Камни и черепа

Они все говорили одинаково, но юноша уже не обращал внимания на шипящий говор, его больше интересовало другое.

– А кто второй? – в стойбище Тесугу учили не задавать лишних вопросов, но сейчас он не мог удержать их в себе, – кто… тот?

Он показал на второе обезглавленное тело.

– Ты видел его, – это снова был Куоль, – тот юноша, чьим ртом говорили духи. Ему было нужно умереть.

Это были все объяснения, которые он получил тогда, и оставалось много времени подумать за весь долгий день. К счастью, ему не пришлось идти ни нагим, ни голодным – когда они вышли на невысокий пригорок, оставив за спиной Обиталище Первых, остановились поесть. Тесугу жадно сглодал предложенное ему холодное вчерашнее мясо, и выпил воды из стоявших там страусовых скорлуп. Горбатый Таскаери дал ему и одежду – пряденную из волокон накидку, которую нужно было перепоясать. И, закрепляя жильную веревку на поясе, Тесугу вдруг осознал, что теперь внешне не так уж отличается от остальных, прикрытых теми же одеяниями и босых. Правда, те знают, кто они и что происходит вокруг, а он – нет. Но, по крайней мере, они едят, как и все люди.

И они пошли. Их путь мало чем отличался от пути его сородичей, с которыми Тесугу прошел до Обиталища Первых. Первым шел Белегин, тот самый мужчина, с бурой коркой посреди лба, остальные тянулись гуськом. Таскаери нес на горбу мешок со своей страшной ношей, и Тесугу был рад, что ему позволили идти последним. Так было проще думать, не заставляя себя смотреть в их лица. Эти люди, кто бы они ни были, всё еще приводили его в трепет – те, кто сами назвали себя Первыми, и держали в руке нож, которым должны были перерезать его горло.

Местность, по которой они шли, ничем приметным не выделялась – равнина, местами пересеченная расселинами, невысокими пригорками и зарослями кустарников. Раз они наткнулись на ручей, журчавший в одной из таких расселин, и Тесугу впервые за два дня смог как следует напиться.

Первые не обращались к нему ни с какими словами, не следили за ним и вообще, как будто не замечали его присутствия. Но не спускавший с них глаз Тесугу замечал в их поведении все. Они казались обычными людьми. Выбирали дорогу удобнее, иногда кривились, ступив на острый камень, останавливались на привал (чаще, чем то делали охотники рода), отходили в сторону, чтобы облегчить тело. Если бы не их странные накидки и отсутствие обрядовых шрамов, их можно было бы принять за его сородичей. Но тогда как же они относятся к каменным великанам, к месту гнева Эцу и ко всему тому, чьим именем он должен был быть убит?

И куда они, наконец, идут?

Идти им довелось весь день, быстрым шагом, и Тесугу к вечеру ощущал гнетущую усталость, с трудом заставляя себя передвигать ноги. Равнина закончилась, они вступили на плоскогорье, поднимаясь то вверх, то вниз по пологим склонам, а иногда и проходя по неглубоким ущельям. Войдя из одного такого – огненный глаз Эцу погас, и воздух уже был полон того особого, вечернего свечения, которое значило, что люди их рода должны собираться на общую вечерю. Но сейчас они были далеко от них, и вместо хижин и стойбища, перед ними раскинулась небольшая равнина, лежавшая между двумя плоскими холмами, посреди что-то зеленело.

Тесугу принял это за обычный луг, но для его спутников всё было не так просто. С удивлением он смотрел, как Белегин останавливается перед колышущимися растениями, и, становясь на одно колено, касается рукой земли. Следом за ним так же опустились и остальные, и ему ничего не оставалось, как последовать их примеру. Горбатый Таскаери же раскрыл свой кожаный мешок, и, одну за другой, вытащил оттуда две головы, от которых уже пахнуло запашком мертвечины, впрочем, еще слабым. Так же спокойно, как если бы то были головы антилоп или онагров, он расположил сначала одну, а потом вторую, на плоских камнях, лежавших перед странным лугом, и произнес:

–Эцу, и Древние, давшие нам силу и мудрость, и принесшие тайну земли, примите принадлежащее вам. Пусть их кровь напитает корни, и ваши дети вновь соберут зерно и восславят вашу мудрость, и зажгут вам костры.

– Путь так будет, – произнесли остальные, а Тесугу, украдкой поднявший взгляд, понял, что было не так на этом лугу. Это было не обычное пастбище, здесь росла пшеница – те стебли, которые завершались по осени тугими колосьями с зерном. Женщины их рода знали такие места, они срезали колосья серпами, мололи их, и пекли лепешки. Но, однако, тут уже срезанные, высыхающие колосья тянулись вперед, на расстояние, наверное, полета стрелы. Никогда он не видел, чтобы зерновые стебли заполняли разом такое большое пространство. Словно кто-то своей волей сказал им «растите все здесь». Первые умеют заклинать землю и заставлять её давать им еду по их воле? Эта мысль поразила его, наверное, больше, чем зрелище отрубленных голов, теперь смотревших выклеванными глазами на желтые, высыхавшие стебли.

Мужчины, между тем, поднимались с колен.

– Мы будем в Месте Силы еще до того, как Белый глаз Эцу взойдет над большой горой, – сказал Кэраска, и Куоль ответил:

– Да, если поторопимся.

Тесугу с тоской понял, что их поход все еще не закончен, и нужно идти снова.

И они пошли. Скоро юноша увидел, что по этим местам часто ходили люди, потому что под их ногами потянулась утоптанная тропа. Он уже видел такие, пути, проложенные людьми, но эта была особенно нахоженной, словно ею пользовались непрерывно. Не вшестером же они её такой сделали. На языке вертелись вопросы, но все еще было страшно произнести их вслух. Молчать, пока молчать, и смотреть. Раз он все еще в мире людей, то скоро все должно стать понятно. Наверное, здесь где-то рядом есть стойбище.

Когда они огибали поле по тропе, то прошли мимо каменного знака. Камень, высотой чуть выше, чем по пояс, был узким и округлым, по форме напоминая мужской конец, но утолщение наверху заканчивалось вырезанным ликом. Темные впадины глаз, угол носа и провал рта. Каменный лик смотрел на поле, в точности как оставленные ими головы. Проходя мимо него, каждый из Первых касался рукой сначала глаз, потом груди, потом паха.

Начинало смеркаться, ноги у него гудели от усталости, голод опять тянул живот, и Тесугу с тоской спрашивал себя, скоро ли будет привал. И как они разобьют лагерь, ведь у них, кажется, нет собой ничего для этого. Но его спутники шли и шли дальше, по той же тропе, вившейся по плокогорью, то поднимаясь, то опускаясь, и он старался примериться к их шагу. Однажды, из-за холма, который они огибали, послышался тоскливый вой, похожий на волчий, и его сердце сжал страх. У них нет ни копий, ни луков, что делать, если придется встретить хищников? Но никто из мужчин даже не обернулся на звук, и не проявил ни малейшего беспокойства. Ему вспомнились высеченные на камнях Обиталища Первых знаки, изображения всех народов их мира. Умеют ли они заклинать зверей? Подчинять своей воле словом? Сейчас бы он совсем этому не удивился.

Когда стемнело, и костры Древних загорелись над головами, он уже только устало передвигал ноги, не думая ни о каких увиденных за день чудесах, только об отдыхе. По тяжелому дыханию спутников, он догадывался, что и они тоже устали, но не останавливались на привал, бредя друг за другом след-в-след. Вдруг, остановившись там, где тропа поворачивала за еще один холм, шедший впереди Куоль поднял руку:

– Пришли, – сказал он, – пусть новый подойдет сюда. Это Место Силы, место, где духи выбрали его. Пусть он увидит его сейчас.

Тесугу сделал несколько шагов, огибая остальных, подошел к Куолю и увидел.

Глава третья

Я привыкала говорить с черепами ушедших, и вдыхать тлеющую на углях траву, от которой плыло в голове. А искичен продолжали рассказывать про древние времена и давно прошедшие дни ярости. Так узнала я, как люди, чьи глаза не окаменели от взгляда Кулсаскау, кто не погиб от жуткого холода и не был растерзан обезумившими от дыхания кайвукку животными, решили уходить. Они собрали всё, что имели, и покинули землю, на которой жили счастливо с незапамятных времен. И они шли по белому огню, который жег холодом их ноги, переходили через окаменевшие реки и падали от усталости. Упавших оставляли лежать там, где их покинули силы, и белое пламя, вырывавшееся из ртов кайвукку, покрывало их тела.

И люди шли через равнины и горы, и видели горькую воду, без конца и края, которую её гневные духи заставляли биться о прибрежные камни. Но однажды, когда они перешли через бескрайние горы, открылась перед ними другая земля. На ней шумели реки, полные чистой воды и вкусной рыбы, и бродили неисчислимые стада, на плоскогорьях же росли в изобилии плоды и колосья. И сказали тогда искичен: «Это земля, к которой нам велели идти ушедшие, никогда до неё не доберется гнев Кулсаскау, и тут мы будем жить в радости и изобилии».

Долгое время так и было, и люди множились на плоскогорьях, и ели мясо коз и газелей, и прославляли духов земли и неба, и чтили черепа ушедших. Но потом и на эту землю пришла беда.

О ней говорят по-разному. Но все сходятся на том, что Кулсаскау нашел их и здесь. И опять чернело небо, и грохотал в нем смех повелителя кайвукку, и опять метались испуганные животные, и люди забывали слова, чтобы приманить их к себе. А потом был грохот, и стон, и крик, и тряслась земля, а некоторые из людей были погребены под рухнувшими сводами пещер. И все готовились к смерти, потому что в этот раз не знали, куда бежать от гнева духов тьмы и холода, и даже черепа не могли ничего сказать.

Но потом случилось чудо. Отряд охотников, ушедший особенно далеко от своего стойбища, в преследовании рогатых, принес весть. Кулсаскау побежден. Люди с темной кожей и чужим языком, живущие по ту сторону гор, утишили его гнев, обратили его в камень, поставив охранять самых могучих из духов. И перестала трястись и дрожать земля, опять просветлело небо. И сказали людям черепа мудрейших, что жизнь их будет длиться до тех пор, пока заточен в камне повелитель кайвукку.

Эта ночь, которую он провел в еще одной странной каменной хижине, не принесла ему ярких снов. Когда Тесугу открыл глаза, пытаясь понять, где находится, в голове кружились только обрывки мыслей, слов и образов. Ничего ясного. Он продолжал лежать, ощущая голым телом жесткое тканое полотно и шкуру, которой прикрыл ноги. И, постепенно, увиденное вчера складывалось во что-то единое.

Они подошли сюда в потемках, когда ночь освещалась только неверным вечерним светом, и Тесугу, скорее по запахам и звукам, чем по виду понял, что здесь живут люди. Много людей – ибо дух тут стоял человеческий, который не перепутаешь ни с чем. Запахи жженых растений и жарящегося мяса, нечистот и человеческих тел. И звуки – тихие голоса, словно звучавшие из-под земли. Впрочем, быстро стало ясно, что не из-под земли. В темноте ночи непроглядной чернью выделялась гряда. Высокая, выше его роста, и сплошная. С недоумением, он понял, что его спутники идут именно на неё, хотя в ней не заметно было никакого просвета. Но, когда они подошли совсем близко, оказалось, что с одной стороны спускаются камни – уступами, как то было в Обиталище Первых. Куоль первым поднялся по ним, и махнул рукой, дав знак подняться и ему. И Тесугу поднялся, впервые взглянув на Место Силы сверху. Впрочем, тогда он еще не знал, что оно так называется.

В сумерках он мало что разглядел, но понял – среди этих камней живут люди. Запахи и звуки стали резче, но потом, вдруг, прозвучал чей-то предостерегающий окрик, и голоса один за другим стихли, только издалека донесся яростный лай какого-то животного. В темноте и почти полной тишине, Куоль повел его по странной, неестественно ровной площадке, и Тесугу краем глаза увидел из-за камней красноватое свечение, словно там горели чьи-то очаги. Они шли между каменных глыб и узких столпов, потом его привели к странному сооружению, едва заметному в потемках, и там Куоль сказал:

– Жить ты будешь здесь.

И вот он здесь. Прошлой ночью усталость пересилила и страх, и голод, и любопытство, он рухнул на лежанку и, почти немедленно, заснул. Но теперь, когда лившийся через узкий проем свет возвещал утро, Тесугу с тревожным любопытством оглядывался по сторонам. Хижина оказалась довольно просторной, но, что еще удивительнее, сложенной из камня. Не подземная, как жилища их рода, стены сложены из ровных камней, швы между которыми скреплялись каким-то странным веществом. Из него же, похоже, состоял и пол – шершавая, ровная поверхность густо-серого цвета. На ней располагалась его лежанка – ровные, плоские камни, укрытые плетеной накидкой. В одном углу – очаг, острые булыжники образовывали невысокую ограду. Но больше, чем очаг, внимание Тесугу привлекло сооружение напротив его лежанки. Он даже приподнялся, чтобы рассмотреть его лучше, а затем и встал.

В двух шагах от него на сером полу стояли три обрубка дерева, на которых располагалось что-то вроде плетенки. При взгляде вблизи она оказалась состоящей из множества тонких ветвей, с невероятным искусством пронизанных друг в друга. Местами их поддерживали продетые жильные нити, и такие же нити захватывали концы плетенки и были окручены вдоль деревянных подставок, по намеренно проделанным желобкам. И, хотя в их роду и соседних, тоже умели делать из ветвей плетенки, чтобы переносить предметы, эта была выполнена так, как никто из знакомых ему женщин сплести бы не сумел.

Не меньше самой плетенки его занимало и лежавшее поверх неё. Первым взгляд притянуло что-то блестящее, и он, нерешительно протянув руку, коснулся прохладного обсидиана, а потом нащупал гладь рога. Подхватив, понял, что это нож. Такие были и у мужчин их рода, но этот был сделан куда более тщательно. В рог тура, расщепленный на конце, была вдета тонкая обсидиановая пластина, щель обмотана жильной нитью, по краям которой вступало что-то вязкое и черное. Тесугу подержал нож, взвесил его в руке и примерился резать. Да, за такой бы охотники их рода отдали и сделали все, что угодно – не сравнить с их собственными поделками. Все еще не выпуская нож из руки, он снова посмотрел на плетенку. Чаша, какой-то желтовато-бурый камень, искусно выточенный посередине так, что толщина стенок не превышала толщины его мизинца. Рядом с чашей лежала пластина, выточенная из кости какого-то животного и исчерканная многочисленными царапинами, словно на ней что-то резали. Чуть дальше – то, что он принял за подвески, костяные кольца разной формы и оттенка, нанизанные на толстую нить, и, посередине – еще одно кольцо, просто лежавшее на переплетении прутьев. Оно было совсем небольшим, и, несомненно, тоже из кости, но в расширение с одной его стороны вставлен черный камешек. И еще там было…

Чьи-то голоса прозвучали снаружи, глухо и невнятно, и Тесугу сразу же забыл про лежавшие перед ним диковины. Люди здесь, а ведь он еще не знает, кем населено это место, если не считать его странных спутников! Он сделал шаг к своей лежанке, и подхватил ту накидку, которую ему вручили вчера. Чуть помешкав, сообразил, как её надеть и закрепить. Теперь можно входить, но… он заколебался. Вновь вспомнились расплывчатые ночные силуэты, приглушенные и разом смолкавшие голоса, словно шедшие из-под земли. Где он, все-таки? Его спутники как-то называли это место, но ведь он даже не понимает толком, кто они такие. Голоса снаружи постепенно смолкли, словно говорившие уходили все дальше, потом послышался еще один звук. Его явно издавало животное.

Тесугу встряхнул головой. Что бы там ни было, он не узнает этого, пока не выйдет. И, все еще широко ставя ноги, чтобы не задеть подживающую рану, он шагнул в проем, повернувшись, чтобы протиснуться.

Как и вчера, свет ослепил его, и он заморгал, щурясь. Утро, но еще раннее, Огненный глаз Эцу не разгорелся в небе, и лишь из каких-то невидимых краев изливал в мир свет. Постепенно привыкая ко дню, юноша поднял глаза.

Ему казалось, он за эти две ночи он утратил способность удивляться, но нет. Второе утро, и снова он стоял с раскрытым ртом, пытаясь осознать то, что видит.

Перед ним была площадка, ровная, неестественно ровная земля, посередине которой вздымались мощные столбы. Это был камень, больше всего напоминавший тот, что был в Обиталище Первых, вздыбленный ввысь неведомой силой, и он передил взгляд с одного столпа на другой. Каменные стволы, заканчивавшиеся изображениями – в отличие от застывших фигур Первых, тут были видны человеческие лики, а над ними, крылатые очертания птиц. Какая сила подняла их тут, как оказалась им придана форма людей или крылатых? И почему еще два столпа не стоят, а лежат на земле?

Оторвав взгляд от необычайного зрелища, он посмотрел дальше, и увидел, что в отдалении стоит вереница сооружений, каких ему еще не приходилось видеть. Конечно, и в родах, живущих у великой реки и на плоскогорьях, умели делать небольшие строения из ветвей, чтобы хранить там еду от прожорливых птиц и грызунов, или самим укрываться от ветра. Но эти выглядели совсем иначе. Во-первых, они почти все были из камня – это Тесугу мог различить даже на расстоянии, превышавшем полет стрелы. Камень был выложен тем же невероятным образом, что и стены того жилища, где он провел ночь, и он не совсем понимал, что же держит его так прочно. Тут и там темнели черные щели, и рядом с ними сновали люди. Мужчины и женщины, они выбирались из своих жилищ, опять залазили туда, вытаскивали что-то, и, кажется, даже не смотрели в его сторону.

Движимый каким-то чувством, он повернулся назад, чтобы еще раз рассмотреть то место, где проснулся. Так и есть, похожая хижина, подогнанные один к другому камни, серая смесь в щелях, и не разглядеть, из чего сделан верх. Он повернулся в сторону – хижины стояли рядом друг с другом. Шесть – он посчитал, загибая пальцы – вместе с той, в которой он провел ночь. Все стоят рядом, прислоняясь одна к другой, и мысль о том, что жилища могут быть такими, донельзя поразила его. Кто строит их, ведь для каждой надо столько труда? Почему сложенные из камней стены не падают? И как…

Прерывая его мысли, послышался какой-то глухой шум, и вдруг он краем глаза уловил движение. Повернувшись, Тесугу увидел женщину, выходившую из соседней хижины. Как раз в тот миг она посмотрела в его сторону. Хотя её неожиданное появление встревожило юношу, сама женщина испугалась явно сильнее. Её губы округлились, она шагнула назад, и прижала ко рту ладонь. Не зная, что он должен говорить, Тесугу просто молча смотрел в её глаза, пока к ногам неизвестной не легла тень.

– Иди к своим, Кос, – послышались слова, и Тесугу узнал говорившего. Кэраска, тот единственный из встреченных им Первых, на котором не было ни единого знака, так он его и запомнил. Кэраска обращался к женщине, но, видимо проследив за её взглядом, повернулся и посмотрел на Тесугу.

– Ты уже здесь, – проговорил он, и в голове его не слышалось радости. Он, кажется, хотел еще что-то сказать ему, но потом опять повернулся к женщине и бросил:

– Иди к своим. Помни, что я говорил тебе. И скажи, чтобы несли еду.

Женщина кивнула, и только сейчас Тесугу разглядел её целиком. Невысокая, чуть ниже его, коренастая, с широкими бедрами, которые прикрывала плетеная накидка. Выше пояса она была нагой. Её спутанные космы падали на плечи, шею охватывала тонкая нить с каким-то оберегом. Незнакомка, так и не произнеся ни единого слова, повернулась и побежала вокруг площадки с фигурами. Когда она поворачивалась, Тесугу успел заметить, что на одной её груди была кровавая отметина.

Кэраска, между тем, снова обратил внимание на него. Он был одет в такую же просторную накидку, но на этот раз перехватил её кожаной перевязью, широкой и покрытой какими-то знаками.

– Что ты смотришь? – спросил он, не скрывая своего недружелюбия, – ты получишь свое, когда придет твой день.

– Где я? – ответил вопросом на вопрос Тесугу, не слишком уверенно, хотя почувствовал безотчетное раздражение, которое вызывал у него этот мужчина. Кэраска был старше его самого, но явно моложе старого Бына.

– Там, где и надлежит быть Первому, – ответил Кэраска, пристально глядя на него, – в Месте Силы.

С приходом дня всё вернулось – и эти странные люди, и их шипящий, неправильный язык, и его недоверчивость.

– Это была твоя женщина? – вдруг спросил Тесугу, сам вздрогнув от своей смелости. Ему вспомнился откровенный испуг в её взгляде, когда та смотрела на мужчину.

– Любая женщина в месте силы – моя, если я этого захочу, – ответил Кэраска, и в его голосе юноше послышался отзвук гнева. После этого мужчина повернулся к нему и двинулся в сторону.

– Я голоден, – сказал ему в спину Тесугу.

– Ты не слышал, что я ей сказал? Скоро поешь.

Так не говорили со старшими в их стойбище, ни в родах речной долины или плоскогорий. Юные ели, когда тому приходило время, вместе со всеми, и никого обычно не волновало, голодны они или нет. Но, оказалось, очень легко забывается то, чему тебя учили, когда ты видел, как голову того, кто учил, оставили на съедение падальщикам.

Вскоре они начали выходить из хижин, один за другим. Сначала показался Таскаери, неловко ступавший босыми ногами, потом Белегин, угрюмо смотревший из-под своего ороговевшего лобного бугра. Был и еще один, высокий, худой и нескладный мужчина, которого Тесугу не видел вчера.

Он ждал Куоля, которого уже воспринимал как знакомого, но тот всё не появлялся. Продолжая рассматривать диковинное место, Тесугу увидел, что у проемов, которые вели в их хижины, стояли каменные подставки. Их смысла он не понимал, пока не увидел, как Кэраска подобрав свою накидку, опустился на одну из них. Белегин исчез в узком проходе между стенами, а неизвестный мужчина наклонился к большому камню, и, к изумлению Тесугу, зачерпнул оттуда воду.

– Они должны наполнить камень водой еще раз, – бросил он в сторону, видимо, обращаясь к Таскаери, и слова его звучали еще более невнятно, чем у остальных.

Всё казалось Тесугу по-прежнему странным, даже, когда, наконец, вылез из своей хижины Куоль и кивнул ему, бросив остальным:

– Уже несут.

Первая трапеза Тесугу с Первыми прошла в кругу ровных, округлых камней, на которых разместились его новые товарищи. В этом не было бы ничего особенно странного, если бы не то, что никто из них не вызывал огонь, и не готовил очага. Его, кстати, и не было. Зато появилось три женщины, шедшие от дальней гряды каменных хижин. Они и принесли с собой еду.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.