Частичка тебя. Мое счастье

Я гасила их потихоньку, понемногу, на что хватало денег, стараясь платить по каждому пункту счета хоть чуточку, потому что знала, что если не платить вообще ничего три месяца подряд – тот же газ или свет запросто отключат. Но платила я не целиком – в первую очередь оплачивала счет по неустойке с бывшей работы, потому что знала точно – не заплачу Козырю, и его адвокаты с удовольствием меня вышвырнут из родительской квартиры.

И вот. Допрыгалась. До судебного требования в срок до четырнадцати дней оплатить долг целиком, в противном случае управляющая компания будет иметь право обратиться в службу судебных приставов.

Об их методах работы я знала.

От “войти в дом и забрать все ценное, что попадается на глаз, можно даже по четверти стоимости вещи, причем не магазинной, а цены с того же Авито”, до заморозки счетов и карточек. И вот этого допускать было никак нельзя – у меня как раз подходил срок месячного взноса по неустойке.

И на долг, и на неустойку имеющихся у меня денег не хватит…

Вот ведь черт!

Смотрю на бумажку невидящими глазами и понимаю, что не понимаю, что мне делать. Куда бежать? Даже почку не продашь, беременная ведь! И точки перед глазами кружатся, кружатся, кружатся…

– Я оплатила долг, если что, – выводит меня из зависания голос Ангелины.

В первую секунду я даже не верю, что услышала именно это.

Потому что это… Это выходит за рамки родственной помощи. Вот эта сумма – точно выходит!

– Ты с ума сошла? – хрипло спрашиваю, не поднимая глаз.

– А, надо было подождать, пока тебя из квартиры выселят? Да чтоб не тебя одну, да еще и ребенка твоего? – язвительно вскидывается Ангелина.

А мои пальцы теребят уголочек красной бумажки, пытаясь растереть его в бумажные катышки.

Нужно что-то сказать. Что? Спасибо? Господи, да какое спасибо, тут одно спасибо как лопушок для прикрытия танка. Такое же бесполезное.

– Я тебе отдам, – произношу подрагивающим голосом, – выйду из больницы, сходим к нотариусу, оформим расписку.

– Можно спросить, а чем ты в этом случае свои исковые выплаты покрывать будешь? – сарказма в голосе Ангелины – на три грузовых вагона хватит. – Милостыню просить будешь?

Мои пальцы расправляются с уголком счета и принимаются скрести по колену.

Да, поздновато я к психиатру-то пришла. Надо было раньше! Какими словами я сейчас себя костерю – ни один словарь матных слов столько не знает.

– Это чересчур, ты сама это понимаешь, – бросаю на тетку прямой взгляд, – я очень благодарна тебе, когда ты берешь на себя ужины или вот сейчас, когда ты привезла мне вещи. Я могу стрельнуть у тебя пару тысяч до зарплаты, чтобы через неделю их вернуть. Я могу попросить тебя найти мне работу, и по гроб жизни буду обязана. Но это… Я так не могу. Не могу принять эту твою помощь. Поэтому давай сойдемся на расписке.

– Уймись, коза, – тетка тяжко вздыхает, и хлопает по покрывалу рядом с собой, – и сядь, у меня к тебе есть встречное предложение.

– Какое? – недоумевающе спрашиваю я.

Тетка не отвечает, выжидает, и пока я не сажусь, не открывает рта. Зато потом – наносит воистину неожиданный удар.

– Я тебе предлагаю продать нам с Иваном Александровичем твою квартиру.

– А?! – звук получается каким-то пришибленным. И немного оскорбленным. Я ведь даже не думала!

– Если быть точнее – мы тебе предлагаем обмен. Моя двушка, плюс его однушка – на твою трешку. С доплатой, потому что у тебя и район хороший, и планировка у квартиры прекрасная. Ремонт Ваниной квартиры уже закончен. Ремонт моей – идет полным ходом.

– Но зачем мне две квартиры, по-вашему?

– Анжела, ты беременна, – деловито напоминает тетка, – и мужика у тебя нет. Несколько лет тебе с ребенком придется обходиться небольшим количеством денег.

– Я это и так знаю.

– А выплаты судебные у тебя насколько еще? Лет на семь?

– На шесть.

– Все одно. И счета надо на что-то оплачивать. Ну допустим, хватит тебе денег на выплаты, есть-то ты что собираешься?

– И при чем тут это?

– Ох, ну что такое? – тетка сердито хмурится, досадуя на мою несообразительность. – Пойми ты, мы предлагаем тебе две квартиры. В ближнем Подмосковье. В одной живи, вторую сдавай. Ты не волнуйся, мы доплату хорошую тебе предложим, сможешь и к рождению малыша подготовиться. Может, даже долг свой вперед погасишь на некоторое время. И те деньги, что я заплатила – пусть они пойдут как маленький задаток.

Ага, нихрена себе маленький!

У меня на этот “маленький задаток” судебные приставы бы полквартиры вынесли.

Вот веселье для Ирины с Катериной. Слушают нас, таращатся, рты пооткрывали.

– Тебе-то это зачем? – недоумеваю, а тетка неожиданно смущается.

– Да ну, разве это важно?

– Важно, – я покачиваю головой, – потому что я не понимаю, на кой черт вам с Иваном Александровичем трешка. Ты хочешь отдельную комнату для Риччика? Или он хочет бильярдную? Может, вам легче в Тайланд съездить, для смены обстановки?

– Ребенка мы хотим, дурочка, – неожиданно устало откликается тетка, второй раз за час выписывая мне нокдаун.

– Ребенка? Но как все это…

– Ты еще девочка, а мне уже куча лет, Анжела, – тетка вздыхает, – и климакс. Это ты захотела ребенка – забеременела, у меня так уже не получится.

– И вы…

– Мы решили взять из детдома девочку, – поясняет тетка спокойно, – уже присмотрели. Полгода брали её к себе на выходные, но хотим удочерить полностью. Лида – сирота, не очень здоровая, с задержкой в развитии, но и таким нужны семьи. Мы собираем справки. Вот только там все строго. Есть требования по жилплощади. Желательна отдельная комната. Мы сначала хотели просто продать наши квартиры и купить побольше, и разменять, никак не привлекая тебя, но… Я с тобой пожила… Узнала про твою беременность… Про исковой долг… Вижу, что тебе тяжко. Вот я и подумала… Может, мы с тобой друг дружке поможем? А квартира Ивана Александровича, кстати, гораздо ближе к твоей новой работе, чем эта. Ну, что скажешь?

Я молчу, переваривая информацию. На самом деле, тут столько всего – даже не поймешь, что первым осознавать.

– Ты ведь никогда не хотела детей… – произношу растерянно.

– Ну вот, а на старости лет придурь в голову дала, – Ангелина нервно смеется, – да и Ване Лидуська понравилась. Ты не думай, я уже три года об этом думала, в прошлом году готовиться начала.

– Даже не сомневаюсь, – улыбаюсь слабо. Тетка у меня действительно из таких, кто перед выполнением цели разузнает о ней абсолютно все. И разработает план. Я тоже такая. Ненавижу принимать спонтанные решения. Плохо они обычно заканчиваются!

– Ну, все, я тебе предложила, а ты – думай, – Ангелина поднимается на ноги, хлопнув в ладоши, – мы тебя не торопим, но и ты постарайся с решением не затягивать. Не согласишься ты – будем другие варианты искать.

Какой у меня веселый, однако, получается день!

6. Ник

– Тук-тук, – Юла неловко кашляет в дверях спальни, – доброе утро?

Даже не желает, а будто спрашивает. Доброе ли?

Ужинали ведь вчера раздельно. Но встала она сегодня определенно раньше обычного. До выезда на работу она вполне могла себе позволить еще час поспать.

– Я там тебе завтрак приготовила, – глаза виноватые, голос подрагивает, – поешь?

– Поем по дороге, – я качаю головой, – мне уже пора выезжать.

Шагаю к двери, но Юла шагает мне наперерез, перехватывая меня за руку.

– Мы оба вчера погорячились, да?

– Да? – я приподнимаю брови. Я почти всегда ей подыгрываю. В конце концов, не хочется расстраивать вынашиваюшую нашего с ней ребенка женщину. Но сейчас желания делать это нет.

Два часа она болталась непонятно где, вырубив телефон. Потом явилась, пошумела в ванной, позвенела тарелками в кухне и, всячески игнорируя мое присутствие, ушла в свою комнату.

А я от этой инфантильности раздражался все сильнее. Возможно, это гормоны. Но все больше походило на какой-то острый психоз.

– Ладно, я погорячилась, – Юла виновато склоняет голову и по девчоночьи меня бодает, – ты теперь до свадьбы будешь на меня злиться?

– Я действительно спешу, Юль, – сухо откликаюсь я, отводя от себя её руки.

Конечно же, она не унимается, идет за мной следом, смотрит, как я застегиваю пальто и беру шарф.

– Я понимаю, чего ты хочешь, Ник, – тихо и очень жалобно произносит Юля за моей спиной, – понимаю, хоть ты и думаешь, что все это не так. И я бы очень хотела, чтобы у нас с тобой все было как у всех. Просто… Ты ведь знаешь, что все идет не гладко. И те изменения, которых ты ищешь… Их нет у меня. И срок небольшой, и маловодие… Я так боюсь, что ты это увидишь… Увидишь, что у меня все неправильно.

Она начинает задыхаться за моей спиной… А меня снова сводит сильнейшая судорога злости на себя. Докатился. Довел до слез мать моего ребенка. Оборачиваюсь – смотрю на нее, прячущую лицо в ладонях.

Я ведь должен её любить. Должен ценить то, что она для меня делает. Дает то, чего я давно хочу.

– Успокойся, – я выкрадываю у себя пару минут, чтобы обнять девушку, провести ладонями по её спине, – я знаю, что у нас все не просто. И никогда не требовал, чтобы ты была такой же беременной, как и все. Не уверен, что это в принципе возможно.

Она вцепляется в меня с каким-то предельным отчаянием. Царапает по ткани пиджака, всхлипывает в плечо.

– Я так боюсь тебя потерять, – шепчет она, – так тебя люблю. А ты – как будто отстраняешься. С каждым днем все сильнее.

– Не говори ерунды. Все нормально. Если хочешь – могу приехать сегодня пораньше. Сходим в кино.

– Да, да, очень хочу, – Юла радостно вцепляется в эту идею, – мы давно время вместе не проводили. Погрязли в работе.

– Мне правда сейчас пора, Юль, – напоминаю я, осторожно отстраняясь, – увидимся на работе. Может, пообедаем вместе.

Она кивает, я выхожу?

Ну, и где мой занавес? Где аплодисменты?

Выдать столько правдоподобного вранья за пять минут общения…

Бью все рекорды.

Отдельная сковородка в аду мне будет полагаться за то, что после такого разговора с будущей женой я еду…

В больницу, где сейчас сосредоточено все мое несостоявшееся. В том числе и нелогичные порывы вывести Энджи на чистую воду.

Что плохого в том, что я хочу знать правду?

Только то, что я не знаю, что мне делать с ней после.

Ситуация выглядит отвратительно. И вообще не имеет выхода. Одно понятно точно – если мои подозрения оправдаются, я не буду тянуть до свадьбы и сразу обозначу ситуацию перед Юлой.

Признаваться в собственной неверности будет непросто, но вечно избегать этого просто нельзя.

Операция “сдача крови” действительно походит на какой-то жестко обусловленный квест. От меня требуют запарковаться в трех дворах от больницы, прийти к ней пешком и зайти в лабораторию со служебного входа. И лечащий врач Энджи, которую смог уболтать на мое мутное дело Лекс, встречает меня у дверей, надвигая на нос медицинскую маску.

– Халат наденьте. И бахилы, – устало требует женщина, нервно ежась, когда мы заходим внутрь подсобного помещения медработников. Это какой-то склад, и белых медицинских халатов здесь действительно лежит с избытком.

Один – вскрытый и отложенный, явно подготовлен для меня.

Перинатальный центр ранним утром – все равно больница. Здесь носятся медсестры, куда-то везут тяжелые тележки с кастрюлями, и даже есть пара ранних пациенток. Одна сидит у кабинета УЗИ, вторая попадается в коридоре лаборатории.

Мы, кстати, проходим мимо, и заходим аж в сестринскую. Пустую сестринскую.

– Садитесь, – моя сообщница запирает за мной дверь, кивает мне на стул у стола и ныряет в стоящую в углу тумбочку. К моему удивлению, достает она оттуда полный комплект инструментов для взятия крови из вены.

– Не в первый раз, или вы просто заранее подготовились?

Вопрос не удерживается у меня на языке и оказывается предельно рискованным. Женщина оборачивается ко мне, сурово сводит брови над переносицей. В её напряженном взгляде ясно читается желание послать меня к чертовой матери.

К моему счастью – до дела так и не доходит.

Врач стелет на стол одноразовую пеленку.

– Не в первый, – хмуро озвучивает она, – много вас, недопапаш ко мне ходит и пытается от ответственности как можно раньше увильнуть. Примерно десять штук на одну действительно ветреную девочку. Рукав закатываем.

– Я не собираюсь увиливать, – замечаю я, пока на моей руке повыше локтя затягивается жгут, – я наоборот хочу, чтобы результат проверки был положительным.

Во время нащупывания вены врач молчит. Только по шумному дыханию я могу догадаться, что все равно её раздражаю.

– Это же насколько нужно было обидеть девочку, чтобы она взяла и решила утаить отцовство? – презрительно цедит врач, когда кровь уже начинает течь в пробирку.

Да, это очень меткий вопрос. Пропускать который через себя мне совсем не хочется.

– Сильно, – невесело признаю я, – очень сильно.

– Да заметно, – тон не меняется, – после слабых обид с нервными срывами на сохранение не ложатся.

Объясняться и отнекиваться мне не хочется.

Переваливать вину на Тимирязева – тоже.

– Как она сейчас? – тихо спрашиваю.

– Спохватились? – от кислоты тона моей собеседницы можно заработать язву. – Как она может быть? Восстанавливается. Быстро не ждите.

– Ребенку нет угрозы?

– Риски есть всегда, – безжалостно отвечает врач, – у девочки с затяжной депрессией они выше, чем у обычной роженицы с нормальным парнем. Могу за неё сказать вам спасибо, хотите?

Депрессия. У Энджи.

Я знаю, что это не шуточный диагноз. По крайней мере я уже видел женщину с депрессией, отправлял эту дуру на Скорой, когда она нажралась таблеток, почти год пытался удержать наш с ней брак на плаву.

И вот пожалуйста. Еще одна женщина оказалась в этом положении. Снова, во многом – из-за меня.

– Можно что-то сделать?

– Да все вы уже сделали, – врач небрежно вытаскивает иглу из вены и начинает встряхивать колбочку с кровью, – ребенка заделали, девочку бросили, нервы ей вытрепали. Памятник ставить можно. Деньги наличкой принесли, я надеюсь?

– Да, – плотно набитый конверт покидает свое тайное убежище во внутреннем кармане моего пиджака, – когда ждать результаты?

– А вот когда выпишу свою пациентку, тогда и пришлю, – неожиданно отрезает тетка, – не хватало мне еще, чтоб вы сюда явились ей мозг выносить.

– Хорошо, – не сказать, что меня это устроит, я бы предпочел узнать результат как можно быстрее, но генетическая экспертиза такого рода делается десять-двенадцать дней минимум. И все зависит от лаборатории. Думать, что меня кинут, особых причин нет, Лекс говорил, что эта женщина – его старая знакомая.

– Ключ в замке, я никого не задерживаю, – бесцветно комментирует врач, – халат только на складе оставьте.

Я иду к двери, но в полушаге от неё останавливаюсь и оборачиваюсь.

– А можете оказать еще одну услугу? Не криминальную?

Смотрит на меня врач уничижительно. В духе – да чего ты можешь попросить хорошего?

Я излагаю до того, как она успевает меня послать. Как можно короче.

А потом добавляю дополнительное условие. И вот тут врач начинает недоверчиво щурится.

– А это зачем?

– Потому что я прекрасно знаю, о ком мы с вами ведем речь, – чуть пожимаю плечами, – мою помощь она не примет. А ей нужны лучшие условия, чем есть сейчас.

– Это еще вы с чего взяли?

– По ней хорошо видно, когда она недосыпает, – устало отрезаю я, – простите мой скепсис, но я примерно представляю, какой трэш может твориться в общей палате госбольницы. У вашего центра далеко не пятизвездочный рейтинг. Вы поможете, или нет?

На меня врач смотрит испытующе, потом разводит руками.

– Оплачиваете по двойной ставке каждый день и я могу сказать, что отдельную палату ей сам президент оплачивал.

– Перебор. Достаточно и того, что затраты на себя взял работодатель, – я покачиваю головой, доставая кошелек из кармана.

К сожалению, в текущей ситуации, и это может не проканать. Работодатель у Энджи тоже умудрился испортить свою перед ней репутацию. Но именно поэтому формулировки я определяю как деловые. Это должно сработать.

Из перинатального центра я выхожу без чувства выполненного долга, но хотя бы с ощущением поставленной галочки.

Осталось только дождаться результатов.

В крови гуляет азарт, будто бы я уже держу их в руках и осознанно не вскрываю карты.

Мне все еще мало на что есть надеяться.

По пути в женскую консультацию я всерьез обдумываю свою необходимость туда ехать. С одной стороны, Юла вроде как обосновала свою истерику, с другой…

Я все равно хочу понять, как у неё дела. От неё ведь слова не вытянешь о её состоянии. Кажется, она даже может уехать и родить, а мне сказать месяца через три. Вскользь.

Имя лечащего врача я помню. Хоть и слышал один раз. Во всем, что касается беременности, моя невеста чудит не по-детски. Будто боится делиться со мной подробностями такого естественного и бесценного процесса, как зарождение новой жизни внутри неё.

Интересно, является ли это оправданием тому, что я действую за её спиной?

Хотя ничего криминального ведь в том, чтобы справиться о здоровье невесты, нет. Может, врач уже посоветует ей что-нибудь толковое? Санаторий?

В женской консультации оказывается неожиданно многолюдно. Даже не думал, что в утреннее время здесь столько посетительниц. У некоторых кабинетов попадаются парочки. Прохожу мимо, слышу, как сидящие у одной из дверей парень с девушкой обсуждают, мальчик у них будет или девочка.

Так странно ловить себя на зависти в эту секунду…

Я бы хотел снова оказаться на этом пути. И в этот раз – пройти его до самого конца, чтобы глаза в глаза посмотреть на свое продолжение. Но… Что-то в этот раз не срастается.

Я надеюсь, хоть на второе УЗИ смогу уговорить Юлу закончить со своей паранойей. Я тоже ведь хочу посмотреть…

– Вы к Татьяне Сергеевне? А с кем? – удивленно спрашивает меня медсестра, приостанавливается у искомого мной кабинета.

Я останавливаюсь. Да, наверное, мужчина без женщины в этом заведении – редкий зверь, похлеще чупакабры.

– Моя невеста состоит на учете у этого врача, – я киваю на табличку с надписью “Савельева Т.С.”, – и меня очень беспокоит её здоровье, но она ничего мне не говорит. Мне бы хотелось обсудить этот вопрос с врачом. Можно?

– Ну не знаю, – медсестра задумчиво морщит лоб, – мы обычно без мамочек не принимаем.

– У меня правда важный вопрос, – настаиваю я, – у нас сложная беременность, а она отмалчивается. Я боюсь, что она не хочет мне рассказывать, что все вообще плохо, тащит все в себе.

– Ну… Попробуйте, – девушка вздыхает и отступает в сторону, пропуская меня вперед, – но я бы на вашем месте на многое не рассчитывала. Татьяна Сергеевна очень строга в подобных вопросах.

Что ж, мне остается надеяться только на мои дипломатические таланты!

Татьяна Сергеевна оказывается сухощавой женщиной средних лет. И интуитивное ощущение у меня от неё хорошее. В строгом невеселом взгляде чувствуется хорошее знакомство с тыльной стороной жизни. На меня она смотрит скептично.

– Вы никого не потеряли, случайно? Или может быть, зданием ошиблись? Это женская консультация.

– Моя фамилия – Ольшанский, Николай Ольшанский.

Самое странное, что я вижу в глазах собеседницы странные искры. Будто бы понимание. Но при этом я слышу…

– И с чего вы решили, что я должна вас узнать?

Что ж, ладно, будем считать, что мне показалось. Хотя… Чутье и норовит напрячься сильнее и получше принюхаться.

– Я жених одной из ваших пациенток, Юлии Воронцовой.

Определенно, я вижу как подрагивают руки женщины, сидящей за столом.

– У меня много пациенток, – отрезает Татьяна Сергеевна, – и чего же вы от меня хотите?

– Я хочу обсудить её состояние, – говорю, а сам ощущаю, как ступаю по тонкому льду, – Юля очень нервничает из-за сложности беременности и очень мало мне говорит. Вообще почти ничего. Хотелось бы узнать побольше.

Она смотрит на меня долго, будто что-то в уме взвешивает. Или просто удивляется моей наглости?

– У вас есть свидетельство о браке? – наконец негромко уточняет она.

– Нет, – я качаю головой, – мы еще не расписались официально.

– Я не могу разглашать информацию о своих пациентках любому, кто называется их сожителем, – Татьяна Сергеевна чуть поднимает подбородок, скрещивая руки на груди, – вы не можете мне доказать, что действительно связаны с Юлией Воронцовой.

Хорошая такая подсечка.

– В её карточке должна быть моя флюорография, – парирую я, – делал её, как только она вставала у вас на учет. Посмотрите. Там написана и фамилия, и серия паспорта. Я могу предъявить свой.

– Все карты сдаются в архив после приема. И выдаются только при наличии талона, выбитого пациентом.

– А те, которые на окне у вас лежат? – насмешливо уточняю я.

– Сегодняшние, – отбивается врач, не моргнув и глазом.

– Многовато, – я прищуриваясь, прикидывая количество карточек в шести высоких стопках, – штук шестьдесят в общей совокупности. У вас проходимость шестьдесят пациентов за день?

– Уходите, – голос Татьяны Сергеевны напрягается сильнее и сама она встает на ноги, – я вызову охрану.

– Старушку, что у вас в регистратуре сидит?

– Могу попросить о помощи пару папаш, что сейчас ждут у кабинетов УЗИ, – глаза Татьяны Сергеевны смотрят на меня с вызовом, – вряд ли откажут в помощи лечащему врачу их жен.

И все же…

Она недостаточно возмущена. Или сочувствует мне, но не нарушает принципов, или… Я не знаю что.

Но на контрасте с бесцеремонной врачицей из перинатального центра, которая даже по поводу своей взятки не очень переживала – Татьяна Сергеевна не кажется мне по-настоящему жесткой. Но почему-то упрямится.

– Послушайте, я всего лишь хочу знать, каковы её риски? – я прошу, меняя тон. – Я отец, в конце концов.

– Приходите с невестой, послушаете, – Татьяна Сергеевна с силой стискивает губы, – или распишитесь и принесите мне свидетельство о браке. Но если вы сейчас не уйдете – я могу и от пациентки отказаться.

Дьявол!

Такой чисто женский шантаж от врача возмущает.

Что ж, хорошо. Все на свете сегодня приходится отодвинуть.

– Я вернусь, – недовольство прорывается в голос.

В коридор выхожу с четким ощущением “несолоно хлебавши”. Хотя нет, я все больше понимаю, что моя невеста что-то от меня скрывает. Неужели её риски настолько высоки?

В кармане вибрирует телефон. Достаю его, вижу на экране лучистую улыбку невесты.

Через какой супер-скоростной вай-фай у женщин настроена синхронизация?

– Слушаю, – поднимаю трубку, готовясь к новому скандалу. Ну, а что, сегодня же не было!

– Боже, Ник, где ты? – голос у Юли на грани паники. – Как далеко от клуба?

– Еще далеко, – я напрягаюсь. – Что-то случилось?

– Да! – она отчаянно всхлипывает на очень высокой ноте. – Шурка… Она… Тут такое!

7. Ник

– Я пришла, а она тут лежит. И пена изо рта идет….

Юля рассказывает это уже не в первый раз, но и в этот раз у неё дрожит голос.

Я приезжаю уже к шапочному разбору. Уже после того, как скорая забирает находящуюся в кумаре Шуру и увозит её в больницу.

После того, как Юла убивает час на то, чтобы не дать вколовшей себе убойную дозу морфина Шуре отправиться на тот свет.

Она делала ей искусственный массаж сердца до самого приезда скорой. Прибежавший по первому звонку охранник помогал с искусственным дыханием.

– Объясните мне, – медленно проговаривает Тимирязев, постукивая себя пальцами по предплечью, – у нас что, в медпункте есть морфин?

– По предписанию мы должны держать несколько ампул, для случаев тяжелых травм, – голос Юлы прерывается, – я всегда держала их в сейфе. Закрывала на кодовый замок. Проверяла ампулы раз в три дня. И Шурка, она… Видимо, подглядела код во время последней проверки.

– Подглядела? – повторяет Тимирязев. – Но с чего ей вообще его подглядывать? С чего ширяться морфием?

Юла стискивает руки на коленях, выламывая пальцы. Боится. Боится говорить.

– Говори, Юль, – устало требую я, – ты её всегда выгораживала. И к чему это привело?

– У неё… Были проблемы с этим, – тихо-тихо выдыхает моя невеста отчаянно вцепляясь в свои колени, – Два года… Она проходила лечение…

– Ты протащила наркоманку в мой клуб? – Тимирязев с размаху впечатывает кулак в столешницу. Юля прячет лицо в ладонях. Плечи начинают вздрагивать раз за разом. Плачет.

– Вы не могли бы сбавить тон, Артем Валерьевич, – невесело прошу я, – сейчас кричать уже бесполезно.

– А ты вообще не лезь, – Тимирязев вспыхивает как спичка, – ты – директор клуба, или кто? Какого хрена у меня уже вторая сотрудница на скорой уезжает? А ты в это время где-то болтаешься.

– Если вы считаете, что мое круглосуточное дежурство на рабочем месте поможет исправить ситуацию – мы можем обсудить этот вопрос.