Любовь и уважение

Стоянка в городе Торгау стала более яркой, хотя бы потому, что удалось пошататься по замку Хартенфельс. Название города тоже славянское и означает торг или торговлю. В Торгау на палубу нашего парохода зашли местные немецкие музыканты. Спасибо одному из пассажиров, очень веселый и пьяный в стельку бельгиец оплатил их проживание, питание и музыкальное сопровождение в пути. С этого момента начался неуправляемый праздник. Мы раскачивали пароход так, что волны Эльбы хлестали по берегам, заливая луга и подмывая обрывы. Под танцевальную музыку и пение йодля в столовой парохода народ пил, ел, танцевал, вел себя так, будто живет в последний раз. Я тоже пил и ел так много, что потерял контроль над временем суток и даже стал забывать имена пассажиров. В один из дней, простите, не помню по счету какой, пароход причалил в Виттенберге, пассажирам предоставлялась возможность погулять два часа по городу, прийти в себя. Музыканты закончили свой концерт и покинули наш пароход. На удивление капитана и его безмолвной команды на берег сошла вся наша разгульная компания и отправилась в ближайший ресторан отмечать день рождения одного пожилого бюргера немца Кнауфа, которого, до самого ресторана, мужчины несли на руках, хотя он и сам мог бы идти. На нас смотрели с удивлением, как жители городка, так и его гости, такие же, как мы путешественники по реке. Они шептались и показывали на нас. В их лицах сначала читалось изумление, а потом восторг, они махали вслед и чего-то кричали на своем многонациональном наречии, а что именно, было не разобрать. Да это и неважно. В ресторане мы привлекли внимание хозяев своим шумным поведением и повышенными требованиями к условиям проведения веселья. Тех немногочисленных посетителей, которые медленно облизывали свою посуду, сдуло словно ветром, а мы принялись подкидывать деда Кнауфа на руках семьдесят семь раз и свистеть. Потом посадили его на стул, поставленный на стол, и вставили в его руки большую кружку пива. Сами же сели на лавки за стол, пили местное пиво за его здоровье, пели песни и дружно качались в стороны. Это было незабываемо, спасибо Кнауфу, дружелюбный был старичок.

Дальше наше путешествие проходило мимо малых городов Германии. Вновь с верхней палубы мы слушали громогласный голос гида в белой шляпе. Рассказывал он много и интересно, но запомнилось мало. Как говорится, в одно ухо влетело, из другого вылетело. Проплывал мимо нас Дессау – столица небольшого княжества Анхальт; Акен город ничем особо не привлекателен, кроме того, что там родился и жил австрийский историк Теодор фон Зикель и находится Николайкирхе; тихий и безлюдный Шенебек, известный своим соляным источником. В Магдебурге на стоянку ушел целый день. Капитан был занят погрузкой провианта и топлива, команда шуршала по палубам, а нас, вездесущих пассажиров, культурно выпроводили погулять. Прекрасный город удивил меня архитектурой и наличием горожан. Я примкнул к группе зевак, вместе с которыми дошел до кафедрального собора Магдебурга и посетил церковь Святого Иоанна. Потом я откололся от группы и в одиночестве рассматривал монастырь Пресвятой Девы Марии, старую ратушу. На рыночной площади, устав от долгой ходьбы, решился пообедать в кафе. В ожидании стека из свинины с овощами я разглядывал через открытое окно прохожих, местных горожан и таких же туристов, как я, которые думали, что я местный, раз сижу в кафе. На ум стали приходить обрывки бессвязных образов, красивых и многообещающих идей. Не теряя времени, я достал блокнот с карандашом и ушел в себя настолько глубоко, что заботливый официант вернул меня на землю меня с третьей попытки, а может и с четвертой и то по причине остывшего блюда. После долгого творческого застоя это было долгожданное излияние на бумагу всего накопившегося в моей голове.

Только в пароходной прогулке по Эльбе я осознал свою слабость, признался в ней публично. Ох и люблю же я, друзья мои, поесть! В еде весь смысл жизни, это точно. Еда, как наркотик, чем вкуснее, тем сильнее ощущения. Есть надо досыта, так, будто ешь последний раз в жизни. Сытость, заметьте, приходит не сразу, что является скорее благом, чем недостатком, по этой самой причине можно еще некоторое время вносить в рот порции еды и продолжать ощущать еще какое-то время удовольствие от вкусов. А когда закончится праздник, выйдешь из стола обожравшись сытым обедом и тут начнется нечто, заслуживающее особого внимания. Сначала потеплеют ручки, щечки занемеют пониже глазок, ушки зачешутся. Утроба начнет о себе напоминать не сразу, а когда в животе забурчат продукты жизнедеятельности. В этот самый момент глазки заволакивает бессознательными образами, свет начинает раздражать, веки тяжелеют, звуки обрывками проскакивают между извилинами мозга, теряются, так и не доходя до ядра. Попытаешься глянуть вверх, так сил нет, насилу веки поднять, так белки холодит. Широко зевнешь, и давай то спиной к стене прислоняться, то в кресле усесться поудобнее, а с креслица да на кроватку носом вверх для того, чтобы не мешать вентилироваться дыхательной системе. Успокоился, и вновь повело куда-то в сторону. Сквозь дрему почувствуешь, как где-то далеко кто-то храпит, а окажется, что это сам я храплю. Очнешься, перевалишься на належанный годами бочек, свернешься в позу эмбриона и опять повело, потонуло, ушло все в тину. Опять зевается. Тем временем завертится мир вокруг своей оси, а у меня такое чувство, что кроватка моя прямо на оси стоит не шевельнется, отсюда возникает спокойствие такое, чувство безопасности, это способствует лучшему расслаблению, так сказать, замиранию в петле времени. Неописуемое ощущение полного равнодушия к окружающему миру отказывает в желании даже руку поднять. Какой-то странный гражданин просит разрешения присесть рядом со мной «entschuldigen Sie bitte», будто бы больше нет свободного места, но у меня нет желания для указания ему пойти вон. И даже пальцем не хочется двигать для выбора направления. Я молча смотрю ему в лицо одним глазом и мысленно говорю, мол, поймите – вы же мудрый, а если мудрый, значит умный, так примите решение сами, а мне ничего не надо говорить, не надо меня беспокоить. Раз, и мир пропал без вести, два и сознание вместе с миром вернулось. Зевается томно и протяжно с небольшими амплитудами изгибания туловища. Космическая энергия, мировой океан, все реки и озера вместе взятые вливаются в меня плотной струей, заполняя опустошенное пространство силами, обогащая увядшие рецепторы чувствами и обновленными желаниями. Провалившаяся еда опустошила среднюю часть тела, создала вакуум в желудке и теперь напоминает о себе легким приступом голода. «Ах, так хочется вновь ожить и опять чего-нибудь такого съесть». Надо резко встать и идти в столовую, что я и делаю.

Очнувшись от сна, я вновь услышал голос гида, который рассказывал о городах на Эльбе. Поспешил выйти на палубу, чтобы не упустить визуально убедиться в рассказанном. И вновь проплывает мимо нашего парохода саксонская крепость в городе Тангермюнде из красного кирпича и черепицы; замок-собор в Виттенберге или, как его называют, Лютерштадте родины богослова Мартина Лютера с его 95 тезисами против индульгенции. Мирно дремлющие Хитцакер и Дархау; заповедный парки в Блеккеде и множество рыбаков на берегах Хонсторф.

Дождь застал нас в герцогстве Лауэнбург, поэтому пили пиво под навесом и закусывали жареными колбасками в трактире. Погода испортилась надолго. Весь день моросил дождь, а после захода солнца река парила в густом тумане. Короткими гудками и световыми сигналами наш пароход предупреждал встречные судна о своем присутствии, таким образом мы пробирались по окраинам Гамбурга. От той веселой компании, которая была в начале нашего путешествия осталась половина, остальные сошли по пути в разных городках. Auf Wiedersehen!

Итак, мы причалили к пирсу речного вокзала города Гамбурга. Поблагодарив капитана и гида, попрощались и разбежались каждый в свою сторону, даже не сказав друг другу адреса жительства. Обо мне и говорить нечего. Я вышел на причал с одним небольшим чемоданом грязных вещей в одной руке и перевязанной бечевкой пачкой растрепанных бумаг в другой в направлении «куда глаза глядят». Вперед к новой творческой жизни, а она, как правило, начинается с гардероба, с вешалки, а вешалка с гардеробом есть в каждом театре.

7. Приземление

Эту короткую главу я назвал так, потому что речь в ней пойдет именно о моем приземлении в простую жизнь. Закончились праздничные дни, ушел пароход с капитаном и гидом в обратном направлении, остался стоять человек на пристани с растерянным видом. Как сложится моя судьба в новом свете неизвестно. Зачем я подвергаю себя такому испытанию, не знаю. Опуститься с небес на бренную землю и стать обычным смертным, не это ли по силам только богам. Нет, я не за этим прибыл сюда, я не бог, а просто самонадеянный глупец, отказавшийся от благополучия, от семьи, от друзей на собственной родине, где меня любят и ждут. Здесь, на чужбине мне никто не протянет руки помощи, здесь я неизвестен, я чужой. Одно радует – теплое время года. Начало лета, прекрасная пора для отдыха трудящегося народа, все торопятся закончить дела и махнуть к теплому морю, туда, где каждый день на вес золота, туда, где сбываются мечты миллионов. Для меня же это лето заключается в поиске путей к выживанию в этом пугающем, сером городе. Ну, что ж, вперед, на поиски приключений, к новым творческим достижениям, смело в жизнь!

Жить везде хорошо, если есть деньги и уважение. А если нет денег, то можешь оплатить личные потребности признанным титулом, заслугами признанными обществом. Но, денежные средства и уважение не всегда присутствуют в регионе местонахождения на этот момент. Подобный факт вынуждает спуститься с небес на землю, так сказать, приземлиться. Надо работать, трудиться, создавать благо для окружающих. Я не могу не уважать чужую работу, особенно, если вижу, как человек ее выполняет. Любая работа, которая выполняется с чувством ответственности, увлеченности или любовью заслуживает уважения. За подобное отношение к работе надо не только поощрять материально, но и говорить: «Большое спасибо! Dankeschön!». Неважно, кто скажет это слово, начальник или коллега, случайный прохожий или близкий человек. Это простое слово, которое ни к чему не обязывает, даже ожидаемого в ответ слова: «Пожалуйста! Bitte sehr!» – не дождешься, однако, в любом случае смысл благодарного слова попадет туда, куда надо, не сомневайтесь господа, из благодарного зерна вырастет положительное отношение к понятию работы. От сказавшего человека не убудет, а принявшего человека не наполнит. Да, не скрою, может немного унизит, опустит благодарившего до уровня работника, в этом заключается смысл человеческого гуманизма. Дать понять ближнему, что у тебя тоже есть слабости. Не это ли чувство мы испытываем в момент подачи милостыни нищему?

Будучи впервые в Гамбурге город с порога меня ошарашил количеством деловых людей. После уединения в Дрезденской гостинице и немногочисленного состава парохода я почувствовал себя дикарем в каменных джунглях. Мой немецкий вызывал удивление у горожан, с которыми приходилось общаться в магазинах, кафе, трактирах, гостиницах. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Проходя по старому городу, обратил внимание на трехэтажную гостиницу на спокойной улице и сразу вошел в нее.

– Добрый день! – Поприветствовал я, подходя к стойке.

– Добрый день! Вам нужна свободная комната. – Ответил мне портье, мужчина лет пятидесяти в элегантном сером костюме тройка. – Меня зовут Херман Зак, я портье отеля «Sonnenplatz». Вы правильно сделали, что выбрали наш отель. Здесь часто останавливаются многие знаменитости. По всему видно, что вы издалека. К нам надолго?

– Господин Херман я прибыл сегодня пароходом из Дрездена. Устал от недельного отдыха и заспиртованной печени.

– Понимаю, понимаю. Вам нужен покой. Вы пришли по адресу. У вас восточный диалект, вы из Пруссии? – Удивленно спросил Херман.

– Нет, я из России. Есть проблемы с русскими? – Отвечал я и ждал реакции от мужчины портье.

– О, нет! Все в порядке. Русские тоже гостили у нас. Необходимо зарегистрировать вас для полиции. Заполните бланк. Вам какой номер с видом на улицу или во двор, этаж имеет значение? На какой срок останавливаетесь? Вы шуметь будете? – Задавая ответы, портье нервничал, потом уставился на меня и принялся ждать от меня ответы.

Бланк я заполнял долго, вдумчиво, коряво вписывая иностранные слова в строки. Мои руки дрожали, качало от палубной жизни. Листок бумаги странным образом уползал под меня. Я не знал, как скоро у меня закончатся деньги. Это зависело от уровня жизни в городе, от необходимости найти временную работу или подработку, поэтому отвечать на все вопросы сразу не хотелось. В любом случае я рассчитывал оплатить счет не больше, чем на неделю вперед. Вопросы портье раздражали меня и одновременно приводили в чувство, отрезвляли после долгого запоя. Хотя отвечал я на вопросы нехотя, внутри я был благодарен ему. Он помогал дисциплинировать мое развалившееся внутреннее пространство, помогал складывать из кубиков бытия жизненно необходимый образ человека. Наконец, гостевой бланк заполнился: «Точка. Подпись. Дата. Все!»

– Господин Херман, меня устроит самый последний этаж. Третий этаж, значит, с видом на улицу. Я тихий. Срок – неделя, там будет видно. – Ответил я после длительного молчания.

– Пойдемте, я вас проведу. Горячая вода у нас подается в одно и то же время, кстати, сейчас, это самое время. Банная комната на первом этаже. Желаете с дороги помыться?

– Непременно сейчас. – Ответил я.

– Распоряжусь немедленно. Если вас не устроит комната, то у меня есть еще три ключа от других номеров. – Вежливый тон перекрывал мой восточный диалект затверделым западным «Р» и «Эсцет».

В первом номере сильно пахло горелым табаком, от запаха тошнило. Во втором не закрывался дверной замок. В итоге меня устроил только третий осмотренный номер по расположению и комфорту внутри. Обычная серая комната с окном на шумную улицу, размером три на четыре метра. Всю основную площадь заняла металлическая кованая кровать, деревянная тумбочка, стол, стул и, конечно, шкаф. После ухода господина Хермана Зака первым делом я переоделся в свободные одежды и отправился мыться в банную комнату. Это было восхитительно. Ведь последние полторы недели мыться приходилось в единственной маленькой душевой комнате на всем пароходе и то по расписанию очередности, не более пяти минут. Я свыкся со стесненными условиями и теперь расслаблялся в ванне с горячей водой. Потом отсыпался в номере два часа, пока не проголодался. К счастью, при отеле трактира не числилось, питаться я отправился в город. Я имею в виду «к счастью» в том смысле, при котором мне надо было устроиться на работу. На руках деньги еще оставались, но и они могли быстро испариться. Я отправил несколько телеграмм в торговые точки, где реализовывались мои книги. На второй день пришли ответы, что крупных денег не предвидится, только мелочь. Надо учиться экономить средства. Спустя неделю я окончательно протрезвел, пришел в свое нормальное состояние и стал свыкаться с городским ритмом. Из своих записей на пароходе у меня склеился небольшой рассказ, что само по себе уже неплохо, но для будущей книги нужно было вплести судьбы людей. Где их взять?

Когда не занят никаким трудом, а живешь в собственное удовольствие, кажется, что также живут все вокруг. Посмотришь на городскую суету, шатается народ по магазинам, роется по лавкам, передвигается по тротуарам, катается по мостовым кто куда. Складывается впечатление всеобщего выходного. Даже при встрече грузчика, представляешь, что он тоже переносит чужие вещи по собственному желанию, оскал на его лице похож на улыбку от радости движения. Продавцы тоже не могут не продавать, чтобы быть счастливыми, процесс торговли должен доставлять им удовольствие, что подтверждается покупкой. Да, во всем труде, должно быть удовольствие от самого труда, если его нет, труд превращается в работу.

Дорогие читатели никогда не осуждайте человека, занятого работой, вместо него можете оказаться вы. При всем кажущемся равновесии дел в личной жизни случайное стечение обстоятельств может легко разрушить иллюзию далеко идущих планов, тем самым заставить вас работать на благо другого человека, слушаться и подчиняться чужому мнению, самое неприятное – выполнять за него унизительную работу. Наградой за ущемление собственных интересов послужит денежный эквивалент – этакая подачка для продления существования биологического организма, надежды в завтрашний день. Некоторые склонны называть работу трудом. Господа, не надо обманывать себя тем, что этот вид деятельности называется трудом. Буквально так говорит только работодатель, он лукавит. Понятие труд и работа по смыслу разные слова. Трудимся мы на себя, а работаем на другого. Если притянуть за уши термин труд, то любой работодатель скажет, что человек трудится для обеспечения личного блага, но в итоге рассуждений окажется, что вы все равно работаете на благо того, кто сильнее. Художник, рисующий картину по своей воле, действительно трудится, писатель, пишущий рассказ из вымышленных героев тоже трудится, музыкант, подбирающий мелодию по собственному велению, трудится. С другой стороны, писатель, работает над историческим рассказом на благо настоящего государства, художник тоже работает, когда рисует портрет господина за вознаграждение, музыкант играет свои произведения, и в это время тоже работает.

8. Театральная жизнь

В первый же день поисков работы я зашел в театр «Thalia Theater», расположенный в центре города, недалеко от моей гостиницы. В это здание меня направил один человек, с которым я обедал накануне. Он работал обувщиком, много раз выполнял заказы для артистов, шил обувь для сценических образов, но имени его не запомнил. Как только я оказался в фойе театра, то сразу передо мной возникла женщина меленького роста, но весьма деловая. Вопрос. Ответ. Вопрос. Ответ. Общение с ней оказалось необыкновенно содержательным. «Театр основан в 1843 году Шарлем Морисом Шварценбергером и назван в честь музы Талии», так мне по пути пояснила администратор, женщина лет шестидесяти с именем Фрау Моника, которая представила меня господину Шварценбергу в качестве нового работника. Шарль Морис мне показался пожилым, довольно нудным человеком, он много говорил монотонным голосом всякую ерунду, жаловался на городские власти, на свою супругу, на зрителей, упоминал через слово господа бога, пока мое терпение не лопнуло, и я прервал его, чтобы спросить про вакансию. Моя наглость не повредила. Оказалось, действительно, в театр требовался помощник сцены.

– Условия такие: приходить на работу надо после трех дня и до двенадцати ночи; исполнять любые указания администратора по залу; жалование раз в неделю. Во-вторых не мешать артистам – это главная заповедь работника, в третьих – доверие – тот аванс, который оказан работнику от администрации. Не подведите мой театр, а я не подведу вас. Желаю удачи господин «А». – В заключении сказал господин директор и похлопал меня по плечу.

И я согласился начать работать со следующего дня. Итак, спустя неделю проживания в городе я съехал из «дорогой» гостиницы и снял комнату в рабочем квартале. Так, вкратце, началась моя новая жизнь в театре, а точнее, при театре. Работа помогла сформировать тему моей новой повести. Ночами и в свободное время я много трудился над жизненными сюжетами. Пока свежие события не забылись, я старался как можно лучше их описать. Я жил судьбами артистов и режиссера, помощников сцены и обслуживающего персонала театра. Я был в каждом из них, они были рядом со мной. Я питался эмоциями, переживаниями их личной жизни, присутствовал при каждом событии на сцене и за кулисами.

Неожиданно, мою жизнь посетила муза. Ей стала одна девушка-костюмерша. Она непредсказуемо появлялась из кладовок вся увешенная сценическими костюмами, шла торопливыми шажками мимо и улыбалась мне, от нее пахло духами и нафталином. Я останавливался при встрече с ней, здоровался. Она отвечала взаимностью, улыбалась и уходила за кулисы. Мы почти не общались. Я признавался самому себе, что почти влюбился в нее. Нет, не подумайте, что я навязывал ей свое знакомство или не давал проходу. Мне не этого надо. Да и тут еще существенная разница в годах. Убежденному холостяку, как я, эгоисту по жизни, нужно было только вдохновение, чтобы ходить на работу. Ее чувства в отношении меня интересовали в качестве сочувствия, сострадания. Я назвал ее Талией, хотя, на самом деле, звали ее Тилл.

О, Талия, дочь Зевса и Мнемосины – ты так прекрасна в образе комичного сюжета. Как ты мила, юна, показываешь то, что опыт это только ложь, а детская наивность это правда. В нас видя клоунов и шутовство, снимаешь маску знать, давая, что вовсе и не маска всех смешит, а сами над собой смеемся мы. Чего тут отрицать, мы все убожество, ты же совершенство, богиня Талия, хвала твоим талантам, браво, браво!

 Придешь в театр на премьеру мюзикла, чтобы забыться в чужой проблеме. Вроде бы так и есть, идет спектакль, артисты стараются подражать жизням героев близко к тексту. Проникаешься их страданиями и сам мучаешься, аж слеза наворачивается, а то вдруг смех проберет, и в таком ритме далее – туда-сюда раскачивают нервную систему, что под конец складывается впечатление, будто все это случилось со мной. В глубине обида, пустота и полное отупение. Предчувствуя подобный исход, неожиданно для себя встрепенешься, чего идешь на поводу у садистов, демонстративно встанешь посреди спектакля и громкими медленными шагами выйдешь в холл, а далее в буфет. В буфете тихо, зрителей нет, только одна услужливая буфетчица радостно закормит до смерти своими самодельными бутербродами. И коньяк. И кофе. И какао с чаем. Жалко их – зрителей, над ними издеваются, а они этого не понимают. Ну и ладно, все умрут от истощения чувств, а я останусь. Вон, уже одного выводят под локотки, поплохело, видать. Заботливая любовница и неизвестный третий, очевидно, лишний. Я сижу, даже не думаю вставать с места, так как, глядя на живой спектакль во мне зарождаются образы. Интуитивно достаю из внутреннего кармана пиджака блокнот и карандаш, чтобы записать спонтанные мысли.

   "Как известно актеры театра в спектакле играют одну роль, могут и больше, некоторые играют в разных спектаклях, но для этого есть другие актеры, которые также хотят реализовать свои способности перевоплощения на благо искусства и заработать гонорар. Несмотря на то, что каждый артист знает спектакль целиком и может сыграть любого персонажа, не каждый может достоверно превратиться в героя. Приходится соглашаться с этим, играть то, что получил от прозорливого режиссера. Режиссеру тоже тяжело. Он готов выйти на сцену и сыграть всех, но тогда получится театр одного актера. Такой спектакль будет интересен для деятелей культуры, но скушен для публичного просмотра. Актер играет только роль, а режиссер лишь исполняет роль от автора".

Тем временем доктора в белых халатиках, тычут нашатырь в бледный нос театрала. Слабоват оказался, а с виду сильный мужик. Нельзя же быть таким сентиментальным по отношению к чужому горю. Вот кого уважаю, так это молодежь. Не успел начаться спектакль, уже выскакивает покурить или в туалет. Привыкли они жить урывками, сливки снимать, глубоко не осознавать суть дела, а теперь в театре им не высидеть, развития событий нет, а выйти труба зовет. Таким нетерпеливым зрителям и расстроиться нет повода, а смеха не занимать. Нервы в порядке и на спектакле побывали, а сюжет и так понятен, можно кратко в театральной программке прочитать.

"Другое дело автор произведения. В его рассказах все роли исполняются по собственной воле писателя. Действия персонажей неразрывно связаны с реальным представлением положения в вымышленном пространстве автора. Каждый герой произведения является самим автором в какой-либо роли, при каких-нибудь обстоятельствах. От умения автора правдоподобно описать ситуацию с точки зрения среднестатистического читателя зависит признание его творчества и успех. Автор по жизни не может быть верующим человеком, фанатиком, душевнобольным или каким-нибудь нигилистом, так как это не позволяет ему трезво оценить ситуацию, психологические состояния участников, непредвзято описать случай".

Ослабший театрал пришел в себя и уже ведет своих подлокотных друзей в мою сторону в буфет. Мужчина, женщина и опять мужчина. Красивый любовный треугольник. Женщина, лет сорока пяти, хорошо одетая, плавная в движениях, с приятным открытым лицом, дорогой прической, но с поведением куртизанки, отталкивает мое внимание наигранной чувствительностью. Она старается угодить обоим кавалерам лет пятидесяти, много улыбается им, играет глазами и привлекает мужские взгляды на свои достоинства. Краем глаз она замечает мой внимательный взгляд, поворачивается в мою сторону и приглашает в свою компанию. Я вежливо отказываюсь, но не по причине избыточного общения, нет, просто мне интересно наблюдать и наслаждаться потоком собственных мыслей.

"Сознание автора всегда открыто для реалистичного описания случая. Субъективное участие каждого героя в череде эпизодов рассказа основываются относительно его личных качеств, жизненных предпочтений, социального и семейного воспитания, психологических и физических травм, а также мотиваций духовных или материальных ценностей. Чем глубже описан герой относительно случая, тем правдоподобнее и интереснее становится рассказ широкому кругу читателей. Наивысшая точка признания достигается в тот момент, когда после прочтения книг одного автора становится понятна личность каждого героя рассказа, хорошо узнаваем его характер, мечты, фантазии. Автор глубоко проникается чужим характером, принимает его в себя, словно актер входит в образ, и начинает жить на страницах полноценной жизнью. Зачастую герои рассказов становятся частью личности самого автора рассказа".