Завтра будет вчера

Любое упорство обрекает человека либо на победу, либо на смерть. И Грант всё же добился своего: через некоторое время Нара уже смеялась над его шутками и соглашалась вместе пообедать в кафе после пар, да и её папа начал куда благосклоннее относиться к ухажёру дочери. Грант знал, что отец разговаривал с Кареном насчет свадьбы, приводил доводы, почему им семьям было бы неплохо объединиться. Он догадывался, что, скорее всего, Нарине лишь прислушалась к словам родителей о том, что он является отличной партией для любой девушки. Но ему было плевать. Он хотел получить её до трясучки. Словно одержимый, бредил только мыслями о скорой свадьбе, о том, как сделает ее, наконец, своей, а всё остальное не имело никакого значения. Стерпится – слюбится, говорят русские, и они чертовски правы в этом, тем более, что он чувствовал симпатию со стороны Нары. Для начала семейной жизни ему было достаточно и этого.

***

Я сжимала в руках смартфон и думала, что ответить этому наглецу. На языке крутились пара язвительных фраз, но я решила просто проигнорировать. Он писал мне обе пары на вайбер. Писал так естественно, будто имеет на это право, будто все эти годы так же писал мне.

«Нари, а, Нари, теперь придется тебе со мной к ЛОРу идти – у меня в ухе до сих пор звенит»

«Что такое, Капралов? Возраст уже не тот? Глохнешь потихонечку? Что дальше? Ревматизм? Склероз? Подагра?»

«А ты будешь моей сиделкой, если у меня что-нибудь из этого списка обнаружат?»

«Я тебе оплачу сиделку, Капралов. Сама выберу хорошую, заботливую, глухую. Чтобы на все твои претензии улыбалась и послушно головой кивала».

«Согласен на глухую, но тогда чтобы блондинка с третьим размером груди, и ноги от ушей чтобы росли».

«Фу, Капралов, ты только представь себе это страшилище.»

«Вот, мышка, представляю как раз, и что-то уж сильно невмоготу мне. Прям вот чувствую – требуется сиделка такая. Ой как требуется…»

«Отстань, извращенец, я на парах вообще-то.»

«Ты даже не представляешь какой я извращенец, мышка».

Я только набрать хотела, что ещё как представляю, но тут же стёрла и отложила смартфон. Через пять минут от него пришло сообщение:

«Что, Нари, ты ж писала? Почему стёрла?»

Решила не отвечать, сосредоточившись на монотонном звуке голоса лектора, не глядя в сторону периодически ярко загоравшегося экрана телефона.

Не знаю, что за игру он вёл, но она начинала уже злить. Вот эта его непринужденность в общении. Она манила и в то же время приводила в недоумение, перетекавшее в ярость. Так будто не было этих нескольких лет разлуки. Вот только мы оба изменились за это время. И я пока понятия не имею, каким он стал теперь. А он всё ещё уверен в том, что знает меня. И это тоже начинало злить. Потому что он ошибался. Потому что я уже давно не тот наивный подросток, какой он меня помнил. По крайней мере, мне очень хотелось верить в это.

Схватила телефон и, спрятав под партой, открыла уведомления.

«А мне кажется, я знаю, что ты там стерла. Ты же хотела написать, что знаешь, да?»

«Дааа, мышка, твое молчание слишком красноречиво. Как там говорят? Молчание – знак согласия?»

«Итак, я пишу, а ты молчишь, договорились?»

Не выдержала, чувствуя, как начинает трясти от злости.

«Капралов, у меня учёба. Успокойся и готовься быть в аэропорту вовремя.»

Написала и отключила телефон. Засунула его дрожащими руками в сумку. Боже, почему я продолжаю реагировать так на него? Ведь ничего же не написал такого, а у меня внутри всё сжалось. И перед глазами воспоминаниями, как он целует, прижимая к себе, иногда отстраняясь и тут же притягивая со смешком обратно.

Мы спрятались от летнего дождя на самой дальней веранде в детском саду, он улыбается так радостно, так широко, что сердце замирает от его улыбки, капли дождя стекают с мокрых волос на щёки, на подбородок, и я интуитивно поднимаюсь на цыпочки, губами собираю их и тут же отстраняюсь, придя в ужас от собственной смелости. Но он не позволяет, привлекает к себе, пристально глядя в глаза, а я распадаюсь на такие же капли воды от этого его потемневшего взгляда. От той бури, что кружит в нём, темной и беспощадной. Шаг назад, потому что чувствую, как меня утягивает в эту бурю, и самое страшное – я не боюсь. Я хочу в неё, как заворожённая. Хочу потеряться в ней, раствориться в ней дождём.

«– Моя мышка. Не пущу, – уверенным шепотом, чтобы тут же впиться поцелуем, разбить любые сомнения на жалкие осколки, – скажи, Нари.

– Твоя мышка, – отвечая на поцелуй, зарываясь пальцами в его влажные волосы, – не отпускай.

– Никогда, – спускается языком по шее, пуская мириады мурашек по коже, заставляя выгибаться навстречу его губам, – не отдам никому.

Отстраняется, и я готова закричать от той боли, что взрывается в теле из-за возникшего расстояния.

– Понимаешь, Нари? – смотрит серьезно в глаза, удерживая за подбородок пальцами, а я смеюсь.

– Глупый. Нет никого. И не будет никогда. Только ты.

Мне смешно и странно, что у него могут возникать такие мысли, потому что я слишком принадлежу ему. Ему больше, чем себе. Неужели он этого не видит сейчас?

Тянусь к его губам, и он снова набрасывается на мой рот, сжимает в объятиях, вынуждая взвиваться от острого наслаждения.»

Очнулась от воспоминаний только со звонком, разрушившим иллюзию уединения в набитой под завязку аудитории.

– Нар…Нараааа, – Аня склонилась ко мне и почему-то вцепилась в мое запястье, – Нар, да что с тобой такое? Ты из-за Гранта своего так переживаешь?

Перевела взгляд вниз и вздрогнула, только сейчас почувствовав, как сильно впилась ногтями в ладонь.

– Что?

– Я говорю, ты уже по своему скучаешь что – ли, не пойму? Как потерянная: то всю пару переписывалась с ним, то сидишь каменным изваянием. Поссорилась? Расслабься, подруга, приедет твой ненаглядный. Еще надоесть успеете друг другу.

– А? Да. Конечно, по нему, – вымученно улыбнулась Ане и потянулась за смартфоном, включая его. Она права в какой-то степени. Ведь я сейчас должна думать совершенно о другом.

И снова уведомления о сообщениях от Артёма, но я даже открывать не стала.

– Пойдем, а не то опоздаем – нам в триста пятую аудиторию идти.

–Анют, я не пойду, хорошо? Я с Грантом встретиться хочу. Побыть с ним подольше. Мне это очень нужно.

Она понимающе кивнула и начала деловито складывать тетради в мою сумку.

– Он уже подъехал?

– Нет, но скоро будет.

– Решено, пойдем с тобой в столовую, там его и подождем.

– А как же твоя пара?

– Ну так, а смысл на нее идти? Ты же знаешь, математика – не моё. А без тебя, моей говорящей совести, мне там делать вообще нечего. Тем более что у меня мысли сейчас о выходных. О шашлыках на даче, а не числах…бррр.

Засмеялась, следуя за ней в коридор. Мне действительно нужно увидеться с Грантом. Напомнить себе, кто он для меня, и кто я теперь. Я давно уже выросла, и в моей новой жизни не должно быть больше ни мышки, ни той глупой первой любви, которой она жила. Детство тем и прекрасно, что должно закончиться, должно остаться приятным послевкусием на языке, не более чем хорошим воспоминанием, с нотками грусти по тому, что оно прошло. Воспоминанием, которое не должно причинять такую боль, от которой иногда по ночам выть в голос хотелось. Нужно просто почаще себе напоминать о ней, чтобы снова в ту же мышеловку не угодить. Потому что второго раза я не выдержу.

Глава 5. Артем

Я ждал её в машине. Долго ждал. Потом психанул и пошел в здание аэропорта. Посмотрел на табло, отыскивая нужный мне рейс, и поднялся в зал ожидания.

Их увидел сразу. Стоят возле кафе, пьют кофе. На ней темно-бордовое платье до колена, туфли на высокой шпильке, волосы волнами ниже поясницы спускаются. Я обожал их. Вот эти шоколадные пряди пропускать между пальцами, сжимать пятерней притягивая к себе, воруя поцелуи. Я всегда отбирал их силой. Она редко целовала сама. А мне нравилась эта неприступность, она меня с ума сводила. Прикоснется кончиками пальцев, и я взорваться готов только от этого.

Посмотрел на её собеседника и снова почувствовал, как он меня бесит. Когда-нибудь я сверну ему челюсть или вышибу мозги. За то, что смотрит на нее вот так…Так, как я никогда не имел права смотреть. И за то, что она позволяет, а мне…мне не позволяла. Со мной все как у воров и преступников. Украдкой с краской стыда на щеках и с гребаными угрызениями совести. Недостоин я. Русская свинья потому что. Я это только потом осознавать начал, когда все закрутилось, когда мне на мое место указали. Во мне ненависть ядовитая каждый раз волной поднималась, как вспомню. Никогда раньше не делил людей на расы, на цвет кожи, а потом сам вот таких, как они, гнобил, избивал до полусмерти.

Рука цербера её талию обвила, а она голову к плечу склонила и улыбается ему. Нежно так улыбается. У меня по всему телу волной ярости дрожь пошла.

Неожиданно руки сжались в кулаки, как и несколько лет назад, когда её видел рядом с другими парнями. Особенно её круга. Когда уже пришло понимание, что как бы я её, бл**ь, не хотел никто не даст нам быть вместе. Ни моя родня, ни тем более, её родня, у которой власть, деньги и связи. Все для того, чтобы мою стереть с лица земли. На себя мне было насрать, но не на мать с отцом и не на брата.

Когда-то она вот так улыбалась и мне. Голову к плечу наклонит и смотрит глазами своими дикими, бездонными. Так смотрит, что у меня от похоти скулы сводит и член дыбом стоит. От страсти все мозги, как кислотой разъело.

А сейчас от ревности. Потому что я нутром почуял, что это не брак по расчету. Он ей нравится. Это был её выбор. По глазам вижу, в позе её, по движению губ.

Близок он ей. Свой потому что. Доверяет ему. Привыкла к нему. Я уже навел справки. Цербер не первый год её пас, прежде чем получил согласие. Завоевал, мать его. В отличие от меня, ему было позволено входить в её дом через парадный вход, а не через окно.

Посмотрел, как проводила к таможенному контролю и как за псом закрылась стеклянная дверь. Быстро пошел по лестнице вниз. Не хотел, чтоб видела меня здесь.

Вернулся в машину и набрал её номер, как только она вышла на улицу.

– Я здесь на парковке слева от тебя. Поверни голову, мышка.

Она впорхнула в машину, распространяя нежный запах духов и аромат свежести вперемешку с терпким парфюмом своего жениха. Я, как зверь, чуял другого самца, и глаза кровью наливались.

– Привет еще раз.

Потом, словно опомнившись, склонилась к моему уху и спросила намеренно громко

– Привет! Давно ждешь? – Отстранилась и потянулась за ремнем.

Чертово обоняние. Сейчас я бы все отдал, чтобы у меня был насморк.

Надо взять себя в руки. Все еще колотит от злости. Черт! Вот эта блядская ревность в мои планы не входила. Думал, давно с этим покончено. Нет к ней ничего, кроме ненависти и желания мстить. Грязно мстить, больно. А меня уже скручивает от ярости. Тихо! Спокойно. Без эмоций.

– Достаточно для того, чтобы начать подумывать о том, что я ошибся аэропортом или что твой цербер передумал и увел тебя в гостиницу за углом.

Бл**ь! А вот это было лишним.

Потянулся за сигаретой и нервно сунул ее в рот. Прикурил и включил музыку, срываясь с места.

Нари протянула тонкую руку и нажала на паузу. Теперь я уже чувствовал…не видел, а именно чувствовал, как улыбка сползла с её губ. Хватит улыбаться. Пора начинать плакать, девочка. Слезы мне нравятся намного больше.

– Даже если он отвез в гостиницу за углом, что с того?

Она могла пропустить это мимо ушей, но, естественно, не пропустила.

– Да ничего, – пожал плечами, – у вас традиции изменились? Начали давать своим до свадьбы?

Промолчала, отвернувшись к окну, ошарашенная моей грубостью. Я снова щелкнул кнопкой проигрывателя. И её это все же взбесило.

Развернулась ко мне и прошептала сквозь зубы:

– А с каких пор тебе интересны наши традиции? Что происходит, Тём?

– Да так. Просто любопытно стало, у кого-то есть особые привилегии или все же нет. Быстро забылось, да, Нари? Пару лет и все. И так легко найдена замена из своего круга. Даже традиции забыты?

Я знал, что срываюсь, что меня тянет в какую-то чертовую бездну, но остановиться не мог. От одной мысли что она с ним спит, начинало срывать планки. Да, бл**ь, не имел права. Но мне сейчас было по фиг. Понимал, что могу всю игру испортить к дьяволу. Только я ответ хотел услышать, а она не отвечала.

– Есть, – произнесла тихо, не глядя на меня, – У кого-то всегда будут привилегии. А у кого – то никогда не будет права задавать такие вопросы.

Сжала себя руками, и я краем глаза вижу, как её трясти начинает. Злорадно усмехнулся, вот и треснуло твое спокойствие, Нарине. Эмоции в тысячу раз вкуснее. Нервничай. Мне это нравится намного больше твоих лживых улыбочек и снисходительных взглядов. Лицемерная сучка. Когда-то ты говорила мне, что любишь, вот этими самыми губами, которыми псу своему улыбалась. Интересно, ваши блядские традиции распространяются только на сам процесс, а все остальное можно, или все же здесь нет избирательности? Хотелось прямо в лоб спросить, сосала она у него или нет, а потом по губам ударить, чтоб в кровь разбить и смотреть, как она по подбородку растекаться будет. Красное на золотистой коже. На её бархатной, гладкой коже. Знала бы, с кем в машине сидишь, девочка, от страха бы кричать начала до хрипоты…но ты не знаешь и еще долго не узнаешь.

– Приоритеты расставляла не я, Артём.

Я резко затормозил на обочине. Так резко, что она дернулась вперед, а я инстинктивно придержал её рукой.

– У меня такого права и не было никогда. И приоритеты тоже не я расставил. Думаешь, все как раньше будет, да, Нари? Твой папа проявит благородство, подберет бывшего друга с обочины, работу даст, а ты потешишь свое эго тем, что тебя не забыли? Я ради тебя в этот город приехал. Охренел, когда увидел. Поняла? Я не забыл. Зато ты…

Засмеялся нервно. Не продолжил.

– У него тоже не было прав. Ты знаешь, он сам их получил, – повернулась ко мне, – Он просто захотел и получил. Каждый из нас получил, что хочет. А приоритеты, – рассмеялась, а мне захотелось влепить ей пощечину так, чтоб на щеке следы от моих пальцев остались, – какой смысл говорить о том, что уже прошло и никогда не вернется, Артём? Ты приехал сюда не из-за меня. Ты прав, как раньше уже не будет. Как раньше, я уже не поверю.

Повернулся к ней и, резко взяв за горло, привлек к себе. Смотрю в её расширенные зрачки и понимаю, что перегибаю, но это как точка невозврата. Я ждал этого дня и прокручивал его в голове миллионы раз, и все пошло совершенно не так. Потому что я не рассчитывал, что есть ОН. Я, бл**ь, вообще не думал, что в её жизни появился какой-то гребаный Грант. Хотя все они шлюхи одинаковые. Только цена у каждой разная.

– Как получил? Вот так, Нари? – наклонился вперед и жадно впился в её рот губами, одной рукой притягивая к себе за талию, а другой удерживая за затылок, преодолевая сопротивление, – Или вот так?

Снова набросился на губы, проталкивая язык поглубже, кусая, сминая своими губами. Потянул подол платья вверх, скользя по стройной ноге, продолжая яростно целовать, не обращая внимание на то, что вырывается. От вкуса её губ, от горячего дыхания и жара её тела по телу разряды электричества и эрекция мгновенная, такая, что хоть волком вой.

Оторвался от ее рта, продолжая удерживать за затылок и скользя пальцами над резинкой чулок, вглядываясь в широко распахнутые глаза.

– А ты и не верила никогда, – задыхаясь ей в губы, – вот так всегда и смотрела.

Откинулся на спинку кресла и запрокинул голову, тяжело дыша. Отымел бы прямо здесь. Жестко отымел. Насрать, если девственница. Хотелось взять наконец-то то, что так долго желал…но тогда месть была бы слишком скоротечной и невкусной. Мало просто оттрахать. Ничтожно мало. Даже если грубо и зверски.

Это слишком просто. Я же хотел этапы, круги, раунды. Я хотел её ломать и крошить. По кусочкам отдирать, разбирать её на осколки. Так, чтоб каждый глаза её семейке резал, вспарывал им нервы. Чтоб они её потом распяли и кровавыми слезами оплакивали. Как я оплакивал брата, как я оплакивал отца и мать.

Она дергает ручку двери, но та заблокирована, а я на ноги её смотрю под задранной юбкой, и в горле дерет от возбуждения. Представил их у себя на плечах и стиснул челюсти до хруста. Прекратила попытки выскочить из машины и как-то очень тихо сказала:

– Верила. Давным – давно. Глупая была. Маленькая. Это хотел услышать? А теперь выпусти меня! Выпусти прямо сейчас!

Снова ручку дернула. Наивная. А меня от её слов лживых то в жар, то в холод швыряет. Я как зверь, готовый оскалиться и рвать жертву на куски, и в то же время сам осаждаю его, глажу по загривку, затягивая ошейник. Рано. Слишком рано пока

– Выпущу, поговорим и выпущу, не бойся, насиловать не буду. Мне сами дают.

Медленно повернулся и посмотрел на нее – дрожит как в лихорадке. Испугалась, бл**ь. Это плохо. Мне нужно было другое от нее, и я это получу. Не сегодня. Немного позже. Я и не лгал ей. Я действительно приехал из-за нее. Только не думал, что, как увижу, опять все на бешеной скорости назад в пропасть укатится.

– Подачки отца твоего мне не нужны. Я не нищий, поняла? Работу и сам найти могу. И обязанным быть не собираюсь, ясно?

Засмеялась, и у меня внутри что-то щелкнуло. Мне опять захотелось ударить. Сильно ударить, так, чтоб на матовой коже кровь увидеть, боль её настоящую почувствовать, впитать.

– Так, найди.

Пожала плечами, снова обхватывая себя руками.

– Найди и исчезни навсегда. Я…я благодарна тебе за всё…в этот раз. Но я не хочу говорить. Понимаешь? Ты не нищий. Ты…я не знаю, ты другой. Или ты всё тот же, просто я теперь уже могу видеть это.

Смеется, а меня от ярости самого трясти начинает. «Так найди»…уверена, что её папа, царь и бог, осчастливить меня решил. Как и тогда, когда кормил с барского стола, а второй рукой душил всю мою семью, чтоб на коленях перед ним ползали.

– Исчезну. Не сомневайся. Отсвечивать не стану. Ты свою жизнь быстро без меня устроила. Папа пропасть не даст. Он тебе десять женихов с запасом отыщет и куда-то да пристроит. И да, я другой. Я больше не тот наивный и влюбленный идиот, которого можно было за нос водить, а за спиной искать выгодные партии среди своих.

– Откуда в тебе эта ненависть к нам, Артём? Я ее кожей чувствую. Когда я тебе замену искала? Когда все время с тобой проводила? Когда с братом из-за тебя ругалась? За что ты меня ненавидишь? За то, что перестала страдать по тебе? За то, что смирилась с тем, что ты уехал, даже не попрощавшись? Или за то, что мой мир, вот сюрприз, не замкнулся на тебе одном, после нескольких лет твоего молчания?

Теперь засмеялся я. Нет в чем-то она все же не изменилась. Та же наивность, та же искренняя вера в то, что ее семья святые.

– Ненависть? Нет, скорее ярость. Я и не сомневался, что перестанешь и что смиришься, и что твой мир на мне одном не замкнулся. Твой брат мне так и сказал перед тем, как я уехал. И ты знаешь, он был прав. Я лично в этом убедился.

Щелкнул замком на двери и, перегнувшись через неё распахнул дверцу машины.

– А теперь давай. Иди. В свой сказочный мир без меня. Считай, что тебе приснился дурной сон и забудь. У тебя это прекрасно получается. Ну! Что сидишь? Иди отсюда.

Она вдруг резко схватила меня за запястье, глядя прямо перед собой

– Что он сказал? – Повернулась ко мне, и в глазах промелькнула догадка, – что можно сказать, чтобы человек оставил…вот так…подло?

Что сказал? Когда-нибудь ты узнаешь. Сейчас я бы ему за эти слова сердце выдрал голыми руками и сожрать заставил, а тогда я испугался. Не за себя, конечно. За брата испугался. За мать. Что я мог сделать? Ни черта не мог, разве что сопли утереть и убраться с дороги. Только Артур дальше пошел, одними угрозами не ограничился.

Я на пальцы ее тонкие посмотрел, и что-то засаднило в груди. Вспомнил как целовал каждый из них, как она этими пальцами волосы мои ерошила и с моими сплетала. Отбросил её руку.

– У него и спроси. Уходи, Нари. Пошла вон!

Захлопнул за ней дверь и сорвался с места, даже не оборачиваясь. Номер одного из наших набрал.

– Бес, подберите сучку на перекрестке у площади. Одну там оставил. Сильно не прессовать. Попугайте, одежду слегка помните и закройте на стройке. Я часа через два подберу.

– А можно мы…

– Нельзя, бл**ь! Яйца оторву. Попугаете. Мешок на голову и в подвал. При ней с её телефона меня наберете. Это логично она мне последнему звонила. Денег попросите.

Я отключился и бросил сотовый на соседнее сидение, но тот снова зазвонил, и я ответил, включив громкую связь.

– Ну что там, Тём? Как дела наши продвигаются?

– Превосходно, дядя. Как я и планировал.

– Неужели? Если все так распрекрасно, почему девку решили умыкнуть?

– Потому что артачится. Нужно действовать иначе. Надавить немного.

– Да мне плевать, хоть придуши ее. Ты знаешь, чего я жду. Мне данные нужны. Информация. По каждой сделке.

– Я еще не вхож в дом.

– Так ускорь этот процесс.

– Не дави на меня, Тарас. Я сказал, что все будет, значит будет. Не нравятся мои методы – ищи кого-то другого. И тон смени, я не один из твоих шакалов дерганых.

– Ладно-ладно, тихо. Не нервничай. Не давлю. Но там новая сделка намечается, и мне нужно знать ее условия. Трахай уже свою сучку, пусть начинает тебе информацию сливать.

– Это тебе не шалава, Тарас. Все не так просто. Терпения наберись.

– Так сделай из нее свою шалаву. Я тоже тебя не об одолжении попросил, ты за крутые бабки на меня работаешь. Отрабатывай, племянник, отрабатывай. Не забывай, из какого дерьма я тебя подобрал.

Он отключился, а я вдавил педаль газа и понесся по окружной, ожидая звонка от Беса. Бросил взгляд на часы – уже должны быть по дороге за город.

Музыку сделал еще громче, вспоминая, как харкал кровью, стоя на коленях у ног её брата, держась за сломанные ребра, видя свое отражение в его начищенных туфлях. Каждое слово он подкреплял увесистым ударом по почкам и угрозами, что за определенную сумму Антона лет на десять упекут, если я не уберусь на хрен из этого города и из жизни Нари.

Для большей убедительности моего отца уволили с завода, того самого, на который Карен Сафарян взял его пару лет назад, а потом подожгли наш дом.

Конечно, все свернули на пьяного батю, но я-то точно знал, чьих рук это дело. Больше меня убеждать не нужно было. Я все понял. Мы уехали в столицу к Антону. Дядька Тарас нам помог жилье снять, но работу отец так и не нашел, а после смерти брата повесился на собственном ремне у нас на кухне. У матери первый срыв произошел, когда застала, как мы с соседом из петли его вытаскиваем. После похорон Антона тогда всего две недели прошло. Не выдержала она, сломалась. Больше её нормальной не видел никогда.

Потом я много раз ставил на колени таких вот, как Артур. Разбивал в месиво их лица, ломал кости бейсбольной битой, выдирал им ногти, тушил о них сигареты и заставлял мочиться под себя от боли и ужаса. Чтоб кровью своей писали твари: «Я – чурка. Я – грязный долбаный чурка. Я должен сдохнуть».

От зверя человека иногда отделяет всего лишь несколько слов, сказанных не в то время и не в том месте. Наверное, для меня этой отправной точкой стали слова: «Русская тварь, ты думал мы тебе позволим встречаться с ней? Ты, грязный, вонючий плебей, кончика ногтей её не стоишь. Еще раз рядом увижу, всю семью твою, как скот, вырежу».

А я не вырезал. Я любил их бить. Мять руками, ломать, корежить, выбивать им глаза. Меня называли Боксер, потому что я превращал их лица в кровавую кашу, ломал носы и выворачивал челюсти. Забивал до полусмерти. И каждый раз, когда под моими кулаками трещали их кости, я испытывал дичайшее удовольствие. Мне казалось, что именно этого хотел бы Антон, которого застрелили в одной из переделок. Пулю пустили четко между глаз. Потом я узнал, кто был там из них, и кто спустил курок.

Тарас определил меня в группировку сразу после убийства брата. Горяченьким взял. Еще перед армией. В организацию СНГ *3 входило более тридцати человек. Дядьку там называли Язычником. У нас была своя форма и полувоенные порядки.

Клятву на крови я произнес после первого личного «чурки», которого забил у выхода из городского парка. Меня приняли в группировку, но в списки официально не внесли. Тарас тогда еще все продумал. Не хотел меня светить. В то время он отвечал за кассу организации, еще не развернулся по полной программе, как сейчас. Когда я вернулся из армии, он предложил мне работу уже иного рода. Меня долго упрашивать не потребовалось.

*3 – Славянская Национальная Гвардия

Глава 6. Нарине, Артур

Машина дернулась вперед, взметнув столб пыли, а я всё так и стояла на перекрестке, разглядывая свои дрожащие пальцы. Вдруг снова стало так холодно, что захотелось закутаться во что-нибудь теплое и мягкое. Это желание возникало у меня всегда, когда я чувствовала страх или боль. Нескончаемый холод – так я ощущала ужас. Он всегда начинался с пальцев и поднимался вверх по рукам, на плечи и спину, замораживая в венах кровь.