Камчатские рассказы

Светлана Трихина

Камчатские рассказы

КАМЧАТКА. ВИЛЮЧИНСК.

         Моя первая зима на Камчатке, полюсе снега, где служит Костя, мой муж, военный хирург. Здесь говорят просто -доктор. В аэропорту Елизово он встречает меня с трехлетним Женечкой, впервые в предверии нового 2000 года покинувшим родной Петербург, оставшийся позади, в девяти часах лёту. В машине звучит Земфира. Привет, ромашки… за окном обычный зимний пейзаж. Вместе с нами едет плотного вида медсестричка, что-то там нужное покупавшая в Елизово. За горячими источниками Паратунки сворачиваем влево – на КПП ЗАТО. Контрольно-пропускной пункт закрытого административно-территориального образования. Это въезд на тихоокеанскую базу наших подлодок. Обязательная проверка документов, и пошла виться между сопками дорога с глубокими кюветами по сторонам.

         Гражданская часть города на берегу бухты Крашенниникова называется Вилючинск. На сопке с красивым именем Колдунья – горнолыжная трасса, под сопкой городская больница. Переломанные лыжники, как шутит Костя, влетают в операционную прямо с лыжами. Огибая бухту, останавливаемся напротив острова Хлебалкин, где есть небольшой маяк. Делаем фото.

          База наших подлодок, любимое осиное гнездо, носит гордое имя Рыбачий. Военный городок сам по себе – это специфика, а база подлодок – это суперспецифика.

        Мы живём на Семи ВетрАх, в районе наверху сопки, на улице имени Степана Петровича Крашенинникова, автора знаменитой книги «Описание земли Камчатки». Он и бухту-то ту описал, которая теперь носит его имя, и величал Тарьеиной губой. С соседний сопки Тарья виден весь наш городок.

         Выше наших домов только три дома на Восьми ВетрАх, лицом на Петропавловск-Камчатский и вулканную панораму. Если на этом пятачке сильно раскинуть руки, они почувствуют подъемную силу.

           С сопки вниз бегут лесенки с перилами, не всплошную, а разрозненными островками. Полдень. Валит хлопьями снег. Сверху, разметая его полами шинели, быстро бежит человек.

  Мы: «Серёга! Привет!»

  Серёга: «Простите-простите, я очень спешу!»

          Минут через сорок мы видим в окно, как довольный, румяный и очень пьяный Серёга, перебирая руками по перилам, медленно-медленно поднимается наверх.

             Успел.

КАМЧАТКА. ХВОСТИКИ.

1999 год, декабрь. Я – камчатский новичок. Святая простота! Когда улетала, весь мой петербургский бомонд – друзья, сослуживцы, знакомые – провожали как декабристку, с криками и плачем: «Мы тебе и тут икры купим». Прямо «Звезда пленительного счастья» какая-то. Забавно, что все мужчины были за отъезд, а дамы – категорически против.

   Правда, от истины недалеко, только-только перестали после 1998 готовить еду на кострах, за отсутствием электричества, а газа на Камчатке нет.

  Для меня сюрприз.

– Пойди-ка в ванную, – говорит муж, – там тебе ребята пару хвОстиков передали. Сготовь чего-нибудь пожрать.

   В длину всей ванной лежат рядком два здоровенных зимних кижуча. Поднять я их не могу, они тяжелые и скользкие. Пырнуть ножом тоже не удаётся, недаром коряки из лососёвой кожи что хочешь шьют.

   Всё перепробовала, вся перепачкалась, прямо боИ с лосОсями в грязи, плюнула, кинула уже некондиционную одежду к хвостикам и пошла варить сосиски, кроме которых, по словам мужа, ленинградцы ничего не умеют делать.

   ПотОм, си-и-льно потОм, я научусь всему: разделывать рыбу, «грохотАть» икру, делать тузлУки и «пятиминутку». А сегодня я варю блокадные сосиски и жду мужа.

КАМЧАТКА. СЕЙСМИКА.

     Позади «рубикон» порога первого камчатского жилища. Декларирована и первая заповедь: «Будет трясти – на улицу не выбегать! Не позориться!»   Лестничные пролёты – они падают в первую очередь. Вставать в дверные проёмы капитальных стен, чтоб по башке ничем не съездило, и ждать, сопеть в две дырки.

      Страшен толчок, он мгновенен, его не подловишь. Как экстренное торможение с откатом на исходную. РАЗ-ДВА. Устоять на ногах невозможно. Ну, это уже баллов пять. На обычные два-три внимания не обращают. Даже радуются. Шестнадцатиэтажка в центре Петропавловска качается макушкой, с амплитудой метра в полтора, как вынос при повороте у венгерского Икаруса с кишкой-гармошкой.  Напряжение снимается. Хорошо. Значит крупных толчков не будет.

       Хотя иногда, при сильной тряске, некоторые всё же манкируют своими обязанностями. Петропавловск-Камчатский. Стоим в очереди в Сбербанке. Несколько окошек, к каждому человек по десять. Начинает потряхивать. Сначала слабо, потом посильнее. Кассиры исчезают из окон. Очередь не расходится, выкрикивая голосами активистов: «Верните кассиров, а то мы их сами закопаем!»

       В народе живы воспоминания о страшных землетрясениях и цунами. Опираясь на это, МЧС любит нагнетать обстановку в ожидании катастрофических семи-восьми баллов. Авачинский свой пар спускает регулярно, в несколько столбов, а вот Корякская сопка стоит не шелохнётся, укутав макушку сферическим облаком. Считается, что она будет извергаться мощно и стремительно, выбив пробку из кратера.

     Одно время все жили с «тревожными» чемоданчиками у входа, ну, где всё самое ценное, чтоб наготове. Землетрясение всё не приходило, зато стали наведываться деклассированные элементы, ходи да собирай чемоданы, как грибы; и перестали ждать: все, кроме МЧС.

    Лет через пять мы переедем в Петропавловск на Солнечную улицу, и каждое утро, в окне кухни солнце будет вставать за вулканами. А сейчас с Восьми ВетрОв я смотрю на них с обратной стороны, через Авачинскую бухту.

КАМЧАТКА. НОВЫЙ 2000 ГОД.

Новый 2000 год встречаем в просторном военном госпитале Рыбачьего. У Кости дежурство. Высокие потолки, гулкие коридоры. Накрывать поляну и отмечать медики умеют. В процессе веселья ко мне, время от времени, подсаживаются доброжелатели женского пола с фразой: «А Вы знаете, что Ваш муж…» – Знаю, – говорю я, – но меня интересуют только денежные потоки.

– Ну, и стерва! – решают доброжелатели, и жизнь входит в мирную колею.

КАМЧАТКА. ДЖИНДАЛ.

Солнце здесь яркое и сильное, и его невероятно много. Можно сказать -сплошное солнце. Наступающая весна начинает разогревать кровь жителям посёлка.

       У нас, в Рыбачьем, достаточно питейных заведений. На всякого мудреца. Рыба помельче и любители внезапно получить по морде колготятся в баре «Эфа», где человеческая жизнь не стоит и цента. Офицерский состав любит пить в долг на добротных, зеленых, ломберных скАтертях кафе «Ленинград».

     А вот ресторан «Джиндал» – это легенда, это – миф.  Именно здесь бьётся алкогольное сердце посёлка.  В этом, оживлённом аквариумами и шестами для танцев заведении обкатываются новички, прибывшие на базу.

     Оцениваются два умения. Во-первых, как ты умеешь пить или не пить; и с кем ты умеешь спать или не спать, во-вторых. Результаты тестирования моментально вносятся в облачное хранилище посёлка, после чего каждый житель чётко знает, что можно от тебя ожидать. Встречаются индивидуумы, не доверяющие облакам. Их убеждают: кого вербально, кого физически.

      Доктор, кивнув официантке на «Вам как всегда?», сидит и пьёт, ему составляет компанию Саня. Они обсуждают жён.

– Стою на остановке у ДОФа (Дом офицеров), ну принЯвши чутка. Жду автобус. Народу!  Твоя на машине подъезжает. Открывает окно. «Сань, -говорит,– тебя подвезти?» Не успел рта открыть, она с места по газам, с проворотом колес.

– Саня, ты рот-то быстрее открывай. Она резво ездит, голуби с дороги взлетать не успевают, – говорит доктор и потирает ступню, на которую жена наехала давеча, сдавая у госпиталя задом. Петербурженка чёртова.

– Ну, давай.

        Они выпивают и некоторое время молчат, чтобы не испортить эффект.

Камчатка. Черемша.

Весна на Камчатке – это время черемши.

В Петербурге на Кузнечном рынке, в соленьях, среди синевато-розового в маринаде чеснока, ярких, как зимородки, пупырчатых малосольных огурцов, лежали горками связки мутно зелёной черемши, расцветки школьных стен, и крепкие жилы их стеблей, со вдавленными в жёсткую мякоть нитками, напоминали тяжело дышащую даму в корсете. Хотелось полоснуть по ним острым ножом, чтобы зелёные унылые черви обрели наконец свободу и были съедены весёлыми птицами -людьми.

   Первый раз довелось увидеть, как под весенним солнышком растёт вольная дышащая черемша, на Зеленчуке, мы сплавлялись по нему на каяках и катамаранах. В начале похода поднимались к невероятной красоты Софийским озёрам. Горные озёра со своей зеркальной невозмутимостью наносятся на географическую карту души сразу тем цветом, в котором ты их застал. Озёра – фотоснимки неба; в тяжёлые дни ты снова окунаешься в этот цвет, и душа твоя плавает в нём, не нарушая недвижности вод. Альпы и Татры, Кавказ и Камчатка, их озёрами нельзя наглядеться, как нельзя напиться талой водой их ледников.

     Впрочем, черемша не эдельвейс, не любит высоко забираться. По весне бурый ковёр прошлогодних листьев, их истлевшие, проеденные снегом и жуками, сквозные пластины проклюнуты остро отточенной зеленью ростков. Их уже можно собирать, можно и когда над сухим пергаментом мёртвых листьев черемша раскинет два ярко зелёных заячьих ушка, как знамя победы жизни над смертью.

    На Камчатке проростки черемши собирают огромными пакетами, как витаминную зелень: в салаты, начинки; и для маринада на зиму. В банках красиво уложенная черемша чуть буреет, но остаётся зелёной, настаивая в себе свой чесночный запах. Эти банки в веснушках перечных горошин уставляют балконы всех наших знакомых. На Камчатке любят черемшу. Стебли не используют. Если растение выкинуло розетку с соцветием, по камчатским меркам, оно уже ни на что не годно. Пора папоротник заготавливать.

    Теперь, когда на Тверском бульваре Москвы я вхожу во флорентийский полумрак вестибюля ресторана «Палаццо Дукале», где в канделябрах мечется огонь живых свечей, а венецианское каминное зеркало отражает пуки красных амариллисов, в стеклянных квадратах ваз, я, зачем-то, вспоминаю камчатскую черемшу, одного с ними семейства, увы, не растущую в пределах Садового кольца.

КАМЧАТКА. СПАСЁНКА.

      С наступлением лета ареал обитания расширяется: подъёмы на Тарью, походы к дальнему большому маяку на океан.

Мелкий песок просёлка сеется сквозь открытое окно машины на мои коленки и молочные ляжки в коротких шортах. Муж стряхивает его, задерживаясь рукой на внутренней стороне бедра. Такой тёплый, нежный, супружеский жест, мой любимый. Рука легко вспархивает белым голубем – переключить передачу – и опять возвращается на теплый насест. Есть в этом что-то математическое. Аксиома. Держать человека за ногу и молчать. Только не за коленку. Не лошадь и барышник. Я за несуставнЫе отношения.

Мы едем купаться на Спасёнку, в бухту Спасения. Яркое солнце и, пухлым амфитеатром, желтый песчаный пляж, куском топлёного масла среди черных вулканических песков тихоокеанского побережья. Мысы сжимают бухту в ровный овал, в котором океан дремлет невероятно выпуклым мениском, серебрясь мелкой чешуёй волны на зенитной игле хребта. Игла эта сверкает ослепительным блеском, сжигая глаза.

Нескольких шагов достаточно – зайти по грудь.

– У-у-у, – гудит солнечный, по определению Тихий, океан и протягивает ко мне сильные магнетические руки своих strong current’ов.

– Ныряй и держись левее, тогда течением вынесет на мыс, – кричит мой любимый мужчина, – иначе…

Но ноги мои уже оторвались ото дна, и стремительный берег отпрыгнул вдаль.

– Левее, левее, левее,– шепчу я сквозь зубы и солёную воду во рту, борясь с тихим, но цепким океаном.

Хорошо, не услышала последней фразы инструктажа по РБЖ. Руководства по борьбе за живучесть. Точка. Значит, справлюсь. Восклицательный знак.

КАМЧАТКА. ЖИМОЛОСТЬ.

Камчатка – удивительно благодатный край. В чистейших реках кишит рыба. В бухтах – крабы и мидии. В сезон – грибы и ягоды вёдрами. Можно самим поехать пособирать, но лучше централизованно, с госпиталем: чтоб заехать поглубже, где даров природы погуще.

      До лона этой разнежившейся у подножья Корякской сопки природы нас, с большим трудом, доставил госпитальный ГАЗ-66 или, как в народе говорят, «шишига». Пришлось вырубать кой-какие мелкие деревца, заполонившие дорогу.

По прибытии, прекрасная половина больничного штата и жёны его оставшейся половины стали собирать в вёдра с высоких полутораметровых кустов крупные, сладкие ягоды жимолости, синие с сизым налётом. Собирать одно удовольствие. Много её, очень много.  Видом парно растущие ягоды смахивают на голубику, а на вкус слаще, черника черникой. Созревает жимолость в конце июля- начале августа.

Не секрет, что на Камчатке медведи кушают людей. Дальнобойщиков на ночных стоянках и кабины не спасают. Тоже мясо, только в консервной банке. Поддел когтем, открыл, голову отъел, а остальное прирыл где-нибудь, пусть доходит. Поэтому мы ходили парами, чтобы в случае нападения напарник мог воссоздать хронологию события. Командовал госпитальным женским батальоном, брошенным на жимолостный фронт, наш зам. по МТО подполковник Шилин, спокойный, незлобный, очень милый человек, который и отвечал за наше благополучное возвращение.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.