Секундант одиннадцатого

– Во-вторых? – звал к нашим баранам Бондарев.

– Нужны внятные разъяснения: какова цель реанимации Куршина-публициста, замечу, сдувшегося задолго до нашего знакомства, проще говоря, потерявшего к этому роду деятельности интерес? – изъяснился Алекс.

– Вам не кажется, что это не телефонный разговор? – уходил от ответа Бондарев. При этом, казалось, он его не знает сам.

– Уж как-нибудь намекните, – нашелся вскоре Алекс.

– Если честно, понятия не имею. Могу только предположить: ваше мнение, аналитика русофобского толка, представляет интерес. Вот и все, – поделился своими соображениями Бондарев. И будто вспомнил: – Подождите, это же не бесплатно! Первый транш, мной упомянутый, готов. Дело за малым – открыть после праздников на ваше имя счет. А! Теперь понял, откуда непонятка… Вы посчитали сумму гонораром за книги. Тот гонорар – не сейчас, увязываем со сценарием…

Алекс размял ладони, одновременно переводя взгляд из стороны в стороны, будто собираясь с мыслями. Потупившись, глухо заговорил:

– Понимаете, дорогой Коля, уж позвольте мне вас с учетом возрастной разницы так величать… Сколько бы комментатор ни был объективен, таковым сложно оставаться, меняя дворцы как перчатки тех, которых по зову сердца он будто должен критиковать. При этом беспристрастная, незамутненная аналитика – именно то, что нужно заказчику, надеюсь, понятым мною правильно… Теперь о деньгах. Без них, понятно, ничего не бывает. Но они не источник подлинно оригинальных идей, не более чем мерило ответственности. Так сказать, провокатор торчать с девяти до шести… Изобретения штанами не высиживаются, оные – таинство, которое нам с вами не разгадать…

– Что-то не пойму: вы отказываетесь? – рассек очередной пучок иносказаний Бондарев.

– Дослушайте вначале, – реализовывал свое право на свободу слова Алекс. – Для публициста два месяца выпадания из информационного поля – эквивалентно пропуску учеником четверти. Упираясь рогом, нагнать можно, но без хвостов не обойтись. То есть потребуется как минимум месяц, чтобы зафиксировать картинку, после чего мало-помалу влиться в процесс. Замечу, без всякого энтузиазма с моей стороны. Но надо, так надо… – Алекс развел руками, – Передайте только суть моих опасений… Да вот что еще: сотрудничество с книжным издательством порой весьма трудоемко. Могут затребовать целые главы переписать…

– Не ваша забота: как затребуют, так и перепишут сами! – отрезал Бондарев.

– Ладно, – хлопнул себя по коленям Алекс, – может, в честь праздника выпьем? Вам, судя по мешкам под глазами, не помешает… Да и заглаживать вину за полуистеричный звонок в сухую затруднительно.

Бондарев заразительно рассмеялся, после чего, шутливо махая пальцем, выдал:

– С вами, Алекс, не решится выпить любой, кто хоть краем глаза видел ваше дело. У кого-то «Склонен к побегу», у вас же своя красная линия – «Рецидивы запоя». Кроме того, если мне не изменяет память, на сегодня для вас запланирована прогулка на Красную площадь, с Сашей… Так что приятного, а главное – трезвого отдыха. Кстати, чтобы выпить, надо иметь чем. Охрану уболтали сгонять?

– Ну что вы, – театрально возразил Алекс, похоже, возрадовавшись прогулке, – те явные мастера своего дела. Одним видом отбивают желание химичить, инквизиция, можно сказать. Нет, бутылка сухого была в холодильнике. Но повод без компании, сами понимаете… И, куда не смотри, мой роман с горячительной субстанцией, как бы это точнее… наверное, дописан и большой вопрос, достоин ли места в Большом собрании сочинений то ли эпатажа, то ли человеческой глупости…

– Тогда приятного отдыха, – повторил свое недавнее пожелание Бондарев, на сей раз озорно подмигнув.

– К вам согласованный посетитель. Готовы принять? – прозвучало в динамике внутренней связи.

– Это Саша? – подойдя к домофону, уточнил Алекс.

– Да, – подтвердил охранник.

– Впускай.

Алекс зашлепал по лестнице на нижний уровень, издавая тапками звуки, которые напоминали удары мухобойки. Форма одежды – личный бренд (для дома), шокировавший всех его охранников: не считая плавок, полное неглиже. Вошел в его обиход в Израиле, стране по большей части жаркой, но и в своей «континентальной» жизни Алекс отличался стилем «налегке». Отопление же в апартаменте, как и в двух предыдущих жилищах, от всей души…

Алекс распахнул входную дверь, не подумав даже свериться с дверным глазком. Наверное, потому, что был предупрежден Бондаревым о предстоящем визите.

Визитер и квартиросъемщик отсвечивали разность реакций друг на друга. Алекс то покачивал головой, то щурился, нечто высматривая, визави же, молодая особа под тридцать, несла в себе эталон невозмутимости, а то и скульптурную ригидность.

При этом замечалось некоторое сходство, объединявшее обоих персонажей – крепость внутреннего стержня – отличительный признак весьма пестрого сегмента: от копов, гангстеров до шахтеров и профессиональных проходимцев.

– Ты, вообще, кто? – затребовал идентификации жилец, не соотнося девулю своеобразной фактуры со стандартным секьюрити мужского пола, чье сопровождение на обещанной прогулке не только предполагалось, но и было желательным. Москвы-то Алекс не знал.

Девуля потянулась за мобильным и несколькими прикосновениями подняла на экран фото Алекса. Сверившись с оригиналом, убрала гаджет и бесстрастно уставилась на объект, держа руки в карманах расстегнутой куртки. Но тут, сообразив, что мяч ответа все еще на ее стороне, задействовала его:

– Алекс Владимирович, мое имя вам известно. Сама слышала. К тому же лицо без спецпропуска сюда проникнуть не может…

– Ничего не понимаю… – пробормотал обескураженный Алекс.

– Еще немного – и вы простудитесь, – вежливо укорила Саша. После чего точно мышь прошмыгнула мимо впавшего в торможение жильца, должно быть, так разрешая идиотскую, неловкость на неловкости ситуацию.

Тут Алекс пришел в себя, возвращаясь к узлам момента: дверь распахнута, сам он почти гол, словно на случке свингеров.

Дверь закрыл и стал высматривать, во что бы облачиться. На верхний уровень, центр его обитания, подниматься долго, и Алекс свернул в коридор, который вел к джакузи, где, насколько он помнил, было несколько халатов. Одним из них, на два размера меньше требуемого, у него получилось прикрыться.

Как бы то ни было, следовало полноценно одеться, чтобы, по меньшей мере, не выглядеть престарелым развратником. Напрашивалось и немедленное извинение за хамский прием в неглиже. Но Саши в зале не обнаружилось да и, казалось ему, что едва войдя в апартамент, она странным образом растворилась. Что за день такой?.. Опять шарада. Впрямь «Oh, those Russians», точнее, Бондарев ловчила…

Небольшой шум наверху, постепенно приближающийся. Нашлась, слава богу… Кто она? Фактурой – гибрид спортсменки экстра-класса и средней руки риелтора…

– Фитнес-комната, закачаешься! – объявила Саша, бесшумно спускаясь по лестнице, точно в пуантах, и надо полагать, совершив экскурсию по дому. Без всякого на то позволения, если инспекция должностной инструкцией не вменена и если она не гонец арендодателя…

– Не пугай меня больше так, исчезая… – проворчал Алекс. Чуть погодя добавил: – Извини за прикид аборигена. Но, Бог видит, без всякого на то умысла… Да, начальству своему передай: пусть не шутят больше, предупреждать, а то и согласовывать нужно. А то, смотришь, следующий раз Лолиту зашлют…

– А вы не парьтесь, Алекс Владимирович, все пучком! – весело проговорила Саша, резко сменив имидж: изваяния некой исключительности – на отпрыска поколения пепси. Посерьезнев, добавила: У нас скандалисты типа Лолиты не задерживаются.

– Да не Милявская! Та Лолита умерла на Корфу три четверти века назад, по крайней мере, сюжетно… – парил мозги чаду фаст-фуд культуры старомодный Алекс. – И прошу, не называй меня по отчеству!

– У нас так заведено…

– Зови дядей Сашей, хотя, нет, лучше просто Алекс. Ладно, пойду одеваться…

– Не забудьте шапку и шарф.

План Саши прокатиться до Красной площади на ее авто Алекс отринул, как уловку его на очередную лежку сослать.

Мне обещали «проветриться», так что либо гуляем, либо остаемся, аки капризный отрок выставил ультиматум он. После обмена с Базой эсэмэсками Саша получила на коррективу добро.

Однако этим недоразумения не исчерпались. Как только Алекс минул пост охраны, задействовав лимитированный пропуск, Саша нацелилась изъять его. Алекс посмотрел на постовых, будто гарант ее претензии, затем на Сашину протянутую ладонь и выдал:

– Слушайте, пионеры, знаете, что про вас Раневская сказала? Вряд ли… А вот потеряться в мегаполисе – раз плюнуть! Что тогда прикажете делать – бомжевать? Меня же здесь, у вас, все устраивает…

К изумлению Алекса, Саша, сама естественность, опустила уши его шапки, приподняла до уровня носа шарф и деловито взяла его под руку, увлекая на выход. Пара сохраняла скрепу весь маршрут, не передавая и намека на интим. Дочь, выгуливающая отца – единственная ассоциация, которая могла возникнуть. И не было сомнений: подстраиваться или пересиливать себя им не приходилось. Будто их совместимость дар божий.

Тем временем Алекс с жадностью впитывал социально-экономический ландшафт с этнической подсветкой. За три декады, отбытых на Западе, Алекс в родные края (бывший СССР) не наведывался ни разу. В известной степени оттого, что не находил экскурс в прошлое нужным, некогда свои истоки прокляв. Больше того, продолжал сводить счеты с ними и по сей день.

Исключением стала Москва, которую он в две тысячи седьмом посетил с двухдневным визитом. Но, не поддавшись ностальгии, а по неотложной нужде как лауреат конкурса остросюжетной прозы. Хватило суток, чтобы совдепия, чуть отретушированная, в его ощущениях вернулась, породив зарок: никогда больше! Впрочем, велением обстоятельств нарушенный…

Между тем даже поверхностный взгляд отсвечивал: внешняя оболочка Москвы за декаду зримо европеизировалась и в чем-то даже давала Старушке, тверди благоденствия, фору.

Годом ранее он специально приурочил одну из своих поездок в Европу на Рождество, туристскую пору прежде им неизведанную. Твердо рассчитывал окунуться в карнавал, который рисовало его воображение. Сколько же горьким было его разочарование, когда в том краю не только праздника не проявилось, но и подобия его антуража.

Пусть та вылазка и была классическим «галопом по …» (микро треугольник юг Германии – запад Франции – север Швейцарии), однако прижимистость местных властей, крупного бизнеса и что существеннее – самого населения поражала. Санта Клаус в витринах – чуть ли не антиквариат, островки праздничной иллюминации – без подзорной трубы не найти. Но вершина забвения традиции: рождественские распродажи – комбинация торговых ловушек, хитроумно расставленных. Аренда авто: сутки – по недельному тарифу. Из чего следовало: традиция она в душе, ближайшее гала-представление – собственные похороны, если, конечно, в обход налоговиков, выйдет отложить…

Контрастом тому хитро сделанному аскетизму Москва сияла, транслируя расточительство молодой, наливающейся соками цивилизации. Новый Арбат повсеместно манил гирляндами лампочек, подсветкой зданий и праздничным убранством торговых площадей. При этом изумляло другое: роскоши и спектру автопарка могла позавидовать финансовая столица мира – Лондон, а коллекционной одежде немалой части публики – утонченный, неизменного шика Париж. При этом поведенческие модели москвичей грешили, когда скованностью, а когда ее антиподом – повышенной эмоциональностью, что по европейским меркам выдавало их провинциализм, впрочем, зримо мягче неприкаянного советского.

Как ни странно, окраинный характер здешнего генотипа подчеркивали гастарбайтеры, казалось Алексу, удесятерившиеся за последние десять лет: смиренность во всех движениях и помыслах, будто чип сегрегации им вшивают вместе с выдачей права на работу. Магрибское же меньшинство во Франции, невзирая на те или иные интеграционные коллизии, давно ее органичная плоть…

Как бы там ни было, Москва «на вынос» заметно осовременилась. В немалой степени потому, что даже в столь отвязный день, как Новый год, пьяные не встречались, да и выпившие – очевидное меньшинство. Впрочем, навыками умеренно пить (контрастом загибавшейся от алкоголизма страны) Москва отличалась и при царе Землеустроителе, что ни диво: бешеный ритм столичного мегаполиса на «локтевой тяге» с уходом в загул стыковался мало. Приятно удивила Алекса и низкая, не в пример прошлому, концентрация стражей порядка, как и их сносная селекция – вполне себе нормативные, без криминогенных вкраплений молодые люди.

– Вы не устали, дядя Алекс? – осведомилась Саша, сбавляя шаг.

Алекс остановился и в полном недоумении на Сашу уставился, будто к нему обратилась незнакомка. Он и правда, был удивлен, но не вопросом, а мыслью, его посетившей: Саша – прирожденная, высшего класса подсадная утка, но не в традиционных рамках – диапазон ее гораздо шире. Находчивость Саши, чувство партнера и деликатность воистину уникальны, дивно сочетаясь с природным даром телохранителя. Движения – грациозны, человека, прекрасно владеющего своим телом, общий вид – зрячая вера в свое превосходство (оное – отнюдь не за счет смазливой внешности), смена масок – мгновенная и органичная. Но главное, лишь подлинное дарование могло волчьим нюхом ухватить: дай этому ископаемому впечатлиться Москвой самому, не лезь с советами и комментариями; и ни слова, ни полслова за час прогулки, при этом своим присутствием по-человечески согревала, за что Алекс мысленно Сашу благодарил.

– Послушай, Саша, – отозвался Алекс, будто пропустил между ушей вопрос, – ты по утрам бегаешь?

– Допустим… – включила взыскательного наблюдателя Саша.

– Если тебе не в тягость… попрошу начальство разрешить со мной на набережной тренироваться… Думаю, на таких условиях они пойдут на встречу… Но учти, я, старая калоша, рано встаю… – изъяснился, преодолевая стеснение, Алекс.

– Я на работе, – развела руками Саша, подтвердив свою особость: ответила, ничего не сказав… Не дождавшись реакции, спросила: – Так как, до Красной на такси? Стремно топать, еще полпути…

– Ах, да! Я уже забыть успел, что экскурсия на Красную площадь. Полпути, говоришь? – высунул голову из мирка поиска смыслов Алекс. – Нет, мне достаточно. И так многое увидел, не передержать бы… Ну что, по домам? Метро?

– Метро исключено, – преспокойно объявила Саша, активируя в мобильном приложение такси.

Время будто укладываться, но богатый на пищу для ума моцион звал Алекса взглянуть на свою историю в преломлении с увиденным.

Между тем, соприкоснувшись с москвичами вживую, Алекс Америки для себя не открыл. Ведь с российским средним классом он был, хоть и пунктирно, но знаком, пересекаясь с российским туристами в Европе. Тот пестрый контингент к обобщениям не звал, но плодил ощущения того, что креативному классу России все же ближе ценности европейской вольницы, нежели путинской автократии. При этом у той страты был один характерный признак, прочувствованный им и сегодня – повышенное внимание к мало-мальски значимой собственности. Ведь в европейской традиции нескромный интерес – неприличен, умеренность и ненавязчивость – поведенческий императив.

Но именно неуемность желаний и помыслов – как укоренившаяся у российской элиты доминанта – забросила Алекса в российскую реальность. «Провинился» же перед ней он только тем, что в одной из своих статей прописал: наибольшая угроза для ВВП-пенсионера – упомянутая доминанта, всем же привходящим можно пренебречь. Этот тезис, изумивший его самого, своей кричащей очевидностью прихватил и сам объект анализа, каким-то образом о статье прознавшем, в чем Алекс ни на йоту не сомневался.

Между тем в либеральном дискурсе его идея полугодичной давности была воспринята как некий изыск упрощенчества, более того, истолкована попыткой сыграть на вражеском поле. И впрямь, просочившись к объекту исследования, повлекла ангажемент ее автора.

Весь сыр-бор был в том, говорилось статье, что по выходе в отставку ВВП попадет в оборот не неких влиятельных сил и даже не всесильной машины правосудия, а всей системы общественно-экономический отношений, подлинного владыки огромной страны, у которой действующий президент всего лишь модератор, хоть и значимый. Система эта – институтализация пиратства в качестве преобладающей нормы порядка вещей. Аналогов чему в новейшей истории развитых государств не наблюдалось.

Ни одна из восточноевропейских стран, выкарабкавшихся из социалистического тупика, не знала такой Хиросимы морали, постигшей современную Россию, того зоологического жора, в который впал ее креативный социум, дорвавшийся до почти дармового корыта. Не потому, что на Россию свалилось углеводородное Эльдорадо и богатство ее недр востребовано, и не оттого, что ее население – продукт беспрецедентной отрицательной селекции, проделанной мясорубкой СССР (весь постсоветский мир таков), а, весьма похоже, причина в том, что хватательное безумие – очередное проклятие этого края, в котором потустороннее искажает законы природы, отчего ее приплод – галерея сплошных мутантов. Все же прочие факторы – не более чем благоприятный фон. И совершенно неуместен аргумент, что в цикле первичного накопления набивать мошну естественно или модно, эксцессы же всегда и везде. Ведь директора школ в дворцах, под стать имениям звезд Голливуда, уникальное для мировой истории явление, яркий индикатор смещения здравых ориентиров.

В какой-то момент, сообразив, что подмандатная ему стихия – угроза российской государственности №1, ВВП объявил ей войну. На деле же новые, получившие ярлык на раскулачивание кланы кинулись оттирать от кормушки заматеревших, стало быть, зарвавшихся, действуя незамысловато: арест тела и собственности, переговоры полунамеками через губу, отказные жертв по их активам, чуть облегченные сроки и что-то на прокорм семьи – избитый трафарет. До него не доходило, что санация системы, им затеянная, не более чем реструктуризация вселенского воровства – настолько российская элита пропащая, свихнувшаяся на стяжательстве общность. При этом не было малейших предпосылок полагать, что в ближайшие полвека разруха морали в России устранима.

Какая бы политическая сила ни пришла ВВП на смену, включая рядящихся в тогу неподкупных, новая властная пирамида не отступит от прежних «ценностей». И особо не мудрствуя, кинется прибирать к рукам его, ВВП, огромное, распаляющее воображение состояние, сколько бы оно ни было рассовано по кошелькам его друзей и дальним офшорам.

Как бы ни был силен запрос общества наказать ВВП за тысячи бесцельно стравленных жизней, за вылетевшие в трубу триллионы, тупиковый, не давший единого дивиденда экспансионизм, вся мощь властвующих сконцентрируется не на его должностных прегрешениях, а на упомянутом. Не потому, что президента в отставке защищает иммунитет, оберег от властных заблуждений, а из-за низкой приоритетности задачи. Все, что новый собирательный Кремль будет ворожить, это – утерявшее крышу состояние, которое ни одним противовесом не защитить. Ведь на коррупцию, источник той баснословной собственности, иммунитет не распространяется, а российский ноу-хау экономических тяжб – для начала посадить – залог договороспособности и для небожителей.

Арестовав, начнут торг: скашиваем годик за каждый выданный лярд. Счет, понятное дело, ведем от пожизненного. Куда он денется…

Между тем уступка имущественных прав свободы ВВП-отставнику гарантировать не могла. Ведь воровство такого масштаба, выстроившее его подпольную империю, никакими ухищрениями рейдеров, заинтересованных в конфиденциальности отъема, не прикрыть. Одно дело втихаря раздербанить им наворованное, другое – околпачить общественность, будто подозрения не подтвердились. И даже если преемник хотел бы своим приказом объявить для ВВП помилование, поверх существующего иммунитета, то покрыть столь чудовищную коррупционную составляющую не отважится.

Таким образом, довлеющая в обществе мораль, заваренная на экстракте расчеловечивания – лейтмотив статьи Алекса Куршина – предначертывала ВВП-пенсионеру казенный дом, который никакой политической сделке не дано предотвратить. Из чего вытекало: на территории России вне острога ВВП места не находилось. Так что не прими он свой крест, ничего не оставалось, как искать убежище вне ее пределов, сколько бы подобное ни конфликтовало с его истовым патриотизмом.

Сейсмически неустойчивое постсоветское пространство в качестве приюта исключалось сразу, Китай и Северная Корея как иная, с трудом постигаемая культура в расчет приниматься не могли, страны третьего мира, то и дело оглядывающиеся на первый, реального убежища не сулили. Определенной нишей казалась православная Сербия, но ее проевропейский вектор ставил под сомнение успех предприятия.

Тут, отвечая на вопрос «Где всё же?» Алекс полгода назад предположил: внеблоковая Австрия для ВВП – наилучший выбор; и приличный немецкий, и альпийская пастораль, и мирового уровня медицина, и даже инерционный трепет перед русским сапогом, до сих пор не развеявшийся. Жаль только соседский Бергхоф (Бавария) разрушен. Было бы, где предаваться мечтаниям об имперском, прежде замок с половиной округа прикупив…

Идея, однако, отдавала умозрительностью, если принять в расчет мытарства Эриха Хонеккера, в восемьдесят девятом вышедшего в тираж властного начала. Ведь тому мастодонту места не только в Европе, но и в перестроечном СССР не нашлось.

Между тем трагедия последнего – отсутствие каких-либо геополитических козырей на руках, чего не скажешь о его некогда поданном, пусть наполовину. Так что, реши ВВП досрочно сложить полномочия и передать ядерный чемоданчик вменяемому, устраивающему Запад политику, то сей уникум – конкретизировал свою гипотезу Алекс – приоткрывал для президента форточку персональной Ялты.

Ничто прочее не могло подтолкнуть Запад наступить на горло собственной песни (хартии), заключая сделку с новоявленным Аттилой. Любые деньги, коррупционные наработки – вне игры, настолько одиозно политическое реноме российского президента.

Тем не менее, при всей состоятельности комбинации, умозрительный компонент в ней по-прежнему преобладал, ибо отставка отставкой, чемоданчик чемоданчиком, но кому, устраивающему Запад и местную элиту, его передать, дабы просматривалась предсказуемость начинания и ее должный КПД.

Дмитрию Медведеву? При нормативном раскрое, будто да: общеизвестен, обкатан, удобоварим и предсказуем. Скорее всего, потому и сохранен ВВП как возможный дублер. Но зашторми Россию, сделка «Ядерный чемоданчик – австрийское шале» теряла бы для Запада смысл: «Кому-кому, Медведеву? Размазне, который при первом залпе мятежников запрется с бутылкой, забыв в лифте единственное национальное достояние – пульт Апокалипсиса. Нет уж, Владимир, отрабатывай (отбывай) свой четвертак до конца, мочи раскольников и смутьянов! Кто кроме тебя, кудесника кризисов? Ну а вылетишь из Кремля, подберет тебя Фемида, приютит… Баба, правда, злющая и без воображения. Вместо сердца у нее кодекс какой-то. Но на все воля Господня».

С тех пор минуло полгода и политологический эскиз Алекса, в момент написания – рутинная заметка, обрел непропорциональный вес. Исключительно вследствие зацикленности на нем самого героя, своим болезненным интересом выказавшем: лучших путей отступления из российского серпентария в его портфеле безопасности нет. Как и сомнительны для ВВП всевозможные паллиативы, которые влекут за собой ревизию Конституции, как то: перераспределение властных полномочий между президентом и премьер-министром, создание союзного государства с Беларусью, прочее. Ибо всем естеством матерого политика он подспудно ощутил: его время кончилось и, сколько бы цепко он не удерживал бразды правления, даже очередную рокировку ни нация, ни политический класс не потерпят.

Пусть он куда внушительнее опереточного Брежнева, но свой ресурс выбрал полностью. Причина очевидна: Ли Куан Ю из него не вышло. Стало быть, должен уйти, как всякий отработанный, промежуточный символ. До конца (условного) каденции ВВП дотерпят, но упорствуй он сохранить себя во главе пирамиды, его, так или иначе, выбросят за борт. Ибо своей публичной назойливостью ВВП не то чтобы всем надоел, в эпоху информационного бума – затер свой имидж до дыр.

«The show must end up» – некогда смутное ощущение, которое из российского подсознательного ныне неуклонно перемещалось в устойчивое представление. И, не дай бог, ВВП пренебрежет им, то столкнется: внизу – с массовым брожением умов, во властном сегменте – с искусным саботажем.

Личная встреча с ВВП и два месяца российского карантина, включая недельный допуск к интернету, вернувший Алекса в информационное поле, к переоценке перевернувшего его судьбу концепта не привели. Единственное, в чем он засомневался, физически соприкоснувшись с ВВП, это, подразумевалась ли его персона в качестве тайного посредника на переговорах «Ядерный чемоданчик – австрийское шале». Если даже да, то такую перспективу дезавуировал один факт его сношений с Лэнгли, Алексом признанный.