Литературное приложение «Знание-сила: Фантастика. №01/2017

Литературное приложение «Знание-сила: Фантастика. № 01/2017

Будущее

Евгения Халь, Илья Халь

Имитаторы

Никита Макаров не любил пустого трепа на работе. Он мог часами наблюдать за жертвой, почти не двигаясь. Человек-струна, человек-пистолет с взведенным курком. Зато напарник Никиты Андрей болтал за двоих:

– Никитос, я думал, ты сегодня отпуск возьмешь. Все-таки у сына день рождения, нужно мальцу праздник устроить. Зоопарк, аттракционы, кафешка – туда-сюда.

– Успеется, – буркнул Никита, не отрывая взгляда от дверей ночного клуба. Яркая неоновая вывеска призывно мигала в робкой темноте сумерек, отбрасывая цветные блики на лица фанаток, столпившихся возле входа в клуб, и отражалась в сплошном зеркале льда, сковавшем тротуар. Ночью шел дождь, а в полдень вдруг ударил мороз, и улицы Москвы превратились в каток. Девчонки топтались на месте, дробно стучали высокими каблуками сапог по льду, пытаясь согреться. Время от времени одна из них поскальзывалась, хватаясь за спешащих мимо прохожих.

– Да что ты к клубу глазами прилип? – Андрей щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету, – к нашему клиенту все равно наружка прицеплена, ребята звякнут за пару минут до того, как он подъедет. Тем более, что эта звездюлька с такой помпой прибудет – слепой и тот увидит. Как же! Первый концерт после трехмесячной поездки на Тибет! Кстати, какого черта им понадобилось придумывать эту историю о духовном просветлении? Он и без того раскручен дальше некуда.

– Потому что наша звезда так старательно гробила себя с раннего возраста, что даже имитатору понадобилось три месяца, чтобы привести тело в порядок. У этих паразитов тоже есть свой предел регенерации.

– Ну и дождался бы нормального донора. На черта ему этот конченый наркоша, переделанный пластическими хирургами со всех сторон?

– Не донора, а симбионта. Это, во-первых. А во-вторых, наверное, ждать было нельзя. Имитатор был то ли очень старым, то ли очень слабым, в общем, первым на очереди. А очередь у них там – как я слышал – ох, какая длинная.

Мобильник в кармане Никиты тихонько зажужжал, на экране высветился мамин номер. Макаров с тихим вздохом выключил телефон – это был единственный способ избавиться от длительных нравоучений. Он заранее знал все, что она скажет: в день рождения сына можно было взять выходной. Все родственники и друзья уже давно поздравили мальчика – лишь родной отец так и не объявился до вечера, а ребенок страдает без матери, и внимание папы для него особенно важно. Никита испытал укол вины, привычный, как хронический насморк.

– Сколько твоему Антошке? – спросил Андрей.

– Пять.

Напарник немного помолчал и тихо сказал:

– Пять лет… возраст, в котором возможен первый симбиоз. Ты предупредил мать, чтобы она твою бывшую на порог не пускала?

– Совсем с ума сошел? – взорвался Никита, – какой симбиоз? Что ты мелешь?

– Да я же просто…

– Так что нам теперь каждого пятилетнего ребенка подозревать? И о какой бывшей ты говоришь? Моей бывшей жены уже нет! Лина умерла! Вместо нее осталась тварь, паразит, ленточный червь! А ты меня спрашиваешь, подпущу ли я ее к своему сыну? Да я ей башку разнесу, если она только к двери подойдет! – Никита замолчал, тяжело дыша.

– Никитос, ты меня прости! Я это… ляпнул, не подумав, честно! Просто я за пацаненка твоего переживаю, подстраховать хочу. Одно дело на работе, когда чужих людей выслеживаешь, и совсем другое, когда свои – можно сказать – в группе риска. Никто ведь не знает, что в ней осталось от Лины, а что сожрал имитатор. Материнский инстинкт – это такая мощная штука, покруче атомной бомбы. Вот и выходит, что каждая женщина – это потенциальная Хиросима, а может быть, и вместе с Нагасаки, – Андрей неуверенно хохотнул, пытаясь сгладить ситуацию. Но Никита не улыбнулся шутке.

Внезапно ожила рация в машине:

– Они подъезжают. Удачи, ребята!

– Спасибо! – Никита погладил снайперскую винтовку, лежащую на коленях. Винтовка была прикрыта курткой – обычная мера предосторожности от взглядов любопытных прохожих. Андрей завел мотор машины. Из-за угла медленно и торжественно выплыл белый лимузин. Толпа у входа в клуб оживилась. Фанатки завизжали, подпрыгивая от нетерпения. Из гущи толпы вынырнул юркий парень с фотоаппаратом. Он остановился на краю тротуара, внимательно посмотрел на противоположную сторону улицы, туда, где стояла машина Андрея и Никиты. Андрей кивнул парню. Фотограф едва заметно кивнул в ответ.

Из лимузина вышли два широкоплечих охранника. Несколько самых отчаянных поклонниц бросились к машине, пытаясь забраться внутрь. Охранники осторожно, но решительно оттеснили их в сторону, на минуту повернувшись спиной к дверям лимузина. Фотограф ловко проскочил за спинами телохранителей, вплотную подошел к машине и быстро отснял несколько кадров.

– Никаких фотографий! Немедленно уберите этого придурка! – истерически завопил король российской поп-музыки, закрывая лицо руками. Один из телохранителей обернулся на крик, схватил парня, пытаясь оттащить в сторону, но фотограф намертво вцепился руками в дверь машины, загородив певцу выход. Водитель выскочил из лимузина, открыл дверь с другой стороны, и певец, чертыхаясь, вышел. Он стоял напротив машины Андрея и Никиты, на противоположной стороне улицы, зябко кутаясь в роскошное пальто из леопарда. Лицо его выражало бесконечную скуку и презрение. Момент настал!

Этого имитатора они выслеживали целый месяц. Обычно Макаров любил работать спокойно и неторопливо: выбрать место на крыше напротив дома, где часто бывала жертва, заранее пристреляться, а потом затаиться, терпеливо ждать, как минимум, несколько часов, отработать, и тихо уйти. Но этот имитатор был очень осторожен: установил пуленепробиваемые стекла в квартире, от машины к дверям студии звукозаписи перемещался бегом, старался всегда находиться в толпе. А у охотников был строгий приказ: посторонние не должны пострадать. Поэтому пришлось импровизировать: устроить спектакль, чтобы изолировать имитатора от людей хотя бы на несколько минут.

Никита вскинул винтовку. И в этот момент певец посмотрел в глаза Макарову. Их разделяла трасса с едущими по ней машинами, и он не никак мог видеть лицо стрелка так же ясно, как видел его Никита через оптический прицел. Но Макаров знал: имитатор почувствовал охотника и посмотрел в глаза смерти. Может быть, в первый раз за всю свою долгую, нескончаемую – по человеческим меркам – жизнь. Красная пунктирная линия пролегла между охотником и жертвой, от вен к венам, через бешеный пульс ненависти Макарова. Он ненавидел имитаторов, поэтому всегда безошибочно узнавал их в толпе. Они были повсюду: на улице, на экране телевизоров, в метро. Неузнанные, неотличимые от обычных прохожих, те, кто всегда рядом. Но для Никиты они были помечены особым знаком: чужеродностью. Он кожей ощущал притаившегося в человеческом теле паразита, и никогда не ошибался. Он не нуждался в приказах начальства, сведеньях агентов, которые следили за имитаторами, фотографиях и видеосъемках на закрытых совещаниях в Министерстве Обороны. Макаров мог бы просто ходить по улицам и отстреливать их всех по очереди. Но это было бы шагом в пропасть, скольжением в хаос, поэтому Никита подчинялся приказам. Хотя иногда, в особо тоскливые и злые ночи, когда память жадным суккубом вползала в одинокую постель, он отправлялся на свою собственную охоту в каменных джунглях большого города. Винтовка оставалась дома, человек-пистолет становился человеком-ножом. В кармане лежали несколько желейных конфет-червячков, которые он оставлял на месте убийства. Это был своеобразный код, понятный только Никите и имитаторам. Макаров называл их паразитами, ленточными червями, и они знали об этом. А наутро комментаторы новостей со скорбными лицам сообщали о новой жертве «конфетного маньяка», и большой город вздрагивал, зябко передергивая плечами мостов.

Макаров выстрелил. Андрей немедленно рванул машину с места.

* * *

Уютная обстановка, запах жареной картошки, столы, накрытые клетчатыми скатертями – дом, милый дом. Так приятно сидеть здесь, за столиком в дальнем углу столовой и наблюдать за ними. Борис Резников, главврач и владелец небольшой частной клиники, а также верховный советник рактров Лесс, отпил глоток компота из сухофруктов и поморщился: слишком сладко для него, но хорошо для пациентов. Их истощенные организмы нуждаются в глюкозе.

Пациенты принарядились к ужину, как могли. Мужчины просто побрились и причесались, что само по себе было признаком торжественности и первым шагом к возвращению в нормальную жизнь. Зато женщины расстарались вовсю, хотя их понятия о красоте и моде были бесконечно далеки от реальности. Для них не существовало долгих лет, прожитых от дозы к дозе. Это как годы, проведенные в анабиозе: человек заснул двадцатилетним и проснулся тоже двадцатилетним. И неважно, что возле глаз собрались гусиные лапки морщин, а первые снежинки седины посеребрили виски. Тем, кто начал в двадцать-двадцать пять, сейчас за сорок. Сделав шаг из освещенного круга во тьму, а потом снова вернувшись к свету через много лет, для себя самих они остались двадцатипятилетними.

Седые девочки укладывают волосы в ультрамодные прически, взятые из журналов для молодежи, украшают себя гроздьями дешевой бижутерии – так они имитируют благополучие. Этот мир энергичен и громогласен. Чтобы занять в нем свою нишу, нужно быть ярким, броским, выбрать неповторимый имидж. И они старательно создают: короткие курточки с яркими бляшками и двухцветными капюшонами, джинсовые миниюбки, броские туфли на огромных каблуках, украшенные стразами – в них так болят опухшие ноги, но постаревшие девочки мужественно вышагивают от двери столовой до столиков и облегченно вздохнув, присаживаются на стулья.

– Отдохните, девчонки, я сама справлюсь, – любимица Бориса Лина порхала по столовой, украшая стены воздушными шариками и бумажными гирляндами. Ее молчаливый друг Кнаан внес стремянку, собираясь подвесить гирлянды к потолку. Сегодня у них праздник: сыну Лины исполнилось пять лет. Возраст, когда впервые возможен симбиоз человека и рактра. Заметив нежный взгляд Бориса, Лина подбежала к нему, грациозно присела на краешек стула. Прямая спина, сильные балетные ноги, светло-русые волосы рассыпаны по плечам, тонкий профиль – двадцатипятилетняя красавица, которая случайно забрела в дом потерянных жизней. И лишь старческие руки, увитые набухшими узлами вен, так странно и чужеродно смотревшиеся на идеальном теле балерины, выдавали тайну ее недавнего прошлого, разделенного не на дни и ночи, как у нормальных людей, а на дозы и междозье.

– Как дела, Лесс? – прошептала она.

– Борис, – поправил он. – Я теперь Борис, а ты – Лина, а не Элайя.

– Я помню, – ответила она.

Борис тоже помнил тот дождливый день три месяца назад, когда он возвращался домой, в клинику. Машины медленно ползли под холодными струями октябрьского ливня. И вдруг Борис увидел высокого смуглого парня, который нес на руках девушку. Она была без сознания, голова ее безвольно свесилась назад, длинные светлые волосы почти касались грязного тротуара. Парень весь вымок, но словно не замечал этого. Он нес на руках не девушку. Он нес на руках свою северную принцессу. Борис вошел в общее ментальное поле, проскользнул между мыслями прохожих, дотянулся до смуглого парня, просмотрел его прошлое и настоящее.

Его звали Кнаан. Тягучее, горячее, словно красная глина земли хаананской, имя. Такое же обветренное, как его растрескавшиеся губы, навсегда запекшиеся от невыносимой жары. Черные волнистые волосы, влажные, как маслины, глаза. Душными ночами, когда спящие рядом с ним на тощем матрасе братья мечтали о гибких смуглых красавицах, живущих по соседству, Кнаан грезил северной принцессой. У нее были светлые волосы, голубые глаза, хрупкими руками она изящно придерживала балетную пачку, точь-в-точь, как маленькая куколка-балеринка на шкатулке с украшениями, что стояла в спальне его матери. Шкатулку привезли из далекой снежной страны, в которой учился его дядя. С тех пор Кнаан каждую ночь видел во сне, как где-то там, за тридевять земель кружится маленькая балерина среди белых вихрей метели…

Возле Кнаана остановилась черная машина, в которой сидели три коротко остриженных парня с бычьими шеями. Боковые стекла опустились.

– Помогите! – с надеждой сказал Кнаан, – подвезите нас до больницы!

– Сдохни, чурка! – заорал парень, сидящий на заднем сиденье машины.

– Только здесь не сдыхай, чтобы падалью не воняло! Вали в свой Чуркистан и шалаву с собой захвати! – осклабился второй парень, запустив в Кнаана пустой банкой из-под пива. Они засвистели и завизжали, машина рванула с места, окатив Кнаана волной грязи. Он стоял, замерев от отчаяния, от громады большого города, который пережевывал стальными челюстями бесконечный поток машин и пешеходов. В большом городе пощады не жди. Упал – отползи и спрячься, иначе по тебе пройдут торопливые ряды тех, кто, в отличие от тебя, устоял на ногах. Пройдут, не замечая хруста позвоночника под сапогами, втаптывая тебя в жирную грязь.

Борис затормозил возле смуглого парня, выскочил из машины, открыл заднюю дверь.

– Я отвезу вас в больницу, – сказал он. – Давайте положим девушку на заднее сиденье, – Борис протянул руки, чтобы помочь, но Кнаан лишь молча покачал головой и осторожно сел в машину, продолжая прижимать к себе Лину.

– Подождите минутку, я позвоню в клинику, чтобы сотрудники подготовились к нашему приезду, – Борис отошел в сторону, повернулся спиной к машине, достал из кармана мини-передатчик величиной со спичечный коробок. На крошечном экране появился светящийся сгусток: его помощник Эрг.

– Я нашел симбионта. Кто следующий на очереди?

– Ваша сестра Элайя, советник Лесс.

Сердце Бориса сделало один лишний удар. Наконец-то! Он очень боялся, что сестра, больная и слабая, не доживет до симбиоза. Но впереди была длинная очередь из тех, кто старше и слабее, и больше нуждался в новом теле. И даже он, Лесс, верховный советник, глава цивилизации рактров, не мог сделать исключение для своей сестры. Рактры, или имитаторы, как их называют люди – это одна большая семья, разделенная на несколько кланов. А в семье все равны.

– Подготовьте капсулу к выходу на поверхность. Я жду Элайю.

– Координаты прежние?

– Да…

…Борис погладил Лину по волосам. Кнаан слегка напрягся, стоя наверху стремянки. Даже после симбиоза он не избавился от ревности.

– Собирайся, сестричка, поедем к твоему сыну.

– Думаешь, Никита позволит Антону поехать с нами? – в голосе Лины послышалась тревога.

– Думаю, мы сможем его уговорить.

– Мы для него – монстры.

– Потому что он нас боится. Если ты сидишь в темной комнате, каждая тень кажется чудовищем. А мы зажжем свет и покажем твоему Никите, что чудовищ нет, а есть просто люди, непохожие на него, но совсем не страшные. Мы и есть тот самый эволюционный скачок, которого они так давно ждут.

Борис говорил уверенным тоном, но сам он не был уверен в своих словах. Те люди, которые знали о существовании рактров, панически боялись их и всеми силами старались уничтожить.

Рактры прибыли на Землю несколько лет назад и сразу же попытались установить контакт с правительствами разных стран. У них было что предложить человечеству – излечение от многих болезней: рака, СПИДа, наркомании, психических заболеваний, которые считаются неизлечимыми. У рактров не было собственных тел. Они представляли собой сгусток мыслящей энергии. За все время своего существования цивилизация рактров всегда использовала чужие тела, давая взамен панацею от многих болезней. Но цивилизации погибали, симбионты служили недолго, по меркам рактров, которые фактически обладали бессмертием, переходя из одной оболочки в другую. Смерть была для них чем-то непостижимым и отдаленным, пока не возникла проблема с телами. И тогда выяснилось, что даже самые молодые и сильные рактры не могут долго существовать без тела. Смерть заглянула им в глаза, смерть приказала платить по счету.

Сначала земные правительства пришли в восторг. Были созданы тайные лаборатории, в которых изучались возможности симбиоза рактров и людей. Тех, кто согласился на симбиоз, назвали имитаторами. Потому что, вселяясь в тело человека, рактры сохраняли все его мелкие привычки, привязанности и увлечения. А если таковых не было, как, например, у некоторых психических больных, то они создавали новые. Отличить на глаз человека, живущего в симбиозе с рактром, было совершенно невозможно. Кроме того, рактры умели будить спящие в каждом сверхспособности. Одних они наделяли телепатией, других небывалой физической силой. Симбиоз, по сути, был тем самым эволюционным скачком, который давно предсказывали ученые.

Но восторг сменился разочарованием, когда выяснилось, что каждая пара симбионтов уникальна. Иногда рактр доминировал над человеком, иногда наоборот, но в любом случае имитаторами нельзя было управлять. Они подчинялись только старейшинам кланов и верховному советнику. Они были равнодушны к религии, политике, на них не действовала реклама. Кроме того, имитаторы ничем не болели, даже насморком, поэтому фармацевтической промышленности и медицине грозила опасность многомиллионных финансовых потерь. Рактры обладали высокой способностью к регенерации, когда дело касалось центральной нервной системы, психики, крови, обмена веществ, незначительных травм, но они не могли помочь при тяжелых физических увечьях.

Тогда рактрам предложили убраться восвояси, но они не согласились, потому что идти было некуда. Следующим шагом было объявление тайной войны. Специальные подразделения охотников вычисляли и уничтожали имитаторов. Рактры прятались, как могли, и продолжали искать новые тела для тех, кто ждал своей очереди на космических кораблях, лежащих на недоступном для человеческой техники дне океана.

– Чудовищ нет, – прошептала Лина.

Андрей подбросил Никиту до его машины, припаркованной в тупичке, который находился в нескольких минутах езды от дома. Макаров каждый раз устраивал себе короткую передышку по дороге домой, чтобы привести в порядок мысли и чувства. На такой работе необходим буфер для перехода в нормальную жизнь.

Макаров постоял немного, дыша морозным воздухом. Он любил холод, хотя гололед сильно мешал работе: приходилось ездить медленно и осторожно, что для охотников недопустимо. Никита обогнул машину, поскользнулся, едва не упал, достал из багажника яркие свертки с подарками для Антона и переложил их на заднее сиденье. Потом откинул двойное дно багажника, положил в тайник сумку с винтовкой, а из тайника достал пистолет и засунул его за пояс джинсов. Никита сел за руль и позвонил матери.

– Мама, я буду через несколько минут. Отвлеки Антошку, чтобы он не прилип к окну, хочу сделать ему сюрприз.

– Никитушка, Антошка тебя целый день ждал, а сейчас у него гости, – в голосе матери послышалось ликование. – Лина приехала! С ней приехали друзья, они забирают нашего мальчика и везут праздновать к себе, в… – мать слегка запнулась – ну, в центр, где Лина сейчас живет. Это что-то вроде пансионата. У них там сегодня вечеринка в честь дня рождения Антошки.

– Мама! – закричал Никита, заводя мотор, – не дай ей увести Антошку, слышишь?

– Никитушка, я все понимаю, но и ты пойми: ребенку нужна мать, какая бы она не была.

– Это не Лина! Это… я прошу тебя: просто один раз в жизни сделай так, как я тебе говорю, а я потом все объясню! Только не давай им выйти из дома, – Никита дал задний ход, вдавил педаль газа до предела, крутанул руль, разворачиваясь, и машина волчком завертелась на месте.

– Сынок, я не могу! Они уже в лифте. И потом у Лины есть право видеться с ребенком. Да, она, конечно, наломала дров, но ты бы видел, как она изменилась… – Никита, не дослушав мать, прервал разговор, захлопнув телефон-раскладушку.

– Твари! – Никита в ярости ударил кулаком по рулю.

Макаров познакомился с Линой, когда она училась в хореографическом училище. Через несколько месяцев они поженились, Лина забеременела, ей пришлось оставить танцы. Сначала она наслаждалась тихой семейной жизнью с надежным, как кремлевская стена, мужем. Свекровь относилась к ней хорошо. А когда родился Антон, с радостью занялась внуком. Никита целыми днями пропадал на работе, иногда уезжая в длительные командировки, и Лина заскучала. Прежние подруги попадали на гастролях, их жизнь была бесконечным танцем. Днем – на сцене, вечером – в дорогих клубах. Возле красавиц-балерин всегда толпились богатые покровители. Подруги звонили Лине из-за границы, весело щебеча о яхтах и Куршевеле. И Лина учила названия дорогих курортов и изысканных вин, сидя возле телефона в халатике и домашних тапочках. А где-то била ключом шикарная ночная жизнь, которая начиналась в то время, когда она укладывала ребенка и ложилась спать.

И Лина не выдержала. Она устроилась в танцевальную группу, которая выступала в ночных клубах. Памперсы, бутылочки, каши – все осталось дома, с ней был только танец. И горящие глаза зрителей, и драйв отточенных движений в пульсирующем свете танцпола. На рассвете драйв уходил под шум моторов хлебных и молочных фургонов, растворялся в серых от усталости лицах первых прохожих – работяг-муравьев, спешащих на работу. Лина не хотела быть муравьем, она хотела быть яркой бабочкой в вечном полете. И тогда она нашла средство, чтобы полет никогда не заканчивался: доза. Сначала был чистый кокаин, который придавал внешности изысканную, аристократическую бледность, но ей требовалось все больше. И наркодиллеры вдруг стали смотреть не только на пачку купюр в ее руках, но и принялись откровенно шарить глазами по точеной фигуре. Лина ушла из дома, сняла крошечную комнатку, белая изысканность кокаина сменилась черной повседневностью героина. Поклонники заскучали и разбежались, разочарованные предсказуемостью финала. Только один из них по-прежнему смотрел на нее, как на богиню, вернее, на принцессу. Хрупкую северную принцессу.

Его звали Кнаан. Он приехал из далекой жаркой страны, поступил в мединститут, но на втором курсе его отчислили. Вернуться домой неудачником он не решился, поэтому остался в чужом холодном городе, устроился на работу в больницу, оброс нужными связями и всегда мог достать дозу. А если не мог, то просто крал. И когда в их жизни неожиданно появился спаситель Борис, Кнаан стал одним из немногих людей, кто пошел на симбиоз сознательно…

Никита успел вовремя. Лина стояла возле машины, держа Антона за руку. Кнаан придерживал открытую дверь, мальчик счастливо смеялся, глядя на мать. За рулем сидел Борис. Вдоль тротуара плотными рядами были припаркованы машины, и Макарову пришлось остановиться на другой стороне улицы. Никита так быстро выскочил из машины, что поскользнулся и едва не упал.

– Антон, отойди от них! – крикнул Никита, пытаясь перебежать дорогу. Но машины, как назло, одна за другой проносились по трассе, не собираясь уступать дорогу пешеходу. Мальчик растерянно посмотрел на отца. Улыбка на его лице сменилась растерянностью. Никите, наконец, удалось проскочить между машинами, и он помчался к сыну.

– Эй, ты! Убери свои руки от моего ребенка! – прорычал Никита, приближаясь к Лине. Кнаан встал перед ней, молча закрывая женщину собой. Борис вышел из машины, собираясь поговорить с Никитой, но Лина опередила его:

– Никита, я просто хочу устроить ему праздник. Понимаешь? С ним ничего не случится!

Собственное имя в ее устах резануло слух Макарова, еще больше подчеркивая ее чужеродность. Прежняя Лина никогда не называла его Никитой, а только Ником, когда была серьезной, и ласково – Китом.

– Почему Кит? – шутливо спрашивал Макаров, подхватывая ее на руки. Он заранее знал ответ, но ему нравилось слушать, как она смеется, пытаясь выскользнуть из его объятий:

– Потому что ты такой же большой и осторожный!

Он по-прежнему остался большим мужчиной, но перестал быть осторожным.

– Ему не нужны твои праздники! Мой сын не нуждается в грязных паразитах, высасывающих мозг и тело.

Рактры побледнели. Антон, чувствуя напряженность взрослых, выпустил руку Лины. А Никита откинул полу куртки, демонстрируя рукоятку пистолета, и твердо сказал:

– Антошка, пойдем домой, – Макаров взял сына за руку, но мальчик вдруг вырвался и закричал, топнув ногой:

– Ты – злой! Ты кричишь на маму! Я с тобой не пойду!

– Антошка, сынок, мы с… мамой, – это слово далось Никите с трудом, – просто так играем. Идем домой, я тебе целую гору подарков привез!

– Не хочу! – закричал ребенок, делая шаг назад.

– Ну, что ты, – как можно мягче сказал Никита, шагнув вперед. И в этот момент Кнаан, до этого стоявший молча, вдруг предупреждающе схватил Никиту за рукав. Он первым обратил внимание на то, что не заметили другие в пылу спора: ребенок стоял на обледенелом поребрике. И Кнаан хотел просто предупредить Никиту, чтобы тот не делал резких движений. Но Макаров понял иначе и ударил его кулаком в лицо. Мальчик испуганно вскрикнул, шагнул назад, поскользнулся и упал навзничь, ударившись затылком о бампер припаркованного рядом джипа. Глаза ребенка закатились, изо рта медленно поползла тонкая струйка крови.