Возвращение «Пионера»

Она и повела девочек на медосмотр, халтурнее даже, чем перед районными соревнованиями: медсестра просто измеряла пульс, спрашивала про самочувствие и отпускала. Мальчишек на такой же, судя по всему, осмотр сопровождали дядьки с усатым во главе. Но сперва все, мальчики и девочки вперемешку, но без взрослых, зачем-то пару минут торчали в большом пустом зале справа от лестницы. Усатый непонятно сказал: «Санкварцевание», велел смотреть друг на друга и кричать, если вдруг кому-то станет дурно с дороги, а сам вышел, плотно прикрыв дверь. Все неловко смотрели – друг на друга, в крапчатый металлический пол, в сетку замысловатых трещин на высоком потолке – и хихикали, кто-то – белобрысый, наверное, – вообще громко ржал, а Юля, поджав губы, пережидала неловкую ситуацию, от которой аж мурашки по спине бегали.

«Ну и организация», – думала она.

Но в целом здание оказалось не противным и не мрачным – темноватым и стареньким, конечно, но отмытым, ухоженным и даже без обычных запахов готовки и уборки. Пахло тут почему-то химлабораторией и немного папиным гаражом. Палата зато оказалась светлой и даже слишком большой для одиннадцати девочек, сетчатые кровати довольно удобными и расставленными вдоль окон – так что воевать за лучшее место не пришлось: все хороши. К тому же места уже распределили: на тумбочке возле каждой кровати лежала зеленая пластиковая папка-скоросшиватель с фамилией за прозрачным окошечком.

– Туалет для девочек в конце коридора справа, душ рядом, на первом этаже туалет тоже есть, – сказала Майя Петровна. – Дополнительные одеяла, если надо, вот в этом шкафу. Столовая на первом этаже в правом крыле, на ужин можно спускаться… Да, уже через час. Завтрак с восьми утра. Если проголодаетесь раньше, у дверей столовой есть электрические чайники, можно сделать чай или какао, там же печенье. Еще вопросы есть?

– А бассейн?.. – не выдержала все-таки Юля.

– Бассейн не работает, – помедлив, с явным сожалением ответила Майя Петровна. – В «Ленинском пути» есть, потерпи уж денек. А пока отдыхайте.

Юля кивнула.

В рассказ про необязательность испытаний и свободный режим она, конечно, не поверила. В разных лагерях бывала, знает, что это. Даже в обычном пионерлагере не бывает такого, чтоб привезли отдыхать и не дергали мероприятиями, маршировкой и физкультурно-оздоровительной программой. Как вожатым и воспитателям потом отчитываться о проделанной работе, если мероприятий не было? А от спортивного и тем более специального лагеря тем более пощады не жди. Поднимут с рассветом, и бегом-бегом: зарядка, ОФП, бег, прыжки, пионербол и под вечер кросс, чтобы дискотеку не клянчили, а срубились носом в подушку и не шевелились до рассвета и следующей мучительной побудки.

Здесь вечер получился не таким. Девчонки разбежались сразу, покидав вещи как попало и не дав Юле шанса обозначить свои преимущества или просто познакомиться. Разбойница первой и ушла, прихватив, кажется, папку с собой.

Юля полистала свою папку, хмыкнула, прошлась по палате и проверила еще несколько папок. В каждой был с десяток листков: две схемы – окрестностей этого здания, называвшегося, оказывается, «Дальняя дача», и пионерлагеря «Ленинский путь», пяток листков «Комплексная программа гармоничного развития подростка», скучных, как методичка для составления личного комплексного плана ученика шестого класса, и самое интересное – пара машинописных листков «Показатели индивидуального развития Ю. Широковой».

Листки были заполнены пронумерованным перечнем, каждый пункт которого состоял из двух строк. Вторая строка была везде одинаковой: «По состоянию на 1 июня 1985», потом число или пара слов, дальше «По состоянию на 25 июня 1985» и пробел. Первая строчка описывала умения и навыки Юли, о многих из которых она и не подозревала – и тем более подумать не могла, что кому-то известно, с какой скоростью Ю. Широкова не только проплывает стометровку, но и пробегает километр, читает страницу текста, решает простое линейное уравнение и подшивает воротничок к школьной форме.

Еще там были скучные показатели из школы и секции: рост, вес, отжимания, подтягивания, длина и высота прыжка, пульс до и после бега. Были и менее ожидаемые пункты: способность задерживать дыхание на малой глубине («2 мин. 23 сек.», вранье, в последний раз она выдержала на двадцать пять секунд дольше) и на глубине 10 м (прочерк), меткость попадания баскетбольным мячом в корзину с 10 м (3 из 10, хотя Юля не помнила, чтобы когда-то сдавала этот норматив) и в цель из малокалиберной винтовки (прочерк, конечно), скорость преодоления 50-метровой дистанции с препятствиями бегом, в противогазе, на горных лыжах и карте (прочерки), скорость сборки-разборки АКМ и стандартной аптечки, снаряжения магазина, даже надевания-снимания костюма химзащиты и трехболтового водолазного снаряжения (тоже прочерки). И была куча каких-то малопонятных или совсем нерусских формулировок, в основном математических, медицинских либо совершенно загадочных вроде «пробы Ромберга», «кресла Барани» и «качелей Хилова».

Антон отложил папку и задумался. Парашютной вышки на плане «Ленинского пути» не было. На плане «Дальней дачи», конечно, тоже – впрочем, это он и так видел.

Приехал, называется. Попрыгать. На кровати, видимо, прыгать придется.

Блин, подумал Антон, и стукнул кулаком в матрас. Сетка задребезжала, Антон качнулся. Блин, повторил он и отчаянно огляделся.

Всем было не до него. Всем было пофиг. Все были довольны и счастливы: скакали по кроватям, знакомились, хвастались значками и книжками, рассказывали анекдоты и строили богатые планы на предстоящую смену. Как Антон вчера.

В дверь сунулся невысокий рыжий салажонок, еще мельче Антона. Он обвел всех торжественным взглядом и многозначительно сказал:

– Паца.

Восстал в дверном проеме полностью и звонко стукнул в пол футбольным мячиком.

Народ заорал и рванул к рыжему. Тот заорал еще громче и рванул прочь. Из коридора сквозь рокот шагов донесся грохот в двери и вопль:

– Паца, айда в футбол, палата на палату, проигравшим поджопники!

Пойти поиграть, что ли, уныло подумал Антон. Играл он неплохо, во дворе за него скандалила каждая команда. Разок даже в секцию звали. Антон не пошел, потому что хотел в небо. Поэтому и сюда приехал.

Он тягостно вздохнул и понял, что не один. У изножья кровати нерешительно улыбался нескладно длинный курносый парень. Он сказал:

– Не любишь в футбол, да? Там еще мячи есть, наверное. Можно в «квадрат» или в баскет, баскетбольных тоже небось полно.

Гомон вывалился под окна и теперь смещался в сторону футбольного поля. Длинный прислушивался к нему, топчась, будто боевой конь, с трудом удерживающий себя от броска к поющей трубе. Жалеет он меня, что ли, подумал Антон.

– Ага, – сказал он. – Баскетболист, да?

Длинный засмеялся.

– Все так думают, раз шланг такой. Не, у меня плавание. Первый юношеский, победитель областных и тэдэ. Но бассейна тут, кажись, нет, так что надо чем-то еще. Альберт.

Антон, пожимая протянутую руку, представился в ответ и, помедлив, признался:

– А я парашютным… Хотел. Тем более ни фига нету. Ни вышек, ничего.

– Вроде не видать. А какая у вас там подготовка? Прыжки, приседания, батут? Можно их поискать.

– Давай в баскет, – сказал Антон и похлопал по папке. – У меня тут что-то результаты фиговые совсем, надо тренироваться.

Линар подождал, убедился, что звуки в коридоре растворились совсем, как сахар в чае, упал на кровать, раскинув руки, и некоторое время блаженно улыбался. Он был один в огромной палате, совсем один. Не надо ни с кем разговаривать, к кому-то прислушиваться, на кого-то реагировать, кого-то развлекать, кого-то видеть хотя бы краем глаза. Просто лежи сам по себе и радуйся. Хочешь – книжку читай, хочешь – думу думай.

Не хочу, решил Линар и долгую минуту наслаждался мысленной невесомостью – кругом пустота, а он висит посередке и сам пустой и легкий.

Вторую минуту он пытался объяснить себе, что это нормально и правильно. Даже справился вроде с этим, но устал. И чем дольше лежишь, тем сильнее устанешь, понял Линар уныло и с кряхтением сел. Попрыгал задом на сетке, проверяя, правильно ли прикинул частоту колебаний, повертел головой, полистал папку, хмыкнул и пошел изучать пространство.

Пространство было неправильным. Не потому, что крупное и непривычное, а потому, что переделанное – не раз и всегда неумело. Как будто коридор, палаты, лестничные пролеты и этажи целиком многократно перестраивались, и всякий новый раз отщипывал кусок от прошлого. Иногда клок площади или объема. Всегда – клок смысла. Теперь смысл устройства «Дальней дачи» потерялся совсем.

Заинтригованный, Линар промаршировал, считая шаги, по первому этажу от столовой, возле которой спугнул жующего печенюшку тощего дылду, до обитой чумазым коленкором двери в конце левого крыла. Он не ошибся: коридор был сильно у́же и короче, чем на втором этаже, и тем более – чем был построен изначально.

«Потайные комнаты, проходы между стенками и отравленные дротики из решеток вентиляции», – пробормотал Линар, поозирался, убедился, что никто не видит, и оттянул уголки глаз, всматриваясь в сумрак под потолком.

Вентиляционные решетки высмотреть не удалось, зато в высоком дальнем углу над той самой дверью что-то блеснуло. Линар подошел поближе, шагнул вправо-влево, вглядываясь, и убедился, что в стену впрямь вмурована следящая камера. Как в шпионском кино.

Значит, и потайные комнаты могут быть, и ходы, и ядерная лаборатория за дверью, подумал Линар с восторгом, подергал здоровенный кодовый замок на двери и на всякий случай набрал самые ожидаемые комбинации: 0000, 9999, 1985, 1917, 1945. Потом перебрал с 1925-го по 1965-й – логично предположить, что код на замке выставлял сотрудник этой дачи, что он использовал свой год рождения и что лет ему не меньше двадцати и не больше шестидесяти. Ну и обратное написание, от 5691 до 5291, тоже проверил. Потом спохватился, что чувак мог запечатлеть и год рождения своего ребенка, и проверил с 1965-го до 1985-го и зеркалку тоже.

Без толку. Линар растер подушечки пальцев, помятые твердыми рисками колесиков, пожмурился, выдавливая напряжение из глаз, и побрел к выходу. Футбол так футбол.

На середине коридора он остановился, подумал, сделал пару шагов и заглянул в открытую дверь, такую же, как у его палаты этажом выше. За дверью была не палата, а что-то вроде класса для взрослых: зал был неплотно заставлен столами гораздо крупнее парт, а на стене у двери висела школьная доска, явно очень старая и небрежно вытертая.

В середке зала спорили, полусидя на краешках соседних столов, два пацана. Линар махнул им рукой, но они не среагировали, увлеченные дискуссией о пропускной способности слоев атмосферы.

– Фигасе вы медалисты, – сказал Линар со старательным уважением и повернулся, чтобы выйти, но зацепился взглядом за доску, исписанную полустертыми уравнениями.

Он некоторое время постоял, разминая уже исчезнувшие вмятинки на кончиках пальцев, медленно взял мел, дописал несколько строчек в квадратной матрице, в которую упирались уравнения, положил мел на полочку под доской и отошел, изучая результат.

В центре нижней строки крупно горело число 1204, к которому в дописанных Линаром строчках лесенкой сходились такие же числа.

– Ну конечно, – сказал Линар и побежал к двери с кодовым замком.

Юля закрыла папку, подошла к окну и некоторое время, похлопывая папкой по ладони, наблюдала за тем, как мальчишки стайками и поодиночке слоняются по двору, поглядывая на старательно изображающих незаинтересованность девочек, разделившихся на две кучки. Это здорово напоминало картинку из жизни микробов или там вакуолей в окуляре микроскопа. Вакуолью я точно не буду, решила Юля.

Конечно, ставить себя в коллективе надо сразу, но сейчас лучше было выждать. Девочки от меня никуда не денутся, а к мальчишкам сперва лучше бы присмотреться издалека, решила Юля. Она снова открыла папку, изучила схему дорожек и треков, быстренько переоделась в спортивный костюм, спустилась и деловито прошла через двор, не обращая внимания на пренебрежительные взгляды, подсвистывания и иронические замечания. Костюм у нее был отличный, фигура тоже, пусть и, по словам мамы, не совсем еще сформировавшаяся, – так что хоть обсвиститесь. А замечания – это хорошо. Лучше быть заметной, чем никому не нужной.

– О, тренироваться? – воскликнул возникший вдруг рядом Альбертик с баскетбольным мячом под мышкой. – Молодец, это надо. Хочешь, вместе пробежимся? Или сыграем?

Он стукнул тяжелым мячом в асфальт. Юля фыркнула и ускорила шаг. Догонять этот балбес вроде не пытался.

Бегать Юля не любила, но эта пробежка, без толкучки других девчонок, понуканий тренера и тикающего внутри секундомера, получилась удивительно приятной. Тело прогрелось и стало всемогущим, ноги летели сами, лес вокруг был красивым и не страшным, как в сказке, воздух сладким, а комары ленивыми. Только на финише, когда она уже не бежала, а, успокаивая дыхание, шагала ко двору мимо пустой, к счастью, баскетбольной площадки и каких-то крашенных зеленым сарайчиков, из-за них донесся стук и звон разбитого стекла. Юля вздрогнула и пошла быстрее.

– Ты неправильно кидаешь, – сказал Сергей. – Руку вот так надо, не к уху, а в сторону.

Он показал. Вадя кинул и почти попал: камешек со стуком отскочил от рамы над недобитым осколком. Вадя зарычал и зашарил в заросших травой обломках со словами:

– Я ща кирпидон найду и кирпидоном…

– Э, в очередь! – возмутился Жендос и отпихнул Вадю с точки ведения огня.

Он поднял камушек, прицелился и вздрогнул вместе с остальными от резкого:

– Блин, вы что творите?!

Рука дрогнула, камень со звоном расколотил нижнюю часть остекления вместо длинного осколка в верхней части.

На краю полянки или даже микродворика, образованного полукругом сарайчиков, стоял взъерошенный пучеглазый малой, сосед Сергея по автобусу, и смотрел на Жендоса, как разъяренный завуч.

– Нечестно, так бы и я мог! – заныл Вадя.

– А я специально? – огрызнулся Жендос. – Меня этот спугнул. Фигли орешь под руку?

– Вы вообще нюх потеряли? – спросил наглый щегол.

Еще один прекрасный вопрос, такие всегда к месту и ко времени. Сергей спросил, не вставая с кучи досок:

– Ты комендант или милиционер?

Щегол подошел к двери и рассмотрел ее. От правого верхнего квадрата остекления остался косой клык, в правом нижнем будто раскинуло лучи солнышко, темное и кривое, как на детском рисунке. Щегол повернулся и сказал:

– Блин, вас сюда привезли, кормят, учат, деньги тратят, а вы стекла бьете.

– Слышь, что наехал? – возмутился Жендос. – Там сразу разбито было, все равно менять. Мы просто меткость тренировали. А в нижнее я из-за тебя попал.

Сергей встал, шагнул к точке ведения огня и сказал:

– Отошел. Моя очередь.

– Все равно этот мешает, – напомнил Жендос, но неохотно освободил позицию.

– Его проблемы, – пробормотал Сергей и выбрал камешек помельче. – Следующий покрупнее будет, потом кирпидоном, как Вадя хотел.

Щегол посмотрел на него, оглянулся на разбитое стекло и задрал руки – не сдаваясь, а так, чтобы прикрыть мишень.

– Слушай, ну его на фиг, – сказал Жендос.

Сергей прицелился, глядя поверх камешка. Пальцы у щегла были растопырены. Круто будет, если камешек свистнет между пальцев и попадет в осколок, в стиле Робин Гуда.

– Серый, не надо, – сказал Вадя тревожно.

Вот ссыкуны. А зацеплю щегла – так он сам виноват, не мешай старшим, тем более не лезь на линию огня.

Сергей отвел руку.

– Ушибу, – сказали сбоку.

Все вздрогнули и повернулись.

Теперь на краю полянки стоял коротко стриженный пацан, о которого Сергей споткнулся в автобусе. Вот напасть. Вечно он под ногами путается.

Пацан держал в руке обломок кирпича.

– Ты чего лезешь, а? – спросил Жендос. – Мы просто играем. Да, Серый?

Сергей улыбнулся и, переводя взгляд со стриженого на щегла, замахнулся посильнее. Щегол затоптался, водя руками, чтобы прикрыть побольше стекла. Стриженый отвел руку для броска. И Сергей понял, что кирпич обязательно попадет. В него. В плечо, в ухо или в висок. Или глаз выбьет.

Сергей потоптался, почти как щегол, наверное. Разозлился, отшвырнул камешек – щегол выдохнул, заметно обмякая, – и развернулся к стриженому:

– Слышь, пролетарий. Ты с булыжником только самый дерзкий, да? Иди сюда, давай как пацан! Раз-два-три-зассал?

Стриженый уронил камень под ноги и приглашающе поманил Сергея к себе. Сергей ругнулся и рванул к стриженому. Тот сделал несколько шагов назад и скомандовал:

– Стоп!

Сергей почему-то остановился. Рванувшие за ним Вадя и Жендос тоже. Стриженый сказал, тыкая себе за макушку:

– Туда смотри. Выше. Видишь?

– Скворечник, что ли? – недоуменно спросил Жендос, вглядываясь в темный короб, приделанный к стволу на пятиметровой, что ли, высоте.

А Серый сразу все понял, хоть и не видел ни разу камер наблюдения. Он повел взглядом по стволу, убеждаясь, что провод от камеры, местами прикрытый жестяными уголками, идет к земле и прячется между корнями, и сказал:

– Провокатор.

– Ага. Это телевизионная камера. Она всю дорогу снимает, сейчас – конкретно ваши лица. Махаться полезете – вышибут на фиг не только из лагеря, а вообще отовсюду и родителям сообщат.

– А твоим не сообщат? – спросил Жендос злобно.

– А моим пофиг, – отрезал стриженый таким тоном, что стало понятно: не врет. – Валите отсюда, пока не обнаружилось, что вы госимущество портите.

– Да ни фига мы не!.. – закипел Жендос, но Сергей перебил:

– Ты же все равно застучишь.

– Я не стучу и стекла не бью, – сказал стриженый. – Бегом марш.

– Вот ты, бляха, командир! – начал было Жендос, но Сергей молча двинулся мимо стриженого и прочь. Вадя за ним.

Краем глаза Сергей увидел, что Жендос поднял осколок кирпича, похоже, тот самый, что обронил стриженый, подкинул его на руке, обронил обратно и поспешил за приятелями, зацепив плечо стриженого.

Олег постоял, пока хруст веток и щебня под ногами троицы не затих, а сердце не успокоилось, вытер ладони о штаны и сказал:

– Пошли отсюда, пионер-герой.

Он подождал, вздохнул и вышел на полянку. Салага пытался вставить в раму осколок стекла, поднятый, видимо, из травы. Руки тряслись, плечи тоже, а с подбородка упала, сверкнув, слезинка. Пальцы себе отрежет на фиг сейчас, понял Олег с ужасом, глаза же не видят ничего.

– Потом вставим, – сказал он осторожно. – Тут надо бумагой подклеить, с ПВА или клейстером. Умеешь делать?

Салага, не оборачиваясь, мотнул головой.

– Научу, если хочешь. Там муку надо… Кстати, о муке – пошли на ужин, жрать охота уже. Пошли-пошли, а то не успеем подклеить, увидят, что стекло разбитое, на нас подумают.

– Пофиг, – сказал салага. – Вот зачем они, а? Их привезли, чтобы… мечта сбылась, а они стекла бьют.

– Ты же не бьешь, а наоборот. Я тоже.

– Ну и что?

– Ну и все. Жрать пошли. Меня Олег зовут.

Салага, шмыгнув, вытер лицо коротким рукавом, развернулся и пожал руку.

– Антон.

Сразу поужинать не получилось. На полпути к дворику Антон остановился и спросил:

– Помочь, может?

Он обращался к девчонке, на которую Олег даже не обратил внимания. Девчонка тянула из земли длинную ржавую железяку, та не поддавалась – видимо, глубоко зарылась. Куча железяк помельче, хотя были там и с казан величиной, аккуратно, как кости из киножурнала про археологические раскопки, растянулась рядом.

Девчонка глянула на Антона свирепо и рванула железяку сильнее – так, что чуть не свалилась сама. Она отдернула руки, озабоченно рассмотрела ладони и взялась было за железяку снова, но Антон, а следом и спохватившийся Олег оттеснили девчонку, молча ухватили железяку у земли и принялись выкорчевывать ее, раскачивая и подкапывая носками кроссовок.

Девчонка мрачно следила за ними несколько секунд, потом присела у железяк и принялась перебирать их, прикладывая одну к другой.

– Трудное детство, железные куклы, – пробормотал Антон.

Олег с трудом подавил смех.

Девчонка и впрямь была как домовенок Кузя из кузнечного барака: крупная, суровая, мешковато одетая и с волосами, прихваченными явно бабкиным полукруглым гребнем. Ступу собирает, а метла застряла, подумал Олег, произносить не стал, но затрясся от смеха так, что потерял равновесие, когда конец неожиданно легкой железяки с несколькими погнутыми перекладинами выковырнулся из грунта.

Олег сел поудобнее, отряхивая руки и досмеиваясь. Антон положил железяку к ногам своей суровой феи, будто меч побежденного.

– Металлолом собрать решила, что ли? – спросил он.

– Вроде того, – сказала девчонка. – Везде бы такой лом был. Сокровища.

– Золото, что ли? – заинтересовался Антон. – Или это, трансурановые? Они, смотри, радиоактивные, светиться по ночам будешь.

Девчонка фыркнула, присела у кучи, быстро и очень ловко сцепила несколько железок и стала примериваться к ним выкопанной дубинкой. Олег поспешно подполз к ней, забыв даже встать, и спросил:

– Это мотор, что ли?

– Восьмицилиндровый, как на «Чайке», только мельче раза в два, не рядный и не рогаткой, и легонький, – сказала она, попытавшись в подтверждение приподнять части, но не смогла. – Я вообще про такие не слышала, а он тут в земле ржавеет. И для чего делался, не пойму, думала, это трансмиссия – не, не похоже.

– Это болид, – сипло произнес Олег, не слыша себя. – Видела гоночные машины по телику, длинные такие? Это звено каркаса, поэтому невесомое такое и мотор легкий. И машина как… карт.

– Красные такие, да? – встрял Антон, присев рядом и осторожно трогая двигатель, ставший вдруг узнаваемым и очень красивым даже в полуразобранном и грязно-ржавом состоянии. – Мне дядька из ГДР привез модельку, красивая. А у нас разве такие делают?

– Получается, делают, – сказала девчонка, нежно сколупывая корочку грязи с матово-гладкой, оказывается, поверхности. – Мальчики, поможете мне это поближе к свету перетащить? А то не видно уже ничего.

Инна сама не ожидала, что решится попросить об этом незнакомых людей, тем более мальчишек. И уж тем более не ожидала, что они послушаются, да еще охотно и с радостью. А они подхватили подсобранный блок цилиндров, ни слова не говоря и даже не переглядываясь, и поперли к зданию. Инне осталось только быстренько погрузить оставшиеся детали растопыренным чумазым снопом на масленый поддон и поспешить следом. Детали были нетяжелыми, но очень разными – удержать их в кучке на бегу было почти невозможно. Звено каркаса стало выворачиваться из рук первым, затем из поддона, позванивая, поползли прочь шатуны и прочая мелочь. Инна извивалась, дергала руками, прижимала медленно выпадающее из снопа локтем к боку и ухом к плечу, градус раздражения нарастал, и на белобрысого болтуна, который вырос вдруг на пути, она просто рявкнула:

– Ушел с дороги!

– Слушай, помощь твоя нужна, – сказал белобрысый, посторонившись.

– Твоя тоже. Хватай тут.

Белобрысый схватил, да еще и отобрал норовившую кувыркнуться за спину часть каркаса, и вчесал за почти исчезнувшими из виду мальчишками, а языком чесал еще быстрее. Инне приходилось не отставать и слушать.

– …Короче, этот код подошел, я открыл дверь, а там, блин, как в фантастическом кино или ЦУПе, – ЭВМ. ЭВМ, настоящие, блин! Только выключенные все, из розеток и вообще. Я там повтыкал, что мог, но все равно не включается – наверное, чего-то еще воткнуть куда-то надо.

Инна внимательно посмотрела на белобрысого, но он вроде ничего такого в виду не имел. Она скомандовала:

– Сюда раскладываем, аккуратненько.

Белобрысый оторвал от нее умоляющий взгляд, осторожно поставил на траву свою часть подноса, повернулся из стороны в сторону, едва не убив торчащей из-под мышки планкой ожидавших мальчишек, ойкнул, сбросил планку и бросился ручкаться, как у них принято.

– Линар.

– Олег.

– Антон.

– Инна, – мрачно сообщила Инна, обозначив книксен. – А ты думаешь, тебе не сразу голову оторвут, если что-то там сломаешь или просто включишь без спроса?

– Почему без спроса-то! – возмутился Линар. – На доске загадка написана, кто решит, тот код получит, замок откроет и войдет. Это как в «Ума палате» в старых «Пионерах».

– Или в «Двенадцати агентах Ябеды-Корябеды», – подсказал Антон. – А вы о чем вообще?

Конечно, все загорелись немедленно бежать к ЭВМ. Даже Инна, честно говоря, как ни чесались руки и что-то под горлом, требуя немедленно сесть и повозиться с невиданным мотором. ЭВМ была куда более невиданной штукой. И в словах Линара был резон: вдруг это и вправду испытание, которое глупо не попробовать пройти.

А если не испытание, тем более надо спешить, пока не прогнали и не сменили код.

Мальчишки умоляюще поглядывали на Инну. Понимали, что одна Инна и сможет подключить там все как следует. А Инна сможет?