Фраерок везухи в стиле Эмо

Нина Ленегор

Фраерок везухи в стиле Эмо

Свесив лапу с подоконника, обняв полосатым хвостом керамический горшок с орхидеей, которую мама величала не иначе как «пафиопедилум сукхакула», Обормот беззаботно мурчал о чём-то своём кошачьем. Рита забросила подальше в письменный стол учебники, с планшетом забравшись на диван, подбирала наряды и макияж виртуальным барышням. Суперово! Родоки на все выходные уехали загород с приятелями. А то била бы по ушам истерия спортивных комментаторов из папиного ноутбука, папа прыгал и кричал, что потерпевший. Мама по телефону с сотрудницей Таей в сотый раз обсуждала бы коллегу, против которой они вдвоём дружили. «Как тебе Ларкина новая кофтейка-разлетайка? Во-во, небось, на рыночной распродаже у китайцев за сотку выторговала! Туфли видела? Дерматин, и цвет серо-буро-малиновый! Что? Её собачка куражная? Даже слышать не хочу! Никакая она не померанский шпиц, а помесь морской свинки с ёжиком! Говорит, муж в отпуске, уехал с друзьями на Байкал? Какая там рыбалка? За бабами он охотится на тёплом побережье! Оно и понятно, от такой зануды, как Ларка, любой мужик сбежит не то, что на Байкал, сам утопится в Бермудском треугольнике!».

Зажужжала, закружилась по бежевому велюру дивана мобилка. Денька! Рита радостно схватила телефон, но на экране высветилась «мама».

– Привет, ребёнок! Как дела? – Всё также… И сколько просить, не называй меня «ребёнок»! Я взрослая уже! – включила хандру Рита.

– Хорошо, взрослый ребёнок! Надеюсь, ты не в куколки играешься, а готовишься к вступительным экзаменам? – Надеяться не вредно… – Как-то ты всё холодком! А расслабляться некогда, через месяц вступительные экзамены! Это тебе не халам-балам, а юридический вуз! А не желает Рита ни в адвокаты, ни в прокуроры, ни в сыщики, ни в какие другие жандармы! Выучится она только на ветеринарного доктора – без вариантов! Будет лечить собачек, кошечек, птичек, хомячков, черепашек. Но родоки её засмеяли – не престижно, не модно. По барабану им, что с пятого класса Рита роется в энциклопедиях, штудирует атласы животных и каждые выходные бегает помогать в соседнюю ветеринарную клинику, где её прозвали «Айбо-Рита».

– На диван с ногами не залазь! Кота гони с подоконника, а то ненароком свалит мою «пафиопедилум сукхакула»! – раздавала указания мама.

– Мамуль, не «трои»! У нас с Обормотом всё «пучком»! – Язык не поворачивается такого красавчика Обормотом называть… – Потому что не «симпосибл» быть красивым таким… Хоть кличкой кота подпортить, сделать мужественней!

– Ладно, твоя животина – обзывай хоть «горшком»! Но эти «трои», «пучком», «симпосибл» и прочие издевательства над русским языком… Ещё раз услышу… – Ну, да, это ж не «пафиопедилум сукхакула»…

– Короче, лучше не зли меня…

– И что мне будет? В угол поставишь, коленями на горох? – хохотнула Рита.

В этот раз мамина фантазия споткнулась на очередной акции промывания мозгов, дежурные нравоучения не успели развернуться в бесконечность нудного рэпа. Кстати, музон… Рита одела наушники и улетела в мир модных рок-групп. Но что-то вдруг стало мешать, отвлекать – она сняла наушники. Обормот странный, глаза горят, напыжился, шерсть дыбом, как после стирки без антистатика. Во дворе Батон лает, разрывается. Рита вышла из дома – никого, за калитку выглянула – тоже никого. Пёс немного успокоился, виновато хвостом виляет. Рита вернулась в дом, одела наушники, но снова как-то не по себе, музыка мимо ушей в никуда улетает. Она приоткрыла глаза, и на тебе – минорный стоп-кадр! Посреди комнаты незнакомый мужик, похожий на жэковского сантехника! Сдёрнув наушники, Рита испуганно спрыгнула с дивана.

– Вы… кто… откуда?

– А чё это входная дверь не закрыта? – хриплый недобрый голос.

Привычные благородные ароматы цитрусового фрэша и свежемолотого кофе родного жилья пробил чужой крепкий запах пота, перегара и дешёвых папирос.

– Как вы в дом вошли? Без разрешения…

– Я звонил, звонил… Потом толкнул калитку, она и открылась! – А Батон, как вас пропустил?

– Батон? Кто такой Батон? – Пёс наш, породы кане корсо… – А…, кобелёк, который у тебя во дворе. Молоденький ещё, не матёрый. Дурашка… – Не дурашка он! – обиделась Рита.

– Спит твой Батон, храпа даёт… – Спи-и-ит…, храпа даёт? Такого не может быть! Здесь что-то не то! Уходите, не то я сейчас закричу!

– Да, погоди, ты, верещать! Котофея до смерти напугала! Со страху у него и уши отвалились! – На вас у Обормота агрессия! Недобрых людей он за километр чувствует! – А Обормот – кто? – Кот! – То Батон, то Обормот – чудно! Хорош про кота ясновидящего. Ты чё, меня совсем не помнишь? – С чего мне вас помнить, если раньше никогда в глаза не видела? – Семён я, сосед твоей бабушки. Твоя ж бабушка – тоже Маргарита? – Допустим… Что с того? Моя бабушка Маргарита давным-давно померла!

– Я знаю – имя тебе дали в память о бабушке…

– Тоже мне секрет, будто пин-код банковской карточки Сороса выдал! И что теперь, мы – родственники? По-свойски, можно вваливаться к нам домой?

– Пацаном я влюбился в Марго. Лет тринадцать мне было, а ей – чуток больше двадцати. Как-то даже с бельевой верёвки тайком её ночнушку снял, в обнимку спал… Не знаю, догадывалась она или нет, что я по ней сохну… В окна подглядывал, к мужу ревновал, даже убить его задумывал. Неожиданно рано она померла, твою мамку Маринку совсем маленькую сиротой оставила. Давно это было, на могилку к Марго я цветочки до сих пор ношу.

– Ах, как мило – «мыло» Болливуда! Слёзы-сопли индийского кино! – Бесчувственная ты какая-то… Вот скажи, тебе сейчас сколько годков? – Сто одиннадцать! Разве не заметно?

– Не спеши, девочка, стариться, успеешь! Поди, лет шестнадцать – семнадцать! – А хоть сколько, тебе-то какое дело? – фыркнула Рита.

– Сильно ты похожа на ту Маргариту, хотя поганишь себя черными мазилами вокруг глаз, губы, ногти. Вместо бровей, металлолома натыкала… В ноздрях заклёпки… – Не заклёпки, а персинг! Бе-е-е… – не поскупилась на негатив Рита.

– Мать моя женщина! И на языке головка булавки… А если ненароком проглотишь? – ахнул Семён.

– Yes! – будто стоп-кран дёрнула Рита.

– Всё равно, ты мне нравишься! – Абзац! Зашквар! Ты, дед, видать, дурку словил! Белка бьёт в голову? Вали отсюда подобру-поздорову! Сейчас родоки вернутся! У меня папа, знаешь кто? Бывший десантник! Сослуживцы его «Барс» до сих пор называют! Враз голову тебе оторвёт, хребет через колено хрястнет!

– Не вернутся они, уехали на пикничок, водочку попивают, шашлычком закусывают! – Тогда…, тогда я милицию сейчас вызову! – задрожал голос Риты.

– Та, ну её эту милицию, кому она может помочь? Иди ко мне, моя куколка, приголублю тебя! – Что-о-о…? Приголубишь…? Только прикоснись ко мне своими грязными лапами! Не твоя я куколка, урод! Не трогай меня! – взвизгнула Рита.

Она беспомощно забилась за тумбочку в углу комнаты. Семён схватил её за локоть, резко потянул к себе. Тумбочка перекинулась ему на ногу. Семён запрыгал на месте, зашипел.

– У, сука… Отбежав, Рита схватила утюг с гладильной доски – швырнула в непрошеного гостя. Утюг с отпущенным шнуром воздушным змеем пролетел через всю комнату и воткнулся в зеркало, оставив роковую трещину. Рита бросилась наутёк. Семён догнал, поднял её на руки. Как обезьянка, она цеплялась за лутку двери, шкаф, спинку кровати, визжала, отбивалась руками, ногами. Но мужик сильный, и вот уже Рита бессовестно распята на родительской постели, с неё срывают майку, шорты. Бешено зашипел Обормот, спина горбом, хвост ершом, динамитом рванул с подоконника. Цветочный горшок с «пафиопедилум сукхакула» грохнулся на пол и взорвался. Осколки итальянской керамики, комочки земли, веточки нежной орхидеи, поднявшись в воздух, медленно осели на пол. В хищном прыжке Обормот мёртвой хваткой впился когтями в ногу Семёна.

– Откуда ты взялась? С того света, что ли? Не кусайся! Я сказал, не кусай-ся-я! У, зараза! Расцепи зубы-ы! А-а-а-а-а! Больно-о-о-о! И ты, котяра блохастый, отвяжись! Не царапайся! Убери когтяры! Брысь! Пошёл вон, скотина! – вдруг завопил Семён.

Схватившись за окровавленную щеку, он отпустил Риту и метнулся к входной двери, на ходу отбиваясь от Обормота, без оглядки выскочил из дома.

Ошарашенная Рита поднялась, натянула одёжку, убрала волосы с лица. Вместо Семёна, как из тумана, девушка со знакомыми чертами лица. Чинно обтирает уста батистовым носовым платочком с кружевной окантовкой.

– Я прокусила Семёну щеку, вот он тебя и отпустил. Сбежал… – голос смирный, монотонный, будто вода журчит из поломанного крана.

– Так, значит, это ты того гада укусила? – изумилась Рита.

– Да, я щеку прокусила Семёну, а котик ему ногу искромсал. Не волнуйся, дорогу сюда Семён теперь навсегда забудет.

– А ты кто? Откуда взялась?

– Маргарита я…, бабушка твоя…

– Ба-бабушка? Маргарита? Та самая, которая давным-давно померла? Хочешь сказать, ты – привидение? – ошарашилась Рита.

– Да, привидение. Не просто привидение. Я – Справедливое Привидение. – Ха-ха-ха… Справедливое Привидение… Один восторг и два изумления… Стихийный Хэллоуин… То престарелый секс маньяк приблудился, то девушка – родная бабушка… Так я и поверила… По ходу, ты с того света, и я сейчас должна уписываться от ужаса… – невесело хохотнула Рита.

– Не надо уписываться от ужаса, не для того я здесь, чтобы тебя пугать…

– А для чего? – Чтобы спасать…

– Немой рассказал глухому, как слепой видел, что безногий по воде бегал… – Язык у тебя хорошо подвешен. Не веришь мне…

– Какой лох поверит в этот трэш? Для убедительности в такое дурацкое платье, туфли вырядилась? А причёска…, бусы…, губы сиреневые… Полный отстой! – криво усмехнулась Рита.

– Так меня в гроб надели… – В гроб тебя надели? Капец… – ахнула Рита.

– Да в гроб. Надели самое лучшее. Дефицитное. Бусы – чешского бисера, с переплатой доставали в ювелирном магазине. Туфли – югославские, по талонам от дворца бракосочетания покупали в магазине «Счастье» ещё к моей свадьбе с Фёдором, дедушкой твоим. Платье – кримпленовое, расцветочка модная – синенькая в белый горошек. Ткань в универмаге в продажу выбросили, мама полдня в очереди простояла. Сшила я его сама, выкройка осталась со школьных уроков домоводства. И батистовый платочек я сама кружевами обвязала, в углу свои инициалы «М. С.» нитками мулине «гладью» вышила. Его мне в рукав платья в гроб положили. – «Крестиком», значит, вышиваешь! Всё понятно, в спецшколе для недоумков училась! – Почему для недоумков? Как все, в общеобразовательной школе училась – И что ты хочешь сказать, в общеобразовательной школе вас учили шить, вязать, вышивать? – ухмыльнулась Рита.

– Да. На уроках труда. Сначала основательно изучали напильники драчевые, бархатные, треугольные, полукруглые… А потом скоренько кулинарию и рукоделие… – Опять гонишь! Напильники для чего? – фыркнула Рита.

– Никто не знал для чего… Но в нарукавники рядились, деталь в тиски вкручивали, и давай пилить… Наверное, в пролетарии всех поголовно готовили. – Типа «пролетарии всех стран соединяйтесь»? – Вот именно… – Отстойная реклама…

– Полвека назад вместо рекламы лозунги были. «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» – самый раскрученный лозунг, как сейчас рекламы водки. А, чем тебе моя причёска не нравится? Весёленькая – «каскад» называется. Ты-то, зачем так выкрасилась? Полголовы зелёная, полголовы – цвета смолы? Красота должна быть натуральной. Волосы торчат, что перья драной вороны. Сделала бы себе аккуратненькую стрижку, думаю, «гарсон» или «гаврош» к лицу тебе будет. А что с твоими бровями, где они? – Хосспаде! Ещё одна к моим бровям привязалась! Отстань! Нет у меня бровей! – огрызнулась Рита.

– Ума не приложу, сбрила что ли? Брови – самая красота для девушки. Вместо бровей, рыболовных крючков понатыкала. Черноты наваксила на глаза, ногти… К земле спешишь клониться?

– Причём здесь земля? Мода такая – Эмо называется! – Странная какая-то твоя мода, можно даже сказать безобразная… – Отвяжись, всё у меня фэншуйно! – Фен… что? – Фэншуйно! Красиво и по уму, значит…

– Наоборот, совсем некрасиво и, скорее, по дури. Ладно, не будем драматизировать, повзрослеешь, всякое Эмо само собой уйдёт – Так, стоп! Сеанс мракобесия сворачиваем! Давай колись, кто тебя надоумил на весь этот бред? Гроб, кримплен дефицитный, выкройки с домоводства, «гарсон», напильники дурачливые, мулине «крестиком»… – Не дурачливые напильники – драчевые. Мулине не «крестиком», а «гладью». Никто меня не надоумил, я сама. Ты ж внучка моя единственная, в честь меня названная.

– И к бабке не ходи, мой Денис всё придумал! Потешается над моим Эмо! Он ещё тот сложноприколист! – К какой бабке не ходить? У тебя две бабушки – я и твоего папы мама Римма Александровна. Она сейчас далеко – в Израиле, приятельницу полетела проведать. Там на рекламу «купилась», в Мёртвом море живую воду ищет. Остеохондроз, радикулит, подагру одним махом надеется вылечить – Ты и бабушку Римму знаешь? – А как же, мне всё про всех ведомо. А Денис тут не при чём. И не твой он, у него рыженькая Лёля в зазнобах.

– Что-о-о? Лёлька? – Да, его девушку Лёля зовут – Та мыша губатая с ржавыми волосами? Никогда не поверю! Опять гонишь, пургу несёшь! – задрожал голос Риты.

– Фома неверующая… Могу доказать, видео приставка имеется? – Видео приставкой сейчас редко пользуемся. В планшете покажи! – Планшетник я не знаю – Планшет, а не планшетник! – усмехнулась Рита.

– Вот именно, не знаю, а видео запущу. Правда, чуток подзабыла…

Засветился телевизор. Несколько неуверенных щелчков, и на экране Денис жарко целуется с рыжеволосой Лёлей на лавочке в парке, в подъезде. Потом интим по полной программе на квартире Дениса.

– Бред! Подстава всё, дешёвый цирк! Спам на мою голову… – закрыла лицо руками Рита.

– А если я цветочек оживлю, горшочек склею, зеркало обновлю, тумбочку на место верну, поверишь? – Зеркало я разбила – примета плохая. За «пафиопедилум сукхакула» мама, вообще, убьёт. Как теперь всё исправить? Невозможно это… – захныкала Рита.

– Для меня возможно, смотри… Справедливое Привидение взмахнула рукой. И опа! На зеркале ни царапинки, блестит, как новенькое. Осколки керамики сами по себе приподнялись, по-деловому, как пазлы, сложились. Земля утрамбовалась в горшок, веточки орхидеи срослись, выпрямились. «Пафиопедилум сукхакула», как ни в чём, ни бывало, на подоконнике стоит, к свету тянется. Затанцевали в паре веник с совком, хватко собрали мусор с пола. Зажужжал пылесос, закружился по ковру. Тумбочка на место стала, дверки закрылись.

– И тебе, внучка, работа найдётся. Утюг подними, целый, не разбился. Постель перевёрнута, некрасиво, заправь. У двери кровавый след Семён оставил, смыть надо. – Ессно! – недовольно скривилась Рита.

– А так порядочек. Не забудь цветочек полить, после стресса пить хочет. Вода, что б ни холодная, а то орхидейка простудится.

– Узбагойся…, раскомандовалась. Сама знаю… – фыркнула Рита.

– А чего ты так говоришь «Хосспаде», «ессно», «узбагойся»? Пол алфавита, что ли не выговариваешь? Куда ж твои родители смотрят? К логопеду следует обратиться, пока не поздно – Ой, заколебала ты меня! Всё я выговариваю! Слушай:

«В недрах тундрыВыдры в гетрахТырят в вёдраЯдра кедров!»

«Хосспаде», «ессно», «узбагойся» – сленг по молодёжке. Поняла? – Сленг? По молодёжке? Поняла…

– Лучше скажи, где мой Обормот, слабо его найти?

– Тут он, в стрессе ещё, забился под книжный шкаф. Сам вылезет, когда я уйду, сейчас не хочу его смущать. Котик славный, мордочка кругленькая, глазастенький. Шерсть плюшевая и полоски, будто кисточкой нарисованы. Не пойму только, где его уши? Калеченный он, что ли? – Сама ты калеченная! А мой котик не калеченный, а элитный, породы «скотиш фолд»! У него ушки в три залома прижаты к голове. Вислоухий он! – оскорбилась за любимого кота Рита.

– Вислоухий? А, чего уши у него завалились, в трубочку скрутились? Кальция не хватает? А так кот холёный, справный. Детки, наверное, от него красивенькие получаются – Какие детки? Кастрированный он… – Что это значит? Яички «чик-чик»? – ужаснулось Справедливое Привидение.

– Вот именно, «чик-чик»! Прежние хозяева его евнухом сделали. Боялись, повзрослеет – мебель, ковры метить начнёт. Так он им отомстил – в сковородку нагадил!

– Кот в сковородку нагадил? Ну, это уже никуда не годится! – Видела бы ты тех хозяев – «мажоров»…, сама бы им в чайник написала! Принесли котика в ветеринарку усыплять. Худой, облезлый из-за авитаминоза. А они своё. «Лишай! Долго и дорого лечить! Пока вылечим – нас заразит! Морочиться не будем! Усыпляйте – наш кот, наша собственность, что хотим, то и воротим!». Всей ветеринаркой «мажоров» ели уговорили котика мне отдать. Ещё и деньги немалые «мажоры» с меня содрали! – Помнит добро твой Обормотик. Благодарный, преданный тебе. Защитник… – Прикинь, кличка у него была Боня… Что зря… – Боня? По-моему, неплохо звучит… – Куда не плюнь – везде Боня, что собачка, что кошечка. Пола неопределённого – ни мальчик, ни девочка! Я его в Обормота переименовала. Сразу котом себя почувствовал. Красавчик! Драйвово, когда кот здоровенный, что медведь, а диванная собачка малюсенькая, что блоха! Заработаю денег – куплю себе щенка чихуахуа. Шоколадного окраса. Девочку. Эту мелюзгу по приколу назову Муха!

– А кот не съест эту собачку? Подумает – мушка или мышка…

– Не подумает, не съест! Обормот у меня умница, разбирается, что к чему! А вот ты не рубишь в моде – ни на котов, ни на одежду, ни на причёски! За горшок и «пафиопедилум сукхакула», конечно, спасибо… – «Пофиго… сукха…»…, ой, язык сломаешь. Господи прости, ругня какая-то получается. Тоже по «молодёжке»? – По научному! «Пафиопедилум сукхакула» – название орхидеи. Спасибо, что оживила цветочек, не то моего Обормота мама на улицу выбросит!

– Не выбросит… Покричит, покричит, но не выбросит… Дочка у меня вспыльчивая, но отходчивая… Сердце у неё доброе… И потом, не до кота теперь Маринке будет… – Дочка… Маме сорок, тебе где-то под тридцатник. Не логично…

– Земной судьбы мне было отмеряно двадцать восемь лет. – А чего ты померла так рано?

– Час мой пришёл… – А я знаю, мама рассказывала. Маленькая она была, утром ты её блинчиками кормила. Открыла холодильник сметану достать, другой рукой за батарею взялась – и тут тебя током мгновенно убило! Мама тогда очень испугалась! Хорошо в счётчике пробки сработали, электричество отключилось, а то и маму убило бы. Ползала она по тебе, плакала, кричала. Очень она тебя просила, чтобы ты ожила… Но ты не ожила… На шум прибежал муж твой, дедушка Фёдор. Вызвал скорую помощь – приехали, констатировали смерть. Грешили на соседей, будто электричество воровали, на батарею отматывали. Уголовное дело открыли, но ничего не доказали…

– Я ж сказала, час мой пришёл – смерть причину нашла…

– Как же ты кого спасёшь, если, по-твоему, судьбой всё предрешено? – Желающего судьба ведёт, а нежелающего тащит… От насилия, травм, позора, глупой выходки, которые иногда хуже смерти, уберечь смогу – А любить заставить можешь…? – загорелись надеждой глаза Риты.

– Вот это нет, невозможно. Никакие привороты, никакие заклинанья, никакие присухи, никакое зелье не в силах заставить любить. Любовь она независима, сама рождается, сама умирает…

– А ты знала, что этот Семён был влюблён в тебя? – Конечно, знала. Любая женщина чувствует любовь. – А как это – почувствовать любовь? – Как объяснить… Во-первых, глаза… У влюблённых в глазах свет, тепло, солнце… И про ночнушку я догадывалась – с верёвки Семён унёс, в обнимку с ней спал. А муж мой Фёдор любить не умел, только прикидывался. Влюбляться легко, любить трудно… Потому после меня мой муженёк и года не дождался, женился на своей однокласснице Галке. За это на Фёдора я не в обиде. Живому – живое. Не могу простить, что Галка над Маринкой измывалась, и Фёдор ей потакал. Вместо того чтобы дочку от мачехи защищать, он в интернат её спровадил. А Семён после моей смерти много баб поимел, но любовь так и не встретил. Пьянки – гулянки. Ни семьи, ни детей. Потому у него душу пылью присыпало, глаза туманом затянуло. На этом свете ему осталось два месяца. Чувствует он, вот и беснуется.

– Так ему, гаду вонючему, и надо! – выкрикнула Рита.

Она призадумалась.

– Говоришь, этому Семёну два месяца осталось… А что с ним случится? – Пойдёт в поликлинику зуб мудрости удалять. Для храбрости водки слегка дёрнет. Врач по халатности не проверит восприимчивость пациента на новокаин, сделает обезболивающий укол и выйдет из кабинета по мобилке поговорить. Заболтается. Вернётся, а сердце Семёна уже остановилось… С реанимацией опоздают… – Жесть! Я никак не решусь зуб запломбировать, теперь вообще тормоз! Вдруг тоже на стоматолога – пофигиста нарвусь? – Не нарвёшься. С зубом не тяни, а то вместо пломбы удалять придётся. – А теперь скажи, сколько мне жизни отмеряно? Как я помру? А мама, папа? Бабушка Римма? Обормот, Батон? – закидала вопросами Рита.

– Насчёт собачки – твой Батон сейчас крепко спит. Семён снотворным его накормил. Не волнуйся, пёсик оклёмается, всё будет хорошо. А про судьбу не спрашивай, ни к чему наперёд знать…

– Признайся – всё ты нафантазировала! Ничего тебе неведомо! – разочарованно хмыкнула Рита.

– Знаю, но не скажу. И вам не надо в судьбу заглядывать, не то вся жизнь под страхом ожидания, в календаре зарубки делать будете. Меня накажут, больше не позволят вам помогать…

– А вот здесь поподробнее – кто тебя накажет? Очень интересно – расскажи! – подпрыгнула от любопытства Рита.

– Об этом, внучка, даже не заикайся… Не положено. – Так, придумала… Стратегия – точка – есть. Действуй! Для начала такие вот два простеньких задания. Задание номер один – Дениса предателя кастрировать, как блудливого кота! Задание номер два – Лёльку остричь под нулёвку, противные ржавые патлы сжечь! И чтобы волосы у неё никогда больше не росли, голова лысая, как колено, осталась! – Не бери грех на душу – не желай беды ближнему!

– Я сказала: изуродуй эту сладкую парочку! Иначе я себе харакири сделаю! – вдруг зарыдала Рита.

– Ты мне истерики не закатывай. Я здесь, чтобы спасать, а не калечить. В любви тебе Денис не клялся, за ручку подержался, поцеловал разок и забыл. И ты его забудь, на нём свет клином не сошёлся. Девчонка эта Лёля перед тобой тоже ни в чём не виновна. Для них обоих это баловство, время сейчас такое – спешат опыта в сексе набраться. Принц твой появится, познаешь любовь настоящую. – «Принц», «любовь настоящая»… Не верю! И вообще, никто тогда мне не нужен! Решено – я уйду в монастырь!

– Ой, милая…, на твоём жизненном пути таких Денисов столько ещё будет… Из-за каждого голову терять, жизнь себе калечить? Твоим капризам потакать я не собираюсь. Я тебе не мать, которой ты привыкла коники выкидывать. Мало Маринка от мачехи натерпелась? Теперь ты ей душу мотаешь. Ничего ты себе плохого не сделаешь. Любишь себя. Оно и правильно.

– Тогда уходи! Для чего ты здесь? Котов пугать? – выкрикнула Рита.

– Отвыкай на старших голос повышать. По-любому, сейчас я уйду, скоро Маринка приедет. Рано ещё нам с ней встречаться. И мне уже пора на тот свет возвращаться.

– А вот и не угадала! Родоки вернутся только послезавтра! – прицокнула языком Рита.

– Повторяю, этой ночью Маринка явится. Тимофей исчез… Незадача с ним.

– «Исчез»… «Незадача»… «На тот свет возвращаться»… Для пущей важности страшилок накидала?

– Вот что я скажу тебе, Рита, – внучка ты неблагодарная… К сожалению…

Маргарита горько вздохнула и растворилась.

Из-под книжного шкафа настороженно вылез Обормот, принялся недоверчиво обнюхивать дом. Рита кота позвала, на руки взяла, погладила. А он неожиданно зашипел.

– Ах, ты, обормотина жирный! Уродец безухий! – обиделась Рита.

Обормот ударил лапой, убежал.

– Забыл, кто тебя от смерти спас, у «мажоров» выкупил? Хорошо, бабушка Римма – добрая душа, деньгами выручила, об этом папа и мама до сих пор не знают! Вот что я скажу тебе, Обормот, – кот ты неблагодарный! К сожалению…

Кот невозмутимо запрыгнул на подоконник и принялся старательно умываться.

– Не умывайся – не зови гостей! Видеть никого не желаю! – прикрикнула Рита.

Она набрала воды, слегка подогрела, бережно полила орхидею. Тумбочку прямее поставила, ящик и дверку плотнее закрыла. Сняла мятое покрывало с кровати, струсив на крыльце, аккуратно застелила. Утюг подняла, на место поставила. Зеркало проверила – гладенькое, а то девчонки говорят «разбитое зеркало – разбитая любовь». Брезгливо скривившись, Рита влажной тряпкой вытерла кровавый след у двери, тряпку выбросила в мусорный бак, вымыла руки. Вышла во двор. Возле калитки, вытянув лапы, будто в коме, лежал Батон. Рита нагнулась, прислушалась – дыхание ровное, нос холодный, но суховат. Вернулась в дом, в кладовке нашла коврик и плед, оставшиеся после Амура. Батону под голову коврик положила, пледом укрыла.

Ближе к ночи послышался радостный лай Батона, резко отворилась входная дверь. Марина – чернее тучи, втащила дорожные сумки. Обормот мгновенно слинял с подоконника, как порядочный, улёгся в кошачий диванчик на полу. Марина прямиком к подоконнику проверить, цела ли её «пафиопедилум сукхакула». Первый признак плохого маминого настроения.