Отражение в окне

– То есть у меня есть три желания, которые я должен буду сам для себя исполнить?

Британец улыбнулся.

– С вашего позволения, я все же буду вам помогать, просто без применения так называемого волшебства. А количество желаний ограничено только тем, сколько их мы успеем выполнить в течение срока действия контракта.

– И какой же у контракта срок действия?

– Бессрочный. Но вы можете расторгнуть его в любой момент в одностороннем порядке, либо он будет расторгнут автоматически в момент вашей смерти.

Костя подавился чаем. Британец укоризненно посмотрел на него.

– Осмелюсь напомнить, что расторжение контракта не в моих интересах. Я предпочту находиться у вас на службе, чем в бутылке.

– А после расторжения контракта вы вернетесь в бутыль?

– Причем незамедлительно. И буду находиться там до заключения следующего контракта.

– То есть когда вы сказали, что отсутствовали…

– Да, последние приблизительно сто лет я находился в бутыли. Моим прошлым хозяином был ваш предок мистер Блэк, контракт с которым был расторгнут автоматически весьма внезапно для нас обоих. До встречи со мной он работал на стройке. Нажив же благодаря моим советам изрядное состояние, он не потерял любовь к профессии и организовал строительство нескольких довольно величественных объектов. Мы можем только догадываться, какая психологическая травма послужила тому причиной, но вместе с состоянием он приобрел свою вторую страсть – страсть к головным уборам. Так или иначе, все свободное время мистер Блэк проводил либо на стройках, либо у шляпного мастера. К сожалению, в одном он игнорировал как мои предостережения, так и здравый смысл. Каждую субботу (свой любимый день недели) он предавался двум своим любимым слабостям одновременно и, придя на стройку, распаковывал только что купленный головной убор, который с наслаждением водружал на голову вместо защитной каски. Конечно же, столь дурная привычка не могла не оборвать жизнь мистера Блэка в его любимый день недели, что и произошло в конце июня тысяча девятьсот двадцать первого года. Я успел с ним попрощаться лишь благодаря тому, что кирпич попал по касательной, в противном случае я бы даже не узнал, почему снова попал в свою бутыль. Поскольку следующего хозяина бутыли удалось определить совсем недавно, все это время с тысяча девятьсот двадцать первого года я провел за зеленым непрозрачным стеклом. Но не переживайте, для джинна внутри его сосуда время останавливается. В противном случае немногим из нас удалось бы сохранить здравый рассудок в результате регулярных длительных заключений в полном одиночестве.

Тут Косте пришла в голову идея, как можно вывести гостя на чистую воду. А поскольку до сих пор свою легенду британец излагал крайне складно, перспектива разоблачения разожгла настоящий азарт, отодвинувший на второй план желание разобраться с собственными проблемами.

– А что произойдет, если сосуд джинна кто-нибудь уничтожит? Например, я случайно чуть не разбил вашу бутылку.

– О, не переживайте по этому поводу. Сосуд джинна невозможно ни вскрыть, ни уничтожить, он так же бессмертен, как и сам джинн.

Это было уже просто смешно. Главное, британец говорил с такой уверенностью и спокойствием в голосе, как будто в соседней комнате не лежала та самая бутылка. Костя вышел из кухни и тут же вернулся с ней в руках.

– Вы не будете возражать, если я… просто чтобы убедиться…

– Будьте так любезны, – гость не подавал никаких признаков тревоги.

Костя обмотал бутыль полотенцем, впервые достал из выдвижного ящика металлический молоток для отбивания мяса, подошел к раковине и угрожающе посмотрел на британца. Тот в ответ подбадривающе кивнул.

Спустя десять минут различных экспериментов Костя выяснил, что бутылку невозможно ни разбить молотком, ни раздавить тисками, ни просверлить сверлом по керамике, ни даже поцарапать при помощи болгарки с алмазным диском. Сургуч же, которым была залита пробка, ничуть не уступал по твердости адамантию[2]. Озадаченный и уставший, он в конце концов вернулся на кухню, рухнул на свой стул и, поставив на стол целую и невредимую бутылку, вопросительно посмотрел на британца. Тот, подперев рукой подбородок, сидел с невероятно скучающим видом.

– Не желаете ли теперь пырнуть меня ножом? Просто чтобы убедиться, – безразличным тоном осведомился гость.

Костя желал, и притом сразу, по нескольким причинам. Но решил воздержаться от подобных экспериментов. Подозрительная прочность бутылки все же ничего не доказывала, хотя зародила несколько семян сомнений. Тут Костю осенило второй раз.

– Скажите, а контракт может заключить кто угодно?

– Только полноправный владелец бутыли. В настоящее время это – вы, сэр.

– А могу ли я расторгнуть с вами контракт и через пару минут, когда я буду убежден, что вы вернулись в бутылку, снова его заключить?

Британец мгновенно сменил вид на крайне озадаченный. «Ага!» – подумал Костя и победно улыбнулся.

– Раньше так никто не поступал, но, строго говоря, – после нескольких секунд раздумья ответил гость, глядя в никуда, – это не противоречит ни базовым законам, ни правилам гильдии.

Костя никак не ожидал такого ответа, и улыбка сползла с его лица.

– Так что должен признать, – британец перевел взгляд на Костю, – вы нашли весьма простой и гуманный способ расставить все точки над «i».

Воцарилось молчание.

– Эмм… и как мне расторгнуть контракт? – спустя почти минуту неловкой тишины осведомился Костя.

– О, просто сообщите мне о расторжении в произвольной форме.

– Будет достаточно сказать: «Я расторгаю с вами контракт»?

– Вполне.

– Я расторгаю с вами контракт.

Британец исчез. Только что он сидел за столом на стуле, и вот стул уже стоял пустой. На всякий случай Костя заглянул под стол. Там британца тоже не оказалось. Костя нахмурился, ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что не спит, взял в руки бутыль и с подозрением всмотрелся в стекло. По-прежнему ничего не разглядев, он для чистоты эксперимента зашел в туалет. Немного подумав, вышел из туалета и зашел в ванную комнату, закрыл за собой дверь, сделал глубокий выдох и провел рукой по надписи бутылки. Британец появился в чугунной ванне.

– Я расторгаю с вами контракт! – сказал Костя первое, что пришло ему в голову.

На лице Британца возникло выражение крайнего удивления, которое тут же исчезло вместе с самим британцем. Костя, опомнившись, тут же снова потер бутылку. Британец появился. Костя смущенно пробормотал:

– Прошу прощения, я что-то растерялся.

Британец снисходительно улыбнулся.

– Признаться, я боялся, что вы выберите туалет, – заметил он, выбираясь из ванной.

Оказавшись на полу перед Костей, он сказал:

– Думаю, сейчас самое подходящее время выпить еще чашечку чая и обсудить наши дальнейшие планы.

Костя послушно кивнул и отпер дверь ванной комнаты. Настроение улучшалось.

Картина

– В начале, – Костя сделал глоток еще горячего чая, – давайте решим, как мне к вам обращаться. Не могу же я называть вас джинном.

– Мистер Блэк придерживался того же мнения и выбрал имя Джим как наиболее созвучное. Не могу сказать, что этот критерий было необходимо учитывать в принципе и более подходящего мне имени подобрать было нельзя, но я успел к нему привыкнуть и практически сродниться. Поэтому, если вы не возражаете, я бы предпочел остаться Джимом.

– Отлично, Джим. Как бы вы посоветовали решить вопрос с моим долгом?

– Самым простым решением было бы оспорить законность вменения вам самого наследства вместе с долгом, – без малейшего раздумья ответил Джим. – Уверяю, положительный исход данного дела не подлежит сомнению. Но в этом случае вам придется вернуть бутыль, а вместе с ней потеряете и меня – не думаю, что такой выход будет самым благоразумным.

Насчет последнего Костя не был так же уверен, но решил пойти навстречу джинну:

– В таком случае не будем излишне поспешны в принятии решений. Очевидно, будет разумным считать этот план запасным. – Косте понравилась манера общения Джима, и он попытаться ее перенять.

– Очень хорошо, сэр. Тогда единственной альтернативой остается обзавестись финансовыми средствами в требуемом либо большем размере. Для решения проблемы этим путем мне потребуется немного времени, чтобы ознакомиться с современными принципами ведения дел и в целом изучить экономический контекст нашего положения, – Джим вопросительным взглядом указал на ноутбук.

Костя, как и большинство представителей мужской части населения, был слаб по части намеков, но тяга Джима к компьютеру была настолько очевидна, что данный намек не нуждался в расшифровке.

– В таком случае не буду вам мешать и займусь пополнением кладовых.

Джим просиял:

– Будет ли мне позволено дать рекомендации касательно необходимого джентльмену минимума провизии?

Костя не возражал. Работая системным администратором в преуспевающей организации, он хотя и не мог позволить себе приобрести квартиру в собственность, денежных затруднений не испытывал. К тому же благодаря весьма аскетичному образу жизни на его счету скопилась изрядная (по его собственным меркам) сумма. Однако при взгляде на список необходимого минимума провизии Костя сглотнул и понял две вещи. Первое – накопления были не такими уж изрядными. По меркам джентльменов для описания их размера скорее подошло бы слово «скромные». И второе – джентльмены любят поесть. Однако чтобы хоть сколько-нибудь соответствовать стандартам Джима, Костя молча забрал список и отправился в магазин.

Выйдя из подъезда, он увидел Константина Эдуардовича, своего тезку лет шестидесяти, который, спрятавшись от непогоды в дождевик, вновь восстанавливал разоренные клумбы. Ему нравился этот одинокий сосед с верхнего этажа из-за его бесконечной доброты и неизменно улыбающегося лица. Костя любил с ним общаться и с удовольствием помогал ему то по хозяйству, то с теми же клумбами, хотя сам сосед никогда не просил о помощи.

– Доброе утро, Константин Эдуардович, очередной набег хулиганов?

– Здравствуй, Костя. Да пустяки, детям положено озорничать, я в детстве и не такое вытворял. А мне лишний повод с цветами повозиться только в радость.

– Обычно этим детям лет за пятьдесят.

– Значит, мои цветы кому-то понравились и сейчас радуют своей красотой. Получается, я незнакомому человеку добро сделал, а добро всегда возвращается.

Костя давно заметил, что Константина Эдуардовича просто невозможно расстроить или обидеть. Он замялся. Ему хотелось помочь, но нужно было осмыслить все произошедшее с ним за это насыщенное утро, для чего требовалось побыть наедине с собой. Константин Эдуардович поднял на Костю свои добрые мудрые глаза и с легким укором сказал:

– Я же вижу, что по делам идешь, ну так иди, справлюсь. А как освободишься, заходи ко мне на чай, я печенье напек.

Константин Эдуардович всю жизнь работал кондитером, и даже перед самыми незамысловатыми сладостями в его исполнении устоять было совершенно невозможно.

– С шоколадной крошкой?

Дедушка в ответ улыбнулся и вернулся к цветам. Возможно, он опытным взглядом заметил, что Костя озадачен, хотел помочь ему добрым словом и после цветов пойдет готовить печенье. Либо печенье действительно уже готово, что означает: соседу требуется Костина помощь, а после цветов он сам собирался зайти к нему, чтобы пригласить на чай, потому что никогда не просит о помощи. Значит, на всякий случай надо будет обязательно зайти.

Чтобы дать себе больше времени переварить сегодняшние события, Костя шел в магазин настолько окольной дорогой, что сам Сусанин снял бы шляпу.

Хотя некоторые сомнения в Костиной душе все же оставались, беспощадная логика с этими ее фактами заставляли признать существование джиннов в принципе и в частности джинна Джима (спасибо мистеру Блэку за имя, достойное попсового виски).

Следующее, о чем подумал Костя, это не надлежит ли ему передать джинна государственным чиновникам. Нет, он не питал ни пиетета по отношению к правительству, ни даже хоть сколько-нибудь теплых чувств. Телевизор он использовал исключительно для просмотра художественных фильмов и сериалов, федеральные телеканалы даже не были настроены, а влияния проправительственных средств массовой информации в интернете ему удавалось избежать по той же причине, по которой ему не довелось стать и жертвой оппозиционной пропаганды – Костя как во всемирной паутине, так и в реальной жизни вел весьма затворнический образ жизни, а статьи и видеоролики, касающиеся политики, открывал только случайно, промахнувшись мышкой. Проще говоря, Костя был настолько далек от политики, что являлся одним из немногих, имеющих о ней свое собственное мнение. И оно было не самым положительным.

Собственно, вопрос о передачи джинна правительству возник в его голове лишь потому, что заключение контракта с джинном явно не регламентировалось никакими законодательными актами. А Костя старательно избегал всего незаконного, правда, в первую очередь не в том смысле, что не ступал на скользкую дорожку сам, а в том, что не мешал тем, кто по ней идет. Он считал, что дорожка эта уже давно превратилась из скользкой в асфальтированную четырехполосную автомагистраль и по ней обычно не шли, а ехали в тонированных автомобилях. Попадать же под колеса метафорического автомобиля ничуть не менее опасно, чем буквального. Впрочем, Костя решил, что, если чиновники узнают про джинна, скорее всего, довольно быстро из-за него передерутся и не обойдется без жертв. За жертвы надо будет кого-то наказать, а если выбирать виновного придется среди служителей государства, выберут, очевидно, непричастного к государственной службе Костю. Логика всегда была его сильной стороной. Выходило, что при подключении к ситуации государства, хоть в чем-то, да виновен он будет в любом случае. Значит, надо будет поручить джинну приложить усилия к тому, чтобы их не раскрыли.

– Доброе утро! – незнакомый женский голос выдернул идущего знакомым маршрутом, а потому ничего не замечающего вокруг Костю из размышлений.

Костя поднял взгляд и увидел такое же незнакомое, как и голос, но украшенное приветливой улыбкой лицо.

– Доброе… – на автомате ответил он.

Женщина, не останавливаясь, прошла дальше. Костя в недоумении обернулся, провожая ее взглядом. Это было странно. В угрюмой России вообще не принято улыбаться, тем более незнакомым встречным прохожим. Тем более пасмурным осенним утром под мелким дождем в безрадостном сером городе. Тем более если руки оттягивают тяжелые сумки. Пожелать же при этом незнакомцу доброго утра и как ни в чем не бывало продолжить свой путь, даже не притормозив, чтобы попытаться что-то продать, было практически незаконно.

– Доброе утро! – сказал ее удаляющийся голос следующему прохожему, шедшему в одном с Костей направлении метрах в десяти от него. Вот этот россиянин был более аутентичен – его лицо было немногим добродушнее кирпича и от приветствия лишь прибавило в суровости. Костя пожал плечами и вернулся к своему маршруту.

– Хорошего вам дня, молодой человек, – бодро поприветствовал Костю солидный немолодой мужчина в деловом костюме, шедший за улыбчивой женщиной.

– И вам, – ответил Костя, окончательно сбитый с толку второй улыбкой.

Он вгляделся в лица пешеходов, идущих навстречу. Все они были немного мечтательны и неизменно улыбались, будто вспоминали одинаково прекрасные сны. Костя посмотрел на соотечественников, следовавших за ним и человеком-кирпичом. Тут каждое лицо было сосредоточенным, серьезным, с легким оттенком хмурого недовольства, то есть именно таким, какими им быть и положено. Костя, почесав затылок, продолжил свой путь.

– Доброе утро! – опередил он следующую встречную.

– Бог в помощь, – с улыбкой ответила миловидная старушка.

Спустя несколько минут обмена приветствиями с незнакомцами Костя увидел причину нехарактерного благодушия соотечественников. На грязном пустыре стояло двухэтажное техническое сооружение без окон, зато со стенами, ранее выкрашенными самым отвратительно-болезненным оттенком желтого. Теперь же вся стена, смотрящая на дорогу, представляла собой незамысловатый, но пробирающий до мурашек летний пейзаж, яркое солнце на котором, казалось, освещало всю улицу, а с бескрайнего зеленого поля почти ощутимо веяло июльской беспечностью, свежестью сочной травы и теплом. Каждый прохожий, привычно смотрящий под ноги, будто вначале замечал именно это столь недостающее зябкой осенью тепло, а потом уже в поисках его источника нащупывал взглядом громадную картину и в изумлении замирал на долю секунды, которой хватало на то, чтобы пойти дальше в совсем ином расположении духа. Костя узнал руку художника. Его картины всегда совершенно разного содержания регулярно появлялись по ночам на стенах города и неизменно поднимали настроение каждому, кто успевал на них посмотреть. Каждому, кроме Кости. Он при виде очередной работы уличного художника мог думать только о том, что через пару дней ее назовут вандализмом и закрасят самым отвратительно-болезненным оттенком желтого.

Сегодня Костя едва успел опередить коммунальщиков. Два гостя из ближнего зарубежья с названием местной управляющей компании на жилетках уже подготавливали краску. Костя чертыхнулся, развернулся в сторону магазина и налетел на щуплого, но очень высокого молодого человека с пакетом продуктов, оказывается, стоящего рядом с ним, чем вывел того из оцепенения.

– Прости, пожалуйста, я тебя не заметил, – извинился Костя.

– Опять смета на ремонт победила душу.

Парень смахнул слезу и ушел не оглядываясь.

Учитель

Каждый раз после прихода маляров у него опускались руки, каждый раз он признавал свое поражение перед коммунальными службами в этой позиционной войне, каждый раз зарекался брать в руки кисть и каждый раз на следующее утро начинал работу над новой картиной. Он как никто понимал бесперспективность этой борьбы и с самого первого штриха, создавая первый эскиз, начинал оплакивать гибель еще не созданной картины. Он был несчастен почти все свободное время, чтобы окружающие стали чуть счастливее ненадолго, и считал это справедливым обменом.

Дома его встретила мама. Забрав пакет с покупками, спросила:

– Что такой хмурый? – И тут же, прижав руки к груди, сменила тон с беспечного на встревоженный: – Неужто уже закрасили?

– Да, мам. В этот раз и двух дней не подождали.

– Вот негодяи, такую работу загубили! А должны были поблагодарить и стену веревочкой оградить. Ведь за бесплатно настоящую красоту создаешь, ни рубля тебе город не выделил на это. Хотя в этом и проблема. На том, что бесплатно достается городу, своровать нельзя. А то, что нельзя обокрасть, в нашей стране не любят.

Мама Саши работала бухгалтером в бюджетном учреждении, поэтому привыкла на все смотреть через призму профессиональной деформации. То есть любые события трактовать с точки зрения повсеместной коррупции. После уничтожения каждой картины она говорила Саше примерно одинаковые слова, чтобы как-то подбодрить и убедить перестать изводить себя этой борьбой с ветряной мельницей. Хотя прекрасно понимала, что не сможет его утешить и уж точно не сможет уговорить оставить эту ночную работу.

– Ладно, мам, не переживай. Мне пора в школу.

Единственное хорошее, что дали ему ночные вылазки, это дневную работу, ставшую для него отдушиной и местом, где он, несмотря ни на что, чувствовал себя по-настоящему счастливым. Пару лет назад руководитель частной художественной школы Егор Валентинович застал посреди ночи Сашу, неуклюже ползающего по стене с малярным валиком. Это был мужчина средних лет, ценящий, разбирающийся, а главное, всей душой любящий искусство. По иронии он был начисто лишен каких бы то ни было художественных талантов и преклонялся перед людьми, ими обладающими. В картине, появляющейся на его глазах, он без труда разглядел искусство, в Саше – талант и твердо решил, что ему необходим такой человек среди наставников его школы. Он не рискнул отвлечь художника и терпеливо ждал почти до рассвета окончания работы.

– Молодой человек, могу я соблазнить вас чашкой горячего кофе? – спросил Егор Валентинович, когда Саша закончил работать.

Саша, уже готовый начать погружаться в горе неминуемой потери своей картины, был готов идти куда угодно и с кем угодно, чтобы это погружение отложить. К тому же промышленный альпинизм его вымотал и кофе входил в его планы в любом случае. Спустя несколько минут они сидели в тихом пустом кафе и пили согревающий напиток. Егор Валентинович видел, что Саша находится в легкой прострации и решил начать издалека.

– Как вас зовут?

Саша ответил.

– Александр, вы развили свой талант, обучаясь на профессию художника, или это врожденное?

– Врожденное, но я учился. Правда, научить меня смогли только терминам, рисовать по правилам я так и не смог. Поэтому выпустился со скрипом.

– Если не секрет, чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я – курьер, так что ногами, – улыбнулся Саша.

– Почему же не кистью? Мне кажется, это вам подошло бы куда больше.

– Я пытался, но это оказалось для меня слишком сложно.

Конечно, после выпуска из института Саша пытался работать по специальности и устроился на стажировку дизайнером. Он должен был создавать логотипы компаний. Свой первый заказ Саша воспринял с воодушевлением, лично приехал к заказчику и целый день в мельчайших подробностях расспрашивал его про фирму в целом, про сотрудников в частности, про направления деятельности. Потом почти неделю создавал настоящий шедевр, в котором отобразил все детали и нюансы. Логотип вышел поистине эпохальным и подходящим для размещения в шапке документов чуть менее, чем микроскоп подходит для забивания гвоздей. Саша так увлекся работой, что был ошарашен, когда ему напомнили, что логотип нужен по большей части для размещения в шапках документов, и для этого было бы неплохо, чтобы он умещался на стандартном листе А4, а в идеале занимал бы на этом листе лишь несколько сантиметров. Впрочем, заказчик был ошарашен не меньше и с удовольствием забрал получившийся логотип для размещения на стене офиса за ресепшном (ресепшн пришлось, правда, перенести к более длинной стене). Работодатель же был не столько ошарашен, сколько обескуражен и опечален. Согласно внутреннему регламенту одному дизайнеру за рабочий день в зависимости от выбранного заказчиками тарифа полагалось отрисовывать от двух до пяти логотипов, что несколько не соответствовало одному логотипу, законченному Сашей за неделю. Из-за благодарственного письма, больше похожего на хвалебную оду, в котором заказчик красноречиво восхищался Сашей, а с ним вместе и всей конторой, было решено дать стажеру второй шанс. Теперь за ним строго следили, одергивали, если он начинал увлекаться, и за вторую неделю из-под его пера вышло требуемое количество товара требуемого качества.

– Представьте себе человека, – продолжил Саша, – обожающего, допустим, конфеты до потери сознания. Если он пойдет работать в цех на шоколадную фабрику, то либо на второй день заработает диабет, принеся фабрике больше убытков, чем прибыли, либо не прикоснется ни к одной конфетке, чтобы не сорваться, и станет совершенно несчастным человеком, постоянно делая со сладостями вообще не то, что хочет. Вот и я должен был рисовать, делать то, что больше всего люблю, но делать не так, как мне хотелось, а так, как требовалось по техническому заданию. Из-за этого любимое занятие превращалось в пытку. Я продержался меньше месяца и ушел на работу, не связанную с творчеством.

Саша старался не думать ни о чем, чтобы не начать думать о картине, и до сих пор ему это вполне удавалось. Он просто бездумно отвечал на вопросы странного незнакомца. Но сознание не могло дремать вечно и, наконец очнувшись ото сна, выдало очевидный в такой ситуации вопрос:

– Извините, я не спросил вашего имени и… почему мы перед рассветом сидим в кафе?

– Простите мою бестактность, меня зовут Егор Валентинович, а сидим мы тут потому, что я увидел ваше творение и теперь хочу предложить вам работу.

Костя с удивлением посмотрел на собеседника.

– Мне очень лестно, что вы оценили мою картину, но я уже сказал, что не могу работать на заказ.

– Это и не потребуется. Я хочу, чтобы вы рисовали то, что вам хочется, просто при этом поясняли небольшой группе детей, как вы это делаете и почему. Ну еще иногда комментировали их собственные работы. – Егор Валентинович, давно общаясь с глубоко художественными людьми, привык всегда сглаживать углы и подбираться к сути своих вопросов и предложений предельно осторожно, чтобы не спугнуть и не оскорбить тонкие ранимые натуры.

– То есть вы предлагаете мне место учителя рисования?

Егор Валентинович еще не знал, насколько тонкая (и тонкая ли вообще) натура сидит напротив него и ощущал, что оказался посреди минного поля, а любой непродуманный шаг может стать фатальным.

– Нет… – он вглядывался в лицо Саши, чтобы понять его настрой. – Не совсем.