Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона

– Нет, Клаус, спасибо. Я не по этой части.

– Ладно, Ганс, продолжай.

Ганс не заставил себя ждать. Клаус подошел ко мне.

– Чего ты? Он же на тебя тоже стучал.

– Не знаю, не мое это. пожал я плечами.

И чтобы перевести тему, поинтересовался:

– Клаус, а ты последствий не боишься?

– В смысле, ты это о чем?

– Ну, он же стуканет об этом.

– Да брось ты, – Клаус махнул рукой. – Что нам за него будет, мы немцы, арийская кровь. А он кто – славянин, недочеловек. Извини, Яр, не принимай на свой счет, к тебе это никак не относится, ты свой. Точно не хочешь? – кивнул он в сторону, где над телом Кардаша уже измывался Дитрих.

– Нет, спасибо.

– Зря. А я, наверное, на второй заход пошел. Мне чего-то на душу легло.

Клаус добродушно похлопал себя пятерней по своему волосатому животу. Я вышел, больше на это я смотреть не мог. После случившегося Кардаш в роте так и не появлялся. Вначале попал в лазарет. По слухам, пытался писать рапорт, но рапорт завернули: во-первых, начальству скандал был не нужен, а во-вторых, он пытался жаловаться на немцев. Это недопустимо. Дело по-тихому спустили на тормозах. Кардаша перевили в другую часть. Клауса и компанию – в другую учебку. Напоследок Клаус протянул мне свою лапищу.

– Смотри, Яр, аккуратней здесь, и там, на фронте, береги себя, желаю удачи.

– Тебе тоже удачи, Клаус. И не шали, – ответил я на его рукопожатие.

Глава 16

Июль был в полном разгаре, трава пожухла от жары, листья на деревьях потеряли свою ярко-зеленую сочность. Близился конец нашего пребывания в учебке. Выпуск был совсем близко, это чувствовалось во всем. Немножко спали нагрузки. Казалось, руководство относиться стало к нам помягче, менее требовательно. Нам даже с Алексом удалось получить увольнительную. Сев на пригородный электротаксобус, добрались до Мариенплац. Хотели посмотреть представление кукольных фигурок на ратушных часах, но опоздали. Жалко. Зато посмотрели отпечаток ступни дьявола в Фрауэнкирхен. Прошвырнулись по Кауфингерштрассе. И хотя разморенный город буквально плавился от жары, праздношатающихся и туристов было достаточно много. Вообще, довольно необычно быть предоставленным самим себе, вот так просто бродить бесцельно по городу, никуда не торопясь. Никого нет рядом, кто бы орал над твоим ухом: «Не успеваешь, рядовой, будем тренироваться». Мы с Алексом уже отвыкли никуда не торопиться. Город мне понравился очень. «Красивый Мюнхен», – поделился я с Алексом, на что он мне ответил:

– Ты не был в самом прекрасном городе на свете – в Кракове. Ты, Яр, даже не представляешь, как там красиво. Вот отслужим, я вас с Линдой обязательно туда отвезу.

– Договорились.

Я знал, что с Алексом по данному поводу спорить бессмысленно, его родной Краков самый-самый. Голодные желудки давали о себе знать. По пути попалась небольшая, уютная пивная. В полутемном зале было прохладно, тихо играла спокойная музыка. Бармен за стойкой принял от нас заказ: «По две больших мюнхенских свиных сардельки с картофельным салатом и по бокалу пива». Заказ не заставил себя долго ждать, расставляя еду, бармен поинтересовался:

– Господа отправляются на Олерон?

– В точку, – ответили мы.

– Я так и думал, пиво за счет заведения. Приятного аппетита.

Поблагодарив бармена, мы жадно набросились на еду. Колбаски, истекающие аппетитным жирным соком, были вне конкуренции, вкус их привел бы в восторг любого самого требовательного гурмана.

– Вот скажите мне, гер Задонский, разве эти превосходные яства не говорят нам о милости господней? – дурачился я, запивая картофельный салат ледяным светлым пивом.

– Да, сударь, вы правы, так и есть, – вторил мне Алекс с полным, набитым ртом. Наконец, наступило насыщение, а за ним пришла полусонная дрема. На улицу, обратно в июльское пекло, пока не хотелось. Я пошарил глазами по бару, но не увидел одной знакомой вещи.

– Скажите, уважаемый, – обратился я к бармену. – Что-то не вижу у вас гологравизора.

Он улыбнулся:

– Господа, наверное, так хотели кушать, что, зайдя к нам, даже не обратили внимания на вывеску, на которой указано название нашего заведения – «Ретропивная». У нас нет гологравизора, только телевизор. Вот он, в углу на стенке висит, – указал бармен.

Я с сомнением посмотрел на плоский как камбала прямоугольный кусок пластика.

– А по нему хоть что-то можно посмотреть?

– Да, конечно, мультимедийный канал Das Reih.

– Если можно, включите, пожалуйста.

– Да без проблем.

Бармен щелкнул выключателем, в зал ворвался голос диктора, читающего новости: «Вчера экспедиционному корпусу Рейха удалось выровнять линию фронта и закрепиться на новых рубежах, откуда, как сообщается из информированных источников, близких к командованию, планируется начать сокрушительное наступление на позиции сепаратистов».

– В который раз, – прокомментировал Алекс.

– Да, ты прав, все это мне напоминает топтание на месте. Шаг вперед и шаг назад. Война началась почти два месяца назад. А никакого прогресса нет, как были возле космопорта Южный, так там и находимся.

– Просто нас там пока еще нет. А вот появимся, Яр, мы с тобой на Олероне – и капут всем сепарам, – ухмыльнулся Алекс, отхлебывая пиво.

– А вообще-то, нас вчера в аэропорт возили, боеприпасы получали, – Алекс наклонился ко мне поближе. – Там разгружали шаттл с Олерона, гробов привезли видимо-невидимо. Я разговорился с сопровождающим унтером. Он рассказывал, что сепаратисты чертовски здорово дерутся и наши регулярно получают по сраке. Потери просто огромны.

– Ладно, Алекс, поживем – увидим, не так страшен черт, как его малюют. Как твои родители? У них все в порядке?

Алекс стрельнул в меня взглядом и опустил глаза:

– Все хорошо, привет тебе передают. У сестренок тоже полный порядок, они сейчас на каникулах у бабушек с дедушками в Кракове. Девочки полном восторге. Им все нравится.

– Ну, раз все хорошо, значит, хорошо.– Подытожил я.

Не стал рассказывать Алексу, что недавно мне звонила его мама, тетя Ванда. Ругала меня, обвиняя во всех смертных грехах. Плакала. Потом умоляла присмотреть за Алексом, потом опять плакала и опять ругалась. Алекс никому не сказал, что уходит служить. Его родители узнали об этом только через несколько дней. На письменном столе в комнате у Алекса лежал не подписанный им контракт на приличную сумму, где его брали вторым пилотом на личный прогулочный звездолет босса папы Алекса, известного олигарха. Расплатились с барменом, чаевые с нас он наотрез отказался брать, пожелал нам удачи. Поблагодарив его от всей души, мы вышли на улицу, снова попав в объятия изнуряющей июльской жары. Увольнение заканчивалось. Пора было обратно в учебку.

Глава 17

До выпуска оставалось несколько дней. Прошел слушок, что на выпуск к нам пожалует сам канцлер. Руководство ходило дерганное, мы все свободное время пропадали на плацу, печатая шаг, раз за разом проходя мимо трибуны в торжественном марше. Дневальные каждые пять минут драили помещения, стирая с пола стен и потолка несуществующую пыль, доводя каждый уголок казармы до стерильности, особенно налегая, по приказу унтеров, на уборку гальюнов. Как будто гер Канцлер всенепременно захочет погадить именно в наших сортирах. Наконец, наступил долгожданный день выпуска. Всю учебку построили на плацу, офицеры были одеты в парадные мундиры с аксельбантами, на руках белоснежные перчатки. На улице ни ветринки, на небе ни облачка. Высоко в ярко-синем небе гоняясь друг за другом резвились ласточки. В голову пришла дурацкая мысль: «А что будет, если ласточки насрут на голову высокого гостя?» На трибуне все руководство учебки вперемежку с телохранителями канцлера. Наконец на трибуну поднялся и сам Канцлер, одетый в строгий черный костюм. Подойдя к микрофонам, обратился к нам с пламенной речью, резко и дергано жестикулируя при этом руками.

– Мои верные солдаты, в этот непростой для Рейха момент родина рассчитывает на вас. Мы верим, что именно вы сможете справиться с любой угрозой. Не щадя своей жизни, вы обязаны заставить подчиниться сепаратистов непреклонной воле Рейха, доказывая тем самым, что важнее интересов Рейха нашей с вами родины не может быть ничего другого. Вы должны убить столько сепаратистов, сколько понадобится для достижения наших общих целей – в данный момент это установление полного контроля над планетой Олерон. Убивайте, убивайте и убивайте без тени сомнения и капли сожаления. Эти недочеловеки недостойны того, чтобы жить, поскольку покусились на самое святое – основы устоев нашей государственности, нашего великого Рейха. Поэтому не заслуживают ни жалости, ни сострадания!

Я слушал речь Канцлера и думал, как же он копирует во всем Гитлера: черная челка набок, короткие усы, широко расставленные, чуть навыкате глаза, манера держаться, произносить речь, активно жестикулируя руками. В конце речи канцлер вскинул правую руку вверх и почти прокричал:

– Великие воины Рейха, я верю в вас! Хайль Гитлер!

– Хайль Канцлер! – ответил ему стройный хор голосов, прозвучавший как раскат грома.

Слышно было, как в микрофон канцлер сказал своему окружению:

– Хочу спуститься к ним, посмотреть каждому в глаза.

Канцлер в окружении своей свиты медленно проходил вдоль взводов, то и дело вскидывая правую руку вверх. Солдаты поедали его глазами. Наконец, подошел к нашему взводу.

– Какой красавец, истинный ариец. Почему не в войсках СС? – обратился Канцлер к руководству учебки, жестом показывая на меня.

Ротный скривился, как будто надкусил лимон. Не мог же он сказать, что понравившейся геру Канцлеру солдат немножко не того, по происхождению как бы совсем и не ариец. Неудобно может получиться.

– Разрешите доложить, гер Канцлер. У него родители погибли на «Гортензии», – нашелся ротный. – Решил пойти воевать на фронт в рядах звездной пехоты, чтобы мстить ненавистным сепаратистам.

Канцлер состроил скорбную физиономию. Потрепал меня по щеке:

– Я скорблю, мой мальчик. – Начал он пафосно

– Это потеря не только для тебя, это потеря для всего Рейха. Ты слышишь, мой мальчик? Весь Рейх скорбит вместе с тобой.

И обратился ко всем присутствующим:

– Вот истинный образец патриотизма и беззаветного служения Рейху. И пока у нас есть такие воины, как этот юноша, я спокоен, дух Зигфрида в нас не умер, и мы непобедимы, – снова потрепал меня по щеке. – Я горжусь тобой, мой мальчик, и надеюсь на тебя.

После этих слов Канцлер со свитой проследовали дальше, обойдя весь строй, канцлер забрался обратно на трибуну. Мы повзводно парадным маршем прошли мимо трибуны. Каждый взвод пел свою песню, от этого получался интересный эффект, звук будто бы перекатывался от одного взвода к другому, как большой круглый камень, катящийся с горы. Выходила своеобразная эстафета, которую один взвод, пройдя мимо трибуны, передавал другому. Мы, печатая шаг, горланили во все горло взводную песню, слова которой придумал ефрейтор Кардаш, о том, как в едином порыве будем убивать проклятых сепаратистов, ну и далее по тексту. Канцлер вскинул правую руку в нацистском приветствии, Когда наш взвод поравнялись с трибуной, у нас как раз шел куплет, как мы любим Канцлера. Я видел, эти строки ему очень понравились. На лице у него играла самодовольная улыбка. «Интересно получается, – подумал я, – ефрейтора нет, а его песня живет и побеждает». В столовой нас ждал праздничный обед, который мы первый раз за все время пребывания в учебке могли есть, никуда не торопясь, наслаждаясь вкусом. Потом свободное время. Много свободного времени, которое мы не знали как потратить, за два месяца отучившись отдыхать. Я еще раз, не торопясь, внимательно вчитываясь в каждую строчку, перечитал вчерашнее сообщение от Линды: «Здравствуй, Яр, любимый мой, каждый день тоскую без тебя. Ты бы знал, милый, как мне одиноко, как не хватает тебя. Иногда мне кажется, что просто сойду с ума от тоски. Считаю каждый день до окончания твоего контракта и с ужасом понимаю, как долго мы с тобой еще не увидимся. Знаю, у тебя завтра выпуск. Умоляю, ради нас с тобой береги себя. Если с тобой, не дай бог, что-то случится, я этого не переживу. У меня все хорошо, на следующей неделе начинается практика. Получила распределение на пассажирский звездолет „Блэк стар“ – это Ф-класс, только для богатеньких, ну, ты знаешь. Классно, правда? Так что три месяца буду при деле. Вчера Эдита звонила, приглашала вечером в клуб потанцевать. Я отказалась, сказала, что без тебя никуда не пойду. Эдита сказала, что я дура. Я ей ответила, что она сама дура. В общем, мы с ней поругались. А еще я недавно заходила в наше любимое кафе „Ледяной цветок“, помнишь, как сидели с тобой там перед экзаменами? Ели пирожные и целовались. Скажи, Яр, ведь так еще будет? Пообещай мне. Все, любимый, пора собирать вещи, завтра рано вставать. Люблю тебя и очень крепко целую. Пока». Я читал и чувствовал каждый нюанс интонации ее слов. Вот она грустит, и ее большие голубые глаза становятся влажными. Вот она ругается с лучшей подругой, и ее тонкие брови хмурятся, а пухлые алые губки сердито надуваются. Боже, Линда, как я люблю тебя. Как мне тебя не хватает.

Глава 18

Назавтра с утра, собрав личные вещи, получили у каптера амуницию, боевые шлемы с защитным пуленепробиваемым стеклом, которое являлось заодно экраном тепловизора, биноклем, прибором ночного видения. На нем также можно было не только наблюдать перемещение бойцов твоего подразделения, но и видеть при желании все то, что видит перед собой любой из бойцов твоего отделения  – очень удобная штука. Далее шел бронежилет, разгрузка с гранатами и запасными магазинами для штурмгевера. Сам штурмгевер, десантный штык-нож с функцией плазменного резака, индивидуальная аптечка, комплект запасных батарей для шлема, резака, аптечки и автомата. Плащ-палатка, спальный мешок и еще куча не знаю уж насколько нужных вещей. Издалека мы, наверное, напоминали каких-то диковинных вьючных животных. Пересчитав, нас усадили в грузовики и повезли в космопорт , слава богу, не пешком отправили. В космопорту  нас уже ждали шаттлы. С грузовыми боксами, оборудованные санузлом, душевыми, блоком питания и кроватями. На пять дней полета это была наша мини-казарма на сто двадцать человек. В отдельные боксы загружалась боевая техника. Боевые машины звездной пехоты, танки. Каждый бокс грузили в брюхо поджидавшего на орбите транспортного звездолета. Дальше жилые боксы, хоть они и могли функционировать автономно в течение двух недель, подключали к системам жизнеобеспечения корабля. Сам полет на орбиту и погрузку нашего бокса на звездолет я, естественно, не видел. Иллюминаторов боксы не имели. Мог только чувствовать, как плавно мы оторвались от земли, как натруженно тяжело, сопя соплами двигателей, наш шаттл выползает в открытый космос, как медленно стыкуется со звездолетом, как гигантская рука грузового манипулятора отрывает от шаттла и легко закидывает в необъятные недра корабля наш многотонный бокс. Слышно было, как нас подсоединяют к системам звездолета. Возникшая голограмма капитана звездолета пожелала нам приятного полета, предупредила, что полет продлится пять земных суток. В полете необходимо соблюдать правила безопасности, жилые боксы покидать строго запрещено. Интересно получается, четыре года учился водить звездолеты, каждый год была трехмесячная практика. Нахожусь на транспортном звездолете, на самой нижней палубе, из которой при всем желании не смогу подняться на капитанский мостик, в такую привычную для меня кабину управления звездолетом. Вот судьба-индейка. С другой стороны, сам сделал такой выбор, жаловаться не на кого.

Полет на звездолете, в замкнутом пространстве бокса – невероятно скучное занятие. Вначале мы просто тупо отсыпались, потом, когда отлежали все бока, каждый пытался найти занятие по душе: кто смотрел гологравизор, правда, выбор программ не блистал многообразием. В основном это были политические ток-шоу и всевозможные высокоидейные, патриотические передачи. Кто играл в карты, а кто просто качался до одурения.

Наконец, через пять суток опять появилась голограмма капитана корабля. Голограмма бодрым голосом поведала нам, что полет успешно завершился и наш звездолет находится на заданной орбите планеты Олерон. В ближайшее время начнется выгрузка. Боксы покидать запрещено. Мы почувствовали, как наш бокс зацепили, погрузили на шаттл. Пилот шаттла с нами особенно не церемонился, спуск был очень резвым. Такое впечатление, что мы падали с сотого этажа в лифте, у которого оборвались все тросы. Только что съеденная еда не хотела оставаться в наших желудках, а настойчиво просилась наружу. Кто-то уже вовсю травил. Возможно, такой резкий спуск обусловлен был тем, чтобы не попасть в зону работы вражеского ПВО. А возможно, пилот был просто мудак. Вторая версия нам была ближе. Поэтому костерили пилота на все лады. Каждый, вспоминая весь словарный запас ругательств, придумывал для пилота самое изощренное. Но большинство все-таки склонялись к тому, что у него нетрадиционная сексуальная ориентация. Приземлились на удивление мягко. По внешней связи сообщили, что через несколько минут откроется шлюзовая дверь бокса. Выходить мы должны повзводно, чтобы не создавать давку в проходе, выйдя, должны построиться возле своего бокса. За нами подойдут встречающие офицеры. Личные вещи не забывать. Дневальным после выхода роты осуществить проверку помещения на предмет оставленных вещей.

Глава 19

Наконец, двери с характерным хлюпающим шумом разъехались в разные стороны. В глаза ударил яркий солнечный свет. А помещение наполнилось внешним гулом приземляющихся и взлетающих на полном форсаже шаттлов. К запаху сгоревшего ракетного топлива примешивался свежий йодистый, соленый запах океана, находящегося неподалеку. Мы шагнули в изнуряющую жару. Вышли, построились. Космопорт Южный был нереально огромным: направо, налево, вокруг, сколько хватало взгляда, были видны складские ангары, краны, всюду сновали погрузчики, разгружающие или загружающие грузовые электрокары, тут же заправщики опусташаемые до донышка присосавшимися к ним толстыми гофрированными шлангами шаттлами. Хорошо видно, как из соседних боксов, приземлившихся вместе с нами, выходит на бетонку космопорта звездная пехота, где-то там, в одном из них, Алекс. В фиолетовом небе с белыми прожилками облаков, совсем не похожем на земное, барражируют истребители прикрытия и работяги-шаттлы, натужно ревя, совершая один заход за другим, стараясь побыстрее опустошить брюхо звездолета, чтобы его потом загрузить обратным грузом. В основном это пустые боксы, в которых мы прибыли, боксы-лазареты с ранеными и боксы с гробами, где лежат тела геройски погибших за интересы Рейха.

К нам подошли два офицера. Один высокий, поджарый, длинноногий. Второй чуть поменьше ростом, с намечающимся пивным животиком. Они очень сильно отличались от наших офицеров из учебки, прежде всего формой. Кепки, и камуфляж на них был одет не уставной офицерский а тот, что носят рядовые. Лишь по едва заметным читаемым только опытным взглядом и то вблизи знакам различия на погонах, можно было определить, что перед нами стоят два гауптмана. Воротнички по-неуставному широко расстегнуты на три пуговицы, рукава камуфляжа по локоть закатаны. На правом выгоревшем на солнце до бела рукаве камуфляжа у одного был нашит шеврон – королевская кобра с раздувшимся капюшоном, изготовившаяся к прыжку. У второго – голова оскалившегося ягуара. На левом рукаве у обоих сияла поблескивающая серебром эмблема звездной пехоты – череп с крылышками, а под ним подпись готической вязью «Я и есть смерть». На шее у обоих висели потертые, видавшие виды штурмгеверы. Офицеры сильно загоревшие. Широко, белозубо улыбались, смотря на роту, дурачились:

– Так кого ты берешь, Янек? С первого по третий или с четвертого по второй?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.