Не ходи служить в пехоту! Книга 7. Северный ветер. Возрождение

Президент подошёл к столу нашей академии. Поздравление и наш ответ: троекратным «Ура!».

Мельком взглянул на Президента. Вдруг он перехватил мой взгляд, который я не стал отводить. Он осмотрел меня, немного качнул головой и двинулся ближе к столу. Я также направился к выходу из-за стола. Президент, сделав шаг или два, остановился у края стола и ждал, когда я выберусь из-за стола.

– Товарищ Верховный главнокомандующий, слушатель Военной академии Генерального штаба, полковник Тимофеев.

Президент протянул мне ладонь, и мы пожали друг другу руки.

– Я вижу, что вы очень заслуженный офицер», – произнёс он, кивком указывая на мои государственные боевые награды (ведомственные и всякие юбилейные я по-прежнему не носил). Впрочем, их не так много, но тот, кто в курсе – тот понимал всё.

– Родина не забывает. Спасибо.

– Куда вас распределили после академии, товарищ полковник?

– По предварительным данным, в Главное оперативное управление Генерального штаба.

– А окончательно куда? – немного ухмыляясь, спросил Президент.

– Завтра узнаю, когда получу предписание в соответствии с вашим решением.

– Полковник Тимофеев продолжит службу в Главном оперативном управлении Генерального штаба. Я с ним беседовал недавно, да и знаю его давно. Во время обучения он показал отличную успеваемость. Вами уже подписан указ о его назначении. Завтра он будет доведён, – включился в разговор начальник Генштаба.

Президент едва заметно одобрительно качнул головой.

– Где воевали, товарищ полковник? – задал он вопрос.

– Начал в 1988-м в мотострелковом полку прикрытия государственной границы на территории Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР. Потом обе чеченских кампании. Войну с Грузией прошёл в Генштабе.

– Азербайджанской… Ну да… Азербайджанской, – задумчиво повторил Президент.

Воцарилась тишина.

– Долго в Карабахе пришлось служить?

– Почти четыре года. Два срока практически. Полк вывели уже после развала Союза, в 1992-м.

– А может, вас лучше направить на Кавказ? Вы ведь наверняка хорошо его изучили. Надо подумать, – произнёс Президент и посмотрел на НГШ с министром обороны.

У меня сердце замерло. Но моё мнение никого не интересовало.

Президент пошёл дальше.

Чёрт! Чёрт! За что?! Сколько можно!

Министр (всё тот же гражданский министр) подошёл ко мне, пожал крепко руку и сказал:

– Ничего-ничего! Не переживайте, товарищ полковник. Потом ему объясним.

Следом подошёл НГШ, тоже пожал руку.

– Нормально всё будет. Я с ним переговорю. Ни хера не понимает. Хотя я и сам думал назначить вас заместителем командующего 58-й общевойсковой армией. А что? Генеральская должность, боевая предельно!

Не стесняясь, я посмотрел НГШ прямо в глаза:

– Надо бы уже и новым офицерам Кавказ изучать как следует. Прошу прощения, товарищ генерал армии.

– Ну тоже верно. Поэтому вас и предложил назначить в Генштаб. Решим, – произнёс НГШ и стремительно направился к Президенту.

Тут же ко мне подходит очень солидный человек в гражданском костюме.

– Прошу прощения, товарищ полковник. Ещё раз, пожалуйста, назовите свою фамилию и имя-отчество.

Я назвал. Гражданский записал, поблагодарил, вскользь оценил мой орденский «иконостас» и в мгновение ока догнал свиту Президента.

На следующий день я узнал, что всех назначили, а мне указ Президента не довели. Сказали ждать, после отпуска прибыть за предписанием в Главное управление кадров.

Теперь покажется за счастье назначение в Восточную Сибирь или на Дальний Восток. А тут ещё мне сказали, что резко, стремительно освободилась генеральская должность на Тихоокеанском флоте. Чёрт! Только бы не Кавказ! ТОФ со штабом флота во Владивостоке – это просто счастье при таких делах. А в том, что при попадании на ТОФ я буду служить именно во Владивостоке, сомнений не было: это единственная неадмиральская должность в командовании флота, не считая командующего ВВС флота.

С Леной мы прекратили общаться сразу, как расстались.

Но после отпуска в 2008 году меня начала тревожить своим вниманием та самая советница министра, которая всё-таки возглавила один из департаментов министерства, правда, не тот, что планировала изначально. Достала мой номер сотового телефона и позвонила.

Пришлось с ней пару раз поужинать в ресторане.

Первое время я отшучивался, а потом прямо ей сказал, что даже не собираюсь ни с кем создавать семью. Объяснил своё мнение. Думал, что обидится. Ничего подобного! Это очень циничный человек. Всё равно предложила поехать ко мне (!) домой. Я и тут устоял, несмотря на изрядное подпитие.

Увернулся, короче говоря, из всех сил следовал совету Лены и старался не обидеть. Хотя иногда она мне потом звонила.

С другой стороны, оказавшись опять один, я волей-неволей стал задумываться о том, с кем бы мне нормально общаться.

Как-то, ещё перед учениями «Кавказ-2008», на одном из совещаний я познакомился с очень красивой чиновницей в возрасте чуть более 30 лет из гражданского министерства. Интересная во всех отношениях женщина. Я знал только то, что она заместитель начальника департамента. Больше ничего. Однако кольцо она носила как разведённая женщина. Ещё тогда у меня возник к ней интерес. Видел, что и она меня внимательно изучала. Но тогда все мои мысли были только о Лене и… частично о Лере.

С Лерой я тоже связь не терял. Меня всё устраивало.

Как найти эту чиновницу по имени Дарья? Как к ней подступиться?

Где-то в декабре 2008 года я высказал всё Игорю.

– Проблему нашёл!

– В смысле?

– Что тут думать?

– Умный! А я вот не могу додуматься.

– Найми частного детектива и выясни, где она бывает. Далее дело техники. Ой! Здравствуйте! Приглашаю вас поужинать. Дальше рассказывать или сам додумаешься? – смеялся надо мной Игорь.

– А без детектива можешь?

– Нет, не могу. У нас в связи с этим надо бумаги кое-какие оформлять. Тоже не всё так просто. И контроль усиливается. Но я могу дать тебе телефон одного детектива, в недавнем прошлом очень хорошего милицейского опера. Дорого, но надёжно. Берёт немало, но дело делает отлично.

С Дарьей всё закрутилось молниеносно.

В январе 2009-го мы создали семью. Расписались.

В декабре того же года у нас родился сын.

Сейчас я забираю дочь, и мы все вместе едем на мою любимую Балтику. Родители уже ждут.

В конце августа, беззаботно отгуляв отпуск, прибыл и получил предписание.

Ура! Я назначен в ГОУ. Заместителем начальника одного из управлений. Правда, не того, в которое меня уже было назначили указом Президента. Тот указ отменили и назначили новым.

Понятно. Возвращаюсь в своё бывшее управление. Буду заниматься Малой Азией (Турция), частично Южным Кавказом и Ближним Востоком. Жаль. Хотелось заняться европейскими армиями, да Украиной той же, куда же теперь без неё. Но был и бонус. В управлении продолжали служить Морозов и многие офицеры, которых я хорошо знал.

Пока я был в академии, многое изменилось. Все изменения не в лучшую сторону. Прежде всего, прошло очень большое сокращение ГОУ, что неминуемо привело к снижению качества отрабатываемых вопросов. Для масштаба решаемых задач (весь мир) 150 офицеров и генералов очень мало. В ГОУ времён Генштаба ВС СССР было около 700 человек, а два года назад – чуть более четырёхсот. И вот сто пятьдесят… Теперь в управлениях меньше 30 человек. В направлениях по 8-9 человек – и это всё! То есть на весь масштаб задач по нашему управлению три направления плюс начальник и я, его заместитель. При этом количество задач и документов оставалось прежним. Поэтому, несмотря на свою нынешнюю должность, многие документы я отрабатывал лично, просто как так называемый «исполнитель». Даже начальник управления вынужден был кое-что отрабатывать сам. Такая тогда сложилась ситуация, прямо скажем, совсем вредная.

Кроме того, началась ротация (по терминологии министра), замена (по терминологии Генштаба).

Вообще, это нормально и даже правильно. Везде, но не в Генштабе, тем более в ГОУ. Тут, чтобы по-настоящему офицеру принять должность, т. е. вникнуть, нужно не менее полугода. В Генштабе тем ценнее офицер, чем дольше он служит на одном месте. Везде текучка кадров имеет свои минусы, но в ГОУ особенно.

Начал знакомиться с новыми офицерами (их немного), вникать. По заведённой, так и не сломленной традиции уходил после 23:00. В восемь утра был на службе. В субботу приезжал к девяти утра и уезжал в начале шестого вечера. После такого сокращения – это абсолютная необходимость, едва успеваем. Но до того качества, которое было два года назад, далеко. Очень далеко. Время летело невероятно быстро. Было интересно, но тяжело. Для меня вообще всё это было захватывающим. Не всем знакомо то чувство, когда с большим сожалением приходишь к выводу, что рабочий день уже пролетел и надо идти домой. При этом с нетерпением ждёшь следующий день. Но кому это знакомо, тот поймёт.

Позже начались бесконечные кадровые перестановки в Генштабе в целом и в ГОУ в частности.

Но всё-таки с главным мы нормально справлялись. Однако явно ощущалось невнимание к нашей тематике. Было понятно, что руководство страны упускало очень многое из того, что мы отрабатывали. Обратная связь напрочь отсутствовала. Всё было непонятно. Тут одно из трёх. Или НГШ совершенно не слышит Президент, или там министр либо НГШ в итоге что-то не то докладывает?

А время для такого расслабона было совсем неподходящим.

В 2009 году сирийское правительство после длительных переговоров отвергло проект строительства газопровода для поставок природного газа, который должен был начинаться в гигантском нефтегазовом месторождении в территориальных водах Катара и Ирана и проходить через Сирию и Турцию. Сразу после этого бывший министр иностранных дел Франции Дюма заявил, что Башар Асад отказался предоставлять свою территорию для проведения газопровода, якобы для того чтобы «защитить интересы России, союзника Сирии, которая является ключевым поставщиком газа в Европу».

Наше ГРУ, которое тоже, как и весь Генштаб, лихорадило не на шутку (сокращено сильно, полная и неоднократная смена командования), принялось примерно с весны 2010 года поставлять нам информацию о том, что британское правительство начало подготовку к свержению Башара Асада. То есть к моему приходу в ГОУ информация уже была. Нам было ясно, что задачи по свержению Асада они поставили раньше, но наша разведка вскрывала их планы с некоторой задержкой, что вполне естественно при таком бездумном сокращении и неоднократной смене командования ГРУ. Тем не менее именно тогда ГОУ начало прямо высказывать недовольство своими коллегами из ГРУ. Да, и раньше такое бывало иногда. Разумеется, ГОУ всегда хочется от ГРУ больше и быстрее всего и вся. Но чтобы наши претензии звучали так явно, настойчиво, неделикатно и, самое главное, абсолютно неоспоримо – такого ранее не было. Всегда старались очень аккуратно относиться друг к другу, ведь ГОУ и ГРУ не могут существовать друг без друга. Это два очень тесно связанных между собой органа военного управления Генштаба – главных органа, при всём уважении к Главному организационно-мобилизационному управлению Генштаба и к иным.

Забегая очень сильно вперёд, скажу, что руководитель нашей страны осознает в дальнейшем ошибки Д. Медведева в отношении Генштаба, сделает это перед нами публично на одном очень секретном совещании, но никого не накажет… Хотя тот удар который был нанесен по Генштабу в целом и по ГРУ, отдельно и сильнее – это удар с последствиями на добрых два десятка лет, не меньше.

Больше всего нас беспокоила подрывная деятельность в сирийской армии. Особенно быстро развивался мировоззренческий раскол между офицерами и всеми остальными категориями военнослужащих.

Ничего нового. Эти методы давно известны. Отработаны большевиками ещё в Русской императорской армии и назывались они тогда в РСДРП (б) «военно-боевая работа». Только формы изменились.

Сейчас это выглядело так: неправительственные организации подбирали самых «заряженных» граждан с резко оппозиционными взглядами, и те поступали на службу в армию. Далее эти новобранцы до определённого времени вели себя тихо. На этом этапе у них была задача мастерски освоить свои новые воинские специальности, завоевать солдатский авторитет. Потом они начинали подмечать всевозможные недостатки наиболее преданных правящему режиму офицеров и всячески их критиковать – скрытно, чисто в солдатской среде. Затем эти солдаты в критику начали добавлять политические аспекты – подмечали, что все эти «плохие» офицеры придерживаются одних политических взглядов. Следом обобщения уходили к определённой – правящей в Сирии – политической партии. Далее одно – Башар Асад! Большинство этих солдат были суннитами, людьми очень религиозными. И для нас это наука о том, к чему приводит отсутствие запрета в армии на любую партийно-политическую деятельность любой партии.

С другой стороны, эти неправительственные организации проводили работу с офицерским составом армии. Не хитро, но надёжно. Через родственников-знакомых начали внедрять в сознание многих офицеров, что они совершенно не по достоинству оцениваются правящим режимом. А многие из них были о себе очень высокого мнения! Тут надо отметить особенность сирийского общества: продвижение офицера сирийской армии было сильно ограничено из-за родственно-политических-религиозных взглядов офицера и его семьи. Напротив, независимо от профессионализма, продвигаются вверх офицеры не заслуженные, а принадлежащие к определённому слою сирийского общества (близкого к Башару Асаду). Среди офицеров наметились зачатки раскола. Вместе с тем ещё одна часть офицеров придерживалась европейских взглядов, становилась сторонниками смены режима на явно европейский, но только демократическим путём, и надо признать, что эта категория офицеров была самой образованной и технически продвинутой.

Этот момент был очень важным. Сирийскому Генштабу нужно было отреагировать. Как? Известный в нашей армии метод, однако никогда не доводившийся у нас до нормального результата. Надо было затеять переаттестацию офицерского состава на основе глобальных проверочных мероприятий с элементами соперничества. Стимулировать офицеров овладевать своими воинскими специальностями, стимулировать командирскую подготовку. Потом разрекламировать кое-какие результаты: такого-то сняли, а такого-то, наоборот, повысили. Но люди, которые определяют результаты, должны иметь непререкаемый авторитет. Грубо говоря, судейство должно быть открытым, объективным, беспристрастным. То есть вызывающим доверие у всех.

В 70-80-е годы у нас тоже начали вовсю проявляться проблемы, подобные сирийским. Тогда беспощадная советская коммунистическая партийная пропаганда всячески превозносила тему офицерских династий. Типа дед – герой, отец – герой, сын продолжает в том же духе. А на самом деле этот сын бездельник, иной раз распустившийся, разбалованный пьяница, которого политорганы тащат за уши и публикуют об этой династии слащавые статьи в армейских газетах. Многих всё это раздражало сильно, так как абсолютно все понимали лживость и лицемерие. Не изжито это явление полностью и в нынешней нашей армии, но всё-таки не имеет таких масштабов. Хотя вне армии у наших «шишек» сплошь чрезвычайно «талантливые» дети, а у многих жёны «талантливые бизнесменки».

Мы с тревогой и интересом наблюдали за сирийской армией. Размышляли о том, как могут соединиться религиозные оппозиционно настроенные солдаты и по-европейски оппозиционно настроенные офицеры. Мы не политологи и поэтому многое не понимали, а если честно, совершенно не соображали на эту тему. Так как в нашей системе координат тема религиозных и племенных факторов в офицерской среде не присутствовала вообще.

Но не просто сидели и наблюдали. Докладывали, причём регулярно.

Никакой реакции. Как тогда говорили: «глушняк». Вместе с тем, несмотря на чехарду в руководстве ГОУ, кое-какие задачи по отработке определённых задач поступали. Всё-таки ГОУ – это ещё какое «глубинное государство»!

Кроме того, именно в 2010 году начался самый радикальный этап реформы во всех Вооружённых силах России.

И что было самое плохое? Что лежало в основе всех ошибок? В чём их системность?

Отбросим всех этих «сердюковских баб» – это тупорылые исполнители. Именно тупорылые. Их потом выставили как главных виновниц – попользовали и измазали говном. Поделом! Отбросим эту толстуху-любовницу, ну хоть её он спас – нормально. Ну а разве у нас в государстве могло быть по-другому? Любовница – это святое. Наша власть до такого не опустится, чтобы любовниц унижать. В этом я с ней согласен. О вкусах на любовниц тоже не спорят. Хотя это хороший пример того, насколько разный у нас министром вкус на всё. Он всего-то на пять лет меня старше, но его вкус на женщин говорит, что у нас явно диаметрально разные вкусы. Хорошо, что он хоть женщин любит, а не… Уже удовлетворительно. Да и я насчёт женщин совсем не святой, понимаю его хорошо. Посмотрим на дело системно. В чём проблема?

Проблема заключалась в том, что поступила команда ускорить военную реформу. А что это означало на практике? Что тут такого плохого?

Сразу пошёл на слом план реформы. Им было продумано в срок такой-то сделать определённые дела. Сначала одно, затем другое, потом следующее. Почти всегда одно вытекало из другого. Это очень важно! Но сроки изменили, и пришлось делать многое параллельно. Особенно это было наглядно на примере отмены приёма в военные вузы. На смену плановой работе пришла импровизация, т. е. полное отсутствие расчётов и слом научного подхода. Импровизация – страшное слово для военного дела вообще и для военной реформы в частности. Всё дело в этой импровизации гражданского военного министра, включая его окружение, не только баб, но и представителей соседнего ведомства.

Роль представителей этого ведомства мужского пола очень сильно недооценена в нашей публицистике на тему «сердюковских реформ». Но правда есть правда.

Один из них личность очень одиозная, но предельно тихая, как у них и положено. Пришёл он при министре С. Иванове. Сначала занимал незаметные должности. Потом занял должность одного из заместителей министра. И ещё не при Сердюкове занялся тем, что под видом передислокации в Кострому объединил на базе Костромского высшего военного командного училища химической защиты две военные академии. Да какие! Знаменитейшая Военная инженерная академия потом практически создавалась заново, а Военная академия войск РХБЗ – с ней вышло лучше, но все знаменитые учёные остались в Москве и устроились в гражданские вузы. Понравилось. Продолжили. Роль этой личности невозможно переоценить во многих вопросах. Правда, не всегда и не во всём его дела были плохими, было и хорошее, но меньше. Так часто бывает. Мало абсолютных злодеев. Однако этот человек молниеносно достиг звания генерала армии (это сильно нас обижало), и с ним никто не связывался. А если честно – все его боялись. Но в определённый момент он стал проявлять недовольство министром. Совсем не всегда мы с этим его несогласием были согласны. Звучит путано, но военная реформа – дело непростое.

Ну а сколько представителей соседнего ведомства занимало должности менее заметные или должности советников и помощников – трудно сказать. Одним словом – много. Но, несмотря на эту «незаметность», роль этих людей очень недооценена, ведь за многими одиозными решениями гражданского министра стояли именно они, а не бабы тупорылые.

Вот тут и слились эти два фактора. Импровизация + кадры. Но было и ещё одно слагаемое.

В то время НГШ не хотел или не мог донести нашу точку зрения до руководства страны. Дополнением к этому стало то, что наш генералитет к тому времени был полностью сломлен или подавлен методом увольнения, перемещения и полнейшей кадровой чехарды. Тут надо сказать, что многие кадровые решения были более чем оправданны. Более того, по многим и многим генералам министерства (не путать с Генштабом) плакала тюрьма, а их просто и тихо увольняли, что тоже вызывало недовольство и озлобление в Генштабе. С другой стороны, стирали в порошок тех генералов, кто имел своё мнение и высказывал его. Показательно была унижена и с треском изгнана большая группа генералов и полковников ГОУ и в целом Генштаба. К издевательству над ними подключались пресса и ТВ в лице мракобесных пропагандистов. Но особенно гадко было слушать так называемых военных «экспертов». Вот где люди без позвоночника и с наколенниками! Скажу прямо. После этих акций в Генштабе я не знал людей, которые продолжали бы смотреть ТВ. Сам я отвернулся от него уже давно. Опять же, меня это совсем не радовало, так как я считал, что ТВ – важнейший ресурс для формирования в стране патриотического, здорового и сильного гражданского общества. А там одно враньё осталось, не вынесли уроков из советского опыта, повторяем худшее, а не лучшее. Но самое главное, что после этого мы, полковники и генералы ГОУ, стали бояться проявлять инициативу, более того, боялись высказать своё мнение, даже когда его спрашивали. Отвечали во многих случаях (но не во всех) так, чтобы угодить. Вот это уже было страшно и для армии, и для страны. Старожилы ГОУ нам говорили, что такого не было даже при советской власти, при всех этих политорганах. Так сильно на нас подействовало увольнение этих самых умных и знающих генералов и полковников, причём абсолютно честных, не запятнанных никаким баблом (Генштаб к нему не имеет ни малейшего отношения, про деньги – это в министерство). С другой стороны, увеличился вес таких, как я, хотя меня это не радовало совершенно. Я понимал, что слишком многое ещё не знаю и мне надо учиться, учиться и учиться.

В целом, Генштаб стал по многим вопросам бессилен. Спасало ситуацию то, что не по всем. За многие чисто военные вопросы стратегического характера не посмели они брать ответственность на себя. Делать всё нашими руками тоже не вышло – тут мы устояли под их агрессивным нажимом и запугиванием. Да, с нами всё или почти всё согласовывали, но в большинстве случаев это была формальность. И всё-таки мы возражали часто – чисто по военным вопросам, однако споров на совещаниях уже не было. Там, где это было не крайне принципиально: «Есть!», «Так точно!», «Согласовано». Изредка даже министру очень осторожно возражали, высказывали иное мнение. НГШ, зачастую несмотря на наше мнение, визировал документы – согласовывал. Иногда придёшь к нему – обоснуешь своё мнение. Кажется, нет у него ни одной возможности возразить. Промолчит или всё же что-то возразит, так что понимаешь бессмысленность дальнейших пояснений. Всё было бесполезно.

Иной раз жертвуешь чем-то ради более важного. Например, без всяких возражений ставишь свою визу на проекте решения о продаже каких-нибудь гарнизонных домов офицеров. Безропотно. Почему?

Видишь, что к проекту решения приложены многочисленные материалы. Смотришь на социологические исследования населения военных городков и понимаешь, чего люди хотят: им нужны бассейны, секции, рестораны, современные кинотеатры, современные магазины и так далее. Это не была социология, проведённая по заказу нашего министерства. Всё было гораздо глубже – там даже были социологические исследования торговых сетей, иные исследования по заказу губернаторов, например. Что тут возразить?! Что я могу сказать по поводу того, как этот ГДО влияет на боевую подготовку войск и особенно на оперативную подготовку штабов? Если честно, никак он не влияет. Ведь, по сути дела, эти ГДО в наше время превратились в залы для собраний – не более того. А в городах и для этих целей редко служили.

Вместо этого начинаешь возражать насчёт сокращения военных представительств, насчёт полного их «переформатирования» (извиняюсь за выражение). А тут есть что возразить. Пишешь, что надо немедленно забрать у них функцию контроля формирования цен на продукцию военного назначения. Заранее знаешь, что это просто вызов всей гражданской части министерства, в особенности представителям соседнего ведомства. Отлично понимаешь, что это просто идти в лобовую с министром. И всё равно гнёшь свою линию: пишешь о необходимости того, чтобы старший военпред предприятия оставался военнослужащим, и его полной независимости от всех, кроме нашего министерства, и что он должен заниматься ТОЛЬКО контролем технологии и качества продукции. Знаешь, что «на урну», но продолжаешь гнуть свою линию в надежде, что «ну раз мы согласились по этим ГДО, например, то, может, в этом вопросе вы нас услышите».

Иногда и по мелочи удавалось хоть что-то сделать. Но в основном это бесполезно потраченное время, а иной раз и гнев.

Однажды министр на меня наорал, но не оскорбил, удержался в духе: «Товарищ полковник!» Я собрал волю в кулак и промолчал, плебейски снёс это.

Тут уже наша военная психология. Умом всё понимаешь. Если бы министром был генерал, т. е. наш армейский человек, конечно, я бы отнёсся к этому как к вполне рабочему моменту. А тут видишь перед собой гражданского и воспринимаешь в штыки. Всё равно в сознании сидит вопрос: «Ты кто такой, что ты вообще о нашем деле знаешь и что ты прошёл, чтобы тут со мной так разговаривать?» То, что он министр обороны, сознание не воспринимает, хоть умри!