Дух неправды

Михаил заботливо дотронулся до горячего влажного лба парня. Тот опять подпрыгнул, словно к его коже прикоснулись раскалённым железом.

– Да сиди ты, сиди спокойно. Молоко с мёдом пил?

Печерский ещё раздумывал, стоит ли сводить сегодня двух своих гостей; потом тряхнул густыми цыганскими кудрями, прекрасно понимая, что другого случая может и не представиться.

– Вижу, что температуру не измерял. Держи.

Печерский подал Санкару безртутный термометр, и юноша обречённо засунул его под мышку. Через минуту послышался сигнал, означающий, что температура измерена. Михаил глянул на термометр и покачал головой.

– Ничего, тридцать семь и пять. Я думал, будет больше. Есть хочешь?

– Мне достаточно молока, сэр, – забывшись от волнения, сказал Санкар.

Печерский удивлённо уставился на него. Потом вспомнил о Райдере Миррене, который остался в холле, и заторопился.

– Если есть не хочешь, неволить не буду. К гостям тебе выходить нельзя – я имею в виду общий зал. А вот с одним из них ты вполне можешь встретиться. Он уже ждёт, очень хочет увидеться…

Санкар подался назад, и пламя камина заблестело в его зрачках. Маленькой, почти женской рукой, он перебирал складки шарфа, и на тонком пальце блестел золотой перстень с изображением то ли солнца, то ли колеса. Из-под левого рукава Санкара показался белый край повязки, и Михаил снова забеспокоился.

– Как твоя царапина? Не болит?

– Нет, нисколько. Но вы, же обещали никому меня не показывать. Не только у меня, но и у вас могут быть неприятности…

– Санкар, тебе двадцать, а мне шестьдесят. Я втрое дольше тебя живу на свете и понимаю, что можно делать, а что – нельзя. Ты можешь быть спокоен – этот человек никакого отношения к милиции не имеет. Он американец, журналист и писатель. Зовут его Райдер Миррен. Тебе знакомо это имя?

Печерский внимательно следил за реакцией Санкара, но тот только удивлённо взглянул на него, наморщил лоб.

– Что-то слышал… Но здесь, в Москве, я почти не читал американскую прессу. Наверное, видел имя в Интернете… Но почему он хочет встретиться со мной? Наверное, вышла какая-то ошибка. Мы не знакомы – это точно.

– Вот он и хочет познакомиться! – хлопнул Санкара по плечу Печерский. – Я бы на твоём месте не упрямился. Во всяком случае, вреда точно не будет. Он – очень влиятельный человек в Америке, вхожий в круг тамошней элиты. Лично знаком даже с некоторыми из президентов. Как ты знаешь, в Штатах их не называют бывшими. А ты ведь тоже представитель очень знатного и известного в мире семейства. Вероятно, вам будет, о чём поговорить. Кроме того, ты безбоязненно можешь рассказать мистеру Миррену о том, что с тобой позавчера произошло. Чем больше огласки получит эта история, тем труднее будет её замять, выставить тебя виноватым, завести уголовное дело. Ты говоришь, что не хочешь пока обращаться в индийское посольство за помощью, чтобы твоя семья не узнала о драке…

– Я не готов, пока, не готов! Это будет для родителей вторым ударом, а им достаточно одного. Мой старший брат Лал погиб в ноябре в Мумбае. По несчастью, он оказался постояльцем отеля «Оберой», когда исламские боевики атаковали город и захватили заложников. «Декканские моджахеды» требовали выпустить из индийских тюрем всех мусульман. В городе начались взрывы, потом боевики с автоматами ворвались на вокзал, в центральный госпиталь, в рестораны, в элитные отели. Мой брат и его российская жена снимались в Болливуде.[7] Она ждала ребёнка. Когда узнала, что Лал погиб, преждевременно родила девочку. Ребёнок всё же очень слаб, моя мать молится день и ночь. А тут ещё эта кошмарная история со мной, которую до сих пор было даже трудно вообразить. Меня могут обвинить в убийстве. Это позор для семьи, Михаил, это кинжал, вонзённый мною в сердце матери! Отец сейчас в деловой поездке, в Японии, и когда весть дойдёт до него… Они так надеялись, что я здесь получу образование! Покойная бабушка хотела, чтобы её внуки и правнуки учились только в Москве. Михаил, мне стыдно говорить о случившемся с незнакомым человеком, который меня совсем не знает, а потому может не поверить!

– Он говорит, что знал твою бабушку, Кальпану-джи, – поспешно сказал Печерский. – И, судя по всему, мистер Миррен очень её уважает. Мы встретились совершенно случайно на курорте в Доминикане. Я упомянул имя покойной Кальпаны Рани, рассказал, что моя карьера пошла в гору после индийских гастролей, организованных именно ею. Так, представь, Миррен прямо весь вспыхнул радостью! Он не откровенничал со мной, но много расспрашивал о вашей семье, интересовался, кем стали внуки Кальпаны Рани. Про всех я не знаю, но о тебе я ему рассказал. И так получилось, видимо, это перст судьбы, что ты оказался у меня в доме в связи с известными обстоятельствами. А Миррен как раз прилетел в Москву и позвонил мне. Я пригласил его к себе на пирушку, но через некоторое время потихоньку увёл и оставил в холле. Две головы хорошо, а три – лучше, – Печерский с трудом поднялся, потёр поясницу. – Возраст, ничего не попишешь! Завидую тебе, молодому! Идём, Санкар, не пожалеешь!

– Насколько я знаю, моя бабушка ненавидела и англичан, и американцев, – Санкар тоже встал и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Я не знаю ни одного её друга среди них. Мать говорила, что её погубили сикхские боевики,[8] опекаемые агентами ЦРУ. Но я пойду и встречусь с ним потому, чтобы не ставить вас в неловкое положение. Даже если этот человек – один из тех, кто убил её, я всё равно посмотрю ему в глаза. Не бойтесь, Михаил, я умею владеть собой. Я не скажу и не сделаю ему ничего дурного. Только пусть потом он уйдёт и не ищет меня…

– Может быть, ты не всё знаешь, Санкар, – смутился Печерский. – Не торопись, посиди с ним, узнай, чего он от тебя хочет. Как говорят в России, я около него со свечкой не стоял, а потому ничего не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Потом обсудим это дело, а сейчас идём. Человек и так слишком долго ждёт.

– Идёмте.

Санкар поправил волосы, шарф, рукава джемпера, и вслед за Печерским вышел из комнаты, где было жарко натоплено и темно. В коридоре яркий свет новогодней гирлянды, лампочки которой быстро перемигивались под потолком, заставил его зажмуриться. Печерский взял своего молодого гостя за руку.

– Спокойно, только спокойно, Санкар! Ты сам решишь, что говорить ему, а что нет. В библиотеку вам подадут кофе. Потом, после завершения банкета, я устраиваю грандиозное русское чаепитие! Разумеется, гости не должны видеть тебя, но официант накормит всех пирогами и вареньем, напоит чаем из настоящего самовара. Ты видел когда-нибудь самовар?

– Нет, никогда не видел. Спасибо, Михаил, что вы так заботитесь обо мне. Право, я не заслужил этого.

– Перестань комплексовать, Санкар! – ободряюще улыбнулся шансонье. – Если хочешь знать, то я целиком на твоей стороне в случившемся конфликте! Ты повёл себя так, как только и должен вести себя настоящий мужчина. Думаю, мистер Миррен будет того же мнения. Итак!..

Хозяин виллы дёрнул за шнурок, открывая дверь-гармошку, подтолкнул пария вперёд. Миррен уже слез с дивана и теперь стоял около стеклянного шкафа, заставленного раскрашенными, слепленными из теста игрушками.

Шансонье успел заметить, что американский гость тем же кислым взглядом глянул на свои платиновые швейцарские «ходики», так называемые «часы вечности», которых на всей Земле было меньше ста штук. Уникальный прибор можно было использовать и в океанских глубинах, и на горных вершинах, и в джунглях Амазонки, и в пустыне Сахара. Именно такие часы и требовались Райдеру Миррену, побывавшему, без преувеличения, во всех уголках земного шара.

– Прошу! – Михаил Печерский опять сверкнул ровным рядом вставных зубов. – Санкар Никкам, студент третьего курса геологического факультета Московского университета, родной внук Кальпаны-Рани Тханви- Бхандари, младший сын её любимой дочери Амриты!

Пустые зелёные глаза американца вдруг стали чистыми и прозрачными, как хрусталь. Печерский ещё мгновение назад не мог бы даже вообразить, что Райдер Миррен может так смотреть на кого-то – тепло и нежно, восторженно и радостно. Санкар ничего этого не заметил – он только наклонил голову, демонстрируя ровную нитку пробора в смоляных волосах.

– Мой друг, писатель и журналист из Бостона Райдер Миррен! – произнёс Михаил Печерский, глядя теперь на Санкара.

Молодой человек сдержанно пожал протянутую руку Миррена и вопросительно взглянул сначала на хозяина, а потом – на его гостя, который так и смотрел влажными, прозрачными глазами. Но лицо его оставалось таким же замкнутым, даже грубым, как раньше.

* * *

– Райдер, вы хотели кофе «Калипсо» с корицей? Прошу! – Печерский взял с подноса официанта чашечку. – А тебе, Санкар, больше по нраву с шоколадом и сливками? Изволь! – Печерский передал чашку юноше. – Себе я ничего не взял, у меня ещё много дел в доме. Например, нужно решить, как поступить с быком, – отправить его к поварам или вернуть на ферму…

– Надеюсь, наш индийский друг простит эти кровожадные разговоры? – осведомился Миррен, сделав маленький глоточек «Калипсо». – Майкл, вы, наверное, в прошлом году пугали собравшихся дам громадными крысами?

– Разумеется! Одной особо впечатлительной пришлось оказывать медицинскую помощь. Потом этими тварями позабавились таксы и кошки моих соседей. Между прочим, собаки ловят даже лучше.

– А ещё годом раньше вы зажарили поросёнка, надеюсь? – Миррен встал и, не выпуская чашечку из рук, снова подошёл к застеклённому шкафу. – Из чего сделаны эти фигурки, Майкл? Великолепно! Тоже русские ремёсла?

– Марина – художница по образованию. Помешалась на лепке из солёного теста. Одна из её подруг – настоящая фанатка этого дела. Прекрасный способ убить время, когда скучно и нечего делать. Меня на части рвут, – пожаловался Печерский. – Не помню, когда выспался в последний раз. А Марина лепит композиции, причём тщательно, по граммам отмеряет для теста воду, муку и соль. Да ещё их высушить надо естественным образом. В духовке нельзя – деформируются. Красить их нужно гуашью, а не акварелью. Дальше – лак, и снова сохнуть…

Печерский умолк, потому что во дворе оглушительно захлопали петарды. Санкар чуть не пролил кофе, снова вздрогнув от неожиданности. Из-под ресниц он наблюдал за американцем, когда тот рассматривал фигурки, но пока не мог понять, зачем тот настаивал на встрече. Когда они познакомились с бабушкой, при каких обстоятельствах? Кальпана Бхандари много ездила по миру, неоднократно бывала в Штатах – и в составе государственных делегаций, и как частное лицо.

Санкар не знал свою бабушку. Он родился через три с половиной года после её гибели, потому не мог твёрдо решить для себя, могла ли она поддерживать достаточно тесные отношения с американцем. Может быть, он действительно писатель, занимается Индией, и, вполне вероятно… Впрочем, делать выводы пока рано. Нужно хоть немного поговорить с ним. Скорее всего, Миррен ждёт, когда уйдёт Печерский, и потому болтает о пустяках.

– Вот это фейерверк! – восхитился Миррен, когда грохот прекратился. – Я думал, что дом обрушится. Конечно, на Востоке шумят ещё сильнее, когда по обычаю отпугивают злых духов, но это тоже впечатляет!

– Стараемся! – довольно улыбнулся шансонье. – И организация таких праздников стоит немалых трудов. Кстати, о поросёнке. Два года назад мне привезли целую свинью, да ещё супоросую, то есть беременную! Так она, паршивка, загадила мне весь паркет, да ещё в эту же ночь родила двенадцать поросят! Конечно, гости здорово позабавились, глядя на всё это. Предрекали мне год богатый и счастливый, раз так вышло. Не могу пожаловаться – в седьмом году я заработал неплохо. А вы как его встречали, Миррен? Насчёт Санкара знаю – он прилежно готовился к сессии. Представляете, живёт в ДАСе,[9] на Шверника, в общежитии. А ведь мог бы целый коттедж тут снимать, не то, что квартиру!

– В этом нет ничего удивительного, – возразил Санкар. – Студенты не должны кичиться богатством родителей. Это еще не их средства. До недавнего времени, – по лицу Санкара скользнула тень, – мы отлично ладили. Нас в комнате было трое. Моих предков носили по улицам в паланкине,[10] не давали даже ступить на землю. До сих пор для членов нашей семьи считается зазорным ходить в магазины и на базары. Торговцы приносят товар прямо на дом. Я считал это неправильным, и решил жить иначе.

– Жаль, что твой опыт оказался не совсем удачным, – вздохнул Печерский. – Да, Райдер, вы не ответили, как встречали позапрошлый Новый год. Небось, отрывались на каком-нибудь экзотическом побережье?

– Нет, я бродил в Интернете, – помедлив, ответил Мирен. – Там было много интересного для меня. Такой материал не часто найдёшь.

– Во даёт! – удивлённо восхитился Печерский. – Вот это одержимость! Работать в такую ночь! Смотри, Санкар, и ты таким будешь! Иностранцы не умеют расслабляться, и это вредит их здоровью.

– Нет ничего полезнее любимого дела, Майкл. Конечно, каждый волен выбирать занятие по душе. Но не стоит расслабляться настолько, чтобы в одно не очень прекрасное утро проснуться на руинах своей страны.

Миррен поставил пустую чашечку на стол. Они с Санкаром в упор смотрели друг на друга. Печерский улыбнулся до ушей.

– Ну, старина, вашей державе это не грозит!

– Вы ошибаетесь, Майкл, – медленно, взвешивая каждое слово, отвечал Миррен. – Кому много дано, с того много требуется. Четвёртого ноября моя родина совершила акт покаяния за прежние ошибки не на словах, а на деле. Очень многим моим соотечественникам пришлось сделать над собой чудовищное, нечеловеческое усилие. Я и сам поверил в подобное только тогда, когда оно свершилось. Избрать президентом цветного с арабским именем! Можно ли представить подобное в России?

– Вот уж точно нет, – поморщился Печерский. – Исключено.

– Операции часто бывают болезненными, зато спасают весь организм. Одни идут на риск и страдания, а другие предпочитают заливать проблемы спиртным и парить в иллюзиях. Вы, Майкл, наверное, заметили, что я не пью. Здоровье позволяет, но я сам не хочу. Мне столько пришлось в жизни выпить просто из вежливости, что я навеки обрёл отвращение к стакану… В Германии меня угощали яблочным шнапсом, в Японии – сакэ и сливовыми винами, в Болгарии – «Кадаркой», в Югославии – ракией. И отказаться нельзя – хозяева обидятся. Мне пришлось поневоле употребить столько разнообразного пойла, что сам я всегда предпочту обойтись без алкоголя. Да, кстати, Майкл, что сталось с той свиньей?

– Вместе с поросятами вернули хозяйке. Неохота было всю эту ораву откармливать. А зарезать, сами понимаете, тоже нельзя…

– Пощадите же и быка! – торжественно попросил Миррен. – Не надо проливать кровь в такой день. – Он бросил быстрый взгляд на хмурого Санкара, который, тоже допив кофе, терпеливо ждал главного, ради чего его привели сюда. – И не смеем вас дальше задерживать.

– Да у нас и зарезать-то его некому, – проворчал Печерский. – Так и так после праздника отвёз бы на ферму. Ну, всё, оставляю вас на часик-другой, а после наведаюсь. Не забывайте про чаепитие – это будет сказка. Не просто заварка с лимоном, а горы всякой вкуснятины. Вряд ли вам когда-нибудь придётся увидеть подобное!

И Печерский вышел в коридор, плотно прикрыв дверь. Гости, судя по всему, уже высыпали на улицу немного освежиться. И, как всегда, принялись водить хоровод, вразнобой горланя вечную новогоднюю песенку: «В лесу родилась ёлочка». Но Михаил не пошёл в зал, а направился в противоположный конец коридора, в кухню-столовую, где тихими вечерами они с Мариной и Настей обедали или ужинали.

Белый с позолотой классический гарнитур, с плитой, расположенной как бы в камине, под вытяжкой, сначала не очень нравился хозяину. Но после он привык и даже полюбил изящное, строгое творение итальянских мастеров. Здесь тоже присутствовали еловые лапы – в виде живых гирлянд, от которых в кухне терпко пахло хвоей. Михаил включил свет и сел за овальный стол, выдвинутый в центр кухни, похлопал себя по карманам и пожалел, что не захватил из кабинета трубку.

По счастью, в кармане брюк нашлись зажигалка и пачка «Парламента». Печерский торопливо закурил и, жадно втягивая дым, уронил крупную лобастую голову на холодные, противно дрожащие руки. Ему хотелось побыть одному и обдумать всё происшедшее сегодня, вспомнить каждое слово Райдера Миррена. То, что говорил ему юный Санкар Никкам, беспокойства не вызывало.

Да, стоит попробовать всё же переговорить с приятелем, жена которого работала в пресс-центре Петровки. Узнать, что слышно в Управлении по поводу драки на улице Шверника, результатом которой стала гибель одного человека. Ещё двое получили ранения. Конечно же, он даже не намекнёт на то, что главный подозреваемый в совершении убийства сейчас находится в его вилле и пьёт кофе в компании американского писателя. Придумает что-нибудь нейтральное. Например, Марине с Настей нужно ехать в гости – именно в тот район. И, раз о драке сообщали по радио и телевидению, хочется узнать, так ли это серьёзно.

Повезло, что никто, совершенно никто не знает об их знакомстве с юношей-индийцем. А, значит, не станет проверять городскую квартиру и виллу, даже не заподозрит знаменитого шансонье ни в чём криминальном! Вот уж чего меньше всего ожидал он, так это такого подарочка на Новый год. Это получилось почище родившей свиньи, но что теперь делать? Не всё от нас зависит в этом мире, и надо решать проблемы по мере их появления. Вечером первого января очень трудно застать дома того приятеля, и притом надо, чтобы он хоть немного соображал, ворочал языком. Может ведь даже и не взять в толк, что он него требуется. Он и сам бывший мент, теперь – частный охранник. Связи на Петровке у него сохранились. При желании приятель может помочь Печерскому.

Только вот телефон его отключён до сих пор. Неизвестно, в Москве сейчас Федя Гальцов, или махнул с супругой куда-нибудь на Маврикий. Когда же они в последний раз встречались? Кажется в декабре, на Федином юбилее, когда ему стукнуло пятьдесят пять. Такой роскошный шашлык зажарили – рубленый, с курдючным салом. А потом ещё два – картофельный и с черносливом. И всё это – под Царскую Золотую водку… Эх, Федя, кабы знать, где упасть, и тогда же договориться! Кто бы шепнул мне, что через месяц ты мне потребуешься!

Михаил чувствовал, как горят его щёки – наверное, Марина или про себя, или даже вслух, ругает его последними словами. Еще подумает, уединился в дальней комнате с секретаршей, третьей по счёту. Эта – шатенка. Первая, брюнетка Таня, разбилась год назад на машине. Блондинка Изольда не рассчитала дозу в шприце, когда расслаблялась после работы. Теперь вот Ирина, с виду похожая на строгую училку. В постели, несмотря на старание и немалый опыт, неприятная. Зря Маринка ревнует, мне Ирина ни к чёрту сейчас не нужна. И без неё голова кругом. Да тут ещё завтра концерт, а через три дня – другой. И с арендой зала не до конца не решили. Повышают, козлы, сумму отката чуть ли не каждый день…

Да и Миррен сегодня какой-то чудной, не похож на себя прежнего. Если разобраться, действительно странная история, и зря втравил в неё Санкара. Парню и без того несладко, могут арестовать, если нос в город высунет. Он же индиец, с толпой не смешаться, и идти ему по сути некуда. Может, Миррен поможет? Американцы чтут законы, но ведь Санкар-то мухи не обидит. Если бы можно было по-приличному пойти, заявить о случившемся, потребовать присутствия адвоката… Никаких проблем не возникло бы. Надо всё-таки обращаться в посольство, что бы там Санкар ни говорил. Всё равно его родители узнают об этой идиотской драке. Поезд ушёл, уже ничего не скрыть.

Их же целая компания была, когда налетели бритоголовые, а толку никакого. Санкара с ними оставили одного, считай, на верную погибель. А когда он применил опасный восточный приём из шаолиньского монастыря, и один из «нациков» умер, дорогие дружки из ДАСа сразу же дали против Санкара показания. Мол, не мы били, это вот он. Знает такие способы, что без ножа человека завалить можно. Ещё неизвестно, от чего Санкару хуже сейчас – из-за невольного убийства или потому, что компания у него оказалась сучья…

Печерский слушал пьяные вопли гостей во дворе, хлопанье петард, натужное мычание быка, которого, наверное, вытащили во двор. Потом раздался истошный крик – орал мужик, и Печерский никак не мог понять, кто именно. Заахали дамы, после подключились другие мужчины, и через минуту яростный, нечеловеческий вопль снова ворвался со двора в столовую.

Не хватало ещё, чтобы Миррен услышал. Хорошо, что удалось увести его из зала до того, как начались пьяные припадки и драки. Так ведь и в библиотеку проникают отзвуки дворовой оргии. И густая, несмотря на присутствие рядом женщин, матерщина, и храп тех, кого сморил сон прямо в сугробах, под окнами виллы…

«Миррен и без того сегодня не в духе, и это чувствуется», – думал Печерский, прикуривая одну сигарету от другой. Внезапно ему захотелось пить, и он, с трудом добравшись до крана, пустил воду, подставил стакан. Одного показалось мало, осушил до дна и другой. Правильный мальчик Санкар, идеалист, какими бывают отпрыски богатых и знатных родов, выросшие вдали от гущи народной. Кто-то вроде дворян-декабристов, желавших облагодетельствовать человечество. Не нужно бы ему видеть этот мутный угар, этот паршивый блевотник, да и беседа с Мирреном ему ни к чему. Доносить Райдер не станет, даже если Санкар расскажет ему всё. Не Райдера это дело – вписываться в российские криминальные разборки, кто бы ни оказался их участниками.

Но откуда сегодня эти вот разговоры о политике? Раньше Райдер, наоборот, их избегал. Говорил, что интересуется вечным, а не сиюминутным, Михаил даже не знал, за демократов он или за республиканцев будет голосовать на президентских выборах. Наверное, всё-таки предпочёл Обаму,[11] хоть и преодолев немалое внутреннее сопротивление. С какой-то страстью, с болью он сказал сегодня о необходимости ломать собственные привычки и пристрастия. Лекарство нужно пить, даже если оно невкусное, – это верно. Но почему Райдер поднял тему выборов в присутствии Санкара, да ещё так остро? «Одни идут на риск и страдания, а другие предпочитают заливать проблемы спиртным и парить в иллюзиях…» Не об Индии же сказаны эти слова, но для Санкара, Миррен ведь ни звука зря не произносит.

Он, несмотря на Новый год, абсолютно трезв и собран. Странный тип, если разобраться, вроде бы действительно есть у него двойное дно. Но ведь не покажет он донышко-то, как ни старайся увидеть. Существуют же настоящие писатели, помешанные на Востоке, и на Индии в частности. Но ведь Миррен хотел встретиться именно с потомками Кальпаны Бхандари.

Если он действительно из разведки, как предположил Санкар, то зачем ему этот парень? Никакими секретами он не обладает, учится в Москве на геолога, ездит вместе со всеми на практику. Тянет лямку без всяких ссылок на хрупкое телосложение и знатное происхождение. Кажется, отец Кальпаны, то есть его прадед, был раджой. А другие родственники – брахманами, представителями самой высшей касты. У нас бы такой не вылезал из ночных клубов и разных там куршевелей, а не гнус кормил в тайге…

Михаил Печерский то ли проснулся, то ли очнулся. Его мобильник давно наигрывал «Хабанеру», и на табло высвечивался номер личной трубки Марины. Какого чёрта она, находясь в том же доме, звонит из комнаты в комнату? Могла бы и прийти… Ах, да, думает, что дражайший супруг сидит верхом на секретарше. Вернее, она на нём, а то ещё треснут под десятью пудами живого веса шансонье её нежные косточки.

– Слушаю!

Печерский даже испугался, услышав свой сиплый сорванный голос. Если он завтра не сможет петь, и придётся отменять концерт, неустойка получится огромная. Да и для репутации невосполнимый урон, потом несколько лет не отмоешься. Чего там нужно принять, совсем забыл! Два сырых яйца и две столовые ложки растительного масла? Нет, это, вроде, другой рецепт – чтобы суметь много выпить без последствий. Там ещё две варёные картофелины нужно съесть; он так и делал, пряча клубни по карманам. А после вдевал столько, что впору было умереть, и действительно не пьянел.

Он давно полюбил бренчать на гитаре и петь романсы, будучи «под мухой». Однажды, в Греции, именно в таком виде его и подобрала госпожа Бхандари. Мишку Печерского тогда, помнится, избили и ограбили албанцы – не оставили денег даже на обратную дорогу. Кальпана помогла ему вернуться в Москву, да ещё и пригласила к себе в гости, в Дели, пообещав представить тамошней публике. Знатная индианка спустилась с неба, как сказочная фея, решив на много лет вперёд сразу все проблемы Миши Печерского. В противном случае ему пришлось бы являться к родным дипломатам с фингалом под глазом, в рваных джинсах, с треснувшей гитарой, да ещё крепко пропахшим перегаром.

Он ведь пел албанцам, пил с ними. А они, козлы, подсыпали в красное вино какую-то дрянь, чтобы Миша вырубился, а после обчистили его и бросили на пляже. В те годы за такое поведение тридцатичетырехлетнему выпускнику теоретико-композиторского факультета Московской консерватории, да к тому же ещё временно неработающему, пришлось бы понести суровое наказание. А Кальпана Бхандари иначе смотрела на вещи. Да, интеллигентный молодой мужчина спит на улице. У него нет дома, к сожалению. И в Индии до сих пор так бывает…