Хранитель Врат Нави. Покаяния

– Паук, помоги довести их до лагеря, – то ли приказал, то ли попросил Бригадир.

– Зачем? Посидят немного, костер догорит, сами разбредутся. Ну а нет, так поспят на свежем воздухе. Откат – дело интимное.

– Не гоже на голых камнях валяться. Холодно. До палаток пятьдесят метров. Давай туда отведем.

– Нет. Уроком будет. Старших слушаться надо.

– Ну и хрен с тобой, я сам. Помоги хотя бы Санька оттащить. Тяжелый, гад.

– А этого лучше убей. Чем быстрее, тем лучше. Голову ему отрезать надо. Но не здесь, а вон там. Там место есть… сильное… Я смогу подготовить. Он нас еще и сторожить будет.

– Ты че несешь?!

– Ааа… Крови боишься. Тогда оставь. Я сам. Только от Слова меня освободи.

– Какого Слова?!

– Я тебе обещал, что не трону людей твоих.

– Ну уж нет, брат. Не освобожу. Наоборот, поклясться заставлю еще раз.

– Не стоит. Я уже обещал. Второй раз клятвы не даю.

– Убить Санька! Да как у тебя вообще язык повернулся такое сказать?! Это все мои люди. Я их защищать должен!

– Ты не понимаешь, – резко оборвал Бригадира Паук. – Это уже не твой человек. Он вообще лишь отчасти человек. На нем Всадник был. Пес. Он никого не забрал, потому что за мной шел. Я его развеял, но канал закрыть не могу. Он сейчас беззащитен. Может подсесть другая сущность, только покруче. Намного круче. Тогда он уйдет и собой кого-нибудь заберет. Не думаю, что сегодня, но уйдет это факт. Так что оставь их всех тут, у камня. Так безопасней. А Санька убить надо. Сам не можешь, так мне не мешай.

– Нет, – жестко сказал Бригадир и достал из-за пояса пистолет. – Только прикоснешься к Саньку, пристрелю. Я сказал.

– Идиот, – Паук смачно сплюнул под ноги. – Сколько народу умереть должно, прежде чем ты поймешь, что ты не прав? Ты не понимаешь опасности. Не знаешь ни черта. Санек и есть смерть. Его надо уничтожить, пока он слаб.

– Отойди, – с холодной решительностью произнес Бригадир, взяв Паука на прицел. – Не подходи к парням. Пока я здесь, им никто не может угрожать. Даже говорить так запрещаю. Понял?! А теперь уходи и не приближайся ближе, чем на двадцать метров. Увижу – буду стрелять без предупреждения. Все ясно? Тогда пошел.

– Я уйду, – спокойный голос Паука резал уши. – Но ты знай, что сам выкопал могилу для твоих людей. Завтра ты поймешь, но скорее всего будет уже поздно. Люди погибнут. Твои люди. И это твой выбор. А пока не отпускай парней. Следи за ними. Приглядывай за Саньком и Боцманом. Он тоже, кажется, инфицирован.

Паук развернулся и бесшумно растворился в темноте. Бригадир остался стоять, оглушено оглядываясь. Новая жестокая и пугающая, но загадочная, а потому манящая реальность обрушилась внезапно, смешала мысли, чувства. Из глубин подсознания поднялась темная муть первобытных страхов, инстинктов, предрассудков. Наработанные годами подозрительность и прагматизм вступили в неравную схватку с природной любознательностью и тягой к новым знаниям и приключениям. На первом этапе победила ответственность. Навык, привитый недолгой, но тяжелой боевой походной жизнью, – «сперва люди – потом ты» – уже давно вошел в привычку и работал в автоматическом режиме. Бригадир подбросил в затухающий костер дров. Сходил в лагерь, проверил раненого Пикселя, притащил из палаток спальники и коврики, уложил на них товарищей, безвольными куклами, сгрудившимися у костра, подсунул коврик и укрыл спальником валявшегося чуть в стороне Санька, посидел немного, потом еще раз сходил в лагерь, откуда приволок большую охапку дров и большой походный чайник. Затем сел спиной к огню и стал ждать рассвета, прихлебывая из термокружки обжигающий пахучий травяной чай, до мелочей припоминая прожитый день. Черное молчаливое небо безразлично мигало желтыми, яркими звездами. Тишина, покой, умиротворение. Но постепенно в душу стало вливаться новое ощущение. Иррациональный страх тяжелым холодным камнем заворочался в сердце и в животе. Бессмысленный панический страх от чего-то таинственного, находящегося вне этого мира. Вернулась детская боязнь темноты, боязнь оставаться одному в тёмной комнате. Но он гнал этот страх прочь, смелее вглядываясь в темноту, пока не начал различать за синеватым расплавом тумана черные гребни вершин. В памяти всплыли слова отца: «Не поворачивайся спиной к своим страхам. Если боишься, встань и посмотри страху в глаза. Ожидание страха всегда страшнее самой реальности. Встреться со своим страхом, и он пропадет». Бригадир встал и решительно шагнул в темноту.

Он не прошел и пятидесяти шагов, как за его спиной материализовался Паук и тихо спросил прямо в ухо, заставив Бригадира подпрыгнуть от неожиданности:

– Не меня ищешь?

– Тебя, тебя, кого ж еще – проворчал Бригадир, злясь то ли на себя за проявленную слабость, то ли на Паука за дурацкие шутки, абсолютно неуместные в данной напряженной ситуации. – Ты что пугаешь? Так и заикой можно остаться. Да пес с ним с заикой. Я тебя пристрелить мог с перепугу. Ты ж видел, ТТ у меня, это не игрушка. Дырку сделаешь, потом не запломбируешь. Ты вообще думай, что делаешь, а то ходит как приведение. Пугает…

– Чего хотел? – перебил Паук.

– Хотел узнать подробнее, что это за Хрень, откуда и как с ней бороться.

– Я тебе говорил. Бесы это, по-вашему. Разные, но все злые. Хотят нас к себе забрать. Санек где?

– Да спит он.

– Уверен?

– Уверен, я проверял.

– Пошли, еще раз проверим. Его нельзя без пригляда оставлять.

– Ну, пошли. Только обещай, что не будешь пытаться его убить. Иначе мне тебя пристрелить придется.

– Я уже обещал. Я мог это сделать сразу, но не стал, ибо дал Слово.

– Тогда пошли. Твои слова звучат дико, но другого объяснения я пока не вижу.

Они подошли к лагерю. Все оставалось по-прежнему. Костер горел ровно. Парни крепко спали, заботливо укрытые спальниками.

– Где Санек?

– Вон там, – Бригадир указал на валявшийся в тени спальник.

– А Боцман?

– Вон сопит. Аж с присвистыванием.

Паук недоверчиво огляделся, потом подошел к Саньку и бесцеремонно откинул спальник. Санька на месте не было. Вместо него валялось два булыжника и пенка.

– Ушел таки, гад, – расстроился Паук, – Проверь, все на месте?

– Все, – уверенно, ответил Бригадир. – Ну, еще Пиксель в лазарете. А так все.

– Пиксель? Пошли, проверим. Вернее ты иди, а я тут останусь. Мало что. Смотри в оба.

– Да куда Пиксель денется? У него нога сломана. И под реланиумом он, – проворчал Бригадир, уже направляясь в лагерь.

Паук остался. Внимательно осмотрел контур. Сдвинул всех ближе к костру. Обновил некоторые знаки.

Вскоре появился запыхавшийся Бригадир.

– Пропал Пиксель, – с ходу выдал он. – В палатке пусто. В лагере нигде нет. Я проверил.

– Пошли, посмотрим, – предложил Паук. – Тут парни в безопасности.

Товарищи быстро спустились в лагерь и заглянули в лазарет, затем в палатку Пикселя. Того нигде не было. Вещи остались нетронутыми. Даже налобник остался сиротливо лежать на полу. Паук внимательно осмотрел палатку и подходы к ней.

– Сам ушел. Один. Туда пошел, – Паук указал в сторону пещеры.

– Ты что несешь?! – возмутился Бригадир. – Куда он пошел?! И как? У него нога сломана. Он там просто не пройдет! Он, скорее всего, до ветру пошел и свалился. Сейчас лежит где-нибудь без сознания. Ему помощь нужна, а мы тут сопли жуем! Пиксель! Андрей! – громко крикнул Бригадир.

– Не кричи. Бесполезно. Нет больше Пикселя. Умер он.

– Ты опять за свое! У него нога сломана была! Он не мог умереть! От этого не умирают. И уйти сам он не мог!

– Пиксель мертв, – уверенно повторил Паук. – И ушел туда. Искать бесполезно, да и небезопасно. К тому же тут и падать особо негде. Сам знаешь. Ушел он. Завтра вернется.

– Ну и пес с тобой, – зло крикнул Бригадир и плюнул под ноги. – Не хочешь помогать, сиди тут, чакры свои прочищай. А Пиксель, между прочим, тебя тогда не бросил. Он тебя из пещеры на себе пер. Рисковал, но пер. И в калибру ту он за тобой прыгнул. Не знал, что там его ждет, не рассуждал, а просто прыгнул. А ты…

– Пиксель мертв, – упрямо повторил Паук. – Сейчас о живых беспокоиться надо.

– Да иди ты… – Бригадир еще раз плюнул, взял фонарь и ушел.

Паук посидел несколько секунд, закрыв глаза, потом встал, собрал вещи Пикселя. Зашел в палатку Санька, собрал его вещи. Все это он собрал в большой тюк, отволок его к своему костру, облил керосином и поджег. Минут через сорок к нему подошел Бригадир, сел рядом и произнес упавшим голосом:

– Пикселя нигде нет. Дальше искать бессмысленно. С рассветом прочешем все внизу.

– Бесполезно, – тихо произнес Паук. – Он завтра сам придет… к вечеру. Только тебе он не понравится.

Бригадир замолчал и растерянно смотрел на Паука. В его мозгу столкнулись две реальности, два разных мира и никак не хотели укладываться в более ли менее понятную структуру. Его привычный мир, где все просто и понятно, а если не понятно, то, по крайней мере, прогнозируемо, мир, где все можно объяснить и предвидеть, исходя из простой логики и знаний физических законов, его материальный мир рушился как карточный домик. Есть такая настольная игра: из небольших брусков складывается башня. Каждый игрок по очереди вытаскивает из этой башни по брусочку, пока башня не развалится. Так вот сейчас он ощущал себя такой башней, из которой достали все возможные бруски, и она начинает распадаться на части. При этом внешне она еще выглядит солидной, устойчивой, но это лишь химера. Она уже разваливается. Внутренне напряжение уже перешло грань, когда еще возможно все вернуть на место, и башня уже обречена.

Виновник крушения, тот, кто вытащил последний блок из основания, нарушив устойчивость всей конструкции, стоял рядом и сосредоточенно смотрел в огонь. Он знал Паука несколько лет. Он его нашел, буквально вытащил со дна и сделал из него человека. Он видел его в разных ситуациях и всегда знал, что от него ожидать. А потом случилась эта история с ножом, и все. Паука не стало. Вместо него появился кто-то другой. Нет, не просто изменился характер, или проявились новые черты. Нет. Появилась другая личность, полностью отличная от психотипа Николая Паукова. Другой характер, темперамент, мысли, действия, физические реакции… Все другое. Бригадир раньше думал, что так не бывает. Он, конечно, слышал полулегендарные, околонаучные истории подобного типа о серьезных изменениях личности особенно после черепно-мозговых травм, но сам такое видел впервые. Но если с Пауком и его диагнозом все более ли менее понятно, то как объяснить то, что он видел сам? Как объяснить поведение парней, бой с тенями, исчезновение Пикселя? Как объяснить всю эту мистику последних дней? При всем том версия Паука в его системе координат выглядит вполне логично. К тому же он сформулировал ее еще заранее и весьма точно спрогнозировал последствия. Почему Паук оказался единственным из всех, кто реально знал, что надо делать? Можно предположить, что после удара головой у него кроме прогрессирующей шизофрении открылись какие-то экстрасенсорные способности, и он действительно может видеть и чувствовать больше, чем нормальные люди. Версия, безусловно, интересная и ее можно взять за основную рабочую, все равно других логичных объяснений нет, но она не раскрывает и половины пережитых сегодня странностей. Бригадир решил оставить эту скользкую тему на более подходящий момент, но не удержался и спросил:

– Так ты значит не Паук. А как тебя называть-то теперь?

– Называй, как хочешь, – презрительно бросил Паук. – Мое настоящее имя Рахман, но Паук тоже здесь, так что зови, как нравится. Но ты не о том спрашиваешь.

– А о чем надо?

– Например, почему вы все еще живы. Ну, или как отсюда вывести хотя бы половину людей. Да мало ли чего?

– Что, все так плохо?

– Хуже, чем я думал. Их много, а я не могу их победить в этом теле. Все каналы загажены. Голова, как выгребная яма. А еще алхимией балуется. У вас тут все такие, или это мне бракованный попался?

– Не все, но я в тебя верю. Сегодня смог, значит, и завтра сможешь.

– Ты не понимаешь, сегодня была разведка. Завтра они станут сильнее и атакуют всерьез. Твои люди беспечны и слабы. Они не верят, а потому беззащитны. Каждый ушедший туда, – Паук махнул в сторону вершины. – Ослабляет нас и усиливает их. На Саньке был Всадник. Я предупреждал, его надо было убить. Теперь он большая угроза. Боцман, похоже, тоже инфицирован. Я бы его убил, на всякий случай.

– Ты опять за свое?! Я же сказал, нет!

– Я и говорю упертый. Ты из тех, кого пока мордой в дерьмо не ткнешь, не поверят. Я тебя про Санька предупреждал, он ушел. С Боцманом такая же ерунда может приключиться.

– Что значит может? Ты не уверен?

– Нет, не уверен, – не стал отнекиваться Паук. – Я вроде срезал нить, но не уверен. На всякий случай я бы убил.

– Боцман – мой друг. Лучший. Даже думать не моги. До завтра с ним ничего не случиться?

– До завтра нет.

– Ну а завтра мы… С Пикселем или без. Меня эта чертовщина достала уже. Уведу парней, а потом уже вернусь за Пикселем.

– Правильно, только поздно уже. К тому же у меня есть сильные сомнения…

– Какие еще сомнения?

– Понимаешь, у меня не складывается. На Саньке Всадник был. Пес. Голодный Пес. И он никого не загрыз. Он за мной шел. Целенаправленно.

– И что это значит?

– Это значит, что для него вы все уже мертвы. Для такой уверенности у него должен быть веский повод.

– А с чего ты взял, что ты был его целью?

– Ты все сам видел. Он меня атаковал, не кого-нибудь другого, хотя мог. Ну, тут-то все понятно. Я для них угроза. Реальная. В этом теле я слаб. Он полагал, что сможет меня одолеть.

– А он мог?

– Когда я с Кинжалом, нет. Он бросился от страха и отчаяния. А вот с вами загадка. Он явно знает больше, чем я, да, похоже, и ты. По его убеждению завтра вы все умрете. Что это может значить?

– Не знаю.

– Думай, командир, думай. До рассвета надо придумать.

Паук резко встал, подхватил фонарь и зашагал прочь.

– Иди к костру, постарайся уснуть. Завтра тяжелый день. Я проверю периметр и посторожу, – донеслось из темноты.

Паук бесцеремонно растолкал Бригадира рано утром. Первые лучи солнца разогнали морок. Земля просыпалась. Уже начали свою перекличку ранние птахи, предрассветный туман уже облизал близлежащие скалы и стек в низины и лощины, умыв росой травы и камни. Природа ждала нового утра. Пахло свежестью и прохладой.

– Вставайте, граф, Вас ждут великие дела, – с усмешкой произнес он.

Бригадир медленно открыл глаза, неохотно выныривая из теплой уютной дремы, как бы желая как можно дольше затянуть этот момент счастливого небытия. И вдруг подскочил, как ошпаренный. Воспоминания минувшей ночи обрушились на него сразу, как лавина. Сон мгновенно улетучился.

– Подъем, – заорал он командным голосом. – Подъем. Пиксель пропал. Все встаем на прочесывание местности. Встаем, встаем! Боцман, тебе отдельное приглашение. Полундра! Так, всем спокойно, это для Боцмана.

Он подходил к каждому, тряс за плечо, кричал в ухо, поливал водой из чайника. Парни с трудом разлепляли глаза, ошарашенно, непонимающе смотрели по сторонам, бормотали что-то невнятное. Некоторые тут же заваливались спать дальше. Их приходилось снова тормошить, пинать и встряхивать… Паук приволок большую флягу с водой и брызгал в лицо каждому, выкрикивая непонятные фразы. Это помогло. Минут через пятнадцать туристы обрели способность воспринимать объективную реальность, данную нам в ощущения. Эти ощущения, надо отметить, были не из приятных. Холодная вода в лицо, пинки, затрещины и матерные ругательства со стороны Бригадира. Эмоциональное и физическое опустошение. Голова раскалывается как с похмелья. Сил оторвать измученный организм от земли нет. Жутко хотелось спать, есть и, почему-то, материться. На свете есть много слов хороших и разных. Только хорошие в это утро на ум не приходили. Зато разные другие громко и отчетливо звучали со всех сторон и в таких многослойных связках и сочетаниях, что даже видавшее виды седое эхо стыдливо забилось в многочисленные каменные норы. Однако, несмотря ни на что, порядок был восстановлен. Бригадир понятными всем терминами объяснил, что ночью потерялся Пиксель, что он его найти не смог, и поэтому сейчас все разобьются по тройкам и будут прочесывать местность в радиусе километра. Он раздал рации, определил сектора поиска. Паук предусмотрительно испарился. Куда он делся и, что самое удивительное, как ему удалось столь незаметно скрыться, оставалось загадкой. Впрочем, вокруг Паука за последнее время накопилось столько загадок, что такая мелочь как неожиданное, бесследное исчезновение, уже не вызывала серьезных эмоций. Паука проще было оставить в покое. Тем более, что Бригадир чувствовал, что с этой стороны угрозы нет. Внезапно вспомнились слова Паука, что для Санька мы все уже мертвы, а также о том, что Боцман тоже инфицирован. В животе снова зашевелился червь тревоги.

– Боцман, погоди. Я с тобой, – крикнул он и решительно зашагал к товарищам.

Как и предсказывал Паук, трехчасовые поиски ничего не дали. Пикселя нигде не было. Группа Крота обнаружила следы, похожие на следы Пикселя, но они вели вверх к пещерам. Да еще по такому маршруту, что там здоровый с трудом пролезет, а что пройдет Пиксель со сломанной ногой, да еще ночью, не могло быть и речи. Это полностью вписывалось в версию Паука, но рациональный мозг Бригадира не мог согласиться с таким взглядом на Мир, а потому отбрасывал ее как нереальную. Поиски решено было прекратить. Бригадир объявил общий сбор, совместив собрание с приемом пищи.

За столом царила напряженная тишина. Казалось, все сосредоточены на процессе помощи обществу путем тщательного пережевывания пищи в соответствием с призывом плакатов советского времени, развешанных по общественным столовым и кухням. Не было слышно ни привычных шуток, ни смеха, ни обычного ворчания Боцмана, ни подначек Крота, лишь громкое чавканье, хруст галет, металлический перестук ложек. На Бригадира все смотрели внимательно, собранно и как-то недружелюбно. От таких взглядов стало неуютно, как снайперу посередине поля.

– Парни, – начал Бригадир, собираясь с мыслями. – Происходят странные вещи. Не знаю, помните вы или нет, но вчера вы поиграли в зомби. Для начала передрались сами, потом пошли убивать Паука. Не убили. Дошли до его костра, поиграли немного в ходячих мертвецов, а потом дружно завалились спать. До палаток я вас дотащить не смог. Пришлось разместить на месте падения. Кстати, вы там и проснулись. Кто-нибудь из вас что-нибудь из вчерашнего вечера помнит?

Гробовое молчание явилось красноречивым ответом на поставленный вопрос. Бригадир обвел всех взглядом и продолжил:

– Понятно. Если кто что вспомнит, не примените рассказать мне. Очень интересно. Теперь о важном. Сегодня ночью пропал Санек и Пиксель. Если Санек мог уйти сам, он из Вас был самым активным, то Пиксель этого сделать не мог по причине сломанной ноги. Куда он делся, не ясно. Мы не нашли даже следов. Мне вся эта чертовщина не нравится. Поэтому я предлагаю сниматься немедленно. Сбросимся, потом вернемся за Пикселем и Саньком. На сборы полчаса. Ну, час. Забираем самое ценное. Все остальное и оружие оставляем здесь. Все ясно?

– Нет, не ясно, – возразил Боцман. – Времени совсем не дал. За сегодня только рассортируем, спрячем излишки и замаскируем как следует. А потом еще собраться надо. А это не меньше трех часов.

– Верно, – подал голос Глыба. – К чему спешка? Сбрасываться надо, не спорю, но за сегодня не успеем. Мы даже безопасного места не нашли. Куда прятать-то? Да и находки еще отсортировать надо. Как разберешь, что ценное, а что нет. Половину еще отмыть надо.

– Да и Пикселя и Санька бросать не гоже, – поддакнул Жека. – Если их не нашли, – это еще не значит, что их надо бросить.

– Жека дело говорит, – вставил свои пять копеек Крот. – Без ребят уходить не гоже. Я тебя не узнаю, Бригадир, – ты раньше своих не бросал.

– А я и сейчас не бросаю, но ситуация критическая. Уходить надо, причем срочно. Со мной могут остаться еще один – два человека, остальные должны уходить. Немедленно. Я это знаю, чувствую. Поверьте мне. Я вас никогда не обманывал.

– Все бывает впервые, – философски заметил Боцман. – Ты раньше и подлости не предлагал. А ныне друга бросить призываешь. С крысятником снюхался. У него, небось, идеек нахватался? Может, ты тоже что-то ценное нашел, закрысил, а теперь по-быстрому свалить захотел?

– Боцман, ты что? У тебя глюк продолжается?

– Это вы похоже с Пауком курите что-то. Сказки нам тут про игру в зомби рассказываешь. Кстати, где этот крысятник? Я его с тобой с утра видел, а сейчас он пропал. Ты ему наверняка наш нож отдал. Он давно его домогался. Так Бригадир?

Бригадир молчал. Парни начали недобро переглядываться и перешептываться.

– Ну что молчишь? Покажи нож.

– Действительно, командир, покажи нож. Из-за него весь сыр-бор начался, – пробасил Глыба.

– Покажи, – присоединился Жека.

– Да что там, – агрессивно заявил Боцман. – И так видно, что они его присвоили. Давай, Бригадир, рассказывай, что еще заныкали и что задумали.

– Боцман, я на твои идиотские речи не поведусь. Парни, дело на самом деле серьезное. Нам всем грозит реальная опасность. Оставаться тут нельзя. Поверьте мне. Просто поверьте. Я никогда не обманывал.

– А сейчас врешь, – Боцман встал и медленно направился к Бригадиру.

– Прислушайтесь к себе, к своим ощущениям, – продолжал увещевать Бригадир. – Постарайтесь вспомнить вчерашний вечер. Тут нельзя больше задерживаться. Давайте так, я ухожу налегке, через час. Те, кто мне еще верит, давайте со мной.

– Брось, мы на это фуфло не поведемся, – Боцман подошел вплотную. – Налегке, говоришь. Показывай, чего заныкал.

– Чего?!

– Выворачивай карманы говорю, – Боцман схватил Бригадира за рукав.

Бригадир крутнулся и отбросил Боцмана в сторону. Затем выхватил пистолет и выстрелил в воздух. Парни повскакали с мест и замерли как встревоженные суслики.

– Я хотел по-хорошему. Все сейчас встанут и пойдут собирать монатки. Сбор через час. Прятаться и бежать не советую. Я найду и на аркане поволоку. А ты, Боцман, еще раз в мою сторону дунешь неосторожно, пристрелю как собаку. Ты меня знаешь, я воздух зря не сотрясаю.

Глава 9

Боцман стоял в пяти метрах от Бригадира и сверлил его ненавидящим взглядом. Во рту собралась горькая слюна вперемешку с дорожной пылью и кровью из разбитой губы. Бросок Бригадира застал его врасплох и вынудил пропахать пару метров каменистой почвы своей физиономией, слегка подпортив фасад. Не то, чтобы отставной моряк сильно беспокоился по поводу нескольких царапин на скуле и разбитой губы, просто было до крайности обидно. Второй день подряд его валяют по земле, как мешок для тренировок. Даже за противника не считают. Так отмахиваются, как от назойливой мухи, и швыряют мордой в грязь. Это не просто обида, это унижение. Рушится вся так долго и скрупулезно выстраиваемая им иерархическая система. Крушение этой системы означает крах коллектива как единого целого! Неужели Бригадир этого не понимает? Должен понимать. Как никто другой должен. И понимал, пока с Пауком не связался. Паук ему с самого начала не нравился. Слабак, тряпка, летит, как мотылек, на сильных людей, своего голоса нет, только визг. Мажор, одним словом. Он олицетворял все то, что так Боцману не нравилось в человеке: несобранный, неряшливый, суетливый, разбросанный, без какого-либо стержня, ориентиров и жизненных установок, он плыл по жизни, постоянно все меняя, во все вмешиваясь, ставя под сомнение даже незыблемые понятия. Боцман искренне не понимал, зачем он нужен в коллективе и поначалу издевался над ним вместе со всеми. Но потом он его понял и принял. Он, никто другой. Никто не сделал для Паука больше чем он. Именно он взял Паука под свою защиту и не дал парням заклевать пацана. Именно он терпеливо и планомерно учил его премудростям туристической жизни. Именно он помогал экипироваться, готовиться к каждой экспедиции. Да всего не перечесть! Он стал Пауку как родной отец. А тут такая неблагодарность. Да еще унизил прилюдно, скотина. А Бригадир? Тоже мне друг называется. Вся экспедиция на Боцмане. Вся матчасть. Боцман достань, Боцман купи, Боцман обеспечь. А сам крысятника пригрел. На его сторону встал. Защищает. Не иначе как рассказал тот чего-то такое, но очень ценное. А, может, и достали уже. Теперь заныкать надо. Не даром, всех слить хочет. И друга своего лучшего кинуть. А ведь нет у него человека ближе и преданней чем Боцман. Не было. Это ведь он тогда ему жизнь спас. Ведь он его тогда в тундре не бросил. А он… Предатель.

Боцман не помнил, что с ним происходило вчера. От вчерашнего вечера остались лишь смутные тяжелые ощущения, как от отравления. На душе было гадко. А еще сохранилось воспоминание о нестерпимой боли, как будто перерезают пуповину. Нет, не перерезают, вырывают и бросают умирать под дождем на холодных камнях. Боцман не помнил, что это было, но почему-то прочно увязывал это с Пауком. Он помнит, как утром тот нагло ухмылялся прямо в лицо и нашептывал, что-то подленькое Бригадиру на ухо. Боцман не дурак. Он может сложить дважды два и понять, что не зря Бригадир сегодня увязался с ним на прочесывание местности. Не доверяет он больше Боцману, контролирует. А башка, кстати, в том месте, откуда, по его мнению, вырвали пуповину, перестала болеть только недавно, когда мимо пещеры проходили, следы Пикселя проверяли.