Расплата

Расплата

Поль Монтер

Одна почтенная дама, получившая книгу в подарок из рук знаменитых сестер Скарон, так рассыпалась в любезностях, что одна из сестер кокетливо заявила, что вовсе не они являются истинными авторами сего произведения. Дамы Скарон всего лишь придали литературную огранку рукописи своего дядюшки. И добавили любовных сцен, так как господин Артур уж слишком увлекся приключениями и совсем позабыл, что книги читают не только мужчины. Но по заверениям сестер, все произошедшее – абсолютная правда, ведь дядюшка был лично знаком со многими героями повествования и даже успел поучаствовать в событиях. Стало быть, нет никаких причин сомневаться, что все изложенное – не вымысел

Дизайнер обложки Саша Коэн

Дизайнер обложки Марин Ламер

Корректор Саша Коэн

© Поль Монтер, 2023

© Саша Коэн, дизайн обложки, 2023

© Марин Ламер, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4485-5734-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Осеннее небо сплошь затянули тучи, уже после полудня стемнело, словно ночью. В двух с небольшим лье1 от Руана и в половине лье от деревушки, что почти прижималась к лесу, расположился охотничий дом. Видно, давно не находилось желающих посещать это место. Печать сиротливости и унылой тоски лежала на всем – от разбитой дорожки, что вела к дому, до печально склонившихся под дождем деревьев.

В одной из комнат наверху, где, как и во всем доме, царила промозглая сырость, на козетке, обтянутой полинялым шелком, стояла простая, грубо сделанная бельевая корзина с ребенком.

Маленькая девочка крепко спала в окружении кое – как расставленной мебели и запаха сажи от нечищенного камина. И никто в целом свете не питал к бедняжке ни любви, ни сострадания. Трудно поверить, что девочка вовсе не была подкидышем или жертвой похищения. Младенец являлся законнорожденной дочерью и единственной наследницей барона Мориса де Кольбе.

Господин барон был славным и порядочным человеком. Он бесстрашно сражался за своего короля, имел награды, почет и уважение. Но, к несчастью, одиночество и страстное желание создать семейный очаг сыграло с ним злую шутку. Морис искренне влюбился в юную Флоранс Робер, прельстившись ее ангельской внешностью и невинными голубыми глазками.

Ах, если бы он знал, что красавица и ее брат, шевалье Робер, появились возле него совсем не случайно. Эта парочка давно заслужила дурную репутацию. За ними по пятам тянулся шлейф скандалов, интриг и темных делишек. Брат и сестра успели меньше чем за год пустить по ветру скромное наследство, что досталось им от родителей, и на последние, вырученные от продажи леса деньги, заявились в Париж. Вот ловко, в таком большом городе можно развернуться на славу, а заодно оставить с носом всех, кому успели досадить в родной провинции.

И Флоранс Робер, и ее старший брат были хороши собой, и хотя, красивое лицо шевалье портили слишком узкие губы и колючий взгляд, это не помешало им пустить пыль в глаза видным и знатным людям. Но вздорный нрав, безудержная жадность, лживость и коварство быстро отвадили от них всех приличных господ.

И вскоре в дружках и приятелях шевалье оказались вовсе негодные людишки. Фернан Робер находил удовольствие в знакомствах с таким сбродом, что у честного человека волосы вставали дыбом. А шевалье и его сестра никогда не гнушались вести с ними темные делишки и чувствовали себя, словно рыба в воде. Но вот настал день, когда кое – какие тайны выплыли наружу, и парочке спешно пришлось уносить ноги. Ни брат, ни сестра не собирались оказаться в Бастилии или чего хуже, попасть на виселицу.

Какой ветер принес их в предместье Руана – не иначе, силы зла. В желании скрыться и разбогатеть, Фернан Робер решил непременно выдать сестру замуж. Им повезло, одинокий барон Морис де Кольбе стал легкой добычей. Бедняга представить себе не мог, с какой неприкрытой жадностью и наглым бесстыдством новая родня начнет его обчищать. Мечты барона о тихом и уютном семейном очаге рассыпались в прах. К старым ранам, полученным во времена сражений, прибавились новые, постоянно терзавшие его сердце. Благородное лицо его осунулось, взгляд погас. Морис де Кольбе стал чахнуть день ото дня.

Известие о скором отцовстве совсем не обрадовало несчастного – он чувствовал, что дни его сочтены, и не на шутку опасался за судьбу ребенка. Превозмогая слабость, Морис отправился за советом в Фонтенельское аббатство2, к единственному родственнику – кузену Доминику.

Тихой летней ночью несчастный барон скончался в полном одиночестве, не в силах даже позвать прислугу. Жена и шурин преспокойно играли в карты в гостиной и вовсе не подумали проведать умирающего.

Явившись домой после похорон, молодая вдова с братцем едва не пустились в пляс от радости. Вот славно! Наконец – то Господь прибрал нудного муженька, теперь вволю можно будет прокутить его денежки!

Однако стоило нотариусу огласить завещание, как надменное лицо шевалье позеленело, а молодая баронесса лишилась чувств. Все имущество барона должно достаться ребенку, который появится в начале осени. До его рождения распоряжаться всем станет господин викарий, кузен барона. В случае смерти наследника имущество переходит аббатству.

Прислуга дома в ужасе слушала, какие проклятья изрыгают господа на голову покойного. Таких слов не услышишь и в самом пропащем кабаке. А уж от знатных господ и вовсе ожидать нельзя.

Как бы там ни было, брат с сестрой нипочем не желали расстаться с деньгами и продолжали тратить все, что успели урвать. Шевалье слыл заядлым картежником и гулякой, баронесса швыряла золотые луидоры на глупые прихоти и наряды, и вскоре оба увязли в долгах, словно мухи в сиропе. Приставы и кредиторы окружали парочку со всех сторон. Прислуга разбежалась, не желая работать без жалования и под началом вздорных господ. Фернан Робер еле наскреб несколько экю, чтобы нанять повозку до охотничьего дома барона – единственной части имущества, что ускользнула от глаз судебных приставов и даже сборщика налогов. Это жалкое укрытие было заброшено еще при жизни хозяина. Дом навевал на него непонятную тоску, а охота не была его любимым развлечением. Может, бедняга де Кольбе, как все местные жители, с опаской относился к лесу, что окружал охотничий дом. За холмом, к северу от дома раскинулась топь, крестьяне прозвали ее «ведьминым болотом». Мрачные рассказы о нем передавались из уст в уста в каждой крестьянской лачуге и солидном каменном доме. Видно, память о древних временах, когда эти места населяли кельтские племена, давала повод к опасливому любопытству.

Но шевалье Робер не собирался прислушиваться к пустой болтовне, им всего лишь нужно укрыться на некоторое время, пока не появится на свет проклятый младенец, по вине которого они вконец обнищали.

Чтобы сохранить тайну убежища, в помощь баронессе вместо солидного доктора пригласили повитуху Нинон Лартиг. Низенькая толстушка с круглым невыразительным лицом и глазами проныры сразу пришлась по душе Фернану. Да и чему удивляться, о Нинон шла дурная слава отчаянной пройдохи, а шевалье всегда предпочитал иметь дело с негодными людьми.

Повитуха в один миг поняла, каковы знатные господа на самом деле. Недаром накануне вечером она увидела паука3 Напустив на себя маску елейной услужливости, Нинон прислушивалась и принюхивалась, словно хитрая кошка, что ждет удобного момента запрыгнуть на стол и стащить кусок пожирнее. Она терпеливо сносила капризы и придирки баронессы, и выжидала.

Увидев свою новорожденную дочь, Флоранс скривилась от отвращения. Господь милосердный, несносная девчонка как две капли воды похожа на своего папашу! А узнав о том, что одна ножка у бедняги короче другой, баронесса разразилась истеричными слезами. Какая пакость! Она должна долгие годы терпеть возле себя эдакое жалкое никчемное создание? Да ей дурно делается, стоит только взглянуть на маленькую хромушу. Как несправедливо, веселая безбедная жизнь молодой красавицы должна зависеть от калеки!

Шевалье, мельком взглянув на племянницу, скривился и злобно буркнул, что младенец ничуть не милее новорожденного крысенка. Пришлось Нинон унести малышку в другую комнату, чтобы она не мозолила своим дурацким видом глаза бедняжки баронессы. А избавиться на время от детского хныканья повитуха умела. Младенец получил целую ложку воды, разбавленной сидром, теперь девчонка будет спать несколько часов кряду. Стоит ли славной госпоже Флоранс так убиваться? Господь милостив, может, он приберет дитя к себе и развяжет руки молодой вдове. Но Фернан Робер, забывшись, выложил вслух то, что прислуге знать не полагается. Вороватые глазки Нинон забегали, она не ошиблась, теперь только бы не прогадать с ценой за услуги. Повитуха знала, что господа беднее церковных мышей, и наследство еще не получено, но в ушах мадам Флоранс чудесные серьги с изумрудами, а у господина шевалье перстень из белого золота.

Тем временем в полумраке комнаты, где спала девочка, послышались легкий шорох, глухой шепот и тяжелое дыхание. И промозглую комнату наполнил запах болотной травы и мускуса. На полу возникло темное бесформенное пятно. Словно живое, оно двинулось к стене, то сжимаясь, то выбрасывая в стороны причудливые завитки. Вскоре пятно поднялось по отсыревшим панелям на высоту человеческого роста и превратилось в женский силуэт. Тень отделилась от стены, и незнакомка медленно подошла к корзине. Даже в скудном лунном свете, что пробивался сквозь ставни, видно было, как прекрасна ночная гостья, стройная молодая красавица в платье из черного бархата, щедро обшитом золотистым кружевом. Ее длинные и темные волосы свободно спадали до самого пояса. Да, лицо незнакомки было прекрасно, но хищный блеск глаз и ярко – карминовые губы делали его неестественным и вызывали страх.

– Добро пожаловать в мир тьмы и греха, маленькая хромоножка, – торжествующе прошептала женщина.

– Отчего ты так торопишься, Атенаис? – Раздался насмешливый голос.

Ночная гостья вздрогнула, и ее красивое лицо исказилось от злости. Перед ней стояла монахиня в простой рясе из грубой ткани и кармелитском скапулярии4

– А, это ты, нудная святоша, сестра Элен! Чего явилась, видно, ваш хозяин не дает мирно спать по ночам? – Оскалившись, произнесла ведьма.

– У нас нет хозяина, у нас есть Отец! – Спокойно улыбнулась монахиня.

– Не начинай свои вечные проповеди, Элен, мне жаль тратить на них время.

– Хм, с чего бы тебе торопиться, Атенаис, в этом доме хватает черных душ, зачем тебе малышка?

– Ну и простофиля ты, сестра – святоша, за невинную душу я получу больше.

– Видно, не в этот раз. Лишь взрослый человек делает выбор, на чью сторону встать, и не тебе решать за младенца, которому нет от роду и дня.

– Ах, избавь меня от своих поучений, зануда! Девчонка – калека, что хорошего может ее ждать? Она наверняка погрязнет в злобе и зависти, и ненависть разъест ее сердце.

– Откуда ведьме знать, как любовь и милосердие спасают даже заблудших. Пожалуй, тебе придется убраться ни с чем.

– Проклятая святоша! Непременно явлюсь посмотреть на твою постную физиономию через несколько лет, когда душа хромоножки станет чернее сажи из очага, если, конечно, она останется в живых. – Злобно хихикнула ведьма.

– Не беспокойся, приспешница темных сил, за жизнь малышки молится викарий Фонтенельского аббатства. – Усмехнулась монахиня.

Ведьма грубо расхохоталась, встряхнув шелковистыми локонами.

– Как же, надейся, серая церковная мышь! Если старик викарий и молится, то только о том, как бы получить наследство кузена. Можешь поверить на слово, блеск золота намного привлекательней, чем жизнь жалкого младенца.

– Скоро начнет светать, Атенаис, лучше бы тебе убраться, пока твоя красота не превратилась в прах. Девочка пройдет тот путь, который ей уготовила судьба. Тогда и посмотрим, на чьей стороне будет сила.

Монахиня осенила крестом корзину с ребенком. Атенаис злобно зашипела, искры пробежали по ее темным волосам, лицо скривилось, и огромная летучая мышь вылетела прочь, унося с собой запах болотной сырости и гнилой воды.

Сестра Элен склонилась над малышкой и прошептала:

– Спи спокойно, дитя, и постарайся набраться сил, видно, они тебе понадобятся.

Силуэт монахини стал таять и вскоре превратился в лунный свет, что пробивался сквозь ставень.

Меж тем в голове повитухи сложился отличный план, пожалуй, ей удастся урвать такой кусок, что остаток жизни проведешь припеваючи. Ну и простофили господа, выболтали за один присест все тайны. К тому же порядочности и благородства в них ни на грош! И Нинон, скорбно поджав губы, начала убеждать баронессу и господина Фернана, что младенец родился слабеньким и вряд ли доживет до утра. Уж ей – то не знать. Слава Пресвятой Деве, она достаточно повидала ребятишек.

А когда госпожа Флоранс и ее братец готовы были завыть в голос от досады и злости, Нинон, сложив руки на животе и опустив глаза, пробормотала постным голосом:

– Вот наказание видеть эдакую несправедливость. У прекрасных знатных людей родится калека, а у никчемных голодранцев – чудесный здоровый ребенок. И каково ему будет расти, бедняжке, зная, что он – круглая сирота.

Злые слезы отчаяния в прекрасных голубых глазках Флоранс мигом высохли, она быстро переглянулась с братом.

– О ком ты говоришь, Лартиг? – Стараясь придать голосу равнодушие, спросил шевалье.

– Вообразите, господин Робер, не далее, как вчера я приняла малютку у нищенки Эмон. Ужасная семейка. Самого Эмона прибили дружки после попойки, он и так был никудышным работником, но после его смерти семья и вовсе пошла по миру. У его вдовы, бедняжки Катарины, из всей родни только старик отец, такой же пьяница и гуляка, как ее покойный муженек. Да еще мальчонка, старший сынок Эмона. Но ему всего – то лет восемь и все, что он может, это пасти гусей. С таким заработком не прокормишь три рта. Несчастная Катарина еле ноги таскала. Когда она родила девочку, была так плоха, что, пожалуй, успела отдать Богу душу. Вот жалость, видно, малютку отдадут в сиротский приют. А девочка – просто ангелочек, такая здоровенькая и ладная, должно быть, вырастет настоящей красавицей.

– Да, занятная история, Нинон. – Протянул Фернан, раскуривая трубку и подкручивая тонкие усики.

Пройдоха Лартиг рассчитала все точно. Не прошло и пяти минут, как господа попросили ее помощи в таком щекотливом деле. Повитуха притворно отказывалась, поминутно осеняла себя крестом, твердила о грехе и боязни попасть в ад. Но стоило ей, наконец, согласиться, начался ожесточенный торг. Баронесса, позабыв о слабости и дурном самочувствии, вопила, словно рыночная торговка, стараясь умерить слишком большой аппетит Нинон. Ишь, чего захотела, не слишком ли изумрудные серьги за такую услугу? Вскоре в спор ввязался Фернан – да, повитуха наглая, как все простолюдины, но на кону все огромное состояние проклятого барона.

Все трое битый час вопили, ссорились, мирились и торговались. И вновь никому из них не было никакого дела до маленькой хромоножки. Наконец, троица угомонилась. Повитухе пришлось согласиться на скромное колечко с жемчужиной и клятвенные заверения, что после вступления в наследство, она получит пятьсот экю серебром. Видно, господа в жадности превзошли саму Нинон, но в голове у проныры повитухи поселилась удачная мысль, как еще выгадать деньжат на этом деле.

Итак, решено, девчонку голодранцев Эмон представят как наследницу барона де Кольбе. Да, но что делать с хромоножкой? Несмотря на заверения повитухи, что бедняжка и до утра не протянет, младенец вовсе не собирался помирать.

– Ах, дорогой брат, – капризно протянула Флоранс. – Девчонка доставила мне кучу неприятностей, но я вовсе не желаю, чтобы младенец скончался здесь. Нельзя ли пристроить бедняжку в приют или еще куда – нибудь?

– Какое доброе сердце у нашей госпожи! – Льстиво проворковала Нинон. – Мадам пережила столько страданий и все равно заботится о других.

– Вот еще дело! – Раздраженно воскликнул шевалье. – Оставить корзину у дороги, и дело с концом. Пусть Святые позаботятся о хромоножке, может, ее подберут крестьяне, если дикие звери их не опередят.

– Ох, господин Фернан, ведь обрекать невинное дитя на погибель – страшный грех! – Повитуха закатила глаза и вновь осенила себя крестом. – Я знаю чудесное местечко, где возьмут малютку. Всего в полутора лье живет славная женщина, что берет осиротевших ангелочков и растит их, словно родных.

– Ну вот, Нинон, сделай одолжение, отвези к ней девчонку. Если она помрет в дороге, на нас уже не будет греха. – Проворчал шевалье.

– Да я с радостью готова услужить славным господам, – пряча жадный блеск глаз, произнесла повитуха. – Но доброй женщине придется заплатить.

– Час от часу не легче! Ты нас по миру пустить хочешь, негодница! – Возмущенно воскликнула баронесса.

– Мадам должна смириться, что добрые поступки за спасибо не делают. Вдруг дитя не отдаст Богу душу еще неделю, ее придется кормить. А молоко стоит денег. Да и папашу Эмона надо умаслить, чтобы без разговоров отдал внучку.

– Вот дьявол! – Прошипел Фернан. – Пока что вместо огромного наследства одни расходы.

Дождавшись рассвета, повитуха и шевалье уселись в скромный нанятый экипаж, и маленькая хромоножка отправилась в свое безрадостное путешествие. Родная мать даже напоследок не пожелала взглянуть на бедняжку и проститься. Вот еще нежности.

В жалкой лачуге Эмонов, что стояла на краю деревни и одним своим видом вызывала жалость, толпились несколько сердобольных соседей, что пришли обрядить в последний путь беднягу Катарину. Покойница лежала на лавке, уложить ее на колченогий стол никто не решился. Папаша Эмон, неопрятный старик в засаленной блузе и повидавшей виды шляпе, был пьян еще со вчерашнего дня. Возле умершей матери сидел бледный, худенький мальчик и машинально покачивал старую рассохшуюся колыбель.

– Вот несчастье! Я сердцем чуяла, что бедняжка Катарина долго не протянет. – Утирая краем шали сухие глаза, протянула Нинон. – Господь милостив, душа несчастной матери может быть спокойна, о ее малютке позаботятся.

Соседи с любопытством уставились на шевалье. Хотя одежда его была не новой, но высокомерный заносчивый взгляд выдавал знатного сеньора. Фернан прикладывал к носу надушенный батистовый платочек. Экая вонь в этой проклятой дыре! Скорей бы решить дело и покинуть унылое место.

– Эй, папаша Эмон, – Нинон пихнула успевшего задремать старика. – Очнитесь, наконец, да благодарите знатного человека, что проявил сострадание к вашей семейке.

Эмон мотал головой и глупо посмеивался, вот гадкий пьянчужка, он вовсе выжил из ума.

– Да придите в себя, папаша! Господин хочет позаботиться о вашей внучке, девочку пристроят в бездетную семью. А вам сеньор даст денег на похороны Катарины. Ну, вы согласны?

– Пристроят девчонку? Вот это дело. – Еле ворочая языком, пробормотал старик. – И еще деньжат дадут в придачу, хе – хе, видно, моя никудышная дочка сумела, наконец, заработать денег, только ей они больше не нужны, а мне сгодятся. – И Эмон вновь захихикал.

– Вот мерзость. – Прошипел Фернан, с отвращением глядя на старика. – Видит Бог, на этого старого облезлого гусака и трех медяков жаль.

– Простите несчастного отца, хозяин! – Завыл старик, падая на колени. – Мне бы всего лишь десять экю, проводить любимую доченьку как положено.

Повитуха и шевалье переглянулись.

– Не жирно ли, папаша Эмон? – Усмехнулась Нинон.

– Хватит и пяти. – Резко ответил Фернан.

– Пожалейте старого человека, господин, – продолжал завывать Эмон. – Мне останется кормить еще бедняжку внука, что остался круглым сиротой. Эй, Жак, что сидишь, словно немой? Поклонись как следует, да попроси доброго человека, не все же мне, старику, гнуть спину!

Но мальчик лишь испуганно уставился на незваных гостей, отчаянно вцепившись в колыбель сестренки.

Шевалье брезгливо нахмурился и бросил взгляд в сторону ребенка. Брови Фернана Робера удивленно приподнялись вверх.

– Хм, взгляни, Нинон, и как эти голодранцы произвели на свет такого хорошенького мальчишку. – Прошептал шевалье.

– Да, господин, ваша правда, парнишка – настоящий красавчик, ну так его мать, побирушка Катарина, в молодости была хороша собой. Уверяю вас, что и девочка вырастет настоящей красавицей. – Поддакнула повитуха. – Жаль, что мальчонке не повезло родиться у знатных людей, смазливое личико не принесет ему богатства в этой дыре.

– Да уж, – протянул Фернан, – в этом захолустье только свиней пасти. Вот в городе щенка охотно бы купили в богатый особняк. Господа любят, когда лакеи и пажи обладают красивой внешностью.

Глазки повитухи вновь сверкнули жадностью – пожалуй, она и впрямь разбогатеет на пустом месте.

И вскоре, сунув старому пьянчужке семь монет и бутыль сидра, шевалье отправился в охотничий дом, прихватив малышку нищенки Катарины и нанятую по совету Нинон кормилицу Аньес. А повитуха, усевшись в открытую повозку с наследницей барона де Кольбе и совсем потерянным от горя Жаком, отправилась в другую сторону.

Нинон сунула мальчику корзину с младенцем, наказав держать как можно крепче, и погрузилась в сладостные подсчеты будущего богатства. К полудню повозка подъехала к деревушке, что укрылась за лесом. Маленький Жак увидел запущенный двор, по которому сновали грязные худые куры, и высокую рослую женщину в неопрятном чепце и грязном фартуке, стоявшую на крыльце.

– Ну, Жак, мальчик мой, – проворковала повитуха, – вот мы и добрались. Славная поездка, не правда ли? Теперь ты и несчастная сиротка заживете припеваючи.

– Глазам не верю, госпожа Лартиг пожаловала. – Хриплым голосом произнесла женщина.

– Доброго дня, Жюли. – Сладко улыбнулась Нинон. – К кому же ехать с несчастными сиротами, как не к вам? Ведь всем известно, что добрее и заботливей вас не сыщешь во всей округе.

– Конечно, Жюли Трюшон готова принять любого сироту и опекать, как родное дитя.

Жак удивленно уставился на хозяйку, чей грубый голос и злое лицо вовсе не вязались с ласковыми словами. Но выбирать бедняжке не приходилось, он понуро поплелся в дом, следуя за толстушкой Нинон, что, отдуваясь, тащила корзину с малюткой. Гостья и хозяйка уселись за грязным столом в неприбранной комнате и налили себе по стаканчику вина. А чтобы малыш Жак не скучал, ему велели натаскать воды и подмести двор. Разве это не веселое занятие? К чему предаваться тоске, лучше покачивать люльку, в которую уложили девочку.

При этом ни хозяйке, ни гостье даже в голову не пришло дать мальчику хотя бы кусок хлеба или кружку молока.

– Ну, Нинон, тебя, видно, Господь послал, – пробасила мамаша Трюшон. – Веришь ли, я уже больше месяца осталась одна – одинешенька. Впору идти просить подаяние.

– Да ладно вам прибедняться, дорогуша, – хихикнула повитуха, как только дверь за мальчиком закрылась. – Куда же подевался ваш выводок?

– Как куда? Троих пристроила, двоих несчастных прибрал Господь. Не моя вина, что дети помирают. Видно, их час пробил.

– Верно, мало ли что случается. – Ехидно протянула Нинон. – И что, полиция не совала свой нос?

– С чего это? – возмущенно воскликнула хозяйка. – Если дитя подавилось и померло, или захворало – на то воля Божья.

– И то правда, давайте – ка лучше о живых, неплохо бы обговорить цену.

– Хм, мальчишка довольно мал, работник из него никудышный – пятнадцать экю и дело с концом. А за девчонку хватит и десяти.

– Ну и пройдоха вы, госпожа Жюли! Да я привезла вам целое состояние!

– Ха, как же! Мне придется кормить два рта, пока хотя бы верну свое.

– Как бы не так! А то я не знаю, что вернете с лихвой, вдесятеро раз больше. Девчонка хромая от рождения, и пожалуй, стоит дороже здорового младенца, а мальчик – настоящий красавец, мне известно, какую цену дали бы за него знатные господа.

– Ну и пройдоха ты, Лартиг! Почем тебе знать? Если девочка помрет, я вообще останусь на бобах, да и парень вполне может подурнеть.

И вскоре начался ожесточенный торг, словно сцепились две торговки на рыночной площади. У честного человека, пожалуй, волосы встали бы дыбом, узнай он, что разговор касается несчастных детей. Разгоряченные вином и охваченные неуемной жадностью, женщины продолжали шумно торговаться, не стесняясь в выражениях. Лица их раскраснелись, глаза сверкали, с языка то и дело срывались бранные словечки, и руки так и сжимались в кулаки.

Наконец, обе, поняв, что никто больше не уступит ни одного медного су, повитуха и мамаша Трюшон угомонились. На прощание обе вновь нацепили на лица маски слащавой любезности, и Нинон, позвякивая монетками в кошельке, отправилась восвояси. Жак до позднего вечера исполнял поручения хозяйки, которая заботилась, чтобы мальчик не заскучал. На ужин он получил кружку разбавленного водой молока и засохшую горбушку сырного пирога. Ведь мамаша Трюшон очень потратилась, не кормить же приемыша жареными голубями? И малышка получила свою долю подкрашенной молоком воды. Желудок у младенцев такой нежный, дитя ни в коем случае нельзя перекармливать, Жюли Трюшон знала толк в уходе за детьми. На ночь Жака оставили спать возле люльки – негоже, если плач ребенка будет будить хозяйку. А мальчику будет не так одиноко.