Яблоко транзита

Между тем потливому наваждению не суждено было омрачить ночь, более того, не дожило оно и до конца рабочего дня. К 16.00 на стол Ушакова легло личное дело якобы тщательно подобранной кандидатуры для очных переговоров с Хамас. Что требовало экстренной отработки тактики обламывания рогов в ряду «кто есть кто». Аврал поглотил ощущение времени, но во благо: повалившись в три ночи как куль на служебный диван, Ушаков испытал сладостное избавление, редкий гость последних полных сыпи малодушия лет.

***

Селеста, Эльзас, Франция 15 мая 2021 г.

В поисках точки сборки Алекс то обхватывал затылок руками, то вновь впивался в экран. Страна его подданства и гнездо обитания Израиль – в объятиях стихии. Точнее, сразу нескольких: бунты арабского меньшинства и лавина огненных птиц из Газы, обесточивших общество интенсивного потребления.

Но то не столько потрясение, сколько обнажившийся нерв ответственности: в ловушке колик гегемонизма его сын, адепт праздных лайфхаков, подменяющих, упрощая до предела, его картину мира. Родной человек, нуждающийся в опеке, сколько бы он не отторгал ее…

Приметив нелады сожителя с самим собой, Ольга беспокойно посматривала на него, но осведомиться, в чем дело, не решалась. Не исключено, принимала взъерошенный лик за издержки творчества. Тут Алекс подхватил со стола мобильный и нечто лихорадочно искал, казалось, в разделе телефонных номеров. На памяти Ольги впервые – в редких звонках он всегда откликающаяся сторона.

– Саша, все в порядке? – озвучила, наконец, свое беспокойство Ольга.

Алекс замер, точно услышал сигнал тревоги. Потупив взор, вернул аппарат обратно.

– Светлая моя, все окей. Ожидались послабления по карантину, но пока по нулям, – как можно беспечнее откликнулся он.

На самом деле его подмывало предложить сыну отсидеться в Европе, в то время как его устные обязательства перед Кремлем и Лэнгли прямой контакт с ним исключали. Алекс, так или иначе, не отважился бы, но Ольгин вопрос лишь ускорил возвращение в систему подневольных координат.

Между тем благополучие сына фокус прародителя не покидало, подвигая к разбору нехитрых возможностей Виктора лихо пересидеть. Вне зоны ракетных обстрелов только два региона Израиля – север страны и сектор между Мертвым и Красным морями. При этом обретение сыном ниши безопасности под большим вопросом, ибо гостиничный фонд, полагал Алекс, был там с первыми же залпами по Тель-Авиву разобран подчистую. Теми, кто резвее, расторопнее и, понятное дело, богаче. Да и север страны, вдруг осенило Алекса, весьма хлипкие гарантии – Хезболла в любой момент может открыть «второй фронт».

Алекс стал приподыматься, нацеливаясь в интернет-кафе в трех кварталах от его жилья, ибо свой ІР-адрес для общения с сыном использован быть не мог. Мгновением ранее у Алекса вызрело: сыну лучше всего перебраться в Хайфу к его земляку. Оставалось через сеть разъяснить, где телефонный номер искомой персоны записан.

Раздался сигнал смс-сообщения, судя по мине раздражения на лице Алекса, не столько неожиданность, сколько в разрез задаче, обозначившейся только что. Несколько мгновений он переводил взгляд с гаджета на Ольгу и обратно, должно быть, в растерянности, но, наконец, взял аппарат в руки. Его губы пришли в движение, будто воспроизводя послание про себя. Он вновь уселся, точно в поиске опоры и отрешенно обследовал интерьер комнаты.

– Оль, я выйду в магазин за новой версией текстового процессора, – объявил Алекс, зафиксировав на партнерше взгляд. (Предлог – так себе. Хоть и весомее похода за сигаретами, но убедить может только профана, не понимающего, что Сеть – бескрайний рынок, активируемый парой кликов. Тем более, при покупке программного обеспечения, «отгружаемого» в считанные мгновения, едва Генеральный Процентщик очередной пункцией твоей кровушки удовлетворится).

– Саша, я с тобой! – голосом, не терпящим возражений, заявила спутница. Чем дольше Ольга узнавала своего последнего, с ее слов, мужчину, тем больше тревожилась за него. От него за версту тянуло тайнами Большой Игры, стало быть, риска.

– Ты не можешь, дорогая, – возразил Алекс. И заключил: – Это особый случай, поверь мне на слово.

Алекс живо шагал к ресторану «Chez Michel», у входа в который сообщение оговаривало встречу с эмиссаром кремлевских. Первую за пять месяцев его свободного плавания после нескольких отнюдь не противоэпидемических карантинов.

От нее было не отмахнуться. Гарантия явки – даже не пустившая седину закладная его безопасности у кремлевских и не их хлебный подряд, а сама Одиссея, жившая особой, полной окопной правды жизнью. Этот неукротимый пульс авантюры то и дело будоражил его отгородившийся фортецией мир, неумолимо толкая в штыковую.

Контактом оказался паренек, не больше восемнадцати, с голубой бейсболкой Евро-2020 и мотороллером – уникальные приметы из эсэмэски. Столь юного связного Алекс не ожидал, как и не помышлял, что им будет чернокожий.

Он растерялся, не понимая, что должно произойти, помимо артикуляции им пароля из сообщения. Ведь подросток с бегающими глазками явно не тянул на обслугу полюса вселенских амбиций. Все же нечто влекло Алекса завершить начатое, следуя инструкции.

– Привет! Жан-Поль должен был мне передать… – сблизившись, пробубнил контакту Алекс и застенчиво потупился.

Юноша не откликнулся и вскоре, взвизгнув двигателем, умчал, но прежде просунул в нагрудный карман визави небольшой мобильный. Встроившись в сюжет, Алекс понял, что гонец – случайный посыльный, надо полагать, соблазненный полтинником евро. Где-то рядом настоящий связной, передачу телефона зафиксировавший, но с ним, скорее всего, не пересечься.

Гаджет Алекс рассматривать не стал, предположив, что тот традиционное средство связи с одноразовой симкой. С ленцой потопал обратно, отключившись от события, но не полностью. Раздумывал: ляжет ли эпизод с посыльным в канву его книги, пусть с перелицовкой деталей, или его «усыновление» невозможно? На этом перепутье вдруг всплыло лицо Ольги, внезапно огрубевшее, когда он вежливо, но непреклонно настоял, что выйдет из дому один. Напомнило о себе и досужее, не единожды пережитое: помимо материнского инстинкта, женщина ведома обостренным чувством собственничества, и страх потери кормильца у нее первым делом сопряжен с соперницей.

Голос Ивана Сафронова в подметной трубке Алекса удивил, в то время как их общение – обыденность, три-четыре звонка в месяц; их арго столь искусно, что не понятно назначение линии, облаченной в шпионскую обертку. Но первые же фразы куратора, эмоционально напряженные и без околичностей, обозначили исключительность темы. Та отзванивала звуками горна, звавшего в марш-бросок на защиту множащихся интересов Кремля.

Между тем после нескольких минут разговора Алекса подмывало злобно сплюнуть; некто, предложивший его кандидатуру, сделал пинцетной точности выбор. Причем инициатор на поверхности, ибо кроме всесильного монарха привлечь Алекса Куршина с репутацией русофоба к проекту ближневосточного урегулирования никто в России не отважился бы. При этом резолюция – дело десятое, нащупать для предприятия столь неоднозначного, зато незашоренного кровавым прошлым региона посредника – незаурядный ход. Независимую личность проарабски настроенную, нестандартно мыслящую с тридцатилетним израильским стажем и личным семейным интересом… Что означало: Алекс Куршин в монарший резерв списан не был, невидимое лассо причастности к задачам трона следовало за ним весь цикл «расконвоирования», а целевая, щедро оплачиваемая публицистика – довесок, пусть немаловажный, к основной миссии – Королевского Пожарника, как известно, профессии на грани суицида опасной… Вот тебе и бабка Юрьев день!

Не меньший сюрприз – как подавалось предложение. В нем готовность арендовать сыну в Кармиеле квартиру, где бы тот мог обстрелы пересидеть, ссылка на неприятие Алексом Куршиным Израиля в роли ближневосточного жандарма и даже напоминание о курьезном эпизоде, когда в одну из войнушек с Газой он предложил себя живым щитом лидерам Хамаса, террористам по призванию, и, наконец, морковка, изящно предъявленная между делом – гонорар в сто тысяч евро, будто индекс значимости проекта, не более. Проекта пугающей неизвестности, но столь искусно обставленного, что пренебречь им – равносильно изменить жизненным принципам.

Между тем прозвучавшая оферта всего лишь эскиз начинания, его направляющие – в посольстве РФ в Каире. Дескать, какой смысл гостайны приоткрывать, коль кандидат добро не давал, а сверхсекретные переговоры в стадии первичного согласования. Да и рейс в Каир может быть из-за пандемии отложен. Но достигни Куршин страны пирамид, свое согласие на переговоры отыграть уже не сможет. Стало быть, мозговой штурм всех потенций и реалий, через четверть часа – окончательный ответ. Прервемся.

Между тем условную позу «Мыслителя» Родена Алекс занимать не стал, более того, начав движение, струил рассеянность, но недолго. Поравнявшись с интернет-кафе, деловито проследовал внутрь, где за считаные минуты разместил на странице сына в Фейсбуке путаной семантики, но характерное для их полуанонимной переписки последних лет сообщение. Разумеется, на иврите, русской письменности отпрыск не знал:

«Здоровье не купишь и в долг не возьмешь. Комната безопасности – для лохов. Для пацанов конкретных – правильно выбранное место и в нужное время. Сегодня – в самый раз. У Левы с севера – клиника, госпитализирует и денег не возьмет. Достаточно привета. Телефон там же, на букву «Л». Домовладелец с Левой договорится. («Домовладелец» – мать Виктора, знакомая со всеми приятелями своего бывшего мужа Алекса. «Лева» – одноклассник Алекса, скромный бухгалтер на пенсии, вдовец, обремененный излишками жилплощади)».

Шифрограммы Алексу давались куда лучше, чем литературные упражнения – он расправился с посланием к сыну в считаные минуты. Так что контрольный звонок куратора застал его на улице, решающим ребус: стоит ли возвращаться домой? Ведь реакцию Ольги на его отъезд туманных сроков и назначения предсказать сложно. Их отношения испытаний на излом не знали, как и подзадержались в фазе чувственного Эльдорадо. Как бы не разбудить кошачий рефлекс, благо маска здесь подспорье…

– Ну, как? Определился, Александр Владимирович? – толкал к очередной дилемме генерал Сафронов. – Летим?

– Кто-то знал, что я соглашусь. Крепкий парень, ничего не скажешь… – хвалил некоего кукловода-психоаналитика Алекс, разом выказывая согласие на ангажемент.

Генерал красноречиво хмыкнул, после чего переключился на логистику почина:

– Глаз за собой не замечал?

– Вроде нет, говорил ведь… – раздраженно ответил Алекс.

– Тем не менее, повторюсь: режим – выше максимального. Ответственность – соответствует, – отчеканил генерал.

– Не вчера замужем. Рад бы поглупеть, да не выходит. Лучше про матчасть, – рвался на передовую ближневосточной розни подданный региона.

– А ее нет, – бесстрастно откликнулся Иван Сафронов и оговорился: – Не считая нескольких такси, прежде чем ты попадешь в аэропорт Страсбурга. Где менять, решишь сам. Там же, в аэропорту, в ангаре частный самолет, запросивший сегодня небо в Египет. В аэропорту держись справочной, откуда тебя заберут на рейс. В Каире – вручат секретный конверт с установками по тактике и предыстории события. Акцентируя значимость командировки, скажу: что в конверте конкретно, я не знаю и сам, помимо общего назначения, разумеется.

– Ты никак отговариваешь? Я пока по эту сторону, ничем не связан… – заметил кандидат в эмиссары зазеркалья.

– Я, Владимирович, расставляю все по полкам. По большому счету, результат переговоров не столь значим, как режим их секретности, передергивая малость, конечно… При этом на твой неизбитый взгляд на конфликт, знание предмета рассчитывают, сделав непростой выбор, – приоткрывал ширму события генерал.

Тут Алекса кольнуло: миссия при всей своей очевидности – непроницаема; место, регламент переговоров, но главное, режим их безопасности не предсказать. Ведь сектор Газа – классическая пиратская республика, сродни ЛНР/ДНР, прочим бантустанам подмены патронажной функции государства лагерным понятийным уставом.

Далее. Коль скоро сторона переговоров – лидеры Газы, ныне под круглосуточным обстрелом, то вероятность соприкосновения под большим вопросом. Кремлевским же актуален живой контакт, надо понимать, для обсуждения некой не терпящей разглашения операции. Стало быть, ни о какой миротворческой миссии в ее классическом понимании речь не идет. Иначе делегировали бы посла по особым поручениям, не заморачиваясь. Да, пропалестинская, антиколониальная позиция Алекса Куршина в качестве посредника столь непримиримых, разобщенных до медицинской несовместимости сторон – подспорье, но подразумевает ли Кремль примирение – большой вопрос. Зачем засекретили дорожную карту проекта?

Из чего следовало: скорее всего, Кремлем (в лице президента) был востребован некто с опытом кризисных ситуаций, проэкзаменованный на способность хранить секреты. Алекс Куршин здесь почти полное попадание. Только не понять – в мясорубку войны или анналы истории?

– Сказать честно, исход дела меня почти не беспокоит, – напомнил о себе генерал, реагируя на провис собеседника. – Почему-то кажется, что у тебя получится. Не знаю даже, почему… Но то, что реально тревожит, это твои женщины, точно заноза в моей заднице, отвечающей за успех мероприятия. Что и как сказать им представляешь? Чтобы не кинулись в полицию, заподозрив черт знает что, похищение и разлучницу включая?..

– Пока не знаю, – вздохнул ландскнехт закулисы, поймав себя на мысли: его семейной ячейки, символа лубочных благ, ему будет не хватать. – Но, думается, без ежедневных видеосюжетов с моей персоной не обойтись. Так что решите их пересылку, не раскрывая регион и IP-адрес отправки. Да, кстати, о сыне не беспокойся, сориентировал его, куда надо, через Фейсбук…

– Полагаю, однако, прямой контакт с твоими нежелателен, позвони после первого такси или до… – скорее приказывал, нежели рекомендовал генерал.

– Да, оптимальное решение. К тому же основная кредитка дома, код им известен, – сухо подвел черту под прикидкой миссии Алекс.

– Тогда, с богом! И последнее. У пилота, который заберет тебе у справочной, на лацкане миниатюрная Эйфелева башня. Касательно этого телефона, утопи его в ближайшем к тебе водоеме, только с концами. Свой мобильный – в последнем такси отсоедини симку и батарейку, – увязал судьбу зацикленного на кровопускании региона с оприходованием двух гаджетов генерал.

Глава 6

Каир, Министерство иностранных дел Египта, 17 мая 2021 г. 13.00

Самех Шукри ломал голову, как быть: отфутболить инициативу русского МИДа или к своей выгоде ее употребить. Дилемму обозначил Михаил Богданов, замминистра МИД России, недавний разговор с которым выбил Шукри из привычной колеи – рутины, облаченной в непромокаемые одежки бюрократии

Тема – классический кот в мешке, редкий гость в мире дипломатии, консервативной, втиснутой в обручи протокола среды. Где даже малая ревизия статус-кво – проект многолетних притирок и согласований.

Инициатива – не припудривание или корректировка статус-кво, а дерзкий вызов региональной расстановке, до недавних пор монополия Вашингтона и Каира, удерживающих Сектор Газа и Израиль от окончательного расчеловечивания. Этот слон в посудной лавке дипломатии – Россия, обозначившая претензии на миссию регионального миротворца – естественная франшиза Каира с начала восьмидесятых, с Белым домом, демиургом, за ширмой.

Со слов замминистра, будто предварительные неформальные контакты русского МИД с лидерами Газы обозначили контуры примирения с Иерусалимом, иными словами готовность автономии обстрелы Израиля в режиме нон-стоп остановить, зачехлив свой ракетный арсенал. Осталось за малым: согласовать тет-а-тет сопровождающие подковерную дипломатию взаимозачеты и бонусы.

За содействие таковые обещаны и Египту, точнее, самому министру – Самеху Шукри. Упаси боже, не материальные. Куда заковыристее – из мира наркотических фантазий, но наяву. Причем без разгону не понять – то шантаж или благодеяние. Вернее, какая-то доля того и другого в конфетке дипломатических околичностей под занавес. Впрочем, какая разница. Сахар яду не помеха, притормаживает лишь.

Раздражитель – топонимический – Барвиха, намертво врезавшееся в память слово вопреки несъедобности русской фонетики. Там, восемь лет назад, в одном из элитных коттеджей, будто на приеме вежливости, под него, Самеха Шукри, министра иностранных дел Египта, неприметно и элегантно, подложили не одну, а целый выводок искушенных, высшего разряда путан. До утра они то сменяли друг друга, то группировались в стаю искусительниц его хоть и дряблого внешне, но, оказалось, по-мужски состоятельного тела, исполняя то, что ему было не по зубам и представить.

Под утро пелена сладчайшего дурмана Подмосковья спала, и он ужаснулся событию, осознав: русские, вне всяких сомнений, «запротоколировали» оргию и, надо понимать, в ближайшие часы выставят счет. Вопрос не в том, насколько он неподъемен, а позволят ли хоть минимально сохранить лицо.

Но не выставили, более того, обошлись даже без намеков «мужской солидарности» и сальных подмигиваний, будто у русских сексуальные ристалища, точно безусловный базовый доход. Не только до его отъезда домой, но и в последующие восемь лет.

Между тем едва планы его епархии (МИД Египта) утыкались в Смоленскую площадь, Самех Шукри не то чтобы ежился – испытывал нерешительность и даже бессилие, словно на повестке крайне неудобный и даже чуждый ему вопрос.

Этот пунктик Самеха Шукри был, конечно же, аппаратом замечен, но отнесен за счет кризиса египетско-советских отношений конца семидесятых – начала восьмидесятых, спровоцированного МИД Египта, в коем нынешний министр на тот момент заведовал сектором СССР и Восточной Европы. Так что, поддержи министр ныне инициативу русских, ее конфликт с национальными интересам, усугублялся бы кривотолками подчиненных: дескать, с каких щедрот переобувание шефа в воздухе, еще недавно дистанцировавшегося от российской проблематики, насколько это было возможно? Дерьмецом пованивает, не правда ли…

Между тем Богданов, понимая, насколько продвижение его инициативы для министра опасно, бросил Шукри безотзывный аккредитив для тех или иных внутренних притирок и сделок. А именно, обязательство РФ (пока устное) продать Египту три конвенциональные подводные лодки, предмет безуспешных переговоров последних двух лет. (Русские зарядили на треть больше, чем тридцатилетние, изношенные посудины стоили, и упорно стояли на своем. Египтянам казалось, что та твердолобость – уловка, дабы скрыть нежелание Москвы что-либо из военно-морской техники Египту продавать. Весьма вероятно, под закулисным давлением Израиля, нацелившегося обрести статус регионального жандарма и на море).

При этом Шукри понимал, что брошенная Богдановым кость, при всей ее привлекательности, президенту страны не продать – компенсация асимметрична проблемной сделке. Ведь со своей мутной наработкой, предыстории не имевшей, Россия не просто ломилась в американо-египетский огород, но и заявляла права на раздачу региональных карт, стремительно наращивая геополитический жирок; коннотации ее посредничества были очевидны студенту-политологу, президент же, матерый политик, выставил бы министра из своего кабинета, сути вопроса не дослушав.

Не дослушал бы и Шукри Богданова, не огорошь русский хоть и мягко упакованным, но недвусмысленным шантажом. Выстави русские на обозрение «жаркое» о европейском политике, карьера того рухнула бы в течение суток, проблему личной безопасности, правда, не омрачив. По крайней мере, явно. Здесь же, в стране ислама, хоть и практикующую полигамию, столь красноречивый с красной подсветкой компромат, как минимум, сулил домашний арест с многочасовыми допросами по подозрению в государственной измене. Россия ведь страна-изгой, противопоставившая себя коллективному Западу, к которому в расширительном смысле принадлежит и Египет.

Следовательно, фактор непоправимого в сложившемся пасьянсе преобладал, суживая диапазон маневра Шукри до предела. Из чего следовало: с подметной халтуры не соскочить, как и не оправдаться за ее фиаско. Стало быть, для успеха доклада президенту напрашивалась целая россыпь аттракций, которые бы перекрывали сопутствующий ущерб. Одна беда: русские свой лимит на стимулы исчерпали. Так что предстояло поработать на чужой флаг, выворачивая свою кубышку наработок на изнанку. При этом комбинацию следовало выстроить так, чтобы национальные интересы были максимально учтены не только внешне, но и де факто.

Вдруг лик Самеха Шукри преобразился: мыслишки, суетливо пихавшиеся, свелись к общему знаменателю цели; на некоторое время он застыл. После чего медленно, словно додумывая деталь-другую, потянулся к селектору, посредством которого вначале связался с общим отделом МИД, а затем с главой Службы безопасности Египта «Мухабарат» Камиль Аббасом. У первого адресата уточнил, заявлял ли МИД России визит спецпосланника в последние несколько дней (о персоналии российского посредника на переговорах «Газа-Иерусалим» Богданов умолчал, Шукри же, в расстройстве чувств, выпустил эту деталь из виду), и, получив отрицательный ответ, запросил у силовика № 1 доклад о движении людского ресурс в и вокруг посольства РФ в Каире.

Спустя час Шукри вчитывался в справку «Мухабарата», то супясь, то даваясь диву. Перед ним приоткрылось начинание, несвойственное стилю российских коллег, которые повернуты на шпиономании и чувстве национального достоинства, якобы всем миром ущемляемым. Медлительных, сто раз себя перепроверяющих и оттого следующих лекалам простейших решений.

Оказалось, сегодня утром прибыл из Страсбурга ВИП пассажир по имени Алекс Куршин, которого встречали четыре сотрудника российского посольства во главе с резидентом. Прибыл частным бортом, который числится за оффшорной компанией с российским бенефициарами; на паспортном контроле им был предъявлен израильский паспорт.

Проездной документ, не стыкующийся с бортом, включил прогонку ВИП пассажира по всем, включая сверхсекретные, базам данных. Одна из них, североатлантического разведсообщества, высветила запрос ЦРУ двухлетней давности – задерживать Алекса Куршина, гражданина Израиля, при пересечении границ стран НАТО и дружественных альянсу стран. Запрос в феврале сего года Лэнгли отмененный, оттого не повлекший задержания, но запустивший контрразведывательную операцию «Мухабарата», включившую форсаж, едва стало ясно, насколько представительна группа встречающих, будто инородного для российского посольства визитера. Так что звонок Самеха Шукри Камиль Аббасу дивным образом упредил запрос «Мухабарата» в МИД Египта, который бы случился через полчаса.

Самех Шукри соприкоснулся лбом с аркой из переплетенных пальцев, передавая растерянность, обрыв ориентира. Ему казалось, что событие не только хромает на сущности, но и донельзя искажено внешне – настолько его сбила с толку личность отобранного Москвой переговорщика. Но то были цветочки, ягодкой же события, причем предельно ядовитой, стало подключение к операции «Мухабарата», не успев та совершить и разминочный круг. Что практически сводило на нет перспективу склонить президента Египта принять русских в качестве одного из гарантов палестино-израильского урегулирования. Более того, требовало доклада главе государства диаметрально противоположного замышленному, в котором инициатива Смоленской подавалась под аккомпанемент похоронной музыки, а не марша Мендельсона. То есть не более как крайне вредное для национального организма вмешательство. Так что в сложившемся контексте любые потуги для проталкивания подметного начинания, будь то усиление ВМС Египта, обещанное Москвой, или различные бенефиты для внешней и внутренней повестки в загашнике у министра – стометровка к саморазоблачению.

Итогом слома сценария, едва обозначившегося, стало официальное письмо МИД Египта в МИД России за подписью Самеха Шукри, в котором усилия Египта по примирению Газы и Иерусалима обозначались как самодостаточные и оттого не терпящие пересечений со стороны, сколько бы инициатива РФ не приветствовалась из соображений гуманизма. Следовательно, те или иные объекты Каира площадкой контактов между МИД России и администрацией Газы быть не могут. При всем том Египет, разумеется, лишь приветствует любые миротворческие усилия.

В переводе с дипломатического языка на обыденный ремарка прочитывалась: ни соответствующих помещений для переговоров, ни содействия в доставке из Газы переговорщиков, как и всё управленческое звено автономии зарывшихся под землю, от нас не дождетесь, но на свой страх и риск дерзайте.

Разумеется, то был персональный жест, оставлявший форточку для неформальных контактов с МИД России открытой, но служил единственным люфтом в позиции МИД Египта, который Самех Шукри мог допустить. Ибо нечто большее сулило ущерб куда драматичней, чем «разоблачение» его мужских достоинств, по сей день источник зависти друзей и родственников мужского пола.