bannerbanner
Почему Мангышлак
Почему Мангышлак

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 2

Алексей Рачунь

Почему Мангышлак

© А. Рачунь, 2022

© Ю. Васильков, дизайн обложки, 2022

Вступление в Мангышлак

Идея этого путешествия занимала меня давно. Сперва она витала лишь вокруг озер Эльтон и Баскунчак, над горой Богдо и в дельте Волги. Особо прельщали цветущие лотосы и порхающие над ними фламинго и пеликаны. Где-то за ними брезжил и Каспий. Виделось, что где дельта Волги, там и Каспий.

Каспий был моей мечтой с детства, с того момента, когда я увидел в учебнике географии его выпирающую в Центральную Азию брюшину. Он вываливался из чрева моей родины циклопическим комковатым последом, внутри которого проглядывал плод, зарождение всякой цивилизации вообще.

Конечно, я тогда не был знаком ни с теорией Гумилева, ни с геополитическими умозрениями, но инстинктивно осознавал и необычность этого водоема, и инаковость места. Громадная синяя прорва Каспия манила меня всегда, всю мою сознательную жизнь. Где бы я ни скитался и ни таскался, эта блямба на физической карте мира мозолила глаза, как невозвратный вексель, который я должен когда-нибудь погасить.

Однако скоро сказывается лишь сказка, и то не всякая. Каспий ускользал. Один раз я его почти настиг. Это было больше двадцати лет назад, это был Дербент, это была ночь, и радушные хозяева местной негоции уже глубокой ночью, уже под руки отвели меня на печальный и пустой брег, где я ничего не разглядел. Ибо уже не мог. Это, конечно, оскорбление – являться к своей мечте в таком виде. Неудивительно, что у нас ничего не вышло.

Эльтон, Баскунчак, Нижняя Волга были ближе и мелькали постоянно рядом, обочь, на расстоянии вытянутой руки – бери и властвуй – но все равно мимо.

Я много раз бывал в тех краях транзитом, мимоходом и по делам. Заезжал с севера и юга, с правого и левого берега Волги. Пил водку на корейских бахчах неподалеку, а вот чтобы достичь Места – не получалось. Почти двадцать лет я ходил вокруг да около, оглаживал со всех сторон этот шершавый, сухой комок степи, а внутрь попасть не мог или не хотел.

Или не мог превозмочь сиюминутные обстоятельства, что тоже равно «не хотел».

И вот звезды сошлись. И мы собрались ехать.

Теперь наш путь удлинился и пролегал вдоль всего северного берега Каспия. Мы должны были посетить Эльтон, Баскунчак, гору Богдо, свалиться к Астрахани и отведать там дельты Волги, а затем двинуть вдоль Каспия по Казахстану в сторону Оренбурга, захватив по пути древнее городище Сарайшык на реке Урал.

Перед этим нам предстояло ответвление, чтобы поблуждать в меловых сплетениях гряды Актолагай и плато Аккергешин. Там, где из мягких, шлифованных сотнями миллионов лет боков ажурных склонов вываливаются под ноги шальным бродягам раковины-аммониты и позвонки ископаемых доисторических чудищ.

Но в целом, магистрально, мы не должны были отклониться значительно от северного побережья Каспия.

Корону этого путешествия мы должны были примерять на пышных холмах сказочной Башкирии и, таким образом в очередной раз венчанные на бродяжье царствие, помпезно завершить сей анабазис.

Таков был план. Стоит ли говорить, что он претерпел изменения.

Времени на подготовку маршрута было очень мало, и он намечался лишь по реперным точкам. В нашем распоряжении были автомобиль и тринадцать свободных дней, и этого хватало просто тютелька в тютельку. То есть без учета приключений, а тем более злоключений. Без происшествий и передряг.

Однако даже в былые, добиблейские времена, когда еще не существовало интернета, отправляясь куда-либо, я завел привычку, что называется, «насасывать» маршрут. Любая информация, хоть и в виде статьи-выжимки из «Большого энциклопедического словаря», но должна была лечь как лыко в строку, чтобы сплестись в пусть отрывочное, но представление о месте. Сейчас, в эпоху интернета, все это стало гораздо проще.

И выяснилось, что делать на Северном Каспии в общем-то нечего. Берега как такового там нет. Там есть камыши и плавни, они начинаются в ставшей вдруг топкой степи и идут-идут куда-то, на сотни метров, а порой и на километры, и оборачиваются водной гладью.

То есть на Северном Каспии нет берега, нет горизонта, нет прибоя – нет ничего, чтобы море предстало морем. Есть заросли, и заросли отнюдь не мангровые, как на выкрученных до фуксии цветастых экранах залов в магазинах электроники, а банальные заросли чахлого камыша.

Нет, наверное, где-то есть и берег, но надо знать места. Надо «насасывать» эти места, каких-то местных людей, возможно лихих каких-то аборигенов, промышляющих рыбной ловлей в заповедных этих и потому браконьерских местах… А осознание того, что Северный Каспий – это не совсем Каспий, пришло, когда мы уже и так пребывали в легком цейтноте.

И стало ясно, что ничего мы тут не «насосем» и маршрут надо менять. И цейтнот превратился в цейтнотище.

У нас оставались все те же тринадцать дней, однако не было понятно, куда ехать. Можно было махнуть рукой и ограничиться полумерами – взять Эльтон и Баскунчак, а затем мотыляться по степям от кургана к кургану, от менгира к менгиру и коротать таким образом дни.

Или просто сократить поездку.

Был вариант и с уходом на западный берег Каспия. Уйти с Волгограда на Элисту – и далее Махачкала, Дербент, кружение по горным дагестанским аулам и выход на Пятигорск через Грозный и Владикавказ.

Однако быстро стало понятно, что к такому сокровищу, как западный Каспий, нужно подходить более ответственно и тринадцати дней там точно будет мало. Не хотелось пройтись по вершкам, было (и есть) ощущение, что те места стоят куда более долгой и проникновенной мессы. Что звучат там совсем иные струны. А камертон души был настроен хоть и на Каспий, но на Каспий совершенно другой.

Тогда-то и появилось в нашем обиходе это слово – Мангышлак. И сразу же стало ясно, что вот оно, то самое Место!

Опять всплыл в уме тот самый приснопамятный учебник географии.

Город-сад Шевченко, где с помощью мирного атома опресняют морскую воду и превращают дикие пустыни в плодородные оазисы. Безжизненные, не вмещаемые ни в какой масштаб территории плато Устюрт. И все решилось само собой – мы едем на Мангышлак. Вот он, тот самый Каспий – детская мечта. Он именно там, где Мангышлак.

Наметили точки и места. Пятно на карте вдруг запестрело названиями, историями, легендами и достопримечательностями. Пустыня расцвела и стала оазисом. И отпали до поры вопросы – почему именно Мангышлак. Ну вот потому.

Тринадцать дней теперь вмещали в себя длиннейшие перегоны и лихие марш-броски. Нужно было успеть невероятно много, тем более что Эльтон, Баскунчак, Астрахань и дельту Волги с повестки никто не снимал. Просто теперь не было права на ошибку, а вероятность провала так и вовсе отметалась.

Оставшееся время мы посвятили подготовке автомобиля, плановым и внезапным его ремонтам и шлифовке маршрута.

Если честно, картина того, что нам предстоит, в голове не укладывалась.

По-хорошему, необходимо было резать по живому, жертвовать ради Мангышлака всем остальным – Волгой, Астраханью. Ехать в Казахстан через Оренбург и тем же маршрутом обратно, как все, не выделываясь.

Однако, даже не вмещая в себя масштаб, мы не отказались от идеи описать круг.

После я много раз говорил с разными людьми, таможенными и пограничными служащими, и все они недоумевали: почему именно так вы едете на Мангышлак?

Опять «почему». Опять «Мангышлак». Ну вот потому. Такая у нас околесная дорога. Как говорится, это не мы выбираем дорогу, это дорога выбирает нас.

И мы поехали, не вмещая в себя масштаба, расстояний, пути. Сели и поехали. Так началась эта дорога. Или путь.

День 1

Явление неба

Выезжали мы вечером, во взбитую в тесто муть и морось, и прогноз уверял, что так будет до самого Саратова.

Пермь к тому моменту заливало вторую неделю.

Это был холодный, злобный ранневесенний дождь, что взял в осаду Прикамье и набегал, как вражеское войско на крепостные стены, волнами приступа. Интернет пестрел картинками этих штурмов – над Камой, уминая ее катком, валил строй дождевых туч от неба и до самой воды и пожирал все.

В перерывах между этими приступами над городом висела морось, все газоны, все что не покрыто асфальтом, было заболочено, все было холодным, липким, мерзким. И наш отъезд воспринимался как избавление.

Потому и выехали почти в ночь: быть здесь, жить здесь даже лишние несколько часов не представлялось нам возможным. Мы рвались к Каспию, как к обетованной земле, где по преданиям всегда тепло, где цветут диковинные сады и не заходит солнце. Лучше мы эти лишние часы будем ехать по такой же дождевой хмари, пускай, но мы не останемся на месте, а пробьемся встречь солнцу.

И удивительное дело – прогноз врал, тучи рассеялись, не отъехали мы от Перми и сотни километров. Тучи, вопреки всем предсказаниям, были не везде, их согнало со всего неба, и всё небесное грозовое войско было там, над Пермью, держало город в непроницаемом черном кольце. А мы его прорвали. И всю дальнейшую нашу дорогу дождя мы больше не видели.

Пускай и потемну, но по прекрасной сухой дороге, одолев пятьсот километров, мы достигли Набережных Челнов, где и расположились на ночлег в хостеле.

Даже хостел, странноприимный этот постоялый двор, что пропускает через свое чрево потоки путников, показался нам каким-то особенно теплым и уютным после промозглой нашей, заходящейся в колотуне Перми.

День 2

Явление утра

На второй день мы планировали достичь озера Эльтон и заночевать там в палатке. Для этого нам нужно было, ни много ни мало, преодолеть 1200 километров, что, конечно же, требовало от нас полной концентрации и дисциплины. Даже несмотря на то, что участками (и обширными участками) путь наш должен был пролегать по местности безлюдной, степной, где, что называется, можно «валить на все деньги».

Однако на нас сильно подействовала вчерашняя перемена погоды. После утопавшей в хлябях Перми Татарстан казался почти что землей обетованной. И хотя за окном была обвисшая на колках струна бетонных заборов, где-то там, за заборами, брезжили райские сады.


Сборы затягивались, и мне пришлось прибегнуть к окрикам, чтобы собрать наконец свое «войско» – жену Аню и сына Сашу – и поставить его на марш.

Плутанув по собственной глупости по Челнам, мы выбрались наконец за город.

До сего дня этой дорогой я ездил за рулем всего один раз, до Самары, предпочитая путь через теплую, ламповую Башкирию, мою давнюю любовь и объект многочисленных грез.

Башкирия всегда казалась мне роднее, и пускай путь через нее выходил длиннее, но ее косматые, словно загривки башкирских лошадок, покатые просторы всегда наполняли сердце простой и понятной целью, легко уяснимой логикой, смыслом.

Татарстан же всегда был для меня чем-то сложным, здесь все было не так, все было непросто.

С виду это вся та же местность, но в Татарстане я всегда себя вел и веду с особой церемониальной осмотрительностью, будто царство древних булгар на самом деле никуда и не делось, оно лишь прикрылось одежкой нынешней цивилизации, но прикрылось скупо, для приличия. Так повязывают поверх коротких джинсов передники туристки, заходящие в церковь. В этом нет смирения, это воспринимается как дресс-код.

Как бы то ни было, мы двигались к Самаре замысловатыми татарскими дорогами, их межрайонное, сельское назначение – все эти мотоарбы с силосом и дизельные сельхозповозки – не добавляло нашему движению легкости.

Мелькали Русский Акташ, Чувашское Сиренькино, а за окном был Татарстан. Не обошлось и без знаменитых татарстанских гаишников, и на федеральную трассу М5 под Самарой мы выбрались за полдень.

Было ясно, что сегодня мы на Эльтон не успеваем. Впереди был рывок на Энгельс через пугачевско-балаковский участок, более напоминающий не дорогу, а каньон в лунном кратере. Уповая на мощность автомобиля, я надеялся проскочить его быстро, и все равно Эльтон не маячил даже на горизонте. До него оставалось около семисот километров. В такой ситуации самым верным решением было положиться на дорогу – как она поведет, так, стало быть, и поедем. И это, по моему мнению, единственно верное решение для всех путешествующих. Оно экономит силы и нервы. А дорога все знает. Не рожать же мчимся!

Явление земли

Относительно заросшие саратовские пущи: Ивантеевка, Пугачев, пристяжь более мелких селений – проскочили, с перерывом на обед, незаметно.

Здесь чувствовалось, что земля уже иная, изобильная, плодородная, чему доказательством были элеваторы, зерновозы, сельхозугодья, что земля эта обширная и благодатная, что это уже предвестье степи. Однако не сама степь. Не в моем понимании степь.

Перелески, косогоры, растительность имели признаки как лесной, так и степной зон. Хотя ельников и березняков уже не было, но обильно росло всякое иное дерево, более южное, но все же высокое, укоренившееся. Сия окаемка Общего Сырта была этаким порубежьем, что оставляло за собой родину в ее привычно-природном изводе и обещало скорую новизну. И воздух здесь был иной, и небо иное. И что-то иное было впереди.

Вскоре мы сменились за рулем и, надо же, я заснул, хотя привычки таковой не имею. Проснулся, уже когда автомобиль наш несся где-то за Балаковом. Было повечерье и это была уже степь. И это было уже Поволжье. И хотя Волги мы до сих пор не увидали, мне с одного лишь мимолетного взгляда стало ясно, что это волжское левобережье, так называемое Нижнее Заволжье.

Степь в нем имеет вид обширных, местами сильно обводненных плоскостей. Это не одна плоскость, а множество. Так выглядит мятая – не скомканная, но уже мятая от многократного использования – газета. Это все еще большой лист, однако исчерченный уже неровными изломами, и внутри этих изломов заключаются особые плоскости. И особые смыслы.

Такая газета, если взглянуть на нее отстраненно, выглядит как хаотичная, но все же мозаика. Или, если взять аналогию с телом, левобережная волжская степь выглядит как тыльная сторона ладони, в сравнении со стороной внутренней.

Тыльная всегда глаже и ровнее, хотя и не являет собой идеальную плоскость. И чем ближе к Волге, тем эта плоскость рельефнее, отчетливее, а чем от Волги дальше, южнее, ближе к Казахстану, тем она ровнее и глаже. Это – левобережье. Оно такое – и его ни с чем не перепутать.

Притоки Волги здесь похожи на вены на тыльной стороне ладони. Их набухающие кровотоки несут по сглаженным степным плоскостям свои синие воды к артерии, чтобы соединиться там и понестись дальше густым и бурным жизнетворным потоком.

А мимо нас не неслись, а тянулись по этому левобережью деревеньки и становища, все какие-то блеклые и неприкаянные, однако нарастал поток транспорта и угадывался впереди большой город. Близился Энгельс, раскидистый, основательный, тучный, привольный. Несмотря на переименование, целиком унаследовавший генокод торгового, ярмарочного Покровска.

Ну а пока была степь, и открылась она нам в этот раз своей совсем непарадной стороной.

Было начало мая, земля даже здесь, на относительном юге, была гола, степь бархатилась лишь короткой травой, как лужайка. Ничего пока не всходило и не колосилось на благодатной этой земле.

И все же земля была полна. Она призывала зайти за покупками в «Пятерочки», «Магниты», «Монетки» или никуда не призывала, а просто искрилась фейерверком безымянных пакетов.

Степь была полна пакетами! Дорожная насыпь как естественное препятствие была просто окаймлена пакетами, как прибойной волной, и с той и с другой стороны. Дальше же, в степь, пакеты привольно перекатывались, носимые ветром, как барашки волн, с места на место. Пакетов были тысячи, а может, и десятки тысяч.

Голая, пока еще не заросшая степь обнажила перед нами огромную проблему. Проблему экологии.

На ее поверхности, будто на теле с содранной кожей, словно черви, словно личинки мух, копошились и шевелились огромной неопрятной массой паразиты, пожиратели живой плоти.

Вид этого был настолько ужасен, настолько неприятен и отталкивающ, что хотелось зажмуриться, включить форсаж и улететь отсюда прочь, лишь бы не видеть этой страшной картины.

Однако улететь мы не могли, и глаза закрыть тоже. И все, что нам оставалось, это ехать по пакетному морю, испытывать жгучий, неимоверный стыд и думать о себе: «Что ж ты делаешь, человече?!»

Над головой проносились огромные стальные птицы – это заходили на посадку на авиабазу «Энгельс» стратегические бомбардировщики Ту-160.

Хорошо и привольно было им лететь над бескрайними степями, надвигающейся тенью силуэта захватывая все больше и больше пространства, и утверждать власть человека над природой.

Оттуда, из кабины этого чуда техники, из недр немыслимого этого памятника человеческому гению, земля эта и природа эта виделись ярким и цветным цельным пятном, матерью-землей, той самой родиной, что всячески сохранять и оберегать и есть наиглавнейшая людская задача.

И проносилась машина, оставляя позади себя завихрения свежей, еще неслежалой волжской пыли. И шелестели по степи пакеты.

Глядя снизу на эти машины, невозможно было не испытывать гордость, – но невозможно испытывать гордость, лишь задирая нос кверху. Так же важно для всякого человека испытывать гордость, и просто проходя по земле, упирая в эту землю взгляд.

Наступит ли когда-либо время, когда мы будем гордиться не только своей осознаваемой мощью, своим неодолимым войском, своим оружием и способностью с его помощью держать хоть кого в страхе, но и способностью любить всякое, даже мельчайшее проявление родины, и прибирать и обихаживать ее, делать чище и светлее и родину, и души?

Да, сверху видно все. Но, увы, на расстоянии.

А мы же мерили расстояние по дорогам и в быстро вязнущих сумерках проскочили Энгельс.

Пускай не Эльтона, пускай Палласовки достичь за сегодня – от этой идеи мы не отказались. А от Паллассовки до Эльтона всего-то сотня с захудалым гачишкой, а что, а вдруг?

Впрочем, в Палласовке нас ждало одно дельце, что в ночь было осуществить затруднительно, и мы держали Палласовку в уме крайней на сегодня целью.

– Здесь, кстати, неподалеку место приземления Гагарина, – сказал я своим. – Я был в этом комплексе лет двадцать назад. Можем заехать.

Мои, однако, не воодушевились. Всем хотелось скорейшего окончания длиннющего этого дня, хотелось ужина, ночлега, покоя. И мы проскочили поворот к историческому месту, благо был он через встречную полосу и под острым углом.

Тут бы и понестись дальше, однако дальше не неслось.

Позади оставалось что-то важное, что-то несделанное, от чего невозможно просто так отказаться. Что-то такое, о чем ты, может, и не будешь никогда сожалеть, но, сделав это, станешь чуточку другим. Улучшишься на уровне устранения бага в прошивке – в мизере, но в каком важном мизере!

Послышались вопросы и увещевания.

А куда мы едем? А зачем?

Самые важные в путешествии вопросы. С появлением которых дорога и становится путем.

И я стал сбавлять скорость, затем притормаживать, затем съехал на обочину и развернулся. Через шесть километров.

Сзади послышался вздох облегчения. Всем хотелось покоя, но все приняли решение. Ночь проступала над белой лентой Волги глянцевыми непросохшими чернилами.

Двадцать лет назад это место было с виду другим. Не неухоженным, нет, но бедно-аккуратным, как сиротская рубаха. Чистым, но застиранным, подштопанным. Заваленные бордюры, подкрашенные разбавленными белилами, потрескавшийся асфальт, топорщащиеся кусты.

Теперь же здесь навели лоск, однако лоск не избыточный, очень уместный, не заслоняющий, а лишь оттеняющий значимость события. И вместе с тем не сакрализирующий его. Это было именно Место.

И пускай здесь человечеству было явлено одновременно и последнее и первое чудо – последнее вообще, первое и единственное в новейшем времени – здесь небо упало на землю, и этот факт явлен всему миру; это место устроено так, что ты ощущаешь его не памятником чуду. А памятником творцам этого чуда.

Мы походили возле монумента и стел, поснимали спускаемый аппарат, погуляли по ухоженным аллеям. Они пронзали освещенными стрелами уже полностью сгустившуюся южную темноту, как кометы космос.

Где-то неподалеку по неимоверно громкому концерту переживающих брачный период жаб угадывался водоем. Их беспечный хор своим радушным выступлением будто приветствовал наше решение повернуть и заехать сюда. Всё не зря.

Стоянок вокруг места приземления тоже прибавилось. Все устроено хорошо и удобно, так, чтобы сюда могли спокойно заезжать туристические шаттлы. А в таком месте все автобусы хочется именовать именно шаттлами.

Да и сейчас, несмотря на позднее время, мы были здесь не единственными посетителями. То там, то тут в местах, куда слабее всего добивал свет фонарей, под низкими ветвями цветущих деревьев взгляд нет-нет да и выхватывал автомобиль. Похоже, местные парочки едут сюда уединяться. Что ж, влюбленных всегда тянет к чуду.

Спустя час-полтора пришло осознание, что все, пора и честь знать. Нужен ночлег.

Было уже за полночь, дорога вела нас вдоль Волги, трассу все чаще перебегали лисы и косули, а глаза сами закрывались. Навигаторша «Оксана» привела нас в село Ровное, обещая гостиницу.

Поплутав по сонным улочкам, мы оказались на диком берегу Волги. Оксана настаивала, что нам нужно съехать прямо в воду и искать приюта где-то там, в глубине. Пришлось ехать дальше.

Спустя пару километров Оксана обнаружила кафе-гостиницу «Вдали от жен».

«Вдали от жен» оказалось закрытым на амбарный замок. Это край победивших семейных ценностей, решили мы.

Еще поплутав, мы расспросили местных водил, и они снарядили нас в путь до мотеля «У Рубена».

– Пять километров прямо, а там мимо не проедете, – лукаво усмехнулись ребята. – Там увидите вертолет.

И действительно, через пять километров мы увидели силуэт вертолета и мигающий от подыхающего реле неоновый указатель «У Рубена».


Всего за день 1000 км. Итого 1500 км.

День 3

Явление притчи

Покидали мы «У Рубена» ранним утром. Ночью мы здесь были единственными постояльцами, и та же женщина, что и размещала нас, с видимым облегчением восприняла наш отказ от завтрака.

Мой сын, произведя нехитрые умозаключения, решил, что эта женщина и была Рубеном. И заявил, что когда у него родится дочь, он тоже назовет ее Рубен. Нам, родителям, едва-едва смирившимся с тем, что внуков будут звать Гжегож и Хулио, потребовалось время, чтобы принять такой выбор женского имени.

На улице нас поджидал сюрприз. Точнее, сюрпризом было все пространство вокруг «У Рубена».

Темной южной ночью мы ничего, кроме силуэта вертолета, не заметили. Теперь же, при дневном свете, обстановка вокруг выглядела весьма диковинной. Всю немалую площадь от гостиницы до дороги занимала выставка – не выставка, парк – не парк, Диснейленд – не Диснейленд… В общем, нечто такое, название чему подобрать затруднительно. Помимо вертолета здесь были размещены старинные автомобили (многие в весьма приличном состоянии), диковинные агрегаты, мотоциклетки и вагонетки, прочая всевозможная техника.

Между ними разбиты клумбы, проложены дорожки, устроены фонтаны. Фонтаны украшают скульптуры колхозниц с веслами, пионеров с горнами, металлургов с клещами – весь этот сов-арт… Там, где недоставало советских скульптур, громоздится диковатый аляпистый новодел – резные гномы, старички-боровички и зайчики-попрыгайчики.

Извилистые дорожки приводят то к курятнику с цесарками, то к вышке с работающим ветряком. Из кустов внезапно появляется череп с неимоверных размеров рогами, а за ним приглядывает с караульной вышки облаченный в старую военную форму манекен.

Из степной растительности вдруг выплывает ржавый катер с километровым в радиусе штурвалом, подле подпирает небеса пятиметровая бутылка шампанского, из-за нее грозит выкатиться и раздавить вас многотонный гипсовый арбуз.

Больше всего это напоминает многочисленные американские кафешки по знаменитой Route-66 или жилище дядюшки Лео из фильма Кустурицы «Аризонская мечта», но здесь, в бескрайних волжских степях, на вольном, что называется, выпасе, оно обрело совсем уж циклопические, не вмещаемые ни в какое воображение масштабы.

И среди всего этого раздолья совсем уж хаотично расставлены мангалы, мангалы, мангалы… Несмотря на все причуды, Рубен, похоже, крепко знает свое дело.

Почти до самой Палласовки мы ехали молча, переваривая увиденное.

А в самой Палласовке нас ждало одно дело.

Наши друзья, Леха и Маша, двумя днями раньше отправились в путь по частично совпадавшему с нашим маршруту.

Им предстояло от Волгограда уйти в Калмыкию, а оттуда в Дагестан, в горы.

Они ехали на западный берег Каспия, а мы на восточный. Однако в их маршруте, как и у нас, был запланирован заезд на озеро Эльтон. И они решили передать нам привет.

На страницу:
1 из 2