было, а это значит, что нужно было долго тащиться обратно. Петь уже не хотелось – хотелось глотка воздуха и лучика солнечного света, любого звука, отличного от звука капающей воды и монотонного, выжигающего мозг гула шагов. Стены подземелья начали смыкаться, и нужна была титаническая выдержка для того, чтобы убедить себя, что это происходит только в голове. Альфонсо уже собрался идти обратно, когда вдруг насторожился: что то его смутило. Точнее, сначала его что то щекотнуло по лицу, и потом уже это его смутило.

Корни. С потолка, над самой головой свисали корни растений – маленьких, судя по размеру, а это значит, что поверхность не далеко. На этот раз Кералебу на кинжале оказался по пояс в земле, но он открыл портал провалившейся внутрь земли, обнажив слепящий, божественный свет, впускающий в тишину склепа сотни звуков существ, кощунственно живых для этой огромной могилы. Не веря своему счастью, обляпанный землей, вылез Альфонсо на поверхность, огляделся, изумленно замер.

Он был в Лесу.

16

Как же сильно не хотелось опять лезть под землю, как же пьянил голову этот сладкий воздух лесной свежести, свободы, животного естества, и все же, глубоко вздохнув напоследок, Альфонсо опять нырнул во мрак и смрад. Оказалось, что речек под землей много, есть еще и озера, даже маленький водопад, и куда идти, Альфонсо не знал, пока не додумался идти на запах. Он выбрал самую вонючую речку, и шел вдоль нее, иногда думая, что сейчас задохнется, что упадет здесь, и останется навсегда в этом чистилище, но стоявшая в глазах Иссилаида вела его, давала силы, не спасла, правда, от приступа рвоты, но в остальном была полноценной звездой, ведущей его к счастью. И когда, уже взвыв от отчаяния, зайдя в очередной тупик, Альфонсо в последний момент увидел малюсенькую дверку, вылез через нее в какую то палату, он едва не заплясал от радости, совершенно серьезно считая случившиеся чудом. Освещая факелом темень, пыльные полки и огромные бочки, он обнаружил, что вылез в винный погреб; мгновенно вспыхнули приступы жажды и голода, не пристававшие раньше, потому что было не время, зато накинувшиеся с чудовищной силой сейчас. Иссилаида ждала, но Альфонсо не смог побороть себя: он присосался к одной из бочек, жадно глотая нектар мертвого винограда, закусывая куском сыра, найденным на одной из полок, и блаженствовал, урча как сытый кот на солнышке. За таким занятием его и обнаружили солдаты, скрутили, потащили к своему главарю.

– Граф Альфонсо, какая неожиданность! – воскликнул Леговски, – как же вы сюда попали? Эй, да отпустите же вя его.

Альфонсо отпустили, и он вытер губы от вина, обнаружив себя при этом стоящим с куском сыра в руке. Сначала он хотел его выкинуть, но вспомнил об этом, уже когда почти доел его.

– За каким стоящим занятием мы Вас обнаружили, граф. Когда вся страна обливаясь кровью, дерется за свое отечество, Вы, граф, упиваясь винишком, жрете королевский сыр!

– Я поднял восстание, я сделал все, что от меня требовалось, – промычал Альфонсо, прожевал, заговорил четче: – Вы сами виноваты, что не дождались беспорядков и начали штурм.

– В любом случае, мы победили. Король с семьей заперся в королевской башне, но еще немного времени, и она падет, всю его семью вырежут, вместе с прислугой, а когда с дальних застав сюда явятся войска, им уже ничего не останется, как присягнуть на верность Минитэке.

Глаза виконта горели победным огнем, речь была восторженной, сильной, он светился счастьем и гордостью за себя и победу, которую считал своей. О том, что замок первого советника взяли штурмом, а сам Минитэка пропал, он не догадывался, и держал гонца наготове, чтобы как можно скорее доложить его высочеству прекрасную новость о взятии королевской башни.

– Мы победим! – в запале крикнул Леговски.

– Ага. Только есть проблема. Бунт, который я поднял, не знает, что власть сменилась, и идет штурмовать замок короля. Впрочем, все вы для них хуже бешеных собак: виконты, короли, графы, все вы им донельзя опротивели, я думаю, они будут резать вас, не разбираясь в титулах.

– Черт побери! – моментально рассвирепел Леговски так же ярко, эмоционально и мощно, как за миг до этого торжествовал: – Вам ничего доверить нельзя граф, Вы вечно все портите, монах Ордена света. Нужно срочно закрыть въездные ворота.

– Тогда нас закупорят надолго – в своей стране они могут держать осаду долго, может, месяцами, а там и войска подоспеют, увидят бунт, скажут – измена, перебьют нас, как котят. Нужно срочно подавить восстание, представить смерть короля – его одного хватит – как трагическую случайность, королеву с дочкой – в монастыре закрыть, чтобы не вякали, а его высочество Минитэку – к власти, и все шито крыто.

Если виконт и был вспыльчивым и эмоциональным, то на быстроту мышления это не распространялось. Он думал долго – слишком долго для нервничающего Альфонсо, любовь которого вот-вот схватят враги. Дотронутся своими мерзкими ручонками до ангела. Если она в замке, конечно.

– Нужно спросить его высочество первого советника Минитэку, что делать дальше. – родил, наконец, в муках, мысль Леговски.

– Некогда, – отрезал Альфонсо, – действовать нужно быстро. Нужен быстрый, точный и сильный удар прямо в тыл восстания, появившись, неожиданно, в Нижнем городе. Паника будет неимоверной, кучка черни просто разбежится в стороны от неожиданности…

– Как мы там окажемся, черт Вас подери?! – взвизгнул Леговски, – мы в другом конце города!

– Есть один секрет.

От масштабов открытой тайны, виконт потерял дар речи, когда, стоя среди винных бочек, смотрел вниз, во вход в подземный город.

– Это невероятно! – воскликнул он. – Легенды, говорящие о подземелье под замком не врут. Но это не возможно, мы на скале стоим, и кругом пропасть!

– Значит не кругом. Значит, лазейка есть. Спускайтесь, виконт вниз, смелее. Это подземелье может вывести нас куда угодно.

Виконт презрительно фыркнул, как ничего не боящийся, шагнул во мрак, от которого у Альфонсо мурашки пошли по телу. Коридоры подземелья наполнились несдержанными восторженными криками, возгласами, проклятьями виконта, по этому горло ему Альфонсо перерезал даже с удовольствием, лишь бы тот наконец заткнулся. Еще один предатель и организатор переворота канул в лету, умерщвленный другим предателем и организатором переворота. Здесь тело Леговски никогда не найдут.

Штурм королевской башни находился на последней стадии – входная дубовая дверь в королевскую башню трещала под ударами тарана – совсем чуть – чуть и она вылетит внутрь, как вдруг, осада остановилась. Разгоряченные близкой победой воины недоуменно замерли, когда раздалась команда отступать от не менее удивленных дружинников. Удрученные, собирались они на площади, где уже вещал Альфонсо, второй раз за день вынужденный выступать перед толпой и в третий раз поменять сторону, на которую нужно было бы встать в этом перевороте.

– Славные воины Эгибетуза! Победа, казалось бы, близка, вот – вот падет королевская башня, вот – вот мы победим. Но победу отдалило предательство – виконт Леговски пал, сраженный рукой предателя, кроме того, в городе вспыхнул бунт. И да, они прутся сюда. Поскольку я теперь командую восстанием (вот кольцо с печатью Минитэки, кто плохо видит – подойдите, посмотрите), то я приказываю вам – бунт нужно срочно подавить, смердов усмирить, к приходу войск с дальних застав подготовиться, иначе поляжем здесь, как…как…как рожь перед косой.

Альфонсо иссяк, воцарилась озадаченная тишина, испачканная недоуменным рокотом и удивленными вопросами. Альфонсо стало страшно – на него смотрело несколько сотен воинов – окровавленных, в помятых доспехах, злых в запале битвы, смотрели они как то странно, словно насторожившись, и сердце у него замерло. Сейчас крикнут «предатель» и сомнут его железные люди, просто разнесут на кусочки. Но этого не случилось: один из дружинников крикнул «вперед, робяты, успокоим смердов», и этот возглас подхватила буря военного энтузиазма; затрясли воины мечами, копьями, закричали «ура» и двинулась орда, лязгая металлом, усмирять бунт по приказу того, кто его и устроил.

– Доиграешься ты, Альфонсо, – стараясь успокоить трясущиеся руки, – думал Альфонсо, не рискуя сходить с места, пока войско не удалилось, – как узнают правду, так повынут все косточки, по одной. Чего мне в лесу не сиделось, угораздило же так попасть.

Оставшийся десяток воинов смотрели на графа растерянно, ожидая его команды, и она поступила – ломать дверь дальше. Пока кряхтя и надрываясь, солдаты ломали дверь, Альфонсо обнаружил пленных стражников замка, с несчастным видом сидящих у стены, скованных одной веревкой, похожей на бельевую. Великолепный кинжал с распятым Кералебу расправился с ней в два счета, а вот затекшие от долгого сидения ноги и руки слушаться освобожденных не хотели, и богатыри, огромные, рослые, сильные мужики, неловко пытались встать, как годовалые малыши, едва не скуля при этом от боли. Тут же раздался грохот выломанной двери, крики ура – жалкие, тихие – народу ведь мало, и Альфонсо поспешил в замок, бросив пленников кувыркаться в пыли.

– Обыскать казармы и оружейные, всех найденных – в плен, всех баб – во двор. И чтобы пальцем ни одной не тронули. – приказал Альфонсо, удивляясь, как быстро он вошел во вкус – управлять людьми. И воины, которые были сильнее него, могли его спокойно убить, слушались его приказов, исполняли их, боялись наказания. Это было заманчивое чувство, распаляющее эго, чувство собственного превосходства, собственной значимости, пренебрежения к другим. Не привыкнуть бы.

Сам он бросился наверх, в опочивальню к принцессе, естественно никого там не нашел, бросился в тронный зал. Дверь в тронный зал он хотел распахнуть эффектно, пнув ее ногой, как это делают богатыри в популярных былинах, которые ему читала в детстве мама, но не смог – она была слишком тяжелая, по этому долго скрежетал ею, пытаясь открыть силой мускул и крепкого слова, когда же открыл – чуть не напоролся на острие меча.

– Очень интересно – сказал дэ Эсген, направивший на него свое оружие. Позади него стоял король, загородивший свою семью, в доспехах, с мечом в руке, рядом с ним стояли оставшиеся два воина – побитые, испачканные кровью и грязью, и тоже удивленные внезапным появлением графа Альфонсо.

– А вот и наш предатель, – скрежетнул зубами дэ Эсген, – готовься к смерти.

Но тут произошло неожиданное – из-за Аэрона выбежала принцесса, крикнула «Альфонсо» на весь тронный зал, бросилась на шею Альфонсо и зарыдала, содрогаясь в судорогах у него на груди.

– Это было ужасно! Как хорошо, что Вы нас спасли! Они хотели убить нас всех, – ощущал он на своей щеке ее горячее дыхание и мокроту от слез, судорожно думая, как бы поделикатнее стряхнуть ее с себя. В конце тронного зала виднелись слуги, все, что остались, и, о боже, там была Иссилаида, прекрасная, как заря нового дня.

– Не переживай, моя душа, я наконец то здесь, – тихо, сказал он ей, хотя Иссилаида ничего не услышала. Алена перестала рыдать, посмотрела в лицо Альфонсо, внимательно, пристально, ловя малейший оттенок эмоций на его лице.

– Это правда? – одними губами прошептала она, принимая сказанное на свой счет.

– Ваше величество, отойдите от предателя, – мрачно и глухо, словно из преисподней сказал дэ Эсген, – он может быть опасен.

– Что здесь, черт побери, происходит?– включился Аэрон, бросив тщетные попытки что-то понять, – ты нас завоевывать пришел, один с кинжалом, или снова спасать? На чьей ты стороне?

– Ваше величество,– ответил Альфонсо слегка оттолкнув принцессу и поклонившись, – любой, кто усомнится в преданности Вам, обречен впустить в себя лезвие моего меча (тут дэ Эсген насмешливо фыркнул, и Альфонсо подумал, что фраза “впустить в себя” прозвучала как то глупо и двусмысленно, да и меча у него уже не было, но было поздно, к тому же…) Времени мало – войско предателя может в любой момент вернуться, а остатки его рыщут по замку. В городе бунт, нужно срочно закрыть ворота замка, пока смерды не проникли сюда.

В ответ ему прозвучал грохот поднимающихся ног, в тронный зал вломились воины, бывшие пленные, попадали ниц.

– Ваше величество, слава богу…

– Времени нет, – оборвал Альфонсо их славабоготочивую речь, – в замке неприятель, около десятка – найдите и уничтожьте их. Вы, пятеро – ткнул он пальцем в первых попавшихся людей, – заприте ворота замка.

17

… И взволновался люд православный, и взяли они пики вострые и мечи булатные, стали смуту учинять, царство короля Аэрона шатать. Радовался Сарамон, на это глядучи, да только и Царство Света не дремлет. Встал перед толпой Алеццо, выпрямил спину прямо, посмотрел в глаза смерти, молвил люду:

– Не убоюсь я смерти, ибо верю в справедливость судилища Агафенона Великого, и умру я за люд православный, с душой спокойной, да только одно скажу перед кончиною: дурное дело мыслите, правоверные. Сарамоновы козни вижу я в поступках ваших, смутил вас демон власти его, навел мысли черные. Окститесь, люди добрые, растерзайте меня, если хотите, да только покайтесь Агафенону Великому, просите прощения от содеянного, откажитесь от бунта разрушительного…

И побросали пики вострые люди добрые, молвили:

– Не нужно жертвы нам такой, о, Монах Света. Избавил ты нас от помутнения, поставил на Путь истинный, не будем больше смуту наводить, попросим короля о прощении, авось простит нас, грешных.

И сказал на то король Аэрон:

– Все мы грешны ошибками своими, все мы можем стать жертвой козней Сарамоновых, но блаженны те, кто в грехах своих честно покаялся, и да пусть будут прощены оне, и поступками добрыми впредь горды…

– Благодарствуем тебе, справедливый и великий король Аэрон, – ответили на то люди добрые и разошлись по домам, не помышляя более о расправе над ставленником божиим.

Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,

святого – основателя Ордена света

Часть 7 стих 15

Дэ Эсген был красив, сидя на лошади и глядя в даль: мужественное, квадратное лицо его испускало невидимые лучи силы, отваги и мощи, идеально подогнанные латы блестели на солнце, вселяя уверенность в его непобедимости, взгляд был тверд как сталь, правда, особо не виден из под бровей. Даже боевой конь его, заразившись мужеством седока, стоял на земной тверди, словно скала, и тоже смотрел в даль, прядая уши назад.

– Чего эта дура принцесса ко мне пристает, – подумал Альфонсо, глядя на начальника дворцовой стражи и невольно залюбовавшись его статью, – вот богатырь какой. Стоит. Голову чешет. Забыв, что на ней шлем.

– Идут, – сказал он, опуская руку со лба, которой прикрывал глаза от солнца, – отряд из Лесовска, по стягам вижу. Только мало их, почему то.

Альфонсо тоже подошел к парапету, с которого хорошо просматривался город, точнее, хорошо просматривался бы, если бы его не заволокло дымом. Благо еще, что боги подарили два дня безветрия, иначе огонь поглотил бы его весь , превратив в золу, а так, горели отдельные домики, которым просто не повезло там стоять. Поднятый бунт так и не добрался до дворца, бесчинствуя в городе, а отряд Леговски, отправленный их усмирять, так и не вернулся.

– Черт, как их мало! Не больше двух сотен. Если они пойдут напрямик через город, их просто уничтожат бунтовщики, – сказал Альфонсо, и отошел от парапета: пора было завтракать, а потом, живот требовал уединения в туалетной комнате, а голова – прикосновения шелка к щеке, дабы встретить новый день бодрым утренним сном. Запертый в каменной ловушке, окруженной бунтующей чернью, он впервые, за долгое время чувствовал себя счастливым: он вкусно ел, сладко (правда маловато) спал на шелковых простынях, и видел каждый день ее. А личное счастье на фоне общей разрухи (в которой сам же частично был виноват), придавало этому чувству особую остроту, как перчик в супе – вроде мелочь, а вкус меняется незабываемо. Альфонсо чувствовал себя счастливым до этих самых слов дэ Эсгена:

– Граф, нужно встретить их, провести в обход города к замку. Займись этим.

– Почему я? Я монах, если что, – удивился Альфонсо, – Хочешь, могу помолиться за успех твоей миссии, перед завтраком?

– Гнойная язва ты на теле религии, а не монах, вскрикнул дэ Эсген, – Кто то должен остаться, защищать королевскую семью.

– Вот я и останусь. Тем более, от толпы пьяных, разъяренных людей вы их втроем все равно не спасете. Так и быть, за них тоже помолюсь…

Дэ Эсген задумался.

– Верно, поедем вдвоем, будет больше шансов доскакать до них. Вперед выходим.

– Выходи, – крикнул в сердцах Альфонсо, которому совершенно не хотелось выходить оттуда, куда он только сутки назад зашел. – Чего раскомандовался, я тоже граф, если что, и не обязан тебе подчиняться.

– Ты гнойная язва на теле дворянства!! – взревел дэ Эсген, – чёртово трусливое недоразумение!!

Аэрон план начальника дворцовой стражи поддержал, и вскоре «гнойная язва на теле религии и дворянства», щурясь на солнце недовольной миной, вцепившись в поводья черного скакуна судорожно сжатыми пальцами, вышла из дворцовых ворот.

– Быстрее, – дэ Эсген быстро и ловко взлетел на лошадь, стегнул ее вожжами, и унесся галопом в сторону бунтующего города. Альфонсо смотрел на своего скакуна с опаской, но со стены за ним наблюдала вся королевская семья, двое оставшихся защитников королевской семьи и несколько слуг, среди которых – о, как пережить этот позор, красавица Иссилаида, одним глазком. Стремена качались, конь нетерпеливо топтался на месте, отчего он вскарабкивался на него невыносимо долго, едва не упав на каменный мост, но все же влез, стегнул по шее вожжами и полетел на крыльях мощи и скорости скакуна в дымные объятия переворачивающейся столицы.

Какое то время, он не мыслимым способом, чуть ли не ногтями, держался в седле, матерясь и молясь одновременно, потом попытался коня остановить, поднял на дыбы и, прокатившись по мускулистому конскому крупу, упал на телегу, наполненную бочками с квасом. Конь треснул задними копытами по телеге на прощание и ускакал.

В этот момент у дэ Эсгена наверняка екнуло сердце, ведь именно сейчас, единственный в мире монах Ордена света, лежа на бочках с квасом, на краю разгромленного города, проклял его самого, его родню до пятого колена в обе стороны, и его дурацкие идеи страшнейшей клятвой, которую только мог придумать.

Город был страшен своей похмельной разрухой. Не было целой ни одной тележки (кроме той, на которую повезло упасть Альфонсо), товары с рынков и всякая снедь покрывали улицы, валялись в грязи, иногда, пугливой тенью, подбирали объедки грязные дети, снова прятались в недрах куч мусора, и снова становилось смертельно безлюдно. Лежали во множестве вздувшиеся трупы вперемешку с пьяными, некоторые наполовину свешивались с окон на улицу, как занавески. Временами раздавался женский визг, иногда слышался детский плач, потом попался ряд повешенных на стропилах полусожженного дома людей. Альфонсо аккуратно обошел труп с вспоротым животом, едва не наступив в кроваво- слизистую лужу кишок, обошел мимо воина, насаженного сразу на несколько копий, чуть не запнулся о отрубленную голову молодой женщины. Где то неподалеку кто то что то громил, в другой стороне кто то кого то резал, не заботясь приглушить громкий, нечеловеческий вопль. Тянуло дымом, горелым мясом, холодным, не смотря на жаркий, летний день, запахом смерти и разрухи.