bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
6 из 12

В аэропорту эту снегоуборочную команду называли «Анакондой».

У нее были голова, хвост, туловище и все аксессуары змеи, и продвигалась она вперед, извиваясь, словно в танце.

Во главе ехал «лидер», старший техник аэропортовских служб, на легковой машине – ярко-желтой, как и все остальные машины «Анаконды». «Лидер» устанавливал скорость движения, которая обычно была довольно большой. В его распоряжении имелось два радиопередатчика, и он поддерживал постоянную связь с пультом управления снежной командой и с диспетчерской. С помощью системы световых сигналов он общался с теми, кто следовал за ним: зеленый сигнал – «набрать скорость»; желтый – «так держать», красный – «сбавить скорость», а многократное повторение красного сигнала означало «стоп». «Лидер» обязан был знать назубок всю карту аэропорта и уметь ориентироваться даже в такую темную ночь.

За «лидером» – так в оркестре после дирижера идет концертмейстер – следовал снегоочиститель номер один; сегодня это был гигант «ошкош» с огромным ножом впереди и другим ножом поменьше – сбоку. Чуть позади и правее снегоочистителя номер один шел снегоочиститель номер два. Первый снегоочиститель отгребал снег в сторону; второй подбирал все, что счищал первый, и, добавив свое, отгребал всю массу снега еще дальше.

За снегоочистителями шел «сноубласт» – шестьсот ревущих лошадиных сил. «Сноубласт» стоил шестьдесят тысяч долларов и был «кадиллаком» среди снегоочистительных машин. Мощными насосами он всасывал снег, который отгребали оба снегоочистителя, и выбрасывал его могучим каскадом за пределы взлетно-посадочной полосы.

Во втором эшелоне, еще правее, шли два других снегоочистителя и второй «сноубласт».

За снегоочистителями и «сноубластами» шли грейдеры – пять в ряд – и ножами счищали все неровности, оставшиеся после снегоочистителей. За ножом у грейдеров были установлены крутящиеся щетки. Они подметали полосу, словно гигантская метла.

Следом шли машины с песком. Как только одиннадцать машин очищали от снега пространство, три огромных грузовика с бункерами вместимостью четырнадцать кубометров каждый ровным слоем разбрасывали песок.

Песок здесь применялся не такой, как везде. Повсюду за пределами аэропорта – на шоссе, на городских улицах и площадях – к песку прибавляют соль, ускоряющую таяние льда. Но этого никогда не делают на поле. Соль разъедает металл, укорачивает его жизнь, а к самолетам относятся более бережно, чем к автомобилям.

Последним в «Анаконде» ехал «хвостовой Чарли» – младший техник на легковой машине. Его обязанностью было наблюдать за строем и подгонять отстающих. Он поддерживал радиосвязь с «лидером», которого подчас и не видел за пеленой снега в темноте.

Кроме того, было еще и «окружение»: резервный снегоочиститель – на случай, если какой-нибудь выйдет из строя; ремонтная машина с механиками; цистерны с бензином и дизельным топливом, а также вызываемый в определенное время по радио пикап с кофе и пончиками.

Мел дал газ, обогнал «окружение» и притормозил рядом с машиной младшего техника. Его появление тотчас было замечено. Он услышал, как «лидер» сообщил по радио: «К нам подъехал мистер Бейкерсфелд».

«Анаконда» двигалась быстро – со скоростью сорок миль в час вместо обычных двадцати пяти. «Лидер» явно спешил, учитывая предполагаемую перемену ветра и необходимость в связи с этим срочно подготовить взлетно-посадочную полосу.

Переключив свое радио на волну наземной службы, Мел услышал, как «лидер» докладывает диспетчеру:

– …идем по полосе один-семь, левой, приближаемся к пересечению с полосой два-пять. Прошу разрешения пересечь.

Полоса два-пять действовала – на нее один за другим садились самолеты.

– Наземный диспетчер – «лидеру» «Анаконды»: остановитесь у пересечения. Два самолета идут на посадку. Не разрешаю, повторяю: не разрешаю пересекать полосу. Подтвердите прием.

Диспетчер произнес это таким тоном, словно просил прощения. Там, наверху, понимали, как трудно остановиться «Анаконде» и потом снова двинуться вперед. Но приближавшиеся самолеты, по всей вероятности, снижались вслепую, по приборам, и уже шли на посадку – один за другим. В такую погоду только в случае крайней необходимости диспетчер мог приказать летчику снова набрать высоту и сделать еще один круг.

Мел увидел, как впереди вспыхнули и повелительно замигали красные огни: «Анаконда» сбавила скорость и замерла.

Младший техник, веселый молодой негр, выпрыгнул из своей машины и подошел к машине Мела. Когда он открыл дверцу, внутрь ворвался ветер – Мел почувствовал его, но не услышал свиста из-за работавших вхолостую дизелей. Младший техник пригнулся к самому уху Мела:

– Послушайте, мистер Би, хотите прокатиться с нами? Я тогда велю кому-нибудь из ребят присмотреть за вашей машиной.

По лицу Мела расплылась улыбка. Все в аэропорту знали, как он любил в свободную минуту посидеть за баранкой тяжелой машины. «А почему бы и нет?» – подумал Мел. Ведь он выехал на поле для того, чтобы проверить, как убирают снег и соответствует ли это докладной Вернона Димиреста. Теперь ему было ясно, что докладная – сплошная выдумка и все идет как надо. Но может быть, не мешает еще немного задержаться и понаблюдать «изнутри».

Он кивнул в знак согласия и крикнул:

– О’кей, я поеду на втором «сноубласте».

– Отлично, сэр!

Младший техник включил ручной фонарик и, сгибаясь под напором ветра, пошел впереди Мела мимо застывших в неподвижности грузовиков с песком и щеток. Мел заметил, что на полосе, расчищенной всего несколько минут назад, уже снова лежит снег. Сзади, с ремонтного грузовика, соскочил человек и бегом направился к машине Мела.

– Поторапливайтесь, мистер Би. Остановка короткая.

Молодой негр посветил фонариком, пока Мел лез наверх. А там наверху, в кабине «сноубласта», водитель уже поджидал его, распахнув дверцу. Где-то на полпути острая боль в покалеченной ноге вдруг пронзила Мела, но времени пережидать ее не было. Впереди красные огни сменились зелеными: очевидно, оба самолета сели и прокатили мимо пересечения. «Анаконде» надо было спешить, чтобы пройти через полосу до посадки очередного самолета, а это могло произойти через минуту или две. Обернувшись, Мел увидел, как младший техник помчался к своему «хвостовому Чарли».

«Сноубласт» уже двинулся и с глухим ревом набирал скорость. Шофер бросил искоса взгляд на Мела, опустившегося рядом с ним на одно из двух сидений с мягкой обивкой.

– Здравствуйте, мистер Бейкерсфелд.

– Как дела, Уилл? – Мел сразу узнал в шофере клерка, который обычно выдавал жалованье в аэропорту.

– Отлично, сэр. Немного устал только.

Он старательно держал дистанцию между своей машиной и третьим и четвертым снегоочистителями: прожектора на них были отсюда еле видны. Огромные полукруглые ножи «сноубласта» уже заработали, сгребая снег и направляя его к всасывающему устройству. Белый фонтан взвился вверх и, образуя стройную арку, упал за пределами полосы.

Здесь, наверху, было такое ощущение, точно ты находишься на капитанском мостике. Шофер, совсем как рулевой, легко держал баранку. На панели перед ним мерцало в темноте множество разных дисков и кнопок. Как и на корабле, стремительно двигались скоростные «дворники», расчищая веером налипший на стекло снег и обеспечивая ясную видимость.

– Все, конечно, устали, – заметил Мел. – В утешение могу лишь сказать, что всю жизнь так не будет.

Несколько лет назад в такую снежную бурю аэропорт наверняка бы закрыли. А сейчас он мог работать главным образом потому, что наземная техника – правда, только в этой области – шла в ногу с прогрессом в воздухе. Но много ли таких примеров? Мел мрачно вынужден был признать, что немного.

– А впрочем, – нарушил молчание шофер, – неплохо оставить на время счетную машину и поработать на этой; к тому же чем дольше продержится такая погода, тем больше сверхурочных я получу. – Он нажал на кнопку, и кабина накренилась вперед, давая ему возможность проверить, как работают ножи. С помощью другой кнопки он слегка изменил их положение и затем выровнял кабину. – Я ведь не обязан этим заниматься – вы это знаете, мистер Бейкерсфелд. Я добровольно сюда пошел. Мне здесь нравится. Тут как-то… – Он помедлил. – Сам не знаю.

– Ближе к природе? – подсказал Мел.

– Да, пожалуй. – Шофер рассмеялся. – Может, я снег люблю.

– Да нет, Уилл, не думаю.

Мел повернулся и стал смотреть вперед – по направлению движения «Анаконды». Да, стихия разбушевалась вовсю. И все-таки он любил здесь бывать, пожалуй, потому, что на поле, среди этого огромного пустого пространства, когда ты совсем один, чувствуешь себя как-то ближе к полету – полету настоящему, в простейшем смысле этого слова, когда человек вступает в борьбу со стихией. А когда слишком долго сидишь в аэропорту или в конторе авиакомпании, утрачиваешь это чувство – тебя захлестывают вещи второстепенные, не имеющие к авиации отношения. Наверно, всем нам, авиационным чиновникам, подумал Мел, надо время от времени выходить на поле – встать в дальнем конце взлетно-посадочной полосы и почувствовать, как ветер сечет лицо. Тогда легче нам будет отделить побочное от главного. Да и мозги проветрятся.

Мел нередко выходил вот так на поле, когда ему нужно было подумать, спокойно что-то взвесить наедине с собой. Он не намеревался заниматься этим сегодня, но вдруг обнаружил, что мысль сама заработала: он думал, как это часто бывало с ним в последние дни, о будущем аэропорта и о своем собственном.

Глава 8

Всего лет пять назад аэропорт Линкольна считался одним из лучших и самых современных в мире. Им восторженно любовались многочисленные делегации, политические деятели с гордостью говорили о нем и чванливо утверждали, что это «последнее слово в авиации» и «символ реактивной эпохи». Политические деятели и сегодня с гордостью говорили о нем, но уже с меньшими основаниями. Большинству из них было невдомек, что международный аэропорт Линкольна, как и очень многие другие крупные аэропорты, быстро превращался в «гроб повапленный».

Мелу Бейкерсфелду пришло на ум это выражение, когда он ехал в темноте по левой полосе один-семь. Очень точное определение, подумал он. У аэропорта были серьезные коренные недостатки, но они находились вне поля зрения публики – только люди причастные знали о них.

Путешественники и посетители международного аэропорта Линкольна видели главным образом основной пассажирский зал – ярко освещенный, снабженный кондиционерами «Тадж-Махал». Аэровокзал из сверкающего стекла и хрома был просторен и производил внушительное впечатление. Разветвляющиеся коридоры вели в элегантные залы ожидания. Целая сеть служебных помещений окружала пространство, отведенное для пассажиров. В аэровокзале было шесть специализированных ресторанов – начиная от зала, где подавались изысканнейшие блюда на фарфоровых тарелках с золотой каймой, и кончая стойками, где можно на ходу съесть сосиски. Полно было баров с притемненным уютным освещением, и других, освещенных неоном, где пьют стоя; много было туалетов. Дожидаясь своего рейса, пассажир мог, не покидая аэровокзала, купить все необходимое, снять комнату в гостинице или койку, сходить в турецкую баню с массажистом, постричься, отутюжить костюм, вычистить ботинки и даже умереть и быть похороненным фирмой «Бюро святого духа», которая имеет свое отделение на нижнем этаже.

Аэровокзал до сих пор выглядел весьма внушительно. Недостатки начинались там, где начиналась собственно авиация, и касались они прежде всего взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек.

Лишь немногие из восьмидесяти тысяч пассажиров, которые ежедневно прилетали и улетали с этого аэродрома, представляли себе, насколько все здесь несовершенно – и, следовательно, опасно для жизни. Уже год назад взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек едва хватало для приема и отправки самолетов, а сейчас они были перегружены сверх меры. В обычное время на двух главных полосах самолеты взлетали и садились через каждые тридцать секунд. Учитывая жалобы жителей Медоувуда и желание руководства аэропорта пойти им навстречу, приходилось в часы пик пользоваться полосой, пересекавшей одну из этих двух. В результате самолеты взлетали и садились на пересекавшихся полосах, и бывали минуты, когда воздушным диспетчерам оставалось лишь затаить дыхание и молиться, чтобы ничего не произошло. Всего неделю назад Кейз, брат Мела, мрачно предрек: «Ну хорошо, мы в диспетчерской лезем из кожи вон и разводим самолеты, когда они буквально на волоске от столкновения, так что пока никакой аварии на этом пересечении не произошло. Но рано или поздно у кого-нибудь из нас на секунду отключится внимание или кто-то что-то неправильно вычислит – и тогда столкновение неизбежно. Я только молю Бога, чтобы это случилось не в мое дежурство и не у меня, потому что, случись такое, авария будет не меньшая, чем в Большом каньоне».

Кейз имел в виду как раз то пересечение полос, которое только что миновала «Анаконда». Мел снова посмотрел из кабины «сноубласта» назад. «Анаконда» проехала пересечение, и сквозь поредевший на миг снегопад Мел увидел, как на полосе мелькнули навигационные огни стремительно взлетавшего самолета. А в нескольких ярдах позади – Мел глазам своим не поверил – уже надвигались огни другого самолета, который сел, казалось, в ту же секунду.

Шофер «сноубласта» тоже оглянулся и присвистнул:

– Ого, эти двое чуть не столкнулись!

Мел кивнул. Самолеты действительно были так близки к столкновению, что у него даже холодок пробежал по коже. Должно быть, диспетчер, дававший указания пилотам обеих машин, предельно сократил допуск. Опытный диспетчер все правильно рассчитал, но это был риск. Сейчас оба самолета были уже вне опасности: один – в воздухе, другой – на земле. Но то, что диспетчерам частенько приходилось принимать подобные решения, создавало атмосферу постоянной нервотрепки.

Мел неоднократно указывал на это Совету уполномоченных и городским боссам, от которых зависит финансирование аэропорта. Он не только ратовал за то, чтобы немедленно приступить к строительству дополнительных взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек, но и убеждал прикупить земли вокруг аэропорта, чтобы постепенно его расширить. Это вызывало бесконечные дискуссии, а порой весьма горячие споры. Некоторые члены Совета уполномоченных и руководители города смотрели на дело так же, как Мел, но были и такие, которые резко выступали против. Трудно было убедить людей в том, что аэропорт, построенный для реактивных самолетов в конце пятидесятых годов, мог так быстро устареть и что его эксплуатация в таком виде, как сейчас, чревата опасностью для жизни людей. Никого не интересовало то, что так же обстояли дела и в других аэропортах – в нью-йоркском, сан-францисском, чикагском и прочих, – политики просто не желали ничего об этом знать.

Мел подумал: может быть, Кейз и прав. Возможно, нужна крупная катастрофа, чтобы общественное мнение всполошилось, как это было в 1956 году, когда произошла авария в Большом каньоне, заставившая президента Эйзенхауэра и конгресс 85-го созыва выделить ассигнования для починки вентиляции в туннелях. Как ни странно, деньги на всякие улучшения, не связанные с оперативной деятельностью, можно было почти всегда получить. Так, например, предложение построить трехэтажные гаражи мгновенно было одобрено городскими заправилами. Еще бы: ведь гаражи – это нечто, так сказать, зримое и осязаемое для широкой публики, иными словами, для избирателей. А вот взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки – другое дело. Каждая новая полоса стоит несколько миллионов долларов, и на строительство ее требуется два года, но лишь немногие, кроме пилотов, диспетчеров и руководства аэропорта, знают, в каком состоянии – хорошем или плохом – находится та или иная полоса.

Так или иначе, в аэропорту Линкольна дело скоро дойдет до точки. Должно дойти. За последние месяцы Мел все чаще и чаще наблюдал симптомы, указывавшие на приближение критической минуты, и знал, что, когда час пробьет, придется решать: либо усиленно развивать наземные сооружения в соответствии с прогрессом в воздухе, либо сидеть сложа руки и смотреть, как другие опережают тебя. В авиации статус-кво не бывает.

Ко всему этому примешивалось еще одно обстоятельство.

С будущим аэропорта было связано будущее самого Мела. Каким будет аэропорт, таким будет и престиж Мела в глазах тех, с чьим мнением приходится считаться.

Еще совсем недавно все знали Мела Бейкерсфелда как человека, активно выступавшего за логическое развитие наземных сооружений в аэропортах; о нем говорили как о многообещающем молодом даровании в руководстве авиацией. Потом случилась беда, и все изменилось. С тех пор прошло четыре года, и будущее Мела в глазах других людей – да и в его собственных – уже не было столь ясным и безоблачным.

Событием, столь резко повлиявшим на судьбу Мела, было убийство Джона Ф. Кеннеди.

– Вот и конец полосы, мистер Бейкерсфелд. Вы поедете с нами назад или останетесь? – прервал размышления Мела голос шофера «сноубласта».

– Что вы сказали?

Шофер повторил вопрос. Впереди снова замигали красные огни, и «Анаконда» остановилась. Правая половина полосы была очищена от снега. Теперь «Анаконда» развернется и поедет назад, чтобы расчистить левую половину. Со всеми остановками «Анаконде» требуется от сорока пяти минут до часа, чтобы очистить от снега и посыпать песком одну полосу.

– Нет, – сказал Мел. – Я здесь выйду.

– Есть, сэр.

Шофер посигналил светом машине младшего техника, и тот сейчас же помчался куда-то. Когда Мел спустился со «сноубласта», его машина уже стояла рядом. С других снегоочистителей и грузовиков тоже спрыгивали люди и бежали к пикапу с кофе.

Возвращаясь к аэровокзалу, Мел связался по радио с пультом управления снежной командой и подтвердил Дэнни Фэрроу, что полоса один-семь, левая, скоро войдет в строй. Потом переключил радио на наземного диспетчера, приглушив звук, – голоса звучали глухо, неразборчиво, не нарушая хода его мыслей.

Когда он сидел в кабине «сноубласта», ему вспомнилось то, что так сильно повлияло на весь ход его жизни.

Было это четыре года назад.

Да, уже целых четыре года, с удивлением подумал Мел, прошло с того серого ноябрьского дня, когда он почти машинально, едва понимая, что делает, придвинул к себе стоявший на его столе переносной микрофон – микрофон, которым он редко пользовался и который перекрывал все остальные в аэровокзале, – и, врезавшись в сообщение о прилете какого-то самолета, громко объявил – голос его эхом прокатился по огромным залам, где тотчас наступила мертвая тишина, – объявил всем страшную весть, которую лишь несколько секунд назад узнал из Далласа.

Он говорил, а сам смотрел на фотографию, висевшую на стене его кабинета, – фотографию с надписью «Моему другу Мелу Бейкерсфелду, который, как и я, жаждет расширить тесные земные границы. Джон Ф. Кеннеди».

Фотографию эту он до сих пор хранит – как хранит многие воспоминания.

Воспоминания начинались с того дня, когда Мел произнес речь в Вашингтоне.

В ту пору Мел был не только управляющим аэропортом, но и президентом Совета руководителей аэропортов – самым молодым из всех, кто когда-либо возглавлял этот небольшой, но весьма влиятельный орган, объединяющий администрацию крупнейших аэропортов мира. Штаб-квартира Совета находилась в Вашингтоне, и Мел часто туда летал.

А речь свою он произнес на Всеамериканском конгрессе по планированию.

Авиация, заявил тогда Мел, является единственной сферой, где с успехом может развиваться международное сотрудничество. Для нее не существует не только идеологических, но и географических границ. Давая возможность людям разных национальностей перемещаться по свету – притом что стоимость билетов непрерывно снижается, – авиация на сегодняшний день является наиболее реальным средством познания мира, какое изобрел человек.

Весьма существенную роль тут играет международная торговля. Переброска грузов по воздуху, уже и сейчас достигшая большого размаха, неизбежно будет возрастать. Новые гигантские реактивные самолеты, которые вступят в строй в семидесятых годах, будут самым быстрым и дешевым средством для переброски грузов; через какие-нибудь десять лет океанские суда поставят в доки как музейные экспонаты: грузовые самолеты вытеснят их – так же, как пассажирские самолеты в свое время нокаутировали «Куин Мэри» и «Куин Элизабет». Возникнет новая торговая армада, которая будет циркулировать по всему миру, неся процветание ныне нищим странам. В техническом отношении, сказал тогда Мел, авиация сможет выполнять эту – и даже бо`льшую – роль еще при жизни тех, кто сейчас уже вступил в зрелый возраст.

Однако, продолжал он, в то время как конструкторы самолетов ткут из тонких нитей мечты плотную ткань реальности, в строительстве наземных сооружений по большей части преобладает либо близорукость, либо неоправданная спешка. Аэропорты, взлетно-посадочные полосы, аэровокзалы созданы по требованиям вчерашнего дня, без всякой – за очень небольшим исключением – попытки предвидеть будущее. Короче говоря, темпы развития авиации либо недоучитываются, либо просто игнорируются. Аэропорты строятся по частям, как попало, в соответствии со вкусами тех или иных городских заправил. Как правило, основная часть средств тратится на аэровокзал, то есть на показуху, и меньшая – на оперативные участки. Строительство аэропортов никем не координируется и не планируется – ни в национальном, ни в международном масштабе.

«Мы преодолели звуковой барьер, – сказал тогда Мел. – Но мы еще не преодолели барьера наземного».

Он перечислил области, требующие особого изучения, и призвал к созданию международного органа по проектированию аэропортов – во главе с США и при благосклонном участии президента.

Его речь была встречена овацией – зал стоя аплодировал ему – и вызвала положительный отклик в самых разных кругах и таких газетах, как лондонская «Таймс», «Правда» и «Уолл-стрит джорнэл».

На другой день Мел получил приглашение в Белый дом.

Президент принял его очень тепло. Между ними состоялась приятная, непринужденная беседа в личном кабинете президента на втором этаже. Джон Ф. Кеннеди, как обнаружил Мел, разделял многие его взгляды.

За этой встречей последовали другие, иногда в присутствии «мозгового треста», то есть помощников Кеннеди, – в тех случаях, когда правительство собиралось рассматривать вопросы, связанные с авиацией. После нескольких таких совещаний в Белом доме, за которыми следовали неофициальные беседы с президентом, Мел вполне там освоился. Его отношения с Джоном Ф. Кеннеди, любившим окружать себя знающими, умными людьми, постепенно приобрели самый дружеский характер.

Примерно через год после первой встречи президент спросил Мела, что бы он сказал, если бы его поставили во главе Федерального управления авиации. После своего переизбрания – а это уже считалось делом решенным – Кеннеди намеревался передвинуть Хейлеби, тогдашнего главу Федерального управления авиации, на другой пост. Так вот, согласился бы Мел взять на себя проведение в жизнь тех мер, за которые он так ратовал, еще не будучи у руководства? Мел сказал, что это было бы очень интересно и, если ему сделают такое предложение, он не ответит отказом.

Слух об этом, без всякого участия Мела, тотчас распространился. Мела включили в круг «приближенных». И престиж его, уже и так достаточно высокий, еще больше возрос. Совет руководителей аэропортов снова выбрал его президентом. Совет уполномоченных по его аэропорту основательно повысил ему жалованье. Не достигнув еще и сорока, он уже стал Маленьким Роландом в авиации.

А через полгода Джон Ф. Кеннеди отправился в свое роковое путешествие в Техас.

В первые минуты Мел был просто ошарашен вестью о гибели президента; потом зарыдал как дитя. И лишь позже он понял, что пули убийцы рикошетом сразили и многих других, в том числе его самого. Он обнаружил, что уже не является «своим» в Вашингтоне. Наджиб Хейлеби действительно ушел из Федерального управления авиации на пост первого вице-президента «Пан-Америкэн», но Мел не был назначен на его место. К тому времени власть и влияние перешли к другим людям. Как узнал потом Мел, его имя даже не значилось среди кандидатов, предложенных президенту Джонсону на пост главы Федерального управления авиации.

Второй срок пребывания Мела на посту президента Совета руководителей аэропортов прошел гладко и ровно, и его сменил очередной подающий надежды молодой человек. Поездки Мела в Вашингтон прекратились. Выступал он теперь только перед своими коллегами и в известном смысле воспринял эту перемену с облегчением. Дел в аэропорту у него стало много больше: объем воздушных перевозок резко возрастал. Он усиленно занимался планированием и отдавал немало сил Совету уполномоченных, пытаясь склонить его на свою сторону. Словом, забот хватало – и на работе, и дома. Все дни его были заполнены до краев.

И тем не менее его не покидало чувство, что он упускает время и возможности. Это чувствовали и другие. И Мел пришел к выводу, что, если не произойдет какой-то коренной перемены, его карьера так и кончится на том, с чего началась.

На страницу:
6 из 12