Удивительные зигзаги любви

«Дешёвый вид недорогой блудницы», – решили слуги. Они смерили её с головы до ног презрительным взглядом. Один из них строго её осадил:

– Стой! Сюда нельзя!

– Почему? – вся сжалась она от страха.

– Наш хозяин набожный человек и женщин в дом не пускает, кроме служанок. Поэтому ты убирайся отсюда поскорее!

– Но я не к хозяину пришла! – воскликнула молодая женщина в испуге от грубого окрика.

– А к кому? Ты же рвёшься в его дом! – вновь наступал на неё слуга.

– О, нет, я хочу видеть Другого! – залепетала несчастная.

– Кого это, другого? Ты посмотри на себя, кто захочет видеть такую? – изощрялся в оскорблении слуга.

– Я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты меня видеть! – расхрабрившись, вдруг ответила она.

– А кого же ты, замухрышка, желаешь видеть? – зло допрашивал её этот въедливый.

– Я желаю видеть Учителя! – более уверенно изрекала пришедшая.

– Уходи от греха подальше, пока все кости твои не пересчитали! – наступал он на неё.

– Не уйду! Пропусти меня, ибо я закричу, что меня грозят избить! Все сбегутся, поднимется шум. Ваш хозяин будет недоволен и вас накажет! Пустите! – упорно стояла она на своём, понимая, что надо быть смелее.

– Да не тронь ты её! В доме гости, а вы скандалите. Действительно, что скажет хозяин? Впусти её, только пусть ведёт себя тихо! Встанет у входа, и не проходит далее.

Пока они спорили, воспользовавшись замешательством, она оттолкнула слугу, не пускавшего её в дом, протиснулась между ними, и оказалась на пороге горницы, где возлежали гости, получавшие угощение. Заметив вошедшую, Симон недовольно поморщился. Но не выгонять же ему теперь эту грешницу? Что скажут гости?! Пришлось сделать вид, всё ладно. Появившаяся на пороге, сразу узнала Его, подошла, встала сзади с робкой, виноватой улыбкой, опустилась на колени у Его ног, вынула из кошёлки нардовый сосуд с миро и замерла. Господь молчал, словно не замечая её. Она тоже молчала, только из глаз потоком полились слёзы. Наклонившись над ногами Господа, она омачивала их. Но, смекая, неудобно оставлять Его ноги мокрыми, стала оттирать их своими мягкими пушистыми волосами. Более у неё ничего не было при себе. Вдруг в глазах её засверкала надежда, и она мысленно обратилась к Господу:

Сердце, глупое сердце моё

Закоснело в безумье, грехах,

Не могу образумить его,

Мучит боли предчувствия страх.

И я плачу, Господь, пред Тобой:

Ты же видишь, ну что с меня взять?

Не владею сама я собой,

И прости, Ты умеешь прощать.

Без Тебя я и шага ступить

Не смогу – наступает беда,

Научи меня праведно жить,

Чтобы зреть Тебя, Боже, всегда,

Помоги в испытаньях пройти,

В чистоте соблюдая себя.

Помоги только к правде идти,

Обретая Тебя и любя!

Иисус Христос понял всё сразу. И что она грешна и очень несчастна! Её все гонят, никто не желает с ней объясняться, все считают себя «праведниками», а её – грешницей. Поэтому боятся «оскверниться», находясь с ней рядом! Несчастную осуждают, вышвыривают, как прокажённую! В сердце Его вошли жалость и нежность. Захотелось сразу отогреть её, сказать: «Встань, ты давно оплакала все свои грехи!».

Хозяин дома Симон хмурился, следя за прибывшей. «Да какой Он пророк! Не может даже отличить грешницу от порядочной! А я принял Его за пророка, пригласив в дом, угощая с друзьями!». Господь тоже наблюдал за происходящим. В это время несчастная открыла сосуд с миро, и стала, любовно втирать благоухающее миро в стопы Господа. Фарисей, надзиравший за всем этим, чуть не задохнулся от злости, сожалея, что пригласил Его к себе вкушать пищу. Но Господь, поняв его мысли, обратился к нему со словами:

– Симон, Я имею нечто сказать тебе.

Тот, смутившись, сумрачно ответил:

– Скажи, Учитель! – подумав про себя: «Что же Он мне скажет? Как Он оправдается в происходящем? Ситуация довольно забавная! Но послушаю из приличия. Ведь Он мой гость».

Господь продолжал:

– У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?

Симон растерялся. Вроде и вопрос задан не к месту, причём здесь эти должники? Но, однако, ответить следовало, и сразу, иначе, его могут принять за пустого человека. А он всё-таки – фарисей! И он поспешил с ответом, вопрос-то простенький:

– Думаю тот, которому более простил.

Господь продолжал далее:

– Правильно ты рассудил, – затем Иисус Христос взглянул на женщину, стоявшую сзади Него, и добавил, обращаясь к Симону, – видишь ли ты эту женщину? Я пришёл в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор, как Я пришёл, не перестаёт целовать у меня ноги; Ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому, сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит.

И обратившись к ней, сказал:

– Прощаются тебе грехи.

И возлежащие с Ним, начали говорить про себя, кто же это, что и грехи прощает?

Он же сказал женщине:

– Вера твоя спасла тебя, иди с миром.1

Переполненная благодарностью, она вновь преклонила колени перед Господом, целуя Ему ноги!

Вид у неё уже был не грустный, а просветлённый, и она, будто на крыльях, выпорхнула из горницы, благословляя Господа, и, решив, никогда более не поддаваться старым грехам. Люди, собравшиеся возле дома, и наблюдавшие ранее за происходящим, спрашивали её:

– Ну, расскажи нам всё! Что ты Ему сказала, как Он тебя принял, как с тобой говорил?

– Он хорошо меня принял, говорил со мной, как самый лучший и милостивый Учитель на свете, Он простил меня! – и она заплакала, от удачи, даже не веря всему произошедшему.

– О, какая ты счастливая! – зашептали окружавшие её люди, – Какая блаженная!

– Да, да! Вы правы. Сейчас я самая счастливая на земле!

*******

И доныне, по прошествии более двух тысяч лет, люди всего мира, читающие Евангелие, помнят о подвиге той, что омыла ноги Господа своими слезами, осушила волосами и целованием, и помазала благоухающим миро!

Роми Шнайдер и Ален Делон

(Этот материал о Роми Шнайдер сообщила одна из её близких подруг)

Она спала, укутавшись в тёплое одеяло. Ей снились странные сны.

– У—у! Подруженька! Где ты, моя милая? Ну, где же ты? Я жду тебя, приезжай скорее! Скорее…

Она прислушивается. Вновь повторяется чей-то призыв. Взволнованная, она выскакивает с постели и шепчет про себя:

– Сейчас, сейчас, моя дорогая! Сейчас. Вот только оденусь, – она оглядывается вокруг, – ну куда же я бросила вчера брюки? О, ничего не видно в темноте… Сейчас, сейчас, я спешу к тебе, моя Роми!

Полуодетая, она садится на постели, встряхивает головой, желая очнуться, и вдруг вспоминает – Роми нет, её нет на этом свете… Кто же тревожит её, зовёт? Видно это, просто на просто, воображение одинокой подружки, актрисы Роми Шнайдер.

– О – о – о! – стонет она. – Что со мной? Какой странный сон! Всю ломает, и так мне нехорошо! Голова кружится, слабость, – она встаёт с постели, нехотя одевается, – Роми нет… Но что всё-таки происходит со мной? Почему я так тоскую, почему не могу забыть свою бесконечно несчастную, любимую подругу? Она меня тоже любила. Боже мой, Боже, сердце моё разрывается, когда я вспоминаю о ней. Тогда я начинаю плакать и жалеть её, себя и всех несчастных на этом свете, и просить Бога облегчить наши страдания…

Она подходит к выключателю, чтобы включить электрический свет. Но света нет. Что-то случилось на электролинии. Тогда, полуодетая, она на ощупь идёт к шкафчику, достаёт большую толстую стеариновую свечку. Затем под руки попадается маленькая восковая. Тут же нащупывает спички. Зажигает обе свечи, чтобы было ярче. Садится на постель. Чувствует себя разбитой. Никак не может собраться с мыслями, сориентироваться, что делать дальше?

Так и продолжала сидеть некоторое время, заворожённо глядя на огонь. Полночь. Свечи разгорались, распускали воск и стеарин под жарким пламенем огня. Летели искры. Почему-то в голове мелькнуло: – Вот также плакала моя Роми почти всегда… Ведь у неё было мало хороших минут в жизни…

Наконец, стеариновая большая свеча почти сгорела, восковая маленькая ещё держалась. Видно, она протянет дольше… Также быстро сгорела и жизнь Роми. Значит, она была вот такой свечой. А ей надо было быть не стеариновой, а восковой, тогда бы она не сопрела так быстро…

Она подошла к столу, взяла в руки автопортрет Роми. Мало кто знал, – она хорошо рисовала. Сначала даже думала профессионально учиться рисованию, но потом стала актрисой. С автопортрета на неё смотрела молодая, цветущая и улыбающаяся девушка, красивая, солнечная, счастливая. Рядом находился другой её автопортрет. На нём уже Роми была грустной, задумчивой и по левой щеке её ползла большая одинокая слеза… – Удивительно, в этих портретах – вся её жизнь!

Почему я вспомнила нашу последнюю встречу? – задумалась она. – Тогда Роми позвонила мне из наркологического санатория и прошептала:

– Милая моя, ненаглядная, приезжай!

И я поняла, с моей подругой Роми очень плохо. Хотя никто не догадывался, но это был уже предпоследний год её жизни… У неё всё было верх ногами… Она сожгла за собой мосты и оказалась между небом и землёй. Жила она тогда одна, опустилась, и уже не владела ни собой, ни ситуацией. Бедная Роми уже падала в бездну, дна которой не было видно, и нельзя было замедлить или предотвратить это падение. В сорок два года она сказала журналистам, когда те брали у неё интервью: «Я несчастная женщина!».

Я читала в заметках у одного писателя следующее. Как-то, находясь в тропиках тёплой ночью, он услышал над пустыней тревожный, жалобный стон. Писатель от неожиданности опешил, схватился за сердце. Его проводник, заметив такое, ответил: «Это плачет пустыня, ей ведь больно от её пустоты, очень хочется быть цветущей долиной…». Увы, подобное было и с моей подругой. Я сразу примчалась к ней, желая побыть с ней вместе, утешить, поддержать. Но туда же, приехали журналюги, начался обычный бедлам, сопровождавший её в последнее время.

Фотограф и журналист сразу вместе с ней пошли в ресторан, она напилась, сблизилась с фотографом, ссорилась со мной, когда я умоляла её не пить вино и таблетки. Ведь она лечилась там от алкогольной зависимости. Я чуть не уехала, обидевшись на неё, но вскоре поняла, ей так плохо, что бросать её нельзя… На её агонию невозможно было смотреть без слёз… А она всё ещё хотела доказать нам, что она прежняя Роми. Стала, словно девочка, скакать на скалистом берегу, когда мы все вместе направились к морю, сломала себе щиколотку. Из-за этого несчастья были отменены её предстоящие съёмки. Она была прикована к постели, попросила привезти ей маленькую, четырёхлетнюю дочку, немножко порадовалась ей. Ведь из-за плотного графика работы она редко виделась с детьми. Так что, не было бы счастья, да несчастье помогло.

А как всё красиво начиналось! Мы учились с ней в католическом интернате. Она была с 1935 года рождения и я – тоже. Её там не очень жаловали. Её подругой была только я одна. Она много фантазировала, её за это все терпеть не могли. Но я её понимала и любила. На праздники нас отпускали домой. По сути, Роми была никому не нужна. Отец с матерью развелись. Мать – киноактриса Магда – всегда на съёмках фильмов, отец, тоже артист, занят, к тому же, завёл другую семью. Поэтому ехать было ей некуда, она уезжала или к своей бабушке, или со мной, к моим родителям. Но, возвращаясь, утверждала, что была у папы, хотя девочки знали, её папа – в отъезде. И все безжалостно смеялись над бедняжкой. Я одна не смеялась, понимала, она не лгунья, а фантазёрка. Она была такая добрая, чистая и наивная, что сразу мне приглянулась, я её полюбила. Чтобы иметь друга – надо самому быть для него другом. Мы это поняли, стали подругами – не разлей вода. Старались давать друг другу и брать, тоже без всякого расчёта! Она – красивая, я – страшненькая! Но это не смущало. Чтобы нас поссорить, мне часто наговаривали на неё – она дружит со мной, чтобы ярче выделяться на моём сером фоне. Я не вникала в эту болтовню, видела её душу и понимала – Роми не способна на гадости. Но иногда наш покой и равновесие нарушались. Роми вдруг начинала жаловаться мне на свою внешность. Она сквозь слёзы сетовала на свои толстенькие щёчки, узкие глазки, приземистую фигуру. Я слушала всю эту нелепицу и успокаивала её: – Ты красивая! У тебя благородное, нежное, одухотворённое, лицо, очень стройная фигурка! – Кстати сказать, она оставалась такой до самого конца. Имела яркую, неповторимую внешность. Итак, я утешала её, а она вновь мне всё это повторяла. И однажды, не выдержав, я громко разрыдалась. Она успокаивала, спрашивала – почему я плачу? Я долго ничего не отвечала, задыхаясь от слёз. Наконец жалобно простонала:

– Если ты, такая миловидная, жалуешься на свою внешность, то, что же делать мне, бедняжке? Ведь я просто ужасна! Глазки узкие, как у китаянки, волосы, словно конская грива, лицо, круглое, как яблоко. Как же жить с такой внешностью?! Меня никто не полюбит и замуж не возьмёт! – расходилась я в самобичевании. Успокоить она меня долго не могла. После этого Роми уже не высказывала мне недовольства своей внешностью, и потихоньку копила деньги для меня, на пластическую операцию. Это был её секрет. Но я этим не воспользовалась.

Наконец закончились годы нашего пребывания в католическом интернате, и мы разъехались по домам. Мама Роми снималась в одном из фильмов и взяла на съёмки с собой свою дочь. Вскоре они уже играли вместе. Сколько радости обреталось в Роми! Она писала мне, что счастлива и обещала поговорить с режиссером, чтоб и меня взяли на киностудию. Но я знала, из этой затеи ничего не выйдет. Таких, как я, берут играть в кино, разве только на роль бабы яги. Конечно, я преувеличиваю, но миловидности во мне всё-таки маловато! Хотя я не урод. Даже по-своему, скорее приятная. Одним словом – обычная.

Как-то я очень соскучилась по ней и решила её навестить. Подойдя к дому, позвонила, никто не ответил. Я открыла дверь и вошла. Дома – безлюдно. Я уже хотела повернуть назад, вдруг услышала крик Роми и мужской вой. Я влетела в комнату, откуда шли звуки борьбы и стоны, увидела – отчим Роми повалил её на постель и старается сорвать с неё одежду. Она, сопротивляясь, дергала ногами, попала обувью ему в челюсть и укусила за руку. Он взвыл. Увидев меня, испугался и вылетел пулей из комнаты. Мы остались одни. Вдруг в дом пришла мама Роми. Услышав плач дочки, она подбежала к нам, и Роми ей всё рассказала. Тогда-то я и поняла, каково ей там жить! Мало того, что отчим грабил все заработанные ею деньги в кино, он ещё пытался к ней приставать… А ведь она уже была мировой знаменитостью! Немцы ею просто восхищались! Вспоминая этот случай позже, я подумала, разведенной женщине с детьми рискованно вновь выходить замуж. Эти господа сластолюбцы быстро могут поменять постель матери на постели её детей! Зря всё-таки Набоков написал свою «Лолиту» на соблазн сластолюбцам! За это он, в своё время, ещё ответит перед Богом…

Родители не только деньги у неё отбирали на свои нужды, но и навязывали роли для съёмок. Поэтому, при первой возможности, она решила покинуть властную мать и наглого отчима, и уехала во Францию сниматься в мелодраме «Кристина». Этот фильм мне очень понравился. Она там была – само очарование! Но стержневым в этом фильме, была прозвучавшая фраза главной героини, (её играла Роми). Она сказала своему любимому (его играл Ален Делон):

– Когда я перестану доверять тебе, я перестану жить! – Этот девиз Роми пронесла через всю свою жизнь, не изменив ему… Как-то мне один знакомый со снисходительной улыбкой заикнулся о том, что у Роми в этом фильме «несколько сухая игра». Я пальнула ему в ответ, будто выстрелила из пистолета: «Сухая игра артиста, как и сухое вино, часто бывают наивысшего качества». Он криво улыбнулся и не нашёл, что ответить, я не стала переубеждать его. «Зачем? – решила я. – Это или очередной влюблённый, которому дали отставку, или неудачник, прибитый жизнью, и во всём, видящий только монохромное». Кажется, этой фразой я сразила его наповал.

После съёмок с начинающим французским артистом Алленом Делоном, она не вернулась к родителям в Германию. Осталась во Франции и перебралась к Делону в его маленькую квартирку. Ей было двадцать, ему двадцать три. Мне она объяснила, они любят друг друга, хотя в любви она объяснилась ему сама. Это моя-то робкая Роми?!

Сначала они изъяснялись жестами, он не знал немецкого, а она – французского. Но потом всё наладилось. Роми научилась прекрасно говорить по-французски, без акцента. А Делон выучил несколько немецких фраз, хотя Роми не любила, когда с ней говорили на немецком языке и называли её немкой. Она объясняла всем – она не из Германии, а из Австрии. Мать у неё была немкой, отец – австрийцем. Но немцы не простили ей её отъезда во Францию, стали её презирать. Весь мир тогда увлечённо следил за развитием их романа…

Как оказалось, Ален Делон стал любовью всей её жизни… Именно сейчас отчётливо вспомнился разговор с её французской подругой – писательницей Франсуазой Саган. Роми же перезнакомила меня со всеми своими друзьями, даже с Коко Шанель. Поэтому я всё от них узнавала. Дело происходило так. Как-то Роми позвала меня к себе. Ей было плохо, но, когда я пришла к ней на студию, там её не оказалось. Я решила, – она у Франсуазы и поспешила к ней. Но Роми у неё тоже не было, хотя она обещала её посетить. Мы решили подождать подругу. Думали как-то помочь ей разобраться в той трудной ситуации, что сложилась у неё с Делоном. Пока мы её ждали, Франсуаза предложила мне белого сухого вина. Мы разговорились. И она рассказала мне эпизод из жизни Роми, который перевернул всё моё представление о мужчинах:

– Однажды пришла ко мне плачущая Роми, с синяком под глазом, и объяснила всё. Делон сначала был с Роми ласков, а потом стал издеваться. У них даже постель стала делиться на троих. Он приводил мужчин или женщин и требовал от неё – принимать участие в их забавах. Она взбунтовалась, когда однажды Ален привёл друга, и тот набросился на неё. Стала кричать и отбиваться. Парень струсил из-за шума и убежал. Ален же поколотил её, взял силой, и ушёл из дома, как обычно делал по вечерам, сказав при этом, плачущей Роми:

– Если тебе не нравится, ты можешь уйти, тебя никто здесь не держит!

Роми призналась мне, она выпила тогда кучу снотворного из-за этой встряски, и, может, умрёт. Я тот час вызвала своего врача, он промыл ей желудок. Всё обошлось. Я просила её остаться у меня и порвать с Делоном, объяснив ей:

– Ты – воспитанная, порядочная девушка, Делон же с самого дна, знается с мафиози. Он испорчен, любит только грязь и желает растлить тебя, потому что таким он никогда не сможет быть сам. Как артист, он ещё никому не известен, но хочет пробиться, благодаря своей красоте. Даже не боится идти на близость с мужчинами режиссерами, только бы утвердиться и стать знаменитым. С тобой он закрутил роман – это ему выгодно – ты же мировая знаменитость! – пересказывала мне Франсуаза Саган свой разговор с нашей подругой чуть ли не со слезами на глазах.

Много доводов приводила и я Роми. И Коко Шанель советовала его бросить. На все наши резоны она только и отвечала:

– Я люблю его. Делон – мужчина всей моей жизни! Подожду, может, он женится на мне? Об этом я только и мечтаю! Ведь мы же помолвлены уже с ним!

– Да что же ты в нём нашла? Разве с ним можно жить?

– Понимаешь, он настоящий мужчина! Ни с кем не сравнить. Истинный мачо! Крутоват, но – божественно красив! О таком мечтает каждая девушка! Мы поженимся, и он изменится…

На это я ответила ей:

– В духовном плане ты очень глубокий человек. Но понять тебя может только такой же. Поэтому не мечтай, он не изменится, он – другой! Да и помолвка для него ничего не значит! Он растлевает тебя! «Не обманывайтесь, худые сообщества развращают добрые нравы», – сказал апостол Павел (Кор.15;33).

В общем – всё было бесполезно! Однако среди обидных ссор, у них были и развеселые номера. Делон очень любил собак и приобрёл породистого щенка. Раз, поссорившись с Роми, он решил её «проучить», как иногда делал. Но тут к нему подбежала эта собачка, и укусила за ногу. Ему это не понравилось. Он бранился. Пригрозил ей пальцем. В другой раз Ален протянул было руки к Роми, желая её обнять, вдруг щенок зарычал, оскалился, показывая свои острые зубки. Ален рассмеялся и обратился к собачонке:

– Глупыш, я же хотел её только поцеловать!

Собака вильнула хвостиком, мол – ладно, целуй уж, но смотри у меня! «И громким смехом тешат свой досуг».2 Они оба смеялись до коликов. Потом Роми пошутила:

– Видишь, теперь у меня защитник появился! Конец твоему разбою, Ален!

О тогдашнем своём состоянии она прочитала мне свои стихи:

Я не должна с тобой встречаться,

Но и расстаться не могу,

И сердце начинает рваться.

Не пожелаю и врагу.

И эти всплески вдохновенья

Борьбы мучительной, больной

Рождают светлые мгновенья

Чудесной близости с тобой…

И я её прекрасно поняла! В их отношениях ничто не менялось. Как-то, при встрече, я спросила его:

– Comment allez-vous?3

Понуро опустив голову, он ответил: – Спасибо, неплохо. Но я живу с двумя Роми. Одну я очень люблю за её красоту, женственность, другую ненавижу за бюргерство, чопорность…

Я ничего не ответила, боясь усложнить её жизнь, но про себя подумала: – Поэтому Вы и желаете выбить из неё воспитанность, или как Вы это называете – «чопорность»! Да, у некоторых людей, как ни странно, немаловажные ценности обесцениваются. Роми любит его, а он, только используя её, платит ей в ответ презрением и равнодушием. Как это грустно…

Встретившись вновь с Франсуазой, я сообщила ей, Роми всё-таки осталась с Делоном. На это Франсуаза ответила:

– Это рок, видно, он её окончательно погубит! Она, словно мотылёк, летит в открытое окно на ночной огонь, чтобы сгореть в нём, привлечённая сиянием и кажущимся теплом… Моя троюродная сестра живёт в России, мы, как-то встретились, разговорились на тему – почему женщины чаще любят мужчин, кои над ними издеваются?

– Это просто женская глупость и безволие! – заявила я, – Надо встать и уйти при таком отношении! – Сестра же мне ответила на это:

– Ты не любила и не знаешь, что это такое! Есть у русских романс, где звучат такие слова:

– Мне б ненавидеть тебя надо, а я, безумная, люблю! – А некоторые так и заявляют, – Значит, любит, раз бьёт! Недаром древние греки боялись стрел Амура. Они утверждали, если человек полюбит, он становится тенью любимого… Но, скажу тебе, не смотря, ни на что, любить по настоящему – большое счастье и даётся оно не каждому. Жизнь же без любви – пустое и жалкое прозябание! Однако, хорошо, когда любят оба. Безответная любовь сильно надрывает душу… Да вот только насильно мил не будешь… Несчастные мы, всё-таки, люди, ничего не попишешь! Редко кому счастье улыбнётся!… Говорят знающие люди, когда рождается ребёнок, мать уже сразу должна вымаливать у Бога ему вторую половинку, дабы оба были счастливы!… Всегда и во всём только Бог помощник! Как говорится, без Бога не до порога. Жаль, не все это понимают! А Бог – ведь основа всему. Псалмопевец Давид хорошо сказал при помощи Святого Духа: «Зря ты стараешься, строишь дом, если Бог не благословил!». Им надо было повенчаться, тогда помощью Божьей всё освещалось бы…

Вскоре Делон бросил её. Променял чистую девочку Роми на опытную потаскуху Натали. Он её выкупил у сутенёра и женился на ней. Коко Шанель, одевавшая Роми и учившая её многим хорошим вещам, сказала по этому поводу: «Чем грязнее женщина, тем более она желанна нечистоплотному мужчине! Сколько раз я убеждала Роми бросить Алена! Она так страдает теперь из-за него!».

И, действительно, Роми не находила себе места. А кто бы мог такое перенести спокойно?! Шесть лет она с ним мучилась, исполняя его капризы, терпя частые измены. А, уехав на съёмки в Америку и вернувшись, увидела – никто её не встречает на вокзале. Дома на столе – только букет бордовых роз и записка, что он её покидает, но оставляет с ней своё сердце. Роми, как стояла, так и упала в обморок. Пыталась руки на себя наложить. Спасли. Хорошо, я тогда рядом с ней оказалась… Поддерживала её, как могла. И вновь она написала тогда:

Что боль моя

Перед твоим лицом?

Люблю ли я?

Бог знает лишь о том

И сердце, что всегда кровоточит,

Не бьется, замирает и молчит…

Как-то ещё в детстве, когда мы были совсем девчонками, мы с Роми собрались погулять, покушать в кафе мороженое. Вдруг к нам пристала на улице цыганка. Она хотела нам погадать и просила за это денег. Мы ответили ей, что у нас их мало. Но она сказала, тогда погадает просто так. Взяла руку Роми и, вдруг, побелев как снег, произнесла: «Какая же ты несчастная!». Опустила её руку, круто повернулась и пошла прочь. Мы обе испугались, стали хныкать. Проходили мимо молодые ребята, увидев нас плачущими, пригласили в кафе, рассмешили, угостили пирожными, и мы совсем забыли про этот случай…