Только ты и я

– Твоя сестра? – спросил ты, показывая на карточку, которую я носила в бумажнике (он открылся, когда вывалился из сумки).

На карточке мы сфотографировались вдвоем на берегу моря. Ветер развевал наши волосы, и мои светло-рыжие кудряшки перепутались с ее длинными темно-русыми прядями. На нас надеты одинаковые черные толстовки-худи, но на этом сходство заканчивается. Я всегда немного завидовала ее стройному телу, ее округло-соблазнительной груди и по-женски широким бедрам. Что касалось меня, то я тогда состояла из одних только прямых линий и углов. И никаких тебе плавных изгибов.

– Кстати, – сказал ты, прежде чем я успела рассказать тебе о Ви и о том дне на побережье, – ты не против, если на будущей неделе мы встретимся на полчасика пораньше? Ко мне приезжает, гм-м… один мой приятель.

Слово «приятель», а точнее крохотная пауза, которую ты сделал перед тем, как его произнести, заставило меня похолодеть от страха. Эта пауза завладела всеми моими мыслями, повернув их во вполне определенное русло. Приятель… Почему ты запнулся? Почему?

Тревога охватила меня, и я принялась грызть ногти, хотя почти справилась с этой дурной привычкой.

Не потому ли, что твой «приятель» был красивой женщиной?..

16

Стивен

Элли изрядно удивила его тем, что взяла инициативу на себя. Обычно она оставляла эту роль ему, покорно исполняя любые его желания и уступая прихотям. Но не сегодня… Воспоминания о том, что́ они вытворяли на ковре перед камином, оставались с ним, даже когда, стоя в душе, он выдавливал на ладонь шампунь. Да, приходится признать: Элли наделена особым, утонченным эротизмом, который буквально сводит его с ума. В постели она удовлетворяет его полностью и в то же время заставляет желать большего. Да и с интеллектом у нее тоже полный порядок. Далеко не каждая женщина способна на высоком профессиональном уровне обсуждать, как особенности стиля Джозефа Конрада отражают этические воззрения автора в романе «Сердце тьмы».

Внимание его переключилось на полку, где на фоне белой плитки стояла среди шампуней и бальзамов миниатюрная зеленая бутылочка. Ее цвет чем-то ему понравился, и Стивен, отвинтив колпачок, поднес бутылочку к носу. Ну да, он так и думал! Небольшой сувенир от хозяев дома.

Он снова завинтил колпачок, но было поздно: душевая кабинка наполнилась резким, насквозь химическим яблочным запахом.

Стивен прикрыл глаза. От волос С. постоянно пахло зеленым яблоком, но тот запах был тоньше, изысканнее, натуральнее. Когда он ложился с ней в постель, ему очень нравилось медленно ее раздевать, слой за слоем снимая одежду и обнажая податливую белую плоть, в которую так и хотелось вонзить зубы. Он и вонзал… Стивен называл С. своим запретным плодом. Каждый раз, когда он произносил эти слова, С. начинала хихикать, но это означало только то, что она еще не умела принимать комплименты как следует. Его подушки в той крошечной квартирке-студии буквально пропахли яблоками. Их отношения длились всего пару весенних месяцев, и все же благодаря С. его пребывание в Пасадене можно было назвать довольно сносным. Да и он, со своей стороны, оказал С. любезность, предоставив ей надежное убежище на то время, пока ее родители завершали свой скандальный развод.

Стивен открыл глаза. Ладно, довольно воспоминаний. Постаравшись как следует, он мог бы припомнить всех своих любовниц, однако ни одна из них не могла сравниться с Элли.

Даже С.

К тому моменту, когда Стивен выбрался из душевой кабины в ванную комнату, заполненную густым водяным паром, решение было принято. Ничего удивительного – он всегда знал, что и как надо делать. И все равно сегодня он ничего предпринимать не будет. Может быть, завтра, в Стоктоне, когда они будут обедать в каком-нибудь живописном провинциальном кафе на самом побережье… На мгновение Стивен представил, каким будет ее лицо, когда он сделает ей предложение, и его губы сами собой растянулись в улыбке. Однако когда он уже заворачивался в большое банное полотенце, его внимание привлек какой-то тихий скребущий звук. Что это может быть и откуда он доносится, Стивен понятия не имел.

– Элли?.. – позвал он на всякий случай, но ответа не было – только с лейки душа сорвалась капля, звонко тенькнув по полу кабинки.

Стивен уже собирался махнуть на странный звук рукой, когда он повторился. На этот раз он шел откуда-то сверху и напоминал топот бегущих маленьких лапок. При мысли о том, что в доме могут водиться мыши или какие-то другие животные, Стивен содрогнулся. Только этого не хватало! Нужно будет непременно написать об этом в отзыве, который они направят хозяевам дома, когда выходные закончатся. Стивен привык видеть мышей и крыс в нью-йоркском метро или на грязных задворках многоквартирных домов, выросших в последние годы на городских окраинах, но это вовсе не означало, что он согласен делить дом с грызунами, которые могут переносить самые ужасные болезни. Собственно, зачем ждать три дня? Почему бы не позвонить хозяевам прямо сейчас? Интересно, у Элли есть их номер?.. Впрочем, Стивен сразу припомнил, что сотовый сигнал исчез, как только началась снежная буря, а обычного телефона он в доме не видел.

Стоя на мягком резиновом коврике, Стивен не спеша вытирал собственное тело, о котором так внимательно заботился. Он с удовольствием похлопывал себя по накачанным плечам, которые укреплял, плавая по утрам пять раз в неделю, любовно вытирал живот, который оставался рельефным и подтянутым благодаря полному воздержанию от сахара и любых сахаросодержащих продуктов, тщательно расчесывал густые волосы на голове. Древние греки были правы, подумал он сейчас: в здоровом теле – здоровый дух.

Вернувшись в спальню, Стивен некоторое время стоял голышом перед высоким окном, разглядывая искривленные, голые ветви деревьев, которые почти сливались с черным ночным небом. «Мышиную проблему» он давно выбросил из головы, сейчас его занимало другое, а именно – насколько хороша его нынешняя жизнь и какие плоды принес ему неустанный труд. Его очаровательная подружка устроила ему сюрприз, пригласив на романтический уик-энд в снятый ею роскошный дом на берегу Чесапика – не о подобном ли мечтают десятки менее удачливых мужчин? Интересно, кстати, было бы знать, во сколько обошлась ей аренда и как долго Элли откладывала деньги, чтобы купить себе этот кусочек счастья?

Счастья с ним.

Тут Стивену вспомнился разговор с Шумахером, состоявшийся перед самым отъездом на уик-энд.

То, что Шумахер сам явился в преподавательскую, чтобы пригласить его к себе, удивило Стивена. Даже преподаватели начинают беспокоиться, когда их вызывают в кабинет директора. В Ричмондской подготовительной Стивен работал уже довольно давно. Когда-то он считал, что школа будет лишь временной остановкой на пути наверх – она была нужна ему, чтобы заработать на жизнь, набраться ценного опыта и завести полезные связи среди родителей, но вышло так, что он задержался здесь дольше, чем планировал. То же самое произошло когда-то и с Барнард-колледжем, который он выбрал только потому, что оттуда было проще перебраться в Нью-Йорк, поближе к Колумбийскому и Принстонскому университетам. Увы, каждый раз его планам что-то мешало, так что впору было задуматься, случайность ли это или причина в другом? Что, если это отец тайно использовал свои обширные знакомства в академическом мире, чтобы не дать сыну возможности сделать следующий шаг по карьерной лестнице? Насколько Стивен знал, старый козел был вполне способен на такой грязный трюк.

– Не мог бы ты ненадолго заглянуть ко мне после занятий, Стив? Это важно.

Шумахер произнес эти слова ровным, спокойным тоном. По его лицу невозможно было что-либо прочесть, и все равно приглашение заставило Стивена волноваться. Остаток дня прошел словно в тумане, и в конце концов он оказался перед дверями директорского кабинета.

– Проходи, Стив. Присаживайся.

Стивен мысленно поморщился, услышав уменьшительную форму своего имени, но Шумахер всегда называл его именно так, а он, будучи его подчиненным, вынужден был скрывать свое раздражение за фальшивыми улыбочками и пожимать протянутую руку со всей возможной сердечностью. Так и сейчас – пожав похожие на сосиски пальцы босса, на одном из которых туго сидело давно утратившее всякий блеск золотое обручальное кольцо, Стивен послушно опустился в кресло для посетителей.

– Благодарю. Чем могу быть полезен, Дональд? – И он незаметно вытер правую ладонь о брюки.

– Не хочешь мне ничего рассказать?

Стивен насторожился, но ничего не сказал, ожидая, что директор первым раскроет карты. Неужели Шумахер действительно думает, что он купится на подобный блеф?

– Прошу прощения, я не совсем понимаю… – проговорил наконец Стивен.

Шумахер поднялся со своего кресла и, обогнув стол, подошел к Стивену. Глубоко вздохнув, директор – большой демократ – присел на угол столешницы, причем Стивену показалось, что дерево жалобно скрипнуло. Разглядывать вблизи лопнувшие сосуды на директорском носу ему было неприятно – он всегда презирал людей, которые не следят за собой. Чуть ниже груди у Шумахера выпирала внушительная «трудовая мозоль», туго натягивавшая ткань рубашки.

– До меня дошли кое-какие слухи…

Стивен напрягся еще больше. Он ненавидел слово «слухи». Как правило, этот эвфемизм означал, что кто-то любит совать нос не в свое дело. Неопределенно пожав плечами, Стивен попытался припомнить какое-нибудь неосторожное слово или жест, которые могли запустить машину слухов, но не преуспел. Ему казалось, он действовал идеально.

Директор наклонился ниже, и Стивен заметил у него на лбу мелкие капельки пота. Сам он, впрочем, тоже вспотел и сейчас с отвращением чувствовал, как промокла рубашка под мышками. К счастью, в официальных ситуациях он предпочитал официальный стиль и, направляясь в кабинет Шумахера, надел блейзер и подтянул узел галстука. Помимо всего прочего, Стивену нравилось демонстрировать директору, как должен выглядеть по-настоящему элегантно одетый мужчина, но сейчас, если честно, ему было не до того. Выходило, что он где-то прокололся, но где?..

– Слухи? Какие же?

Проследив за взглядом директора, Стивен увидел, что тот смотрит на его пальцы, которые выстукивали по подлокотникам быструю дробь. Мгновенно справившись с собой, он положил руки на колени ладонями вниз.

– Должен сказать откровенно, Стив, я очень расстроен…

Чуть пошевелившись в кресле, Стивен соединил руки и сплел пальцы. Меньше всего ему хотелось играть по правилам, которые пытался навязать Шумахер. Нельзя ни в чем признаваться, пока это что-то не будет названо прямым текстом. Ночные покерные баталии в Принстоне научили его никогда не раскрывать свои карты.

Директор не выдержал первым.

– Мне сказали, что тобой интересуется Колумбийский университет… – (При этих словах Стивен едва не вздохнул с облегчением.) – И мне очень жаль, что ты не счел возможным поделиться этим со мной. Если это правда… Как я понимаю, времени преподавать в нашем скромном заведении у тебя больше не будет. Больше того, я даже не представляю, что могло бы помешать тебе от нас уйти… если, конечно, ты не нацелился на мое кресло, дружище! – Шумахер рассмеялся и хлопнул Стивена по плечу.

– Прошу прощения, Дональд, но даже если бы мне предложили подобный вариант, я был бы вынужден отказаться. Так что за свое место можешь не бояться. – Стивен тоже рассмеялся, правда довольно искусственно.

– В общем, прими мои поздравления, Стив, – сказал директор.

Прежде чем пожать протянутую руку директора, Стивен снова вытер о брюки потную ладонь.

Улыбнувшись этому воспоминанию, Стивен застегнул пуговицу на воротничке рубашки. Что ж, пожалуй, все идет как нельзя лучше. У него отличная работа и безупречная репутация, к тому же внизу его дожидается красивая женщина. Те, кто утверждает, будто нельзя получить все сразу, просто не умеют работать.

Не умеют добиваться своего.

И, бросив на себя в зеркало последний критический взгляд, Стивен вышел из спальни и стал спускаться по лестнице.

17

1 февраля

Я видела тебя с ней. Вы шли куда-то вместе, и она обнимала тебя за пояс, прижималась к тебе всем телом, а ты… ты улыбался. Она же вцепилась в тебя как в последнюю надежду, и глаза у нее были как у нищенки, которая нашла на панели стодолларовую купюру. Жадные глаза. Мне следовало бы уйти, но я не смогла. Этот мужчина… это был не ты! Ты ненавидел представления на публику, и я была уверена – скоро ты пошлешь эту дуру подальше и вернешь себе свободу. Вот почему я едва не лишилась чувств, когда увидела, как твои губы прижались к ее. Твои поцелуи – это особый язык, на котором я хорошо умею говорить, поэтому я сразу все поняла… В твоем движении были голод, нужда, желание. Ты хотел ее, и поцелуя тебе было мало. Ты желал большего. Желал заполучить ее всю.

Это открытие ударило меня словно груженный кирпичом самосвал. У меня внутри все перевернулось, желудок взбунтовался, горло перехватило внезапной судорогой. Отвернувшись, я перегнулась почти пополам. Меня бы, наверное, стошнило, но внутри было пусто.

А она продолжала счастливо улыбаться, и моя боль превратилась в ненависть. Когда вы сошли с тротуара, я пожелала ей попасть под автобус. Пусть он переломает ей все косточки, пусть размажет по грязному асфальту… Или нет, пусть лучше вас обоих ударит молния. Мне хотелось, чтобы вас поразила тяжелая, мучительная болезнь, чтобы вы на своей шкуре узнали, как я чувствую себя сейчас.

Ты открыл перед ней дверцу машины. Она плюхнулась на переднее пассажирское сиденье – на то место, рядом с тобой, которое всегда принадлежало мне! Ты уже хотел захлопнуть дверцу, но вдруг замешкался. Твои пальцы стиснули ручку так крепко, что побелели суставы. Сквозь пелену нахлынувших на глаза слез я увидела, что ты глядишь в мою сторону…

…И не улыбаешься.

18

Стивен

В гостиной Элли заканчивала накрывать стол к ужину, нанося последние штришки.

– Ух ты!.. – весело сказал Стивен, входя.

Один конец длинного стола был накрыт на двоих, на каждой горизонтальной поверхности мерцали толстые декоративные свечи, в камине пылали толстые кедровые поленья. Несмотря на современную отделку, отблески пламени придавали комнате какой-то средневековый, готический вид. Наслаждаясь этой атмосферой уюта и тепла, Стивен любовно поправил манжеты рубашки.

– Выглядишь прекрасно, Стивен.

Кроме голубой оксфордской рубашки, на нем были джинсы и тонкий темно-синий джемпер с V-образным вырезом – единственная уступка неформальному стилю, которую он себе позволил. Элли была одета в тонкое черное платье (его подарок), которое облегало ее гибкое тело настолько плотно, что было сразу видно: никакого белья под платьем нет, что, в свою очередь, выглядело очень соблазнительно и многообещающе. Что ж, ничего удивительного тут не было: Стивен отлично знал, что́ Элли больше всего идет, и платье было еще одним доказательством его проницательности. Когда он преподнес ей этот подарок, она пыталась возражать, но Стивену удалось довольно быстро сломить ее сопротивление, приведя совершенно неотразимые доводы. Истина же состояла в том, что ему нравилось покупать Элли вещи, которые она не могла себе позволить.

– Благодарю, – церемонно сказал он и погладил ее по щеке. – Совсем холодная… Замерзла?

– Я ненадолго выходила наружу, – ответила Элли, и он нахмурился.

– Это еще зачем?

– Мне что-то послышалось.

Не сказав ни слова, Стивен вышел в прихожую. Тяжелый засов входной двери с лязгом вошел в гнездо.

– Вот так. – Он повернулся к Элли. – Теперь к нам никто не залезет – эта штука выглядит довольно крепкой. – Стивен вернулся в гостиную, она – следом. – Не знаю, как насчет пожарной безопасности, – проговорил он, еще раз окидывая взглядом комнату, – но выглядит очень и очень мило.

– Значит, тебе нравится? – Она играла с серебряным сердечком, висевшим на цепочке у нее на груди, но почему-то не улыбалась.

– Очень. – Взяв ее лицо в ладони, он прижался губами к ее губам, и улыбка снова затронула ее глаза. Стивен внезапно прислушался. Музыка… Несколько секунд он прислушивался, потом сообразил – из колонок доносилась рахманиновская прелюдия До‑диез минор. Стивен уже давно хотел отвести Элли в Центральный парк, чтобы послушать выступление филармонического оркестра. Они сидели бы на одеяле, постеленном прямо на траву, уплетали бутерброды с сыром, запивали вином и слушали нежные скрипки Седьмой симфонии Бетховена или внимали струнным и духовым, исполняющим «Ночь на Лысой горе» Мусоргского. Сейчас Стивен поймал себя на мысли, что ждет не дождется, когда же, наконец, настанет лето.

– И пахнет вкусно, – добавил он, потянув носом. – Это то, что я думаю?..

Элли снова улыбнулась и кивнула.

– Мне казалось, ты не очень любишь фаршированные баклажаны…

– Зато ты их любишь. Будь добр, открой вино.

Возясь со штопором, Стивен обратил внимание на незнакомую этикетку.

– Разве мы покупали такое вино?

– Нет, я нашла его в кладовке.

Стивен перестал вкручивать штопор в пробку и вопросительно приподнял бровь.

– Бонус от хозяев, – пояснила она.

Они сидели в мягком свете свечей, на виду у целой толпы глядящих в окна деревьев (впрочем, почти скрытых темнотой и непогодой) и ели фаршированные баклажаны с зеленым салатом и сыром, и запивали каберне-совиньон 2007 года. Потом Стивен убрал со стола и отнес грязную посуду в посудомоечную машину – ему казалось, что уж это-то он может сделать, после того как Элли выполнила львиную часть работы – ведь это она приготовила для них ужин (или обед). Кроме того, сама идея загородного уик-энда тоже принадлежала ей.

Элли ела очень мало. Она положила себе на тарелку крошечную порцию, да и ту почти не тронула. Можно было подумать, она явилась на дегустацию в гастрономический ресторан и предложенное шефом блюдо ей совершенно не понравилось. Так бывало довольно часто, когда они обедали или ужинали вместе, но сегодня Стивен не был намерен с этим мириться. Прежде чем Элли успела что-то сказать, он положил ей на тарелку целый баклажан. Она, разумеется, пыталась возражать, но в конце концов ей пришлось съесть все – капризы Стивен не выносил.

Когда он вернулся в гостиную, Элли смешивала напитки. Стивен уже собирался ее поблагодарить, но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, его ноздри вдруг уловили странно знакомый запах ванили (не кулинарной, а более изысканной, парфюмерной), к которому примешивался тончайший цветочный аромат… Что это, розы? Гардении? Нет, что-то столь же тонкое, но более теплое. Что-то вроде жасмина… Запах будил воспоминания – что-то мелькало на периферии памяти, но что это было, ему никак не удавалось понять. Сосредоточившись, Стивен попытался связать аромат с именем, с чертами лица, но не преуспел. Да, он был почти уверен, что этот запах он ощущал когда-то в прошлом, но тогда он не отдавал себе в этом отчета, и поэтому ваниль и жасмин не связались в его представлении ни с каким конкретным человеком. Кроме того, тогда, давно, этот запах не был достаточно сильным – это был скорее намек, тень запаха, но сейчас он как будто требовал: вспомни! вспомни!

– Стивен! Стивен? Что с тобой? – встревоженный голос Элли вернул его к действительности.

– А?.. Что?..

– С тобой все хорошо? У тебя было такое лицо…

– Да нет, ничего. Просто задумался. Кстати, ты чувствуешь – чем это пахнет?

– Пахнет? – Она потянула носом воздух. – Я ничего особенного не чувствую. Может, это вино?..

– А вани… Ладно, не важно. Не обращай внимания.

Он и сам старался игнорировать странный запах, но он не отпускал, смущал, тревожил. Стивен был почти уверен, что это не обычный ароматизатор воздуха, а что-то совсем другое, что-то важное… Хорошо бы все-таки припомнить, в чем дело, но… не сейчас… Сейчас для этого не самое удобное время.

– У тебя такой вид, будто ты увидел призрака.

– На мой взгляд, ты совсем не похожа на призрака. Ведь у призраков не бывает такого великолепного тела! – отозвался Стивен, без всякого смущения окидывая ее взглядом.

– Тебе нужно выпить. – Она с улыбкой протянула ему бокал. Стивен понюхал и поморщился. Элли покачала головой.

– Хозяйский графинчик для виски оказался пуст, но зато у них есть джин.

– Нет виски?

– Увы.

Шагнув вперед, Стивен поднял бокал повыше и погладил ее свободной рукой по бедру. Почувствовав под платьем гладкую кожу (никакого белья, как он и думал), он улыбнулся. Кажется, впереди его ожидала сказочная ночь, полная новых, неисследованных возможностей.

– За что выпьем? – храбро сказала Элли.

– За наш уик-энд. За то, что мы оказались здесь, в этом доме, только вдвоем, и поблизости нет никого, кто мог бы нам помешать.

Их бокалы со звоном столкнулись в воздухе, и каждый сделал по большому глотку джина. Потом Элли посмотрела на него, и в глазах ее мелькнул огонек, которого он никогда прежде не видел.

– И пусть эта ночь станет незабываемой для нас обоих, – сказала Элли.

И снова звон стекла прозвучал как короткий взрыв смеха, джин потоком хлынул в горло. У него был горьковатый вкус, и Стивен поморщился.

– Что-то не так? – удивилась Элли.

– Это какой-то дешевый сорт. – Стивен допил все, что оставалось в бокале, словно ища подтверждения собственным словам. Впрочем, крепкий алкоголь никогда его не пугал. А сейчас он вообще ничего не боялся.

Наклонившись вперед, он поцеловал Элли в губы. Они были солеными на вкус, и это пробудило в нем тот особого рода голод, который с каждым поцелуем становится только сильнее. И Стивен целовал ее снова и снова, целовал с жаром, какого сам от себя не ожидал, и остановился, только когда обнаружил, что прижал Элли к столу.

– Не торопись…

Но он заглушил эти слова очередным поцелуем. Опустевший бокал упал на пол, и Стивен опустил обе руки ей на бедра. Гладкое обнаженное тело под тонким шелком продолжало возбуждать и дразнить. В какой-то момент он с удивлением заметил, что дышит слишком часто и неглубоко, но его это не остановило. Их языки продолжали свой гибкий танец, но на этот раз Элли явно проигрывала. Стремясь закрепить успех, Стивен одним движением развернул ее спиной к себе и наклонил над столом. В него словно вселилось что-то, поднявшееся из самых глубин его существа, что-то, что обычно было скрыто за фасадом благовоспитанности и здравого смысла, что-то, что разбудили в нем уединение и бушующая за окнами стихия.

– Стивен! Что ты?..

За стеклами темнел лес. Казалось, темные силуэты деревьев подступили вплотную к дому и, качаясь под ветром, что-то нашептывают, советуют, дразнят. Он должен взять то, что ему причитается, подумал Стивен. Но деревья вдруг качнулись и выросли почти до неба, одновременно утрачивая четкость очертаний. Головокружение охватило его, пол закачался под ногами, но Стивен лишь энергично тряхнул головой, отгоняя странный недуг, и только уперся обеими руками в столешницу для устойчивости. Перед ним было наклоненное вперед тело Элли, аппетитная попка вздымалась двумя округлыми холмиками. Это была территория, которую ему предстояло завоевать, и, позабыв о хороших манерах, он рывком поднял подол ее платья.

Она что-то сказала, но он уже не уловил смысла этих звуков. Сильная тошнота подкатила к горлу. Стивен еще пытался бороться, но земля снова ушла у него из-под ног, он потерял равновесие и стал проваливаться головой вниз куда-то в снежную пустоту.

19

Стивен

– Стивен! Что ты… делаешь?! – воскликнула Элли, пытаясь судорожными движениями одернуть подол. Глаза у нее были испуганными и растерянными, они казались больше, чем обычно, и были сейчас скорее синими, чем зелеными.

– Даже не знаю, что на меня нашло, – отозвался он, вытирая покрытый испариной лоб. Сзади из-под его джемпера торчал хвостик выбившейся из брюк рубашки. – Я оступился… поскользнулся… Может, давление скакнуло? Дай мне минутку…

Схватив со стола бокал Элли, в котором еще оставался джин, Стивен сделал большой глоток, но это не помогло – сердце продолжало стучать часто-часто, словно он только что пробежал на предельной скорости миль пять. Еще никогда с ним не случалось ничего подобного, еще никогда он не терял над собой контроль… до такой степени не терял. И все же ощущение безграничной власти, которое он пережил за секунды до этого своего приступа… это было великолепно! Незабываемо! В течение нескольких секунд Стивен чувствовал, что ему все можно, все позволено, и никто не смеет ему мешать. К сожалению, эти секунды пролетели, прошли, но Стивен был уверен, что через пару минут он полностью придет в себя, и тогда… Его тело продолжало активно вырабатывать адреналин, тестостерон, феромоны и бог знает что еще, и он начал мысленно прикидывать, как довести начатое до конца, как сделать еще одну попытку, которая даст ему то, к чему он стремился. Вот сейчас он сделает глубокий вдох, и…

Огоньки свечей расплылись, брызнули в разные стороны радужными иглами света, превратились в сверкающие золотые монеты, вплавленные в полумрак гостиной. Стены снова дрогнули и поплыли, но Стивен свирепо тряхнул головой, и через мгновение все встало на свои места. Даже свечи утратили неестественно-яркое, режущее глаз сияние и спокойно мерцали на прежних местах.