Мертвец (хроника одного коматозного сна)

– Ты серьезно, нет, конечно – улыбнулся в ответ Панченко, а Елисеев чувствовал себя паскудно.

Что-то странное, малообъяснимое давило изнутри грудной клетки, не позволяло полноценно разделить с коллегой забавную историю. Приходилось делать вид, приходилось сдерживать себя от того, чтобы вертевшиеся на языке вопросы не были озвучены вслух. Откуда это? Почему дебильный бред незнакомого подонка так сильно впился в сознание. Что со мной происходит? Или я, действительно, там был? Нет, не был. Всё лишь сон. Обычный кошмар, явившийся из отрывков, слухов, разговоров, что засели в голове, вторя необычным событиям. Да, именно так. Иначе и быть не может. А Катя, откуда она могла там появиться. Где там? Во сне или в фантазии Никитина. Мне ведь показалось, что мертвец убил не Светлану Приходько, а Катю. Я проснулся в тот момент, когда наклонился к убитой девушке и убедился, что передо мной Катя. Еще мелькнул этот Никитин, он сидел и трясся, прижавшись к стене темного, незнакомого здания, кажется, производственной базы или гаража.

– Удивительные личности встречаются. Увидел меня и тут же решил: вот версия моей невиновности. Скорее, что он психически не здоров – после небольшой паузы в разговоре, произнес Елисеев.

– Экспертиза покажет, но я уверен, что определят этого Никитина, как вменяемого. Знаешь, одного никак понять не могу. Сколько лет работаю, сколько разной мрази пришлось поведать. И всё время меня не покидает одна простая мысль: неужели каждый из них думает, что наказание обойдет его стороной, что никто ничего не узнает и он будет мучиться лишь угрызениями совести – мрачно, забыв о недавнем хохоте, произнес Панченко.

– Бывает так, что некоторым удается избежать возмездия. Сам знаешь, какое количество нераскрытых убийств – так же мрачно не согласился с коллегой Елисеев.

– Ну, не так уж и много. Хотя шанс есть всегда, но не так же откровенно – отреагировал Панченко, наливая себе и Елисееву в высокие, стеклянные кружки порцию холодного пива.

– Но, он же не пытался убежать? – осторожно спросил Елисеев, вернув Панченко к обстоятельствам дела Никитина.

– Почему, пытался, и еще как. Бежал так быстро, что думали: уйдет сука. Его же вместе с этой Приходько видели, и в клубе, и в баре – прокомментировал Панченко.

– А меня, что же вы не заметили – засмеялся Елисеев.

– Конечно, своих сотрудников мы никогда не видим. Даже если они оборотни в погонах – громко захохотал Панченко.

– Ясно всё, но всё же необычная история. Никогда бы не подумал о том, что меня попытаются сделать свидетелем – несколько отстраненно произнес Елисеев.

Панченко протянул навстречу Елисееву кружку с пивом. Стекло соприкоснулось, а через несколько секунд с содержимым кружек было покончено.

И вот во второй раз. Всё тот же мертвец. Всё те же окрестности. Вновь убита молодая девушка. Только теперь Елисеев занял место Панченко. Никитин сменился Сергеевым. Но остальное – всё в точности, всё похоже на детский ребус – найди десять отличий. Три из десяти найдены. Сменились действующие лица…

Елисеев, с опухшим от недосыпания лицом, сидел напротив гражданина Никитина, которого вызвал на допрос по делу Сергеева, хотя два дела не были объединены в одно. Каждый из подследственных обвинялся в убийстве, у каждого имелась своя жертва, с разницей в две недели, и каждый из них пытался авантюрно скрыться, рванувшись напролом, увидев полицейских.

Никитин держался более спокойно, чем Сергеев. Просто успел адаптироваться, сумел свыкнуться со своим незавидным положением. Вот на этом и решил сыграть Елисеев. К тому же тот бред, что собирал Никитин, на допросе у Панченко. Сейчас свидетель перед ним. Теперь можно обратиться непосредственно.

Выглядел Никитин осунувшимся. Бледная кожа на лице и руках сразу бросалась в глаза. Физическая сила, которой, в достаточной мере, обладал Никитин как-то стерлась, обмякла. Сейчас этот крупный и еще недавно уверенный в себе молодой парень был больше похож на громоздкий, недвижимый предмет, с полной, загнанной апатией – это можно было отметить сразу, достаточно посмотреть в глаза Никитина, которые выглядели сонными, затянутыми прозрачной пленкой. Крупный рот, с такими же габаритным носом, коротко подстриженные волосы – всё это виделось ненатуральным, особо болезненным, и лишь отчасти напоминало о том, что местные условия не лучшим образом влияют не только на психику, но и на внешний вид подозреваемых. Хотя глупо отделять одно от другого. Впрочем, Елисеев и не пытался этого делать. Просто изучал, смотря на Никитина, который, к этому моменту, еще не успел произнести ни единого слова, всё время прятал свой взгляд, отправляя его в сторону, ничем непримечательного, вышарканного линолеума.

– Скажите, Максим Алексеевич, как выглядел мертвец? – резко спросил Елисеев, Никитин сильно вздрогнул, а после держал минутную паузу.

Елисеев терпеливо ждал, не сводя глаз с лица Никитина, на котором медленно, но четко проявлялись изменения. Никитин начал оживать. Происходило именно то, на что рассчитывал Елисеев.

– Он крупный, примерно, два метра ростом. У него едва различимые глаза. Страшная одежда, он реально поднялся из гроба. Сгнившая кожа. Местами видно желтые черепные кости.

Никитин начал спокойно, но очень быстро перешел на возбужденный темп. Его глаза задвигались. Теперь он постоянно оглядывал скудное убранство кабинета. Искал понимания на лице Елисеева, хотя тот озвучил всего один единственный вопрос.

– Мертвец говорил? Ты слышал его голос? – спросил Елисеев.

– Нет, он не может, он утерял способность говорить – импульсивно ответил Никитин, и Елисеев подумал о том, что заключенный переигрывает или с ним происходит что-то пока неопределенное, а всего лишь стоило затронуть образ мертвеца.

– Откуда ты знаешь, что мертвец утерял возможность говорить. Ты сам пришел к такому выводу или кто-то подсказал тебе это – серьезным, даже мрачным, тоном спросил Елисеев.

Никитин же странно улыбнулся.

«А у него проблемы с головой» – подумал Елисеев.

– Вы же мне сказали. Зачем вы меня спрашиваете? Может вы забыли, но об этом вы сказали мне – прошептал Никитин и сразу после этого оглянулся на тяжелую, металлическую дверь.

– Я тебе сказал? – изобразив крайнее удивление, спросил Елисеев.

– Я спросил: кто вы, что вам нужно? А вы ответили за него: он вам не ответит, он больше не может говорить – озвучил Никитин, но Елисеев не мог вспомнить этого, не мог вспомнить когда, в какой момент, это произошло. Помнил лишь лицо Кати, из-за рта которой стекала тонкая струйка крови. Помнил, что спустя несколько секунд лицо Кати начало исчезать, ему на смену проявлялось лицо совершенно незнакомой девушки, а затем появился звук приближающихся автомобилей. Тогда отошел в сторону, спрятался в углубление стены, почувствовал спиной холодную сырость кирпича, а Никитин заметался. Еще секунда, и Никитин, освещенный светом фар, бросился бежать. Полицейские рванули за ним. Первая машина следом, две другие разделились, чтобы перехватить убийцу (данный район был хорошо знаком сотрудникам). Никто не заметил Елисеева, никто не мог его заметить. Ведь спустя тридцать секунд Елисеев проснулся в собственной кровати. Долго тяжело дышал. Затем нервно, кусая фильтр, смолил сигарету. После еще одну, вспоминая странную сцену, которая не имела разумного объяснения.

– Вы не верите мне. Почему вы не хотите мне помочь. Вы могли бы. Они бы вам поверили. Как вы будите с этим жить, зная о том, что благодаря вашему молчанию, конкретный человек, живой человек, будет уничтожен, он будет лишен всего, он будет заживо гнить в колонии. Вместо того чтобы жить, работать, любить.

Голос Никитина срывался в истерику. Руки начали трястись. А Елисеев выдерживал гроссмейстерскую паузу.

– Со мной всё кончено, теперь со мной всё кончено – прошептал Никитин.

– Неужели ты думаешь, что сможешь меня втянуть в свои болезненные фантазии. Я тебя вызвал на допрос лишь потому, что по нашей округе продолжает распространяться много легенд и слухов на тему мертвеца, на тему всей этой мерзости. Но мы разберемся. И по поводу моего непосредственного присутствия там, где ты совершил убийство, то я был там. Я находился в одном из автомобилей, которые преследовали тебя, когда ты очень резво бросился от нас наутек, когда ты чуть не оставил нас с носом, еще не много и тебе удалось бы уйти. Откуда ты настолько досконально знаешь все входы и выходы, все возможные проходы и щели. Я могу согласиться лишь с теми выводами, что сделал мой коллега: ты убил девушку – разразился нервным, довольно жестким, монологом Елисеев.

Никитин выглядел жалко, окончательно потерянным. Последние признаки обозначившейся надежды покидали несчастного стремительно, он вновь превращался во что-то аморфное, раздавленное, но всё же попробовал сделать заключительную попытку.

– Не могло вас быть в автомобиле. Не могли вы меня преследовать. Вы оставались там, вы спрятались, а после незаметно покинули это место, буквально, растворились в темноте.

– Ладно, допустим – глубоко выдохнув, произнес Елисеев, затем помолчав десять секунд, добавил: – Только вот неувязка получается. Как ты мог видеть, что я незаметно покинул место преступления, что меня, как ты говоришь, не заметили оставшиеся возле трупа полицейские. Ведь ты, в это время, пытался спастись бегством. Ты использовал свою последнею возможность уйти от неизбежного правосудия. Поэтому, если даже представить, что всё было в соответствии с твоими словами, то ты этого видеть не мог, а значит, ты сам признался в собственном же вранье. Даже не пытайся мне еще что-то говорить – закончив с монологом, Елисеев потянулся за сигаретой.

– Но я видел, это находилось в моей голове. Да, я бежал, но я видел и никогда не смогу этого забыть – произнес Никитин.