Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу

В Берлине мой отец был тепло принят русскими социал-демократами, он встретил там своих друзей. Мы жили в Шарлоттенбурге в роскошном отеле, который оплачивали социал-демократы. Друзья отца говорили ему: «Яков, оставайся с нами. У тебя будут положение, дом, работа». Но отец ответил: «Нет, я предпочитаю быть бедным во Франции, чем богатым в Германии».

И мы поехали поездом в Париж, где жили дядя Борис и тетя Роза Скоморовские. Мы прибыли туда в конце 1926 года. Борис и Роза пришли встретить нас на вокзале. Они сняли номер в «Отель-де-Мин» (мне кажется, он до сих пор существует) в конце бульвара Сен-Мишель. Едва ступив на землю Франции, второй родины всех борющихся за права человека, отец стал словно наэлектризован. К тому же рядом с вокзалом пели! В те времена на улицах пели. Тогда продавались ноты модных песенок, и люди останавливались и пели все вместе. «Посмотри, – сказал мне отец, – Франция поет. В какой другой стране ты это увидишь?»

Мы съехали из «Отеля-де-Мин» и обосновались на улице Монж напротив Политехнического института – институт тогда располагался там, и в его сквере я играла. Едва сойдя с поезда, отец поспешил записаться в отделение Социалистической партии V округа – это тогда был оплот социалистов.

Раньше я читала по-русски столько же, сколько по-французски. Это мне очень помогло, я не забыла язык. Как и многие музыкально одаренные люди, я легко говорю на нескольких языках. Но это не шло ни в какое сравнение с языками, на которых говорил дядя Борис, профессиональный лингвист. Я думала, что загоню его в тупик, когда он сообщил о своей предстоящей поездке в Италию: «Дядюшка, но ты же не говоришь по-итальянски». – «Ну и что? – ответил он. – Я знаю латынь, меня поймут».

Начальное образование во Франции до войны было замечательным. Я поступила в школу на улице Понтуаз, а моей учительницей была мадам Лассаль из семьи известного немецкого социалиста-революционера. Поначалу в школе над моим слишком правильным, слишком литературным французским смеялись. Но я быстро приобрела парижский акцент. Родители хотели, чтобы я осваивала языки, и у меня появилась немецкая гувернантка. В общем, я поступила в школу русской девочкой, а вышла из нее француженкой. Стала ею целиком и полностью. Но в нашем доме по-прежнему бывали русские.

(АЖ) Ах, эти русские в Париже!

(ДВ) Это было начало массовой русской эмиграции, ее первая волна 1920-х годов. Из России уехали не только великие князья и графы, аристократы, генералы, офицеры и солдаты Белой армии, защитники монархии, но в первую очередь представители буржуазии и совсем простые люди, люди из народа.

Левые либералы – не коммунисты, а таких было много в России, и самых разных толков – пытались всеми способами как можно скорее уехать из страны и с севера, и с юга, через Константинополь, Швецию, Норвегию… Люди уезжали, и многие из них приехали во Францию. Потеряв все, аристократы становились таксистами. Перед Второй мировой чуть не все водители такси в Париже были русскими. Селились эмигранты и в Ницце. Там при царе традиционно жили аристократы, и образовалась большая русская колония.

В Париже русский рабочий класс из числа вновь прибывших быстро нашел работу. Заводам были нужны рабочие руки, и люди, владеющие разными профессиями, находили себе место. Это же касалось и части буржуазии: многие становились рабочими, так как были уверены, что их сразу наймут. Однако большинству представителей буржуазии и высокопоставленных людей предлагалась работа совсем иного рода. И они брались за то, что предлагалось. Многие становились ночными сторожами. Шикарные дамы обслуживали туалеты. В «Куполе», «Ротонде», «Селекте»[9], на Монпарнасе, в кафе Итальянского бульвара и Монмартра за такие места боролись. Словом, все русские эмигранты в Париже находили работу, какой бы она ни была, чтобы жить достойно.

Русские жили главным образом в Бийанкуре или в Отёйе[10]. В 1920–1923 годах в найме на работу не было ничего сверхъестественного. Таков был печальный результат огромных человеческих потерь Франции в Первую мировую. В Париже открывались русские рестораны, открывались кабаре, где выступали русские артисты. Сегодня ничего такого не осталось, но в те времена это считалось роскошью, талантливые русские имели успех. Все русское в Париже было модным. Первая эмиграция принесла с собой русскую культуру.

Пьер Жаме: Дина в 1936 г.

(3)

Во времена народного фронта

(АЖ) Как прошли ваши первые годы в Париже?

(ДВ) Я частенько оставалась одна – мои родители работали. Я много гуляла по этому прекрасному городу, который стал моим. Особенно внимательно рассматривала расположенные поблизости большие здания. От улицы Монж я доходила до Валь-де-Грас – через Пантеон и церковь Святой Женевьевы. Еще я ходила в Тургеневскую библиотеку, чтобы читать детские книги по-русски.

В библиотеке были в основном Тургенев и другие русские писатели – все те, кто пострадал при царизме и эмигрировал во Францию, то есть интеллектуалы, ученые, любители… Там было много самых разных книг. Были даже манускрипты, рукописные книги, сотни редких изданий, литература XIX века, всякие публикации, запрещенные в России, весьма интересные, и множество детских книг, удивительных по качеству текстов. Во время войны Тургеневская библиотека была разграблена и вывезена в Германию нацистами.

Меня в первую очередь интересовала археология – она меня до сих пор не отпускает. Родители давали мне деньги на обед в школьной столовой. Но я туда заходила редко, хотя столовая была очень приличной. Мои карманные деньги уходили на покупку детских газет, типа «Неделя Сюзетт», а через несколько лет, когда я начала коллекционировать, на археологические находки, которые тогда были вполне доступны. Два моих любимых антиквара располагались на улице Бонапарта. Я их удивляла: я была такой юной, но хотела не только все знать – хотела покупать разные вещицы. Антиквары были очень добры ко мне, продавая мне по ценам для студентов, да еще позволяя покупать в рассрочку.

На улице Монж над нами жило семейство с Антильских островов. Соседей было много, они были шумными и очаровательными. Мы иногда разговаривали. Мать этого семейства сразу поняла, что я недоедала. Матери все чувствуют. Но она заметила, что я была с характером, и, чтобы не обидеть, стала думать, как покормить меня, как кормят птичек. В конце концов она пригласила меня на антильский обед, устроенный в честь семейного праздника. Так я проникла в это антильское семейство – у меня до сих пор во рту вкус той бесподобной кухни – и я вот так запросто оказалась на Антильских островах улицы Монж. Знаете, их приветливость и глубокая человечность остались со мной на всю жизнь. Когда мы сблизились, они стали говорить при мне без оглядки: могли, например, вспоминать истории из тех времен, когда – в начале XIX века – их предки еще были рабами на Антильских островах.

Они просили меня рассказывать то, что я знала от отца о русской революции и о Сталине, который их зачаровывал. Антильцы не были политизированы, это были люди доброй воли, которые хотели понимать, что про Советский Союз правда, а что – выдумка. Они хотели знать и про то, кем был Троцкий.

Я пыталась сдерживать эти желания, говоря им, что они мне не поверят, что никто не верит, что по-настоящему слеп тот, кто не хочет видеть. Почему они должны мне верить? Это было бессмысленно. Но они настаивали, хотели знать о Сталине все. К моему глубокому удивлению, они подолгу выслушивали меня и поверили мне. Потом они начали читать на эту тему и стали антисталинистами, как и мы с отцом. Я встречалась с антильцами каждый день, мы очень сблизились. С самого раннего детства и по сей день я не терплю никаких критических замечаний в адрес цветных людей или насмешек над ними. Расизм происходит от незнания. Это – один из пороков нашей цивилизации.

(АЖ) Хорошо! Но пока мы в 1934–1935 годах, накануне Народного фронта.

(ДВ) Пользуясь всеобщим недовольством в условиях экономического кризиса, кагуляры[11], роялисты, члены «Огненных крестов»[12] решили, что они достаточно сильны, чтобы взять власть и отправить правительство в отставку. Лидер кагуляров Делонкль явился со своими отрядами к Национальному собранию. Они напали на конные подразделения республиканской гвардии, защищавшие вход в здание. Вооружившись бритвами, кагуляры перерезали сухожилия лошадям, кровь лилась рекой. Гвардейцы храбро сражались. Там было много раненых и погибших. На площади Согласия собиралась «Аксьон франсез»[13] и различные лиги, в том числе «Огненные кресты». Чуть не каждый день их разгоняла полиция. Они призвали своих сторонников выступить против сил законопорядка 6 февраля. Разгромили несколько автобусов, нападали на автомобилистов, снова были раненые и погибшие. Это происходило вечером, и члены «Аксьон франсез» зажигали ракеты, чтобы освещать стычки. Всего было семнадцать или двадцать погибших и более двух тысяч пострадавших. Однако республиканцы победили. Утром членов лиг, «Аксьон франсез» и кагуляров разогнала полиция.

9 февраля в Париже состоялась грандиозная антифашистская манифестация. Я ходила на нее с отцом и моими политизированными друзьями. А 12 февраля вместе со всеми парижанами-республиканцами мы были на площади Республики, многие держались за руки. Молодые люди забирались на главную статую, я смотрела на них с восхищением – меня саму удержал отец. Люди пели, смеялись, плакали. Это был наш триумф. Республика была окончательно спасена, не оказалась поверженной.

После этих событий февраля 1934 года в среде французских левых зародилась идея создания Народного фронта. Но, чтобы это произошло, социалисты должны были сблизиться с коммунистами, с которыми постоянно конфликтовали. Базировалась идея на антифашизме. И спустя два года, в 1936-м, с помощью социалистической партии СФИО[14], Радикально-социалистической партии, Коммунистической партии, анархистов, всех французских левых организаций был создан Союз левых, будущий Народный фронт.

(АЖ) Есть ваша фотография, сделанная Пьером Жаме…

(ДВ) Пьер Жаме фотографировал меня совсем молодой, с шестнадцати лет. Он был моим первым возлюбленным. Пьер умер в 2000 году, ему было девяносто. Фотография, которую вы имеете в виду, где я с рюкзаком, в шортах и в грубых ботинках, не была постановочной – напротив, очень жизненной. Я направлялась в окрестности Этампа, где была молодежная гостиница. Шла пешком целый день, страшно устала, но была счастлива. Такой и запечатлел меня Пьер Жаме. Этот снимок был опубликован – и произвел сенсацию. Его потом часто использовали как символ Народного фронта, даже печатали на афишах.

Пьер Жаме: Дина на дороге около Вильнёв-сюр-Овер (деп. Эссонн), 1937 г.

Знаете, я жила, опережая свою эпоху. Ходила в шортах в 1936 году, когда их еще никто не носил. Ездила так в метро, на меня фыркали. И я часто ходила в сандалиях, сандалиях Дункана – так тоже не было принято. В таких же сандалиях ходила писательница Колетт. Реймонд Дункан, изготавливавший их, был братом великой танцовщицы Айседоры Дункан. Они вместе открыли для себя Грецию, и эти сандалии были копией тех, что носили Сократ или Овидий. Реймонд Дункан ходил в греческой тунике. У него в Париже был свой дом, на улице Сены, 31, он назывался Академия и был создан по афинскому образцу. Иногда Реймонд читал там лекции, некоторые из них были просто фантастическими.

Немногим раньше была создана организация Молодежных гостиниц Франции. Я быстро в нее вступила. Поскольку меня часто фотографировал Пьер Жаме, я попадала на обложку журнала Le Cri des Auberges de Jeunesse[15]. Там была молодежь, которая стремилась к чистоте, к природе. Мы говорили: «Нет танцзалу, да кемпингу». И это было так – нога моя не ступала в танцзалы. Мы проводили много времени в пути, путешествовали автостопом. Эта американская идея тогда только добралась до Франции, и нас таких оказалось немного. В новинку автостоп был и для автомобилистов, которые из любопытства останавливались – и возили нас по всей Франции.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ингуши относятся к нахским народам. – Прим. пер.

2

«Замкнутое число» (лат.) – квота на обучение в высших учебных заведениях. – Прим. пер.

3

Саша Гитри (1885–1957) – французский писатель, актер, режиссер и продюсер, крестник императора Александра III. – Прим. пер.

4

С 1994 года – Суворовская площадь. – Прим. пер.

5

В действительности Сергей Щукин начал формировать свою коллекцию французской живописи в конце 1890-х, а Хеди Ханлозер – в 1905 году. – Прим. пер.

6

В тексте оригинала по-русски. – Прим. пер.

7

Имеется в виду Наталия Седова, жена Льва Троцкого. – Прим. пер.

8

В тексте оригинала по-русски. – Прим. пер.

9

Знаменитые парижские рестораны. – Прим. пер.

10

Пригороды Парижа. – Прим. пер.

11

От французского cagoule – монашеский капюшон или балаклава. Члены фашистской антикоммунистической организации, существовавшей перед Второй мировой войной. – Прим. пер.

12

Члены военизированной националистической организации. – Прим. пер.

13

L’Action française – с фр. «французское действие». Старейшая в мире радикальная правая партия, существующая до сих пор. – Прим. пер.

14

Французская секция Рабочего интернационала. – Прим. пер.

15

«Крик молодежных гостиниц» (фр.).