Удар отложенной смерти

Инна Тронина

УДАР ОТЛОЖЕННОЙ СМЕРТИ

Удар отложенной смерти – лёгкий, безболезненный тычок в область солнечного сплетения, вызывающий через неделю смерть абсолютно здорового человека от ураганного гниения внутренних органов.

Согласно легендам о восточных единоборствах, «ударом отложенной смерти» владеют лишь несколько мастеров.

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Вернувшись в свой кабинет, майор Горбовский обнаружил, что забыл выключить радио. Начальник Управления по городу и области вызвал его прямо после оперативки. Горбовский как раз, вскипятив чайник, устроился с дымящейся кружкой за столом, чтобы прослушать последние известия и прогноз погоды.

Но, поскольку генерал потребовал явиться срочно, Захар Сысоевич, давясь и обжигаясь, выпил свой чай и выскочил в коридор. Потом хлопнул себя по лбу, вернулся, запер кабинет и намертво забыл о репродукторе. Начальника отдела борьбы с организованной преступностью к руководству Главка по пустякам не приглашали.

За мутным стеклом чуть вкось летел мокрый снег, и радио вновь передавало новости – только уже следующий, пятичасовой выпуск. Женский звенящий голос взволнованно говорил в пустоту тёмного кабинета:

– Положение в столице Румынии продолжает оставаться крайне напряжённым. Сторонники свергнутого диктатора Чаушеску не прекращают попыток…

Теперь для Захара не существовало никаких, даже крайне важных событий. Он нажал на клавишу, и приёмник, щёлкнув, умолк. Не зажигая света, майор нащупал кожаную спинку вертящегося кресла на колёсиках, медленно придвинул его поближе и сел. Надорвал пачку «Опала», погремел спичечным коробком. Сегодня был несчастливый день, и первом делом сломалась зажигалка.

Кабинет окончательно погрузился во мрак. Рубиновый огонёк сигареты горел над столом майора, освещая несколько тощих кожаных папок, письменный прибор с калькулятором, фотографию жены и детей под стеклом, керамическую пепельницу с давнишними окурками, манжету и чёрный рукав пиджака Горбовского.

Прежде чем вызвать сотрудников, Захар должен был ещё раз обдумать всё услышанное и сообразить, с чего же следует начинать. Пройдёт несколько минут, и вспыхнут под потолком лампы дневного света; в кабинете сделается шумно и тесно. За длинным столом, образующим вместе с майорским букву «Т», соберутся его ребята, чтобы выслушать сообщение начальника.

Суть нужно объяснить в двух словах, оставив побольше времени для обмена мнениями. Максимум три часа остаётся в запасе на сегодняшний день, а дальше большинство сотрудников уйдут на выходные. Но приказ не допускает вариантов – работу по контрабанде нужно пустить в первую очередь.

Отдел борьбы с организованной преступностью должен помочь УКГБ в невероятно сложном деле. У Горбовского специалисты, в его отдел собран весь цвет из Главного и районных управлений. Кроме того, в распоряжении майора находится разветвлённая агентурная сеть, которой откровенно завидуют даже «верхние этажи» – так называли в милиции КГБ. После вступления начальник Главка сжато обрисовал ситуацию и изложил свои требования.

Дверь кабинета кто-то попробовал открыть. Она подделалась, чему в коридоре удивились.

– Не заперто? А почему света нет?

– Заходи, Геннадий. И заодно нажми выключатель…

Горбовский выпрямился за столом, гася окурок в пепельнице. Лампы под потолком, как всегда, сначала мигали и потрескивали, но потом загорелись ярко и загудели ровно. Захар через стол протянул руку своему заму, майору Петренко.

– Только собрался тебе звонить…

– Я уже несколько раз толкался, и всё время было закрыто. У генерала заседал?

Геннадий сел напротив Захара, боком к столу для совещаний. Пронзительный свет заливал кабинет, позволяя каждому из в деталях видеть другого.

По морщинистому, треугольному, с лихорадочно блестящими синими глазами, по мученически сведённым на переносице бархатным бровям Горбовского Петренко понял – начальничка если не взгрели, то сильно озадачили. Так много Захар курил лишь в исключительных случаях – по кабинету плавали клубы дыма, а в пепельнице громоздилась горка свежих «хабариков».

Тёмно-русая, с проседью, шевелюра Горбовского, взлохмаченная пальцами и влажная от пота, напоминала развороченный вилами стог перепревшего сена. Захар, в свою очередь, изучал впалые щёки Петренко, его очки с цилиндрами в импортной серебристой оправе, и завидовал ровному пробору в напомаженных пепельных волосах. Худой и высокий, в сером респектабельном костюме и начищенных ботинках, холодно-официальный и насмешливый, Геннадий Иванович походил на фирмача.

– Генерал вызывал? – ещё раз спросил Петренко, чуть наклоняясь вперёд.

Горбовский увидел его глаза. Светло-серые, сильно уменьшенные линзами очков, они своей полнейшей бесстрастностью напоминали стеклянные. Захар где-то внутри вспыхнул, поняв, что зря всё-таки обнаруживает свои чувства при подчинённых. Геннадий прямо не говорил, но Горбовский понимал, что выглядит в глазах зама, мягко говоря, не шибко умным. И в данный момент Петренко, конечно же, думает, почему их, родившихся в одном году и находящих в одинаковом звании, расставили на служебной лестнице так, а не иначе.

В восемьдесят седьмом году они пришли во вновь образованное подразделение из второго подотдела уголовного розыска – так называемой «двойки». Они поднаторели на «глухих» убийствах, оба имели по ордену Красной Звезды, и послужной список Захара смотрела ничуть не лучше, чем у Геннадия.

Впрочем, задумывалось всё далеко не так. Их шефом в отделе борьбы с организованной преступностью должен был стать полковник Михаил Иванович Грачёв, руководивший их опергруппой в «двойке». Но возглавить отдел Грачёву не удалось – в августе восемьдесят седьмого он погиб в авиакатастрофе на подлёте к Новороссийску. Предложение возглавить отдел сделали Горбовскому, который, кстати, ещё не сразу и согласился.

Что ж, всё правильно – ведь Захар Горбовский был замом Михаила Грачёва. И, тем не менее, при виде Горбовского Петренко частенько становилось не по себе. Впрочем, сейчас сердце лишь обдало тревожным холодком, но очень быстро его согрела жаркая волна любопытства.

– Так что же, собственно, стряслось?

– Вызывал. – Горбовский сбросил пиджак и через голову сбросил петлю галстука. – Гена, на нас вешают контрабанду.

– То есть?..

Петренко наморщил высокий лоб. Его длинные узловатые пальцы непроизвольно сжались на полированной крышке стола. Напротив, несмотря на то, что до Нового года оставалось больше недели, уже стояли еловые ветки в хрустальной вазе. Смолистые, удлинённые шишки сами по себе служили украшением и придавали веткам особую прелесть. По Литейному проспекту проносились трамваи, и шишки мелко дрожали. Тоненько позвякивали и стаканы в углу на тумбочке.

– Имеются сведения о поставленном с размахом вывозе через финскую границу золота в виде слитков, монет, ювелирных изделий. Платину переправляют в основном слитками, реже – как украшения. Легко проходят таможню радиодетали, включающие эти драгметаллы. Вовсю уплывают, как ты знаешь, культурные ценности – картины, иконы, другие предметы религиозного культа. Похищают их из храмов, музеев, частных коллекций. У генерала услышал новости – вчера церквушку под Кировском грабанули. В деле фигурируют и прочие ценности, которые предпочитают не вносить в таможенные декларации. А взамен тем же путём через Прибалтику, в частности, через Клайпедский порт, поступает огнестрельное, газовое и холодное оружие, включая и гранаты с гранатомётами. Рации, электрошоковые дубинки, пистолеты-авторучки, пистолеты-трости… – Горбовский раскрыл папку и разложил перед Петренко развёрнутые листы с таблицами. – Смотри: швейцарские ножи обоюдоострые, ножи системы «НАТО милитри», «Спринг-Найф», китайские – и всё огромными партиями. Нитка прохождения ценностей и оружия крепкая, давняя и эффективная. Поступают «узи», «скорпионы», «томпсоны». Это, как ты понимаешь, калибр 12,6 миллиметров. В грудь пуля попадает – из орбит выскакивают глаза. Только что в городе появились автоматы системы «суоми» – эти уже прямиком из Финляндии. Вчера в порожнем вагоне совершенно случайно обнаружили пару ящиков с осколочными гранатами и запалами к ним. А ведь в том же составе шли наливные цистерны – бензин…

– Куда шёл состав? – Петренко кусал тонкую нижнюю губу. – К нам или от нас?

– К нам, в Ленинград, из Выборга.

– Это всё, конечно, прискорбно. Но причём здесь мы?

– С подобными вопросами обращайся к генералу. Мне примерно на такой же он ответил, что мы просто обязаны помочь товарищам из Комитета. У нас агентура…

– А у них нет? – усмехнулся Петренко, блеснув очками. – Контрабанда – не наша забота… Или начальство считает, что мы тут целыми днями дурью маемся?

– Ты на сто процентов прав. Но деятельность организованных преступных группировок налицо, а это уже наша компетенция. Граница границей – это действительно не относится к нашему Министерству. Но ценности вывозят из Ленинграда и области. Оружие, приобретённое взамен, может заговорить здесь же. А это, я с генералом согласен, наша забота. Хоть меня, хоть тебя, хоть кого-то из наших хлопцев могут «снять» из этих стволов. Если мы сейчас же не разберёмся конкретно с этой шарагой, не пресечём каналы хищения, число таких «обменных контор» будет множиться в геометрической прогрессии. В первую очередь нужно разобраться, нет ли среди наших знакомцев кандидатов на такой бизнес. И вообще – откуда они берут в таком количестве слитки золота, другие вещи. А, самое главное, каким образом проводят всё это через таможню… Ты со мной согласен, Геннадий?

– Трудно не согласиться.

Петренко отвечал шефу машинально, всё ещё продолжая мысленно сопротивляться начальственному произволу. Тридцать три человека, загруженные под завязку. Ни транспорта, ни спецредств – только табельное оружие. Да и то неизвестно, когда можно применять; если сподобишься выстрелить, затаскают по инстанциям. Говорить всё это Горбовскому смысла не было – он знал о трудностях отдела не хуже заместителя. Вероятно, ссылался на них и в присутствии генерала, но тот рассудил иначе. Что ж, плевать против ветра бессмысленно – нужно что-то решать.

– А кому дело поручим? У меня все заняты.

– А нужно в первую очередь, Гена. Кто и чем у тебя занят?

– Подготовить справку?

– Да нет, устно.

– Ты же не хуже меня знаешь. Здесь работы – непочатый край. Придётся ребят освобождать от всего остального. Генерал говорил об агентурной сети?

– Упомянул несколько раз. Создали её себе на голову! Теперь каждый думает, что мы во все банды вхожи. Вообще-то, Геннадий, ты верно говоришь – давай полные сведения по загрузке личного состава. Поимённо! А потом решим, кого выделить на контрабанду…

– Само собой, Андрея Озирского. Во-первых, всё равно придётся обращаться к нему из-за агентуры. Во-вторых, он только что в «Пулково-2» вместе с бывшими коллегами тряхнул стариной. Несколько похищенных из Третьяковки полотен вывозили за кордон через Ленинград, а не через Москву. Понятно – след пытались запутать…

– За эти полотна уже из столицы благодарность пришла. – Захар подал Геннадию телетайпограмму. – А они сами тоже хороши – столько произведений искусства годами держат в запасниках! Поневоле кто-нибудь решит, что им не нужно… Ну, Андрей, таможня наша – номер первый. Кто ещё?

– Вот вместе и решим. – Петренко обошёл стол и взял телефонную трубку. – Я Озирского вызываю.

– Валяй. – Захар снова закурил, помахав в воздухе спичкой.

– Жаль, Михаила Ружецкого никак в помощь Андрею не выделить! Начни они вместе работать по контрабанде, я бы спокойно спал ночью…

Геннадий настороженно смотрел на Захара. Последний давно уже испытывал откровенную неприязнь к капитану Ружецкому – рисковому и тяжёлому на руку мужику. Ружецкий, кроме всего прочего, был известен как внебрачный сын Михаила Ивановича Грачёва и давний друг Андрея Озирского. Они, погодки-супермены, восемь лет назад завершили каскадёрскую карьеру.

– Нет уж, пусть Ружецкий курирует Некрасовский, то бишь Мальцевский рынок. Там после рейда работы полно. Другие кандидатуры есть?

Петренко пристально взглянул на шефа, и щека его непроизвольно дёрнулась. Начальник отдела хотел предложить от себя Александра Минца, бывшего сотрудника Василеостровской прокуратуры. Несмотря на молодость, Саша уже успел выступить в качестве обвинителя на нескольких судебных процессах.

Сейчас Минц тоже работал у них. Горбовский, поначалу настороженно относившийся к музыкальному и напичканному иностранными языками мальчику, привык к нему. А после, посмотрев Сашу в деле и на досуге, полюбил, будто третьего сына. Петренко же считал Минца случайным человеком в органах, выпендрёжным баловнем судьбы, самолюбивым и инфантильным. Кроме того, Александр не отказывал себе в удовольствии поволочиться за дамами – даже с ущербом для дела.

Ружецкий и Минц, являясь любимчиками главных фигур в отделе, всегда служили поводом для ослабляющих Петренко и Горбовского перебранок. Нынешний случай был из ряда тех, что подливали в тлеющий костёр щедрую порцию бензина. Работа с УКГБ по контрабанде, находящаяся под личным контролем начальника ГУВД, была хоть и опасной, но престижной и нужной для построения карьеры. Поэтому выбор главных участников операции, у которой ещё не было названия, воспринимался руководством отдела так болезненно.

Горбовский понял, что сейчас лучше не обострять отношения, и круто свернул разговор на другие рельсы.

– Ген, ты дочерей на каникулы в Ялту отправляешь?

– Разумеется. Вместе с Гертрудой вылетают тридцатого числа.

– А я Сысойку с Ликой в Скадовск выставляю. Леонид в этом году не едет – ему нужно комиссию проходить перед армией. Останемся мы с тобой без жён, без детей – только работать. – Горбовский яростно потёр ладонями начинающие зарастать щёки. – Звони, сейчас с Андреем посоветуемся. Скажи, чтобы вспомнил, слыхал ли что-нибудь о бартере «рыжьё* – стволы». Может быть, в таможне до чего-нибудь дознались.

– Одну минуту. – Петренко, поглядывая на часы, набрал номер.

* * *

Через пятнадцать минут они сидели за столом уже втроём. По звонку Геннадия Ивановича явился бывший таможенник из аэропорта «Пулково», ныне сотрудник отдела, создатель и руководитель обширной агентурной сети – капитан Андрей Озирский. За смелость, злость, веселье и авантюризм его прозвали Бладом – и враги, и друзья. Было ему свойственно и непривычное, какое-то старомодное благородство; а также щепетильное, трепетное отношение к собственному честному слову.

Перед каждым из них стоял стакан крепкого чая. Свет ламп отражался от начищенных мельхиоровых подстаканников. Длинная стрелка стенных часов, прыгнув к двенадцати, образовала вместе с короткой прямую линию. За стеной просигналило радио – шесть. Когда Захар вернулся от генерала, было пять, и целый час будто бы провалился в иное измерение.

Захар и Андрей курили. Последний не признавал отечественных и болгарских сигарет, и потому сейчас достал из кармана пачку «Джимми», хотя, как правило, предпочитал «Мальборо». Не страдающий вредной привычкой Петренко пил уже третий стакан чая, рассматривал таблицы с перечислением похищенного из разных мест. Он пытался сообразить, что из всего этого добра могло пойти в уплату за оружие.

Андрею Озирскому летом исполнилось тридцать два года, но выглядел он гораздо моложе. Всегда стремительный, похожий на сжатую до предела пружину, взрывающийся то хохотом, то ругательствами, сокрушительно сильный физически, сегодня он был особенно красив. Всегдашняя кожаная куртка, чёрный джемпер, под ним рубашка того же цвета, потёртые джинсы «Ливайс» только подчёркивали совершенство его лица и фигуры. Озирский мог ввалиться в кабинет грязным и усталым, вонять табаком и потом, материться и хамить начальству – ему всё прощалось.

Трудно было не восхищаться его тонким, матово-бледным лицом и огромными, цвета морской волны, глазами. Тёмно-каштановые волосы, породистые брови с изломом, длинные загнутые ресницы – всё это казалось неестественным, сказочным даже далёким от сентиментальности операм. Черты Андрея словно изваял гениальный скульптор. Он был само Совершенство. И не нашлось ещё человека, который посмел бы с этим спорить.

И Горбовский, и Петренко всегда отдыхали душой, созерцая эту вызывающую, упоительную красоту. Не только лицо, но и форма рук, осанка, манеры – всё выдавало аристократическое происхождение Озирского. Он был как две капли воды похож на свою мать-польку. Об отце Андрея ничего не знал даже Захар, внимательный к личным проблемам своих ребят.

Как-то на вечеринке Андрей разговорился больше обычного и вскользь обронил, что в их семье живёт интересное предание. Якобы давным-давно, лет двести назад, от одного из старинных и почитаемых польских шляхетских родов – графов Потоцких – отделилась линия, не совсем законная и потому мало где зафиксированная. Но фамилия чудом сохранилась, всплыв уже в начале этого века. Мать его дела, в девичестве Данута Потоцкая, была красоты неописуемой.

Петренко, как всегда, язвительный и не склонный к восторгам, вспомнил об этом сейчас, поднял глаза от сводки и улыбнулся. Да, Андрей, по паспорту Анджей-Юзеф, действительно благородного происхождения. И не серую милицейскую форму ему носить, а шляпу, камзол и шпагу…

– А крупные хищения платины откуда-нибудь происходили?

Андрей, вальяжно откинувшись на спинку стула, протянул руку к столу начальника и придавил к рычагам трубку звонящего телефона, чтобы их беседе не мешали. Кроме него, всеобщего кумира, обладающего сильнейшим магнетизмом, таких выходок в кабинете начальника себе никто не позволял.

– Геннадий, помнишь, ты говорил? Самоварчики какие-то украли в химической лаборатории… – Захар, наморщив лоб, смотрел на Петренко.

– Какие самоварчики? – Петренко с досадой отодвинул таблицу. – Ах, да… Ну, это как бы на жаргоне. Так называется платиновая колбочка на двести пятьдесят миллилитров. Теперь представьте себе, сколько там платины! В том институте из лаборатории спёрли десять таких приборов. «Самоварчики» присоединяются к аппарату Киппа и служат для разложения пробы плавиковой кислотой при определении закисного железа. Определение ведётся в восстановительной атмосфере углекислоты. Кроме того, похищено четыреста платиновых тиглей по тридцать граммов каждый. И сто платиновых чашек пор пятьдесят-семьдесят граммов. Итого восемнадцать килограммов платины…

– Геннадий, откуда ты так здорово в химии разбираешься? – невольно восхитился Захар. – Тому же около трёх месяцев… Да нет, ровно три.

– А скандал какой разразился? Я теперь его до смерти не забуду. – Петренко пролистал скоросшиватель. – И ещё… Я ведь лаборантом был у криминалистов, ещё в Сумах. Приходилось и «самоварчики» встречать…

– Интересно! – Андрей тоже развеселился из-за «самоварчиков». – Эту посуду что, не заперли в сейф? Так на столах и стояла?

– Нет, почему же? Заперли, а ключ положили в коробочку. Те пришли, сняли с вахты ключ, открыли лабораторию, потом коробочку. И всё вынесли!

– Классно! – Андрей присвистнул. – Да на эти средства полк вооружить можно. Наводчик, ясно, был из своих.

– У меня тоже такое подозрение. – Захар кусал колпачок ручки. – Геннадий, ещё не припомнишь?

Начальник отдела встал из-за своего стола и тоже склонился над сводками.

– Всякую мелочёвку так сразу не учтёшь – надо запрашивать данные. А что, очень много уходит платины?

– Много, но золота больше. – Горбовский перевернул страницу. – И добыть его легче. Кольца, цепочки, серёжки, монеты… Но последнее время почему-то идёт в виде лома. И, кстати, в подавляющем большинстве случаев девяносто восьмой пробы. Где можно раздобыть именно такое, да ещё в огромных количествах? Андрей, кстати… Следы украденной платины у тебя не мелькали?

Озирский закусил костяшку указательного пальца, внимательно изучая таблицы.

– Нет. К сожалению, нет. А вот один источник поступления золотишка я вычислил. Всякие грабежи квартир, граждан и «Ювелирторга» – это ладно. Но есть ещё одно местечко в Питере, где можно озолотиться в кратчайший срок. У меня есть такие сведения…

Андрей не называл никаких имён и фамилий. Горбовский с Петренко не видели в глаза ни одного из агентов, не знали структуры созданной их сотрудником организации. Но проверок и не требовалось – за каждое слово Озирского начальство могло ручаться головой.

– В крематории? – разом догадались оба майора.

Через мгновение Озирский спокойно кивнул.

– Ага.

– Да, там, конечно, нравы лютые. Администрацию и персонал меняли несколько раз. Но, как видно, дело не в этом.

Захар сжал в кулаке простой карандаш, и тот с треском переломился надвое. Телефоны так и звонили, но трубку майор не брал. Превентивная беседа с коллегами выезжала на новую колею.

– Но конкретные факты у тебя есть? Именно насчёт золота! Сейчас не будем говорить о цветах и тапочках.

– Есть. – Андрей, уже догадываясь о теме разговора, заранее распихал по карманам мятые бумажки – заявления, письма, бланки. Кожанка Озирского имела штук двадцать потайных карманов, вмещавших дикое количество всевозможной документации. – Гражданка Тимохина П.А. прощалась в среднем зале с мужем. У покойничка вся верхняя челюсть была золотая…

На щеке Андрея появилась глубокая ямочка, но глаза налились холодной, болотной зеленью. Бумажка уже была в руках у Горбовского. Петренко Андрей протянул ещё одно заявление – гражданина Михеева С.В.

– Этот проводил жену в последний путь из малого зала. Десять золотых коронок. В обоих случаях – не какое-нибудь там напыление, а именно золото девяносто восьмой пробы…

Андрей приподнялся, проведя карандашом по строчкам заявления Тимохиной. Слова он произносил отчётливо, как всегда. Его поставленный голос ученика капеллы и студента театрального института от волнения не менял тембра.

– Я, кстати, с обоими этими заявителями познакомился. В сейфе у меня лежит ещё штук десять таких документов. Обязуются после кремации вернуть слиток, но не возвращают.

– Вот так, запросто? – Петренко в третий раз перечитал заявление Михеева. – Вижу, гражданин пишет – угрожали?

– Да, там есть, где человека к стенке припереть. В кабинетах-то всё чинно и вежливо, а чуть за угол зашёл – и крепкие ребята тут как тут. И мужчину, и женщину под угрозой расправы вынудили подписать акт о том, что слитки им отданы. Они в тот момент рады были, что хоть в живых остались. Но потом всё-таки решили вопрос поднять. То же самое в различных вариациях в десяти других заявлениях. Кому грозили не отдать урну, кому – расправиться с детьми, кого – лично тут же оприходовать. И я уверен, – Андрей снова достал сигареты, зажигалку, – что подавляющее большинство граждан вообще не заявляют об этом в милицию. Жизнь, как говорится, дороже.

Тонкий, но загрубевший от занятий карате палец Озирского щёлкнул курком зажигалки. Потом она исчезла в одном из многочисленных карманов.

– Так твой человек не выяснил, с кем связана эта контора на Шафировском? – Захар отложил заявление, датированное вторым декабря. – И о слитках с тех пор – никаких сведений?

– Никаких. Бабуля Тимохина потом и вовсе отказалась от своей жалобы.

– А Михеев? – спросил Петренко.

– Тоже!

Озирский резко выдохнул дым. Как и остальные, он кинул взгляд на часы – массивные, с круглым циферблатом и блестящими стрелками. Склёпанный из алюминиевых пластин браслет очень шёл Андрею.

– Ясненько. Так кто выплавляет золото? Удалось узнать?

Горбовский, между прочим, отметил, что почти семь. Надо всё-таки Андрею дать помощника. Но при Петренко назвать фамилию Минца – всё равно что помахать под носом у бешеного быка кумачовым полотнищем. Единственный, кого одинаково любили Захар и Геннадий, – Андрей Озирский – был вынужден лавировать между ними, взваливая основную работу на свои плечи.

Захар покосился на зама, и тот откровенно поморщился, словно разжёвывая горсть недозрелой клюквы. Горбовский читал мысли Петренко: «Дети начальника не могут без Минца. Леониду он переводит английский, Сысою решает задачи по геометрии. И всё бесплатно, вернее, за счёт государства. И Захару Сысоевичу хорошо, и Александру Львовичу. Плохо только отделу борьбы с организованной преступностью, пострадавшим от бандитов гражданам и в целом состоянию дел в государстве…»

Геннадий не только об этом думал, он часто это и говорил, причём прямо при Минце. В Саше майора Петренко раздражало всё, а особенно – его страстный, приглушённый, едва не срывающийся голос.

– Удалось. – Андрей расстегнул очередную «молнию», достал конверт. – Вот справка и фото. Кисляков Валерий Алексеевич, пятьдесят седьмого года рождения, женат, имеет сына. Проживает на Ириновском проспекте. Шестерит* на некоего Ювелира вместе со своими сослуживцами – Ременюком Саввой Панкратовичем и Мажоровым Николаем Варламовичем. В их тёплой компании ещё несколько рабочих, но имён я пока не знаю. Кисляков занимается этим уже нет пять. Располагает большим количеством валюты. Полгода назад приобрёл «Форд» и вовсю катается по загранкам. Да, ещё… Это уже будет страшно. Кисляков зарабатывает и по-другому тоже. К золоту это отношения не имеет. Н следует, рано или поздно, бизнес Валерия пресечь…