Полная версия
Кто играет в кости со Вселенной?
– Это вопрос жизни и смерти, мама! – Гоша не хотел отступать.
– Ищи другие варианты. Я квартиру не отдам.
– Какие варианты?
– Не знаю. Ты кашу заварил – тебе и расхлебывать.
Решение не приходило. Гошин мозг закипел – он включил газ и засунул голову в духовку. Тая вызвала санитаров. Психбольница и стандартный диагноз для суицида – психопатия.
Я от этих драматических событий оказался в стороне: маленький ребенок, квартира двушка с тещей, работа «с восьми до пяти» в конструкторском бюро. Брел по пресловутой инженерной колее, даже не зная, что судьба школьного друга попала в зону турбулентности. Через несколько месяцев Гошу из больницы выписали. Тая не дождалась – вышла замуж за однокурсника. На заводе намекнули, что Гошино место занято. Куда податься? Восстанавливаться в институте? Там все напоминало поруганную любовь.
Впереди маячили две альтернативы – и обе далеко не радужные: или армия, или шизофрения. Выход приходит, откуда никто не ожидает: из почтового ящика выпало приглашение на еврейский праздник в синагогу. Гоша туда пошел и… принял ортодоксальный (Любавический) иудаизм: сделал обрезание, стал активным общинником. Тогда мы и встретились после долгого перерыва.
– Ты чего? Какая религия?! – убеждал я. – Сейчас такое время! Столько информации! Журналы, газеты. Страна поворачивается к миру! Строим социализм с человеческим лицом! Помнишь, мы грезили этим?..
– Запомни правило! – Гоша прервал на полуслове. – Сделай шаг навстречу Б-гу – Он сделает шаг навстречу тебе.
– Причем здесь это?! Как-то тебя в синагоге быстро обработали, – пытался я отрезвить. – Не боишься проблем с КГБ? Ты же пошел не в церковь, а в синагогу. Почти сионизм.
– Не понимаешь! А я могу объяснить. Ты уже не в колее, ты – в траншее. Вылези – осмотрись!
Мы разговаривали на разных волнах. Попрощались сухо. Он пошел разносить старикам мацу к песаху, я – домой стирать пеленки в «Малютке».
Скоро община ему подобрала жену – отблагодарила за усердие. Еврейских невест, готовых соблюдать все шестьсот тринадцать предписаний Пятикнижия, было наперечет – стояла очередь из правоверных женихов. А еще через полгода Гоша с семьей уехал на учебу в Нью-Йорк, где и остался. Нас разделили не только мировоззрение, а еще и Атлантика.
Прошло пять лет. Перестройка закончилась, началась шоковая терапия. Мои попытки начать свое дело заканчивались фальстартом.
Телефонный звонок. Подхожу.
– Фукшанский моя фамилия. Помнишь такого?
– Гоша! Ты откуда?!
– Я в Пулково. Прилетел на пару дней в командировку. Мне страшно выйти из аэропорта. Можешь за мной заехать?
– Чего испугался?
– У вас, говорят, стреляют, общество «Память» рыщет по улицам. А я в одежде хасида.
– Да, бывает, стреляют. Ну, не настолько все ужасно. Жди, через час буду.
Я выкатил из гаража родительскую «копейку», помчался в Пулково. Пока возил Гошу по делам, мы болтали-болтали, как в выпускную ночь. Как будто не было размолвки, нескольких лет молчания. Слово за слово и проклюнулась идея для гешефта.
Правоверным иудеям запрещалось обвешивать стены квартир произведениями искусства – мол, нарушение заповеди «не сотвори себе кумира». И вдруг любавический ребе снял этот запрет с общины. Состоятельные евреи захотели украсить дома картинами. Возник спрос. Мой брат Павел – художник. Гоша это помнил и прикинул, что русский художник – дешевая рабочая сила – возможность получить прибыль. Надо забросить нас с Павлом в Нью-Йорк. Моя задача – поиск заказчиков с Гошиной помощью. Павлу – исполнять заказы. Набросали план. Главное препятствие – попасть нам в Нью-Йорк. И второе – где там жить. Это Гоша брал на себя. Прибыль делим на троих.
– Жить будете в Бруклине. У многодетных евреев. Буду договариваться. Вам выделят угол, матрас. Шумно, тесно, но потерпите, я думаю.
– Объясни, зачем нормальным людям кого-то подселять? Тем более многодетным.
– Это цедака – помощь нуждающимся. Одна из заповедей. Каждый правоверный должен помогать евреям, которым не дают ходить в синагогу. А у вас с братом мать еврейка. Значит, вы – евреи по иудейским законам. Месяц потеснятся – ничего, не умрут. А заповедь исполнят!
– Да сейчас в России никакая религия не запрещена. Мы сами по себе атеисты.
– Об этом не надо говорить. Считается, что в России евреев притесняют. Но условие! В Нью-Йорке надо будет везде ходить в ермолке, носить талит, соблюдать шабат – по субботам в синагоге читать молитвы.
– Что такое талит?
– Накидка с висящими кистями. Да тебе не надо разбираться, вам дадут.
– Но мы не сможем играть в религиозных евреев. Надеть ермолку – не вопрос. И этот твой талит. Но мы ни одной заповеди, ни одной молитвы не знаем. Ничего. Спалимся в первый же день.
– Главное, вы сделаете шаг навстречу Б-гу, – напомнил Гоша, – а Он все обустроит в лучшем виде.
– А почему Б-г пишется через дефис? – спросил я рассеянно, но ответа не получил.
Попахивало авантюрой. Как можно в незнакомой стране заработать на пустом месте за месяц? Не имея ни кола, ни двора, ни денег. И еще делая вид, что мы – несчастные иудеи, которые хотят, но не могут в Петербурге сходить в синагогу. Но это шанс оказаться в Америке! Даже в мечтах у меня такого не было. И совсем разумные доводы таяли при слове «Б-р-у-к-л-и-н». Я согласился на все условия.
Намеченный Гошей план – сплошные нерешаемые препятствия. Но дальше предлагаю прочесть сказку о щучьем велении, которая стала былью.
Первое препятствие – где взять деньги на перелет? Самый дешевый билет у Аэрофлота – шестьсот долларов на двоих. Откуда? Пересчитываю сумму на свою зарплату и ужасаюсь. Гоша готов одолжить, но с собой такой суммы нет: «Как вернусь в Нью-Йорк, попробую найти оказию, чтобы передать».
На следующий день я заезжаю за ним, чтобы отвезти в Пулково. Он встречает меня с улыбкой и вручает шестьсот долларов:
– Откуда?
– Помнишь, я тебе рассказывал про Фиму, соседа в Нью-Йорке?
– Да, что-то такое?
– Звонит вчера вечером его мама и просит передать Фиме шестьсот долларов. Ха-ха. Я же предупредил – «сделай шаг навстречу» и все пойдет по маслу. А ты не верил.
– Так я еще ничего, никаких шагов не делал…
– Ты согласился на ермолку, шабат и талит. Пока достаточно.
По прилете в Нью-Йорк Гоша отдает Фиме доллары из своих сбережений, так что ни Фима, ни его мама не узнали, что участвовали в Б-жьей комбинации. Первое препятствие пройдено.
Вторая трудность – нельзя приезжать с пустыми руками, нужны подарки. Гоша советует сделать зарисовки с кладбища в деревне Любавичи, где похоронены прежние ребе.
Историческая справка. Любавические хасиды – одно из крупнейших иудейских религиозных течений. С XVIII по конец XX века возглавляли общину любавические ребе. За три столетия их было семь. Двое похоронены на Украине. Третий и четвертый – в Любавичах (на границе Витебской и Смоленской областей). Пятый – в Ростове-на-Дону. Шестой и седьмой – в Нью-Йорке (тогда, когда происходила описываемая мною история, седьмой еще был жив).
Идея хороша, но… реалии России «шокового года». До деревни Любавичи – семьсот километров. В Питере топливо в дефиците. Очереди на АЗС от двух до пяти часов, дают по сорок литров на машину. Что с бензином в провинции? Есть ли он там вообще – не обсохнем ли на полпути? Мы наполняем бак под завязку, три канистры с собой и выдвигаемся на свой страх и риск. Дорога на пару километров заскакивает в Белоруссию. Бред, но на границе нас останавливают таможенники. Долго расспрашивают – зачем вывозим столько бензина? Но пропускают. Добираемся до Любавичей. Кромешное запустение. На окраине деревни находим старое еврейское кладбище, нужные могилы, делаем зарисовки. Выдвигаемся в обратный путь. Топливо заканчивается в городе Невель. На АЗС заправляют строго по паспортам с местной пропиской. Что делать? Подъезжает на заправку «жигуленок». Сердобольный водитель шепчет: «В двух километрах есть „коммерческая“ цистерна. Там нальют. Но по тройной цене». Мы спасены: коммерческая заправка, есть топливо для пути до дому. Главное, подарки готовы. Пока ездим туда-сюда, Паша делает зарисовки улицы Невеля со старинными домами и пожарной каланчой. Они еще пригодятся.
Третье препятствие – визы. Американцы в тот год очень неохотно дают визы россиянам, особенно холостым. Боятся, что попросим политическое убежище и останемся в США. У меня есть семья, а у Павла нет. Идти в лоб в консульство – провал обеспечен. Ищем обходные пути. Неожиданно я нахожу знакомых в Русском музее. Они подают в консульство документы на нас как на перспективных авангардистов. Трясемся, что вскроется лукавство, но американцы авангардистам визы дают без вопросов.
Родня провожает нас в Пулково со страхом, дают в качестве НЗ накопленные сто долларов. Берем с собой кисти, холсты, масляные краски. Это более ценная валюта, чем жалкие сто долларов. Летим. В Нью-Йорке – новая проблема: Гоша не находит желающих нас приютить. Приближается ночь, где нам ночевать? Он обращается за помощью к Рубашкину, своему работодателю, который входит в положение и предлагает остановиться в его доме. Полуподвал, но чисто, отдельная комната, никаких орущих детей, свой туалет. И гостеприимно разрешает питаться в его ресторанчике. Бесплатно! Чем мы можем отблагодарить? В ответ дарим часть картин из «Любавической серии» и виды Невеля. О, чудо, оказывается, семья Рубашкиных родом из Невеля! Они бежали оттуда во время войны, попали во Францию, а потом переехали в США. Он так растроган, что приглашает нас на семейные праздники, пикники. Это все интересно, весело, но нужно заработать денег.
Начинаем раскручивать наш мини-бизнес с продаж на улице. Я встаю у входа в главную синагогу, как художник на Невском проспекте, – выставляю картины с видами Любавичей, «могилами Ребе». Их смотрят, цокают языком, но покупают вяло. Подходит очередной любопытствующий. Смотрит мой товар, спрашивает: «А портрет нашего живого ребе можешь нарисовать?» Я беру заказ, еще не понимая, как его выполнить. Азарт плюс интерес. Мы находим фотографию Ребе, Павел делает портрет маслом, выхожу с ним к синагоге. Полотно имеет огромный успех. Евреи записываются в очередь. Сто баксов за картину. Для американцев – бросовая цена. Павел рисует один портрет два дня, я продаю за пять минут. Можно поднять цену, но спадет ажиотаж, исчезнет азарт. Голова и так кружится от успеха: сто долларов за два дня работы! Мне год надо за такие деньги работать в Питере, хоть инженером, хоть журналистом!
И вот подходит день обратного рейса. Домой-домой! Рубашкин уговаривает остаться в Америке, обещает помочь с видом на жительство. Мы категорически отказываемся. Не хотим даже переносить дату возвращения. Отдаем Гоше долг шестьсот долларов, и остается еще прибыль шестьсот долларов на троих. По двести долларов на рыло. Два года можно ничего не делать! Но мы с Гошей, расставаясь в аэропорту имени Джона Кеннеди, планируем поставить портретную тему на поток. Рисовать в России, продавать в Америке.
Садимся в самолет «Нью-Йорк – Санкт-Петербург» – сразу снимаем ермолку, талит. Конец сказки.
Вернувшись в Россию, я оказался в новой колее – начал свой бизнес в России со стартового трамплина в двести долларов. Но это другая история.
Наш «портретный бизнес» закончился сразу по прилете в Питер. Гоша позвонил с неожиданным сообщением.
– Сворачиваем работу. Больше присылать портреты не надо. И обещай, что рисовать их не будете.
– Обещаю. Но все-таки объясни.
– Так Он велел.
– Не понял, кто велел?
– Помнишь, ты спрашивал, почему слово Б-г пишется через дефис? – Гоша ответил вопросом на вопрос. – Нельзя называть имя Его всуе. Вот ты напишешь Его полное имя на листке, а потом выбросишь в унитаз. Пусть и случайно. Это грех. На всякий случай пиши через дефис.
В трубке раздались гудки. И все. Больше мы не созванивались. И в синагогу я больше не ходил, шабат не соблюдал. Православная культура победила еврейскую традицию. Был страх, что иудейский Б-г осудит за отступничество и накажет. Но Он – великодушен. Ничего ужасного не случилось.
Прошли десятилетия. Периодически я задавался вопросом, почему так сказочно сложился наш авантюрный вояж в Америку в 1992 году? И почему моментально бизнес с портретами заглох, как только мы вернулись в Россию?
Недавно мне попалась притча про рабби Зусю и купца. Купец подал милостыню бедному праведнику Зусе – и его торговля пошла в гору. Еще подал – опять хороший гешефт. Купец поразмыслил и решил, что выгоднее платить цедаку не Зусе, а учителю Зуси. Ведь раз он получил такое благословение за пожертвование простому праведнику – еще круче будет, если дать деньги более мудрому рабби. И сразу его торговые дела расстроились. Мораль: «Пока человек одаривает бескорыстно – Б-г ему помогает, как только богач привередничает – Б-г поступает так же». Не скрыт ли в притче ответ на мой вопрос? Когда мы писали портреты ребе в Нью-Йорке: прибыль нас интересовала, но опосредованно, главное – интерес. А как только мы захотели поставить на поток – все и рассеялось.
Глава 8. Глядя в зеркало заднего вида – 1
Мой тебе совет, сынок, – носи черный фрак и держи язык за зубами.
Лорд ЧестерфильдБрат Павел подарил мне на день рождения мой графический портрет. Парень в самом расцвете сил с ироничной улыбкой, черными густыми волосами, нагловатым видом. Неужели так выгляжу? Да ладно.
Я вешаю портрет на стену, смотрю парню в глаза: «Так, дружище, передаешь мне эстафетную палочку? Ты, конечно, молодец – первым сделал ход е2-е4, а потом разыграл гамбит. Поздравляю! Дальше-то что? Сыграл ва-банк, свинтил в сторону и поручил дело мне. А если я проиграю? А кто будет кормить семью, поднимать детей? Ты со стены? Что кривишь физиономию? Не нравится критика?»
Портрет отвечает: «Почему обязательно сравниваешь с шахматами? Давай красивее картинку нарисуем. Жизнь – бригантина, летящая по океану, подгоняемая попутным ветром. Я был капитаном до сего момента, а дальше – ты. Или иначе, я посадил нас в автомобиль, и ты помчался по асфальтовому шоссе. А я смотрю вслед и оцениваю водителя. Но и ты не забывай оглядываться назад на отмеренные километры».
Парень на портрете замолкает. Я его еще внимательнее разглядываю. Почти тридцать лет жизни – «не кот начхал»: уже напихан в багажник ворох ошибок, сложены какие-никакие премудрости. Хватит ли этой поклажи, чтобы достичь успеха в бизнесе? Ну, что ж, по дороге периодически буду смотреть в зеркало заднего вида.
А теперь немного строчек про другой лейтмотив книги.
Жизнь похожа на синусоиду, все подвержено подъемам-спадам, другим формам циклов. И сам предприниматель, и бизнес, и ситуация вокруг. Мне импонирует теория Ицхака Адизеса, мирового гуру менеджмента, о жизненных стадиях предприятия (как я ее узнал – в следующей части книги). Все в этом мире рождается, развивается, достигает расцвета и постепенно умирает. Люди, города, империи, горы, континенты и даже наша вселенная. И бизнес – не исключение. Первый этап, согласно Адизесу, – этап «выхаживания»: у основателя созревает идея, он горит ей и готов воплощать в жизнь. И вот нажимает кнопку «старт» – ставит на кон свою шкуру. Это и есть переход на вторую стадию – «младенчество». Потом будет «детство», «давай-давай», «юность». Я прошел первый этап прямо по хрестоматии. Но, как уже писал, если шансов выжить в «младенчестве» у предприятия имеется в багаже достаточно, то уже дальше все меньше и меньше.
Усугубляет ситуацию то, что сам предприниматель – человек. Который переживает свои подъемы и внутренние кризисы, не зависящие от циклов предприятия. На все это накладываются волны отрасли, которые плещут по своим законам. И еще выше уровнем – экономика страны и мира, которые тоже не стоят на месте. Конкретно нашему поколению пришлось лавировать, учитывая турбулентности всего и вся, ни один из перечисленных процессов не происходил спокойно, в каждом случались подъемы и спады.
А теперь отвечу, что показало зеркало заднего вида. Рассмотрим еще раз карты, которые достались мне после расклада. Счастливое советское детство, любящие родители, крепкое образование – это хорошо. Низкая самооценка, застенчивость, лень – плохо. Средние оценки за учебу – ни хорошо ни плохо. Развит командный дух, любопытство к новому, но нет управленческих навыков. Вместо четкой жизненной цели – ощущение неудачника. В стране неразбериха – время перемен и шансов. Но мне ничего не досталось от государственного пирога. В общем – любопытная, но не гремучая смесь. Опять употреблю термин – середнячок. Таких парней, как я, было миллионы. Шансов с таким набором качеств вскочить на гребень волны много меньше. Академичный консультант посоветовал бы вообще отказаться от рискованной игры, остаться наемным работником, поискать себя в творчестве, узконишевой специализации. Бизнес, мол, любит лидеров, неординарных харизматиков, решительных и смелых, а ты – типичное «не то».
Помните формулу РИМ? Стала ли она мне понятнее? Главное, я прочувствовал притягательность второго слагаемого – «отношение к жизни, как к игре». Из тихой норы вышел на свет и сел за ломберный столик, разложил веером карты и подготовился к борьбе. По ментальному закону «подобное притягивает подобное» – мое подсознание неудачника должно было избегать риска, вести к проигрышу. Но случилась метаморфоза – кто-то вытащил меня за шкирку и мягко пересадил за шахматный столик, нажал часы – мол, давай играй, дело для тебя знакомое, не нервничай, на старте все имеют равную начальную позицию, в том числе и лузеры. Более того, этот кто-то упорно нашептывал мне в ухо: «Упирайся рогом, рискуй, жертвуй пешки, иди в атаку! Бизнес – твое, здесь спрятан шанс! И забудь, что ты серая мышь-полевка – выигрывай и все тут!» И я ход за ходом стал думать, действовать, наращивать преимущество в центре. Эта двойная метаморфоза – самое удивительное!
Или просто удачное стечение обстоятельств? Я не всегда продумывал жизненные ходы наперед, часто удачные комбинации складывались сами собой. Первый ход – ушел из конструкторского бюро в корреспонденты газеты. Рисковал? Да, но делал осмысленно. Подвернулся психологический тренинг – случайность, встряхнувшая мой мозг, – после него решил, что буду заниматься бизнесом. Смежная с журналистикой оказалась рентабельная печатная отрасль – случайность. Но занялся коммерцией и набрался опыта. Из-за страха взвалить груз на свои плечи начал с партнерами – они быстро кинули: пришлось научиться брать все риски на себя. Нужен был стартовый капитал – тут же появился одноклассник, который помог заработать. А когда комбинация за комбинацией получаются – просыпается азарт, чешутся ручонки – еще пуще хочется рисковать. Сформировалась стартовая площадка для выхода на бизнес-орбиту, создания предприятия, где я – единственный учредитель и единственный несущий ответственность за все. Так что Эйнштейн мог бы мной гордиться – второе слагаемое в его формуле я отработал в первые же годы.
А вот первое из списка РИМ, самое очевидное – «трудолюбие» – не песнь песней. Нельзя сказать, что полный лоботряс, но и не стахановец. И этап «выхаживание» это подтвердил.
Третье слагаемое – «молчать». Пока остается загадкой. Если это просто «держать язык за зубами», то в силу природной интроверсии у меня получалось легко. Да и говорить было не о чем – игра только начиналась. Но повторюсь, кажется, что здесь закодировано что-то более хитрое. Возможно, «молчание по Эйнштейну» – это вынашивание идеи. В моем случае идеи бизнеса. Тихо, без завываний, сам с собою. Может, привычное с детства молчание и стало краеугольным камнем в постройке бизнеса?
Но есть и другая версия. В первые годы пришло понимание, что обязательное условие успеха – не избегать ответственности. У меня с этим как раз удачно – не боюсь брать ее на себя. Почему? Среднестатистический гражданин ведь бегает от лишних обязательств на свою шею. Корни этого страха в детской боязни быть наказанным родителями. Возможно, ответ на вопрос «почему» в моем счастливом детстве.
Так что, категория «ответственность» – это и есть «молчание»? Или ответственность скорее относится к слагаемому «игра»? Пока и одно предположение, и другое не убедительны. Ну что ж, будем разбираться дальше.
Часть II. Младенчество
Глава 1. И вот настал час икс
Как корабль назовешь – так он и поплывет.
Капитан ВрунгельИз США я привез двести долларов и почувствовал себя достойным «отцом семейства». С такими деньжищами я мог позволить подарить дочке куклу «Барби», разрешить домочадцам лакомиться сникерсами. Верх состоятельности – мы покупаем щенка скотч-терьера, детскую мечту жены. Он умиляет нас мордочкой, неуверенной походкой, вечно падающими ушами-треугольничками. Кличку ему придумывает жена – Наполеон (в том помете всем щенкам требовалось иметь имя на «Н»), сокращенно – Наппи. Он не только принес хорошее настроение в семью, но и через несколько лет сыграет большую роль в жизни типографии.
Можно было бы расслабиться и прожить безбедно какое-то время (как сделал мой брат Павел). Но «начать свое дело» – эта идея уже не отпускала. Как проглядывавшая сквозь туман мечта «иметь свой печатный станок».
И я делаю первый шаг – нанимаю юриста, который должен зарегистрировать юридическое лицо. Как назвать фирму? Мучительный выбор. От названия зависит успех начинания. Жена предлагает слово «Любавич». Логика понятна – начальный капитал я заработал благодаря деревне Любавичи. И название красивое. Но холодок пробегает по телу. Для кого-то слово «любавич», хотя совершенно славянское этимологически, может ассоциироваться с еврейской общиной. В советские годы бытовой антисемитизм расцвел пышным цветом и даже меня, полукровку, частично задел. В начале девяностых он пошел на спад, но еще присутствовал. Да и по телевизору в тот год часто муссировалось судебное разбирательство, где американские любавические хасиды требовали от Российского государства вернуть им библиотеку, которую собирал их ребе. Не слишком ли вызывающе? Не оттолкнет ли заказчиков? Не лучше ли подобрать более нейтральный бренд? Но замечено, что жена придумывает счастливые названия-имена-клички. И я уже чувствую смелость в коленках, меня несет в открытые воды. Себе удивляюсь – куда исчезла врожденная осторожность? «Любавич» так «Любавич». Забегая вперед, скажу, что фобии не подтвердились: мало кто связал типографию с движением хасидов, и антисемитских выпадов не встретилось. А название действительно оказалось фартовым.
Когда юрист зарегистрировал юридическое лицо, я открыл расчетный счет в «Астробанке» (уже появились коммерческие банки, с которыми легко заключались договоры на обслуживание). Что делать и как – я знал: бизнес-модель наработана в предыдущий период «дружбы» с «Таксой». Надо начинать с поиска заказов. Как? И опять его величество случай.
Я еду на завод «Арсенал» получить трудовую книжку, которая осталась лежать в редакции. Мой пропуск на завод аннулировали. Нонна по телефону говорит, что вынесет мне книжку через пару минут. Я жду в помещении проходной. Середина рабочего дня, будничная суета – люди снуют туда-сюда через вертушку, кто-то с кем-то встречается, разговаривает. Вдруг в проходную входит старый знакомый по инженерному прошлому Слава. Мы с ним работали в разных отделах, общались не часто, но как молодые специалисты пересекались в одной компании. Почему-то возникает картинка – Слава становится отличным продавцом в моей только родившейся фирме. Откуда это видение? С ходу приглашаю на работу.
– Честно говорю, в штате у меня ноль человек. Ты будешь первый. Моя фирма не «Арсенал», который существует со времен Петра Первого, я ее зарегистрировал неделю назад, – вдохновляю его и заодно себя, – но перспективы грандиозные. Через пару лет мы будем ездить на белых мерседесах!
– А что делать надо? – интересуется он.
– Искать заказы на черно-белые бланки.
– Как это?
– Бродить по улицам, заходить в разные учреждения, предлагать услуги.
– А кто будет печатать эти бланки?
– Типография «Любавич».
– Красивое название. Мне нравится. А какие условия? Оклад?
– Никаких окладов. Процент с продаж.
– А я не разбираюсь в издательском деле.
– Во-первых, не издательском, а типографском, во-вторых, я научу.
– Никогда этим не занимался. Но что-то делать надо – так дальше, как на «Арсенале», жить нельзя.
Работа в то время на госпредприятии – действительно беспросветный мрак. Зарплату задерживали, выплачивали частями, инфляция пожирала ее каждый день. Идешь утром на работу – пачка масла в магазине стоит триста рублей, а возвращаешься домой – уже ценник переделали на триста тридцать. Уровень жизни рухнул. Слава страдал больше многих: жил один, питался рисом, который скопился в кухонном шкафчике за годы, когда крупа продавалась по талонам. Без хлеба, масла, не говоря уже о кетчупе. На завтрак, на обед и на ужин. В долг никто не давал.
