Высокий арочный свод был обильно покрыт резьбой. В орнаменте, в основном, присутствовали изображения трёхлистного клевера, крыльев и лоз. А вот створки украшались особым вариантом символа фидеосианской веры. Сразу на обеих створках одновременно, прямо посередине, был изображён большой круг, в который вписывался не напрестольный крест, а трёхлистный его вариант. В нём круги верхней и боковых перекладин заменялись листьями клевера. Это был особый символ фидеосианских посвящённых монахинь. Никто, кроме них, не имел право носить его в качестве личного знака.

Ещё одним своеобразным украшением створок ворот, были массивные кольца из потемневшей бронзы и блестевшие от смазки металлические скобы, в которые задвигался засов. Я постучал костяшками пальцев по толстому дереву. Дуб, и старый. Толстым створкам лет двести, и провисят они тут ещё не меньше. Кивнув своим мыслям, я шагнул дальше.

Монастырский двор был огромен, вмещая в себя и огород с дополнительным садом, и скотный двор, и множество различных построек, некоторые из камня, а некоторые из дерева. Солнца здесь было вдоволь даже в эти предзакатные часы, и это немного оживляло общую мрачноватую картину.

На фоне остальных строений выделялся храм. Шестиугольной формы, из светло-серого, хорошо отшлифованного камня, на высоком цоколе, украшенный несколькими белыми арками, с огромными витражными окнами. Кверху строение плавно загибалось, образуя что-то вроде купола, увенчанного башенкой с пирамидальной крышей и пронзающим небо острым шпилем.

Монументальное строение подавляло своей тяжестью, лично мне напоминая чью-то усыпальницу. Хотя, стоит признать, храм не был лишен некоторой красоты, но гнетущая нота портила впечатление. А вот местных, как я видел, такие архитектурные сооружения приводили порой в настоящий экстаз. Они начинали бормотать про ощущение благости и покоя, который на них нисходит. Сила самовнушения – огромная мощь. Впрочем, тут не только самовнушение, но и правило, вбитое в головы с детства, и родовые программы, закреплённые уже десятками поколений, и общественная лояльность. Кхм, и ещё кое-что, о чём местные жрецы предпочитают не распространяться. Да и сами-то далеко не все знают…

Я позволил себе откровенно поморщиться от омерзения, разглядывая видимую только магам структуру. Сборник энергии высасывающей воронкой закручивается над каждым вестарийским храмом, в неведомом, для меня, направлении перекачивая уйму силы. В этом я уже не раз успел убедиться за время странствий. Но здесь такая штуковина была особенно лихо закручена, больше напоминая склизкую медузу, сплетённую из множества жгутов коричневато-багряного оттенка. Обожравшуюся медузу, к слову. Хотя, словно бы скованную какими-то путами. Но их природу я с ходу разобрать не смог. Понял только, что эти путы заставляют щупальца вяло трепыхаться, а не жадно бросаться к каждому встречному. Странное поведение… Но монастыри до этого дня я ещё не видел, так что выкинул эту мысль из головы, возвращая лицу спокойно-отстранённое выражение и отыскивая взглядом кого-нибудь из местных обитателей.

У входа стояли две монахини, судя по тёмно-серым одеяниям, простые сёстры первой ступени посвящения. Правда, заметили гостей они не сразу. Мне пришлось демонстративно откашляться, привлекая их внимание. Но этого им хватило. Опознав в путниках лиц незнакомых, но явно относящихся к служителям святого престола, монахини сразу же подошли к нам и поздоровались. Поздоровавшись в ответ и осенив склонённые головы священным знаком, я представился, коротко излагая цель нашего визита в здешнюю обитель. Переглянувшись, женщины обменялись быстрыми и едва заметными знаками, после чего одна из них поспешно направилась в сторону храма. Вторая сестра представилась Хелен и пояснила:

– Ваш визит неожидан для нас. Сестра Натали сейчас позовёт аббатису, и она встретит вас как подобает. А пока не соизволите ли вы подождать её тут?

– Разумеется, – благосклонно кивнул я, слегка улыбаясь в ответ.

Через минут десять к нам соизволила выйти настоятельница этого монастыря.

Матушка Адель оказалась дамой лет пятидесяти. Невысокая, толстая, с холодным, цепким взглядом блёклых глаз. Нет, цвет там какой-то был. Но он постоянно ускользал от меня, словно не имел значения. Расплывшуюся фигуру скрывало просторное монашеское платье тёмно-зелёного цвета – отличительный знак аббатис, аббаты в мужских монастырях облачались в тёмно-синие одежды. Голову, кроме белого платка, покрывала тёмно-зелёная накидка, ниспадавшая на плечи и спину, поверх которой был одет тонкий серебряный венец – ещё один знак настоятельницы. Массивное и некрасивое лицо аббатисы имело такое выражение, словно она вынуждена общаться с тараканами. Да не просто с тараканами, а с теми, которые воруют её драгоценный хлеб. Окинув быстрым взглядом, мягко говоря, далёкую от стройности фигуру, я мысленно добавил к сворованному хлебу и изрядный шмат сала.

Процедура представления вновь повторилась. Только на сей раз я передал аббатисе ещё и письмо, которое мне дал учитель.

– Что ж, мы рады будем принять вас в стенах нашей обители, – без выражения улыбнулась настоятельница. – Только погляжу я, что-то молоды вы для патера.

Подозрительные глазки аббатисы впились в меня цепким, липким взглядом.

– Мне говорили о том, что я молодо выгляжу, – с улыбкой ответил я, стараясь, чтобы улыбка не переросла в едкую ухмылку. – Хотя я старше, чем выгляжу. По воле Господа нашего мне довелось рано вступить на путь служения и не единожды быть отмеченным похвалами наставников за усердие и заслуги перед святым престолом Всеотца. Вицерой нантерский, Стефан, отдельно отмечал мои успехи во время моего недолгого пребывания в Нантере.

Как я и рассчитывал, ссылка на местные авторитеты и определённая постановка слов, подействовало подобно магическому заклинанию от нечисти. Хе! Так кто же тогда аббатиса?…

После моих слов, мысли я благоразумно оставил при себе, настоятельница умерила дерзость.

– Похвально, дитя моё, – сухо улыбнулась она в ответ на мои слова.

«Какое счастье, что я не твоё дитя!! – мысленно вознёс я хвалу всему Мирозданию. Если бы у меня была такая матушка, я б повесился. Душа этой женщины тускло светилась матовым и каким-то неживым светом, рождая ощущение сухого и шершавого, как крупный наждак, льда, лишённого каких-либо красок, словно их вымарали едкой кислотой. Мерзкое ощущение.

Хорошо перстень целовать не надо. Иначе ещё и рвотные позывы пришлось бы сдерживать. Не по сану ей такие почести, пусть и целая аббатиса. Вот будь на её месте аббат, точно пришлось бы слюнявить подозрительного вида камушек. К слову, довольно безвкусный и тусклый – под стать хозяйке.

– Проводи гостей в странноприимный дом, и размести их там, – чуть благосклоннее обратилась настоятельница к стоявшей рядом монахине, после чего добавила, лишь слегка повернувшись в нашу сторону. – Так как вы в нашем монастыре проездом, то я не могу разместить вас в общих кельях. Особенно вас, патер, – лёгкий кивок в мой адрес и насмешливая улыбка. – Поэтому сестра Натали проводит вас троих в странноприимный дом.

Сказав это, аббатиса кинула ещё один короткий взгляд на монахиню и удалилась.

Я был готов последовать местному обычаю и осенить себя священным символом. Уж очень неприятный осадок вызвало общение с этой особой. Её замечание в мой адрес, вернее, то, что за ним лежало, мне тоже не понравилось. Взор ядовитой гадюки, честное слово, и то доброжелательнее. Но, вместо бесплотных маханий руками, я на миг прикрыл глаза и мысленно спросил сам себя, вкладывая в вопрос ощущение расширения:

«Чем я сотворяю эту женщину и эту ситуацию в своей жизни? И что ценного я могу получить из всего происходящего?»

Ответ вовсе не всегда приходит мгновенно. Вот и сейчас он не поспешил тут же озарить меня своим сиянием. Так что я переключил внимание на нашу провожатую, окидывая её взглядом.

Ничего особого женщина собой не представляла. Средних лет, средней внешности, совершенно невзрачная, какая-то совсем никакая, бледная, почти не живая и отрешённая. Ах да, у местных это святостью зовётся – отказ от мирского, от страстей и от собственного тела. Про то, что тело является продолжением души и её творением, местные забывают. Откажись от тела, и ты откажешься от жизни, от инструмента познания, набора опыта и роста. Это всё равно, что медленное и особо извращённое самоубийство. А ведь вроде как самоубийцы в фидеосианстве считаются страшными грешниками…

– Пойдёмте, я вас провожу, – чуть улыбнувшись, обратилась к нам Натали, невольно прерывая мои размышления о противоречиях местной религии. – Вам понадобиться две или три комнаты?

– Две, – вступила в разговор Дая. – Я несу ответственность за свою послушницу, а потому лучше она пусть устроиться рядом со мной, – девушка доверительно улыбнулась. – Характер у неё, знаете ли, не приведи Господи, да и любопытна без меры. Вот не далее сегодняшнего обеда, эта юная послушница решила ноги у чужого коня посмотреть. Показалось ей, видите ли, что лошадка хромает. Так конь чуть не втоптал глупую в солому, – Дая испугано осенила себя священным знаком. – Хорошо хозяин коня подоспел и успокоил животное.

Девушка строго посмотрела на нахмурившуюся Злату и вновь улыбнулась монахине. Та словно растаяла и улыбнулась в ответ гораздо дружелюбнее прежнего.

– Я вас прекрасно понимаю. Юные послушницы порой такое чудят, – женщина со смущением отвела взгляд, украдкой тоже осеняя себя символом своей веры. – Да и, что греха таить, сама такой была… Пойдёмте.

Я мысленно покачал головой. Дая не только творец, но и прирождённый целитель душ с явными задатками будущего учителя. Даже такая окоченевшая душа начала таять от простого, почти не заметного прикосновения. Впрочем, наше со Златой присутствие тоже усиливало эффект. Оказаться в перекрестье сразу трёх арнаю – это вам не шутки. Правда, эффект временный. Для настоящей трансформации нужен истинный запрос самого человека – его собственное желание, идущее от души. А у этой женщины такого запроса нет. Её всё устраивает. Она считает, что страдания и лишения являются нормальным состоянием. Таким не смогут помочь и опытные целители душ, даже если бы захотели. А они бы не захотели, это я со всей ответственностью заявляю.

Я прервал очередные размышления и посмотрел на Злату. В ярких, озорных глазах малой плясали смешинки и янтарные отблески, но вид всем говорил, что она обиделась и надулась. Версия Даи, о недавних событиях с конём и его хозяином, явно веселила мою сестрёнку. Я тоже припомнил детину, усмехнулся, но поспешно убрал улыбку.

– За странноприимным домом я, да ещё помощница моя пока присматриваем, – продолжала, тем временем, монахиня, провожая нас к обшарпанному зданию, сложенному из плохо обработанного камня. – Там сейчас ремонт идёт. А потому большая часть помещений к жилью непригодно. Оставшиеся же пустуют. Меня, да Изабель вполне хватает, что б прибираться, да за ремонтом приглядывать. Хотя ремонт уж, почитай, как неделю не ведётся. Чего-то там нету. За тем не я глядеть поставлена.

Под продолжавшийся монотонный монолог Натали мы и дошли до странноприимного дома. Оставив нас в маленькой прихожей, монахиня удалилась куда-то вглубь здания, объяснив это надобностью разыскать ту самую Изабель, с которой они тут пригляд ведут.

– Задолбала, коза унылая, – едва слышно пробормотала Злата вслед уходящей тётке.

Дая сдавлено хрюкнула, явно сдерживая смех. Я же, состроив неопределённую гримасу, дёрнул сестру за монашеский балахон.

– Чего?! Не так, что ли? Бубнит и бубнит, даже не нуждаясь в ответах, – буркнула малая.

Я снова молча дёрнул её за полы балахона.

Злата окинула меня с ног до головы долгим изучающим взглядом, после чего дёрнула мою сутану в ответ и, показав мне язык, с довольным видом спряталась за Даю.

Дая, в свою очередь, прикрыла рот ладонью, сдерживая рвущийся наружу смех. Не в силах говорить, девушка сделала большие и страшные глаза, погрозив мне пальцем, мол, хватит.

Я демонстративно шмыгнул носом и принялся невозмутимо рассматривать живописные паутинные узоры под потолком. А авангардно смотрится. Специально они её тут разводят, что ли, такую густую и затейливую? В сочетании с потемневшими деревянными балками, это впечатляло.

Вскоре женщина вернулась в сопровождении девушки лет двадцати на вид. Её внешность, как и имя, подходила под выданное вицероем описание. Довольно высокая, примерно на полтора вершка ниже меня. Судя по паре выбившихся прядок, волосы светло-русые, длину их, правда, было не видно под накидкой и платком. Голубоглазая… Ах нет! Скорее всё же цвет серо-голубой, какой-то переливчатый, глубокий и словно бы многослойный, с почти осязаемой, для меня, фактурой нежного крыла бабочки. Овальное лицо, на удивление, не худое, как у многих молоденьких послушниц и монахинь, и не оплывшее, как у сестёр в возрасте, а вполне здоровое и живое, с мягкими чертами. Фигуру скрадывал просторный балахон монахини. А жаль. Я мог поспорить, что стесняться девушке там было нечего.

Впрочем, внешность – не главное. Портретов-то мне не показывали. Зато молитвенные чётки и особенности того, как их будут держать, описали подробно. И именно на руки девушки сейчас упал мой взгляд, ловя каждую деталь.

Они были собраны из деревянных бусин, как и большинство таких чёток, но дерево далеко не всегда покрывалось тёмным лаком, потому что это заметно дороже. А ещё на чётки мало кто вешал серебряный медальон с изображением фидеосианского символа, и уж совсем редко разделял десятки бусин серебряными пластинками. Обычно эти символы тоже вырезали из дерева, а если кто и находил деньги на металл, то это была более дешёвая медь или бронза.

Внимательные глаза молодой монахини быстро осмотрели нас, и я ощутил узнавание. Но в следующее мгновение её взгляд снова обрёл прежнее кроткое спокойствие. Тонкие, девичьи пальцы продолжали размеренно перебирать бусины чёток, замирая на каждой серебряной пластинке и плавно обводя её контур – не типичное движение для вестарийцев. Те редко просто так перебирают бусины и никогда не обводят пальцем контур вставок. А вот наша проводница, по словам Стефана, должна делать именно так.

– Проводи гостей в дальние комнаты, – обратилась сестра Натали к своей младшей помощнице. – А я пока схожу за бельём. Им две комнаты нужны.

Дав ценные указания, она удалилась, оставив нас с Изабель наедине.

– Следуйте за мной, – приветливо улыбнувшись, сказала девушка.

До наших комнат мы шли в молчании. В конце длинного коридора провожатая остановилась и указала на одну из дверей.

– Эта чуть попросторнее. Здесь лучше вы размещайтесь, – обратилась она к моим спутницам.

Все три девушки вошли в комнату. Я, помедлив мгновение, последовал за ними. Изабель вновь окинула нас внимательным взглядом и прижала палец к губам. Выглянув наружу, она быстро огляделась, после чего прикрыла дверь.

– Сдаётся мне, что вы не те, за кого себя выдаёте, – повернулась она к нам. – Но если вы правильно назовёте имя пославшего, то я клянусь молчать об этом.

Девушка уставилась куда-то в сторону, словно перестав нас замечать. Её пальцы замерли, пряча от взора изображение на медальоне – круг со вписанным в него трёхлистным крестом – символом посвящённой монахини.

– Стефан – вицерой нантерский. Мы здесь по его слову, – спокойно ответил я, отлично зная, что монахиня задаст этот вопрос для проверки.

Изабель продолжала отстранённо смотреть в сторону. И этого я тоже ожидал, так что закончил устное послание:

– И по поручению Арки – арнаю из Ноостарии.

Девушка склонила голову. Чётки исчезли из её рук, скрываясь в недрах просторного монашеского балахона. Чуть слышно она сказала:

– Всё верно. Клянусь хранить вашу тайну и помогать по мере своих сил и возможностей.

– Принимаю, – ответил я, присаживаясь на кровать. – Я рад, что письмо вицероя всё же дошло раньше нас. Признаться, этот момент меня немного беспокоил.

– О да! Послание я получила ещё до обеда. Дядюшка имеет много причуд, но уж весточки всегда передаёт вовремя, – тепло улыбнулась Изабель.

Я хмыкнул и пристальнее вгляделся в симпатичное личико девушки. Правда, фамильного сходства так и не обнаружил. Ну да всякое бывает.

– Так он твой дядя? – удивилась Злата.

– Да, – кивнула монахиня.

– А нам он об этом ничего не сказал, – нахмурилась моя сестрёнка.

– Он не любит это афишировать, – пожала плечами девушка. – Но подробнее, с вашего позволения, мы поговорим позже. Сейчас вернётся сестра Натали. Так что слушайте внимательно.

Мы все согласно кивнули, и Изабель торопливо заговорила:

– С тонкостями местной жизни и обычаев, я познакомлю вас позже. На повечерие можете не ходить. Ночные молитвы, которые после заката и до восхода, у нас почти все проводят уединённо. Но в другие дни старайтесь как можно меньше пропускать дневных молитв. Посещайте хотя бы утреннюю мессу и вечерню. Вы пришлые. Вам простят. Но причиной поинтересуются. А вам, – монахиня взглянула на меня. – Вам надо обязательно познакомиться с отцом Григорием. Иначе будет слишком подозрительно, если вы начнёте избегать пресвитера. Подобные ему старцы стоят наособицу в иерархии святого престола, мало чем уступая архонтам. К тому же, отец Григорий отвечает здесь за обряды и таинства.

– Разумеется, – кивнул я. – Надеюсь, он приятнее вашей аббатисы.

– Что вы! Гораздо приятнее, – отмахнулась девушка. – Очень добродушный и открытый человек. Только не обманитесь его кажущейся простотой, – Изабель лукаво подмигнула. – Ум его на редкость проницателен, а внимание ничуть не пострадало от преклонного возраста.

Я снова кивнул. Искренне рассчитываю на то, что пресвитер воздержится от диспутов с цитатами из либрихона и прочих трудов. К службе, вроде как, меня и так здесь привлекать не должны. Ну, а проповедь… Я могу, конечно. Но вряд ли моя проповедь порадует здешних обитателей.

– Срочно надо подмочить все дрова в окрестностях, – иронично пробормотал я.

Злата ехидно протянула в ответ на это моё намерение:

– Так их и подмачивают перед тем, как кого-нибудь поджарить, чтобы подольше горело.

Монахиня тихонько рассмеялась и ободряюще мне улыбнулась:

– Не переживайте. Думаю, вы сможете найти с ним общий язык. Пресвитер проницателен, умён, но зла на моей памяти ещё никому не сделал. Почти все сёстры его искренне любят, почитая за отца. Да и чужие тайны он хранить умеет. Ладно, пойдёмте, я вашу комнату покажу, пока сестра Натали не вернулась.

Но посмотреть вторую комнату мы не успели. В коридоре нам как раз и попалась эта самая сестра Натали, толкавшая перед собой небольшую тележку, гружённую бельём, тюфяками и подушками.

– О, вижу, вы уже закончили располагаться, – обрадовалась женщина. – Ну, вот вам бельё. Изабель вам поможет дальше. А я вынуждена удалиться по делам, чтобы успеть к повечерие.

Монахиня оставила в коридоре тележку, зачем-то осенила себя священным знаком и быстрым шагом покинула нас.

– Держите ваше, а я помогу девушкам. Времени действительно мало.

Изабель передала мне бельё со спальными принадлежностями и подтолкнула в сторону двери напротив, а сама скрылась в комнате девчонок, затащив туда же и тачку.

Я с интересом пошарил в груде. Простыня выглядела так, словно льняную ткань долго и упорно жевала корова, тонюсенькое одеяло служило, наверное, ещё основательнице, тюфяк с подушкой страдали явным недоеданием. Ну, хоть ткань чистая и добротная, одеяло довольно мягкое и целое, а от тюфяка и подушки приятно пахло совсем свежим сеном. И на том спасибо. Такое в здешних краях редкость – настоящее благо, которым одаривают не везде и не всех. Открыв дверь в комнату напротив, я принялся обустраиваться.

Найдя под кроватью не очень свежий, но вполне пригодный второй тюфяк, я и вовсе обрадовался, заботливо расправляя его на узкой кровати в качестве подложки и накрывая его сверху свежим тюфяком. Получилось мягко и даже удобно. Подушку тоже удалось свернуть в компактный, но более пышный и вполне сносный валик. Тонкого шерстяного одеяла должно хватить… Я с сомнением поёжился от прохлады, царившей в этих толстых каменных стенах.

– Должно хватить, – сам себе вслух сказал я.

Осмотрев лежанку, я остался вполне доволен получившимся результатом. Покосившись в сторону небольшого окна, всё же решил его открыть. Воздух в комнате был спёртым и сырым. Белёные деревянные створки распахнулись легко, лишь самую малость скрипнув петлями.

– Железо, и смазанное, хоть смазку и обновить бы не мешало, – пробормотал я, с интересом ковыряя пальцем добротные петли, лишь малость уступавшие размером дверным.

Под конец я щёлкнул ногтем по стеклу, отозвавшемуся глухим звоном. Стекло в Вестарии не то чтобы редкость, скорее – признак достатка и состоятельности. Вдохнув полной грудью свежий воздух, я повернулся спиной к окну и окинул небольшую комнатку изучающим взглядом. Сажень в ширину и полторы – в глубину. Не княжеские…, простите, герцогские хоромы, но для того, чтобы переночевать одному человеку, этого вполне достаточно. У девочек, вон, комнатка меньше чем на аршин пошире, чтобы две кровати влезло. По-сути, те же кельи, только окошки, вроде, чуть побольше. Стены из голого камня. Пол из оструганных, свежих досок. Я втянул носом воздух. И впрямь, от пола ещё вполне ощутимо пахло недавно распиленным деревом. Теперь, когда воздух в комнате стал свежее и свободнее от сырой, каменной затхлости, это ощущалось намного сильнее. Из мебели в комнате, кроме узкой кровати, стоял только маленький квадратный и довольно низкий столик, или такой табурет… Напоминало сие столярное чудо и то, и другое. Я задумчиво задвинул ногой под него свой походный мешок, после чего махнул рукой на это чудо и выкинул столо-табурет из головы.

– Ладно, комнатка маленькая, но добротная, – вслух постановил я, и добавил: – Пора и девочек проведать.

К тому времени, когда я закончил обустраиваться, Изабель уже ушла на службу, после которой монастырь будет отходить ко сну. Так что мы не торопясь перекусили своими запасами, затем кое-как умылись, воспользовавшись услугами бочки с дождевой водой при входе. Её содержимое оказалось на диво приличным. За этим занятием нас и застала Изабель. Местные уже расходились по кельям, поэтому она торопливо рассказала об основных правилах, после чего мы все отправились спать.

Глава 4

Наступил первый рассвет, встреченный нами в монастырских стенах. И лично я встретил его со смешанными чувствами: то ли радость от того, что беспокойная ночь закончилась, то ли сожаление от недосыпа, густо приправленного желанием послать всех куда подальше, укрыться одеялом с головой и ещё поспать часочков пять.

Если вы никогда не спали в монастыре, тогда вам несказанно повезло. Хуже только постоялые дворы рядом с портом, в которых к шуму пьяной матросни добавляются ещё и насекомые. Здесь пастельной живности не было. Матросов – тоже. Пьяницы, если таковые и были, спали тихо и не отличались от благочестивых монахинь или обслуги из мирян. Хотя последние в монастыре не ночевали. На ночь они уходили в своё село под монастырскими стенами.

«Так что же стало причиной моего недовольства?» – спросите вы.

Огромная любовь местных к молитвам. Когда вас каждые два-три часа будят ударом в колокол, поневоле задумаешься о грешном, бренном и вечном. То есть – о грешном звонаре, который очень даже бренен и явно мечтает обрести вечный покой, в чём очень ему хочется помочь. Но звонарю, уж не знаю, кто тут им подрабатывал, повезло. Я не встречал его ни этой ночью, ни во все последующие дни. Звонарь искусно маскировался, и я его не вычислил. Да и не особо-то и хотел. Тем более что вскоре даже привык, начав отмерять время по этим сигналам, как и все местные. Где-то к третьей ночи, колокольные удары уже перестали мешать мне дрыхнуть…, прошу прощения, усердно молиться, тревожно всхрапывая на особо важных мыслях о несправедливости и бренности бытия.

Сему благому делу разве что мешал вездесущий холод. Толстенным каменным стенам было всё равно, что на дворе стоял уже июль. Двух жарких месяцев, да и апрель в этих вполне уже южных широтах выдался тёплым, оказалось недостаточно для того, чтобы согреть это выстуженное место. Кое-как ситуацию спасали только настежь распахнутые створки окна, впускавшие тёплый воздух с улицы. Но я с содроганием представлял себе, каково здесь зимой. Зимы на юге Фрайчира, конечно, мягкие. Однако всё же и тут бывало поутру прихватывал ледок. Сам этого я ещё не видел, но слышал от учителя и местных.

Перед утренней мессой к нам забежала Изабель. Она постаралась коротко объяснить трём идиотам их действия на предстоящей общей молитве. Честно постаралась – свидетельствую в том. Это мы таращились на монахиню непонимающими глазами, в которых читалось только одно: – «Нахрена?!». Но в итоге мы с Даей, как более сговорчивые…, прошу прощения, смиренные, запомнили основные действия, пообещав проконтролировать надувшуюся малую, вознамерившуюся устроить какую-то пакость. Лучше бы я и в другие разы был внимательнее… Но об этом позже.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

3 из 4