bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 4

Медведь останавливается у изголовья кургана. Его тяжелая рука накрывает хрупкие женские плечи, и Витарр видит, как он что-то говорит ей. Кюна лишь отрицательно качает головой, прижимая тряпичную игрушку к своей груди. Это Витарр сейчас должен быть рядом с ней. Поддерживать Йорунн, утешать ее, согревать своим присутствием. Единственное дитя, которое у нее осталось.

Гул голосов рассекает ночную тишь и смолкает лишь тогда, когда появляется конунг. Ритуал начинается.

Приглашенная из лесной глуши вельва не внушает Витарру никакого уважения. Древняя слепая старуха вряд ли сама понимает, что происходит, пока обходит сложенный курган, напевая свои заклинания, призванные облегчить духу погибшей дорогу по ту сторону. Витарру так и не удается понять, чей именно дух они сопровождают, если у них нет даже тела почившей. Ему бы хотелось верить в то, что если нет тела, то Ренэйст может быть жива. Стоит ли ему быть настолько наивным?

Ганнар подводит к костру белую кобылицу, и Витарр видит нож в его руке. Когда умирает вождь, по традиции в его честь забивают двух лошадей. Ренэйст же не только воин, но и любимая дочь конунга, потому дары должны соответствовать ее статусу.

Так род Волка отдает дань своим корням.

Тихо плача, стоит Йорунн кюна в стороне, качая в колыбели ладоней тканевую куклу. Не может принять свою потерю, отказывается верить, только упрямство не вернет ей дочь. Поднимает она взгляд, смотрит на сына заплаканными глазами, но тот лишь прячет лицо за густым мехом, накинув на голову глубокий капюшон.

Он не виноват. Они не должны винить его.

Для северян смерть не конец, а лишь начало пути. Они хоронят своих мертвецов с почестями, а после пышно пируют, чтобы в чертогах Одина знали, сколь горды они тем, кого потеряли. Похороны Ренэйст тихи и пусты; в ее гибели нет чести, слишком много боли она причиняет живым. Витарр видит, сколько горечи и сожаления на лицах тех, кто пришел проводить его сестру к праотцам. Смерть Рены несет не только горе, но и возможные распри, ведь она была наследницей Ганнара. Белолунная должна была передать титул конунга будущему своему супругу, но теперь конунг должен выбрать иного преемника.

Витарр не тешит себя пустыми надеждами. Знает он, что выберет отец Хакона, да только найдутся те, кто не примет такое решение. Правление передается в руки иного рода лишь в том случае, если от прежнего не осталось и следа, в то время как у нынешнего конунга остался живой сын. С какой стати трон Чертога Зимы должен занять чужак? Никто бы и спорить не стал, стань он супругом Ренэйст.

Вельва, дождавшись, когда иная часть ритуала будет выполнена, обходит пустующее погребальное ложе вновь. Шепчет себе под нос тайные слова, на языке этом когда-то говорили северные боги. Давным-давно их предки украли эти слова у них, желая заполучить хоть толику из множества умений. Женщин, что смогли прикоснуться при помощи этих заклятий к корням Иггдрасиля, Мирового Древа, прозвали вельвами, провидицами, ибо открылись им тайны каждого из Девяти Миров.

Сага сказала ему, что речи эти давно потеряли свою силу и являют собой не более чем тонкую нить, связывающую с прошлым. У него нет повода для того, чтобы не верить Саге. Она никогда не лжет ему.

Йорунн плачет безутешно. Прячет лицо за тряпичной куклой, вытирая ею горькие слезы, и стоящий подле нее Хакон бережно обнимает мать своей возлюбленной за плечи, привлекая ближе к себе. Конунг выглядит безразличным. На его лице нет ни капли участия, словно бы все, что происходит, абсолютно его не касается. Возможно ли, что просто не верит он в то, что хоронит любимую дочь? Вместе с ней сгорят надежды его рода, Волк будет вынужден отдать свое место другому, или же Ганнар вновь признает сына. Витарр в это не верит, конунг сделает все, что угодно, но уж точно не назовет его сыном вновь. Его и без того винят в том, что произошло. По Чертогу Зимы ходит молва, что таким образом боги наказали Ренэйст за то, что решила ему помочь. Что именно из-за присутствия Витарра на корабле морской змей пробудился ото сна и почуял их. Узнал в нем ту же черную кровь, что течет под его чешуей.

Ощущается, что вместе с Ренэйст хоронят весь род Волка. Невольно задумывается он о похоронах брата, на которых не присутствовал. Несмотря на то, что Хэльвард был наследником конунга, он не успел стать воином, поэтому его хоронили в совершенно иных условиях. В то время Витарр лежал в постели, сражаясь за свою жизнь, сгорая изнутри от сковывающего его жара. Да даже если бы был здоров, ему бы вряд ли было дозволено присутствовать на прощании с Хэльвардом. Он и на этих похоронах присутствует-то только потому, что больше ему нечего терять. Витарр рассчитывал на то, что, приняв участие в набеге, сможет добиться уважительного к себе отношения. Наградой его надеждам стали раздор и беспокойство всего народа.

Ритуал подходит к концу, и вельва замирает, запрокинув голову и слегка покачиваясь из стороны в сторону, отчего кости животных, коими украшено ее одеяние, стучат друг о друга. В полнейшей тишине наблюдают собравшиеся за ее действиями, и лишь тихие всхлипы кюны дополняют будоражащий костный стук. Раскрывает вельва слепые свои глаза, и кажется Витарру, словно бы воздух становится холоднее. Резко взмахнув руками, опустив голову, в несколько шагов оказывается она подле будущего погребального костра, проведя над ним дрожащей дланью. Запустив скрюченные пальцы в поясной мешочек, старуха извлекает из него гладкий темный камушек, блестящий в свете Луны, и кладет его к иным подношениям.

Руна. Маленькая руна, высеченная на обсидиановом камне. Та самая, которую вельва использовала во время ритуала посвящения.

– Твой путь, – шипит она беззубым ртом, отходя в сторону, – начался.

Слова эти доносятся до него, и тело напрягается, ощущая тревогу. С чего говорить ей о пути? Речи эти пробуждают в нем отголоски разговора, что, словно со дна пойла из дурман-травы, всплывают на поверхность. Издали слышит он собственный голос и голос младшей сестры, мертвой сестры, и пронзают они Витарра острыми наконечниками стрел.

«– Раидо – хорошая руна.

– Правда?

– Она означает «дорога». Или «новый путь».

Что на самом деле означало предсказание, полученное Ренэйст после охоты? Могло ли случиться так, что на самом деле она жива? Спасаясь от разъяренного морского чудовища, корабли отплыли от места нападения так стремительно, что она могла просто остаться незамеченной. От этой мысли становится горько. Она нуждалась в помощи, а они оставили ее.

Отвернувшись, он смотрит в совершенно другую сторону, не желая видеть момент, когда курган охватит пламя. Знает, что чувство вины душит его мыслями о сестре. Ему бы хотелось, чтобы Ренэйст была здесь, чтобы смогла найти подход к каждому, одним своим присутствием заставляя утихнуть споры и бури. Быть может, она не хотела быть правительницей, но она умела ей быть. Знала, как должна была себя вести, что сказать и как посмотреть.

Маленькая, напуганная девочка, вынужденная стать взрослой слишком рано.

Решимость поднимается из его груди, душит, крепко стиснув глотку своей пламенной хваткой. Нет. Теперь он должен нести ответственность, должен получить то, что положено ему по праву наследования. Каждому ведомо, чей он сын, и конунг при всем желании не смеет отрицать их родство. От его ненависти Витарр не прекращает быть тем, кем был рожден. Нет ни брата его, ни сестры, а это значит, что остался только он.

Теперь Братоубийца возьмет свою судьбу за рога.

Витарр вздрагивает, стоит холодной ладони стиснуть его искалеченное запястье, лишенное двух пальцев, и опускает взгляд вниз. Вельва стоит подле него, вырвав из вязкого плена тяжелых мыслей. Он чувствует запах смерти, пота и трав, что исходит от нее, и невольно морщится, до того вонь та противна. Но хватка ее крепка, и вскидывает ведьма на него слепой взгляд, царапая желтыми ногтями кожу на его запястье.

– Пусты могилы брата твоего и сестры, – шипит старуха подобно змее, – лишь оттого, что не для них они были уготованы. Тебя желают в свои объятья мертвые боги, Братоубийца, плату за клятву, кою ты дал, да нарушил, пустоголовый щенок. Нет больше спин, за которыми ты можешь скрыться, и не сбежать тебе от судьбы. Вар идет за тобой.

Становится тяжело дышать, и Витарр раскрывает рот, пытаясь вдохнуть. Слова вельвы сбивают с него всю спесь, раскрывают старые раны и выжигают новые, заставляя нутро истекать кровью.

Такими глупыми кажутся теперь мысли о том, что займет он дóлжное место. Никогда не станет он своим, не то что правителем. Ему так хотелось верить в то, что у него есть шанс на спасение, но слова вельвы поясняют одно – у богов, пусть они и мертвы, свои на него думы. Зло оскалившись, выдергивает он руку из хватки сморщенной, но невероятно сильной женщины, зверем разъяренным рыча:

– Прикуси свой поганый язык, старуха! Поди прочь!

Та ничего не отвечает. Лишь заходится хриплым смехом, качая седой головой, и идет прочь, продолжая бессвязно бормотать. Юноша смотрит ей вслед, скрипя зубами, ладонью сжимая рукоять верного меча. Ему бы пронзить согнутую эту спину, пролив черную ведовскую кровь на снег, да только деяние это не сделает ему чести.

«Твой путь начался» – вот что сказала вельва, стоя над костром его сестры. Вспоминает он слова иной провидицы, что из раза в раз повторяла ему свое предсказание.

«Пройдет белая дева сотни дорог, повернет колесо против его оси и воротится назад, ведя за собой погибель. Ты – тьма, Витарр, сестра твоя – свет. Однажды один из вас убьет другого».

Сага.

Должен увидеть он молодую вельву, спросить еще раз, что таят в себе слова, что шепчут ее устами погибшие боги. Есть ли надежда, что жива сестра его? Сага говорит, что «белая дева пройдет сотни дорог», старуха пророчит мертвой Ренэйст начало пути, лишь глупец не поймет, как связаны эти слова!

Оборачивается Витарр, смотрит на костер, что полыхает ярко в ночи, и скалит зубы. Сжимает конунг в руке пылающий факел, наблюдает за тем, как охватывает пламя принесенные ими дары. Кюна падает на колени, содрогаясь всем телом; к ней приближается Сванна, супруга Тове ярла, и становится коленями в снег подле нее, обнимая за плечи, пока по другую сторону в снег опускается Хакон, стремясь помочь своей повелительнице. Собственный сын Сванны, потерявший в набеге глаз, лежит сейчас в одном из домов, набираясь сил. Все время с момента их возвращения находился он между мирами, как однажды был и сам Витарр.

Но Ове выжил. Почему не могла выжить Ренэйст?

Двойственность собственных мыслей губит его, Витарр не может понять, чего жаждет на самом деле. Должен ли он надеяться на то, что сестра жива, или же кончина ее может облегчить его страдания? Тянет ли она его за собой в могилу или, наоборот, взрастет из ее костей его будущее? Змеями клубятся эти мысли в его голове, темными голосами звучат, когда пытается спать. Конунгов сын должен знать правду.

– Это ты виноват! – восклицает Йорунн, вскинув на супруга своего покрасневший от слез взгляд. – Ты сгубил нашу дочь! Я молила тебя не забирать у меня Ренэйст, не делать из нее воина, но ты не послушал меня! Каждому ведомо, сколь я противилась твоему решению, и вот к чему оно привело! Лишь ты виновен во всем, Ганнар, лишь по твоей воле моей дочери больше нет со мной! Лучше бы боги забрали тебя, лучше бы это ты умер!

Конунг ничего не отвечает. Продолжает держать в руке своей факел и смотрит на пламя, кое разгорается все больше, пожирая все возложенные на него подношения. Кажется, что мгновение – и сам шагнет он в этот огонь.

Сванна помогает Йорунн подняться с колен и, обнимая за плечи, уводит прочь. Кюна продолжает изрыгать проклятья сквозь слезы, и столь не похоже это на нее, что каждое слово ее сопровождается обеспокоенным шепотком толпы. Кто бы мог представить себе, что нежная и кроткая женщина способна на подобное выражение чувств?

Ярко пылающий костер больше никому не интересен. В одно мгновение люди словно бы забыли о том, для чего они здесь. Все их внимание отныне приковано к конунгу и его супруге, словно бы ничего важнее их ссоры не существует.

Оттого то, что происходит дальше, остается никем не замеченным. Никем, кроме Витарра, по обыкновению наблюдающего за всем из тени.

Быстрым шагом приближается Хакон к погребальному костру, полный отчаянной решимости. Витарр видит, как запускает он руку в самое пламя, выхватывая некий предмет из подношений. Стиснув зубы, выдергивает берсерк руку из огня, раскрывает ладонь, глядя на свою добычу, после чего разворачивается, встречаясь с конунгом взглядами. Ганнар смотрит на него в немом изумлении, и Хакон отвечает ему, да за ревом пламени Братоубийце не услышать его слов. Медведь уходит, расправив плечи, и Витарр следует его примеру, направляясь в Чертог Зимы.

У него не так много времени. Обряд окончен, и вскоре те, кто присутствовал на похоронах, вернутся в свои дома. Ему нужно успеть все подготовить, пока поселение пустует. Пока есть возможность остаться незамеченным.

Чтобы получить ответы, он должен привести к ней ее сестру.


Пламя погребального костра утихнет не скоро. Орошенный жиром, курган будет долгое время ярким факелом светить в ночи до тех пор, пока не останется от него одно пепелище. Только даже когда миг этот настанет, будет продолжать свое одинокое пиршество Ганнар конунг в стенах Великого Чертога до тех пор, пока не останется в нем сил для того, чтобы поднять тяжелую кружку. Заливает он горе свое крепким медом, да горечь его не может хоть на миг заглушить боль, кою испытывает могучий вождь. Будучи правителем, не может позволить конунг, чтобы хоть кто-то смог увидеть его слабость. В народе прослыл Ганнар Покоритель грозным и жестоким, познающим усладу лишь в бою, и слава эта тянется из самой его молодости. Тяжелый нрав младшего сына Ленне конунга мог укротить лишь его брат, Снорре, которому и было суждено занять отцовский престол. Спокойный и тихий, куда больше интересовался он изучением собственных земель и составлением карт, чем воинским ремеслом, что и было камнем преткновения меж двумя братьями. В тот миг, когда Снорре погиб в пещерах, погребенный под обвалом, Ганнар был с ним. Именно его обвиняли в произошедшем, об этом шептались люди за его спиной.

Ганнар сумел заставить замолчать каждого, кто выражал свое недовольство. Но о сыне своем говорить позволил.

Злость пожирает его; как мог допустить он все это? Не сберег Хэльварда. Позволил погибнуть Ренэйст. Обрек на страдания Витарра. Его никогда не было рядом, чтобы помочь своим детям. Он дал им жизнь, но не помог понять, как ей распоряжаться. Слишком долго конунг закрывал глаза на свои изъяны, уверенный в собственной непоколебимой правоте.

Его сын пошел по его стопам, прошел через то же горе, а Ганнар с ним таким образом обошелся. Кто мешал самому конунгу броситься в воду и спасти обоих своих сыновей? Почему он стоял на берегу, наблюдая за тем, как Хэльвард и Витарр борются за свои жизни?

Права Йорунн. Лишь его в этом вина.

Настолько он пьян, что даже не слышит, как тяжелые двери Великого Чертога отворяются. Все, что происходит вокруг, словно бы больше не имеет никакой важности. Не поднимает Ганнар головы, когда практически бесшумные шаги нарушают его одиночество. Кто бы ни пришел сюда в столь поздний час, его присутствие не стоит его внимания. Конунг делает еще глоток пряного напитка, пока визитер подходит совсем близко. Тонкие руки накрывают плечи, и мужчина вздрагивает невольно, когда слышит ее голос:

– Я соболезную твоей потере, мой конунг. Ренэйст была бы превосходной наследницей.

Он был готов к тому, что по его душу придет кто угодно, но не она. Супруга, решившая пронзить его остатками своей боли. Ульф Бурый, вбивший себе в голову, что имеет право на то, чтобы решать, как ему, конунгу, следует поступить. Витарр, насмехающийся над его слабостью. Но к ее приходу он был не готов, и гнев застилает глаза. Стискивает Ганнар пальцами края тяжелой кружки, да так, что дерево начинает трещать. Злость охватывает его, заставляя отчаянье раствориться в ней, и хрипит сквозь зубы, покачав головой:

– Я сделал все так, как ты сказала. Отрекся от Витарра и нарек дочь своей наследницей, потому что ты сказала, что так будет лучше. Что боги велели тебе передать мне их слова. Я поверил тебе и сегодня похоронил ее. Что ты можешь сказать мне, чтобы оправдать мою потерю?

Женщина ухмыляется; он чувствует, как растягиваются ее губы у него над ухом. Хватка становится крепче, словно бы желает она пустить когти свои в самую его плоть, но вместо этого отходит, плавно покачивая бедрами. Ганнар смотрит на нее сквозь пряди темных волос, тронутых сединой, и кривит губы.

Ведьма. Проклятая ведьма.

Как он мог быть настолько глуп, чтобы поверить ей? Учитывая, что за молва ходит о ней, сторониться нужно, как от прокаженной, а он… Залпом допивает он содержимое своей чары, опустошая ее одним глотком, и с грохотом опускает на стол, роняя голову на сложенные руки.

Ему с этим не справиться.

– Что я скажу? – спрашивает она, подходя к столу, на котором стоят новая бутыль эля и еще одна кружка. – Что такова была воля богов, и лишь передала я тебе их слова. Но не печалься, дорогой мой конунг, – я знаю, как утолить твою печаль.

Ничто не может утолить его печаль. Она сказала ему множество зим назад, что дочь будет ничуть не худшим наследником, чем сын, и что сами боги желают, чтобы она заняла его место. Мужчина поверил, сломленный смертью старшего сына, и, считая, что это поможет снять проклятье с его рода, поступил так, как сказала она. Теперь же двое из троих его щенков мертвы, и того, что остался в живых, он сам затравил, считая виновником этих несчастий.

Потому что она так сказала. Потому что боги считали Витарра виновным.

Как он был слеп!

– Я велю казнить тебя, – хрипит Ганнар, так и не открывая глаз. – Приговорю к «кровавому орлу» и буду смотреть, как тело твое корчится в муках, проклятая ведьма. Ты знала все с самого начала.

– К чему же такая ярость, мой конунг? – ласково шепчет она. – Словно бы я своею рукой столкнула дочь твою за борт. Да будет тебе известно, что я любила Ренэйст так, словно бы она была моей собственной дочерью. Смерть ее причиняет мне не меньше боли, чем тебе, но горе не должно застилать нам глаза. Мы должны идти дальше.

Вновь, как и двенадцать зим назад, голос этот убаюкивает его, подчиняет своей воле, и ярость в груди воина стихает. Сломленный, сидит он за столом, подняв на женщину взгляд лишь тогда, когда она ставит перед ним полную эля кружку, забрав из рук конунга ту, которую он опустошил.

– Пей, мой конунг, – щебечет она, проведя холодной ладонью по его щеке, – это усмирит твою боль.

Ей нельзя верить. Он знает это, осознает так ясно, как никогда не понимал, но, словно одурманенный, поднимает кубок к губам, делая первый глоток. Женщина смотрит на него с ласковой улыбкой, словно мать на свое дитя, и надавливает пальцами на дно кружки, заставляя мужчину опрокинуть в себя все содержимое.

Улыбка превращается в звериный оскал.

Им предстоят новые похороны.

Глава 4. Солнце в ночи


Испуганный гул не умолкает даже тогда, когда оставшиеся невредимыми корабли отплывают достаточно далеко от места крушения. Взволнованные люди мечутся по палубе, перекрикиваются между собой, с тревогой вглядываясь в водную гладь, словно бы пытаясь убедиться, что чудовище оставило их в покое. Помогают раненым, суетятся, как беспокойное зверье, и уже не кажутся столь суровыми, какими были, нападая на Большеречье. Настолько взволнованы они случившимся, что даже не обращают внимания на своих пленников. Может, есть возможность спастись – вдалеке все виднеется спасительный остров чужих берегов. Не успеют спохватиться северяне, а там, быть может, удастся добраться вплавь.

Только кто рискнет прыгнуть за борт после всего, что довелось увидеть?

Сломленные кораблекрушением и явлением морского чудовища, пришедшего из самых глубин, дети Солнца прекращают противиться своей судьбе. Жмутся друг к другу, льют слезы и молят Ярило о спасении. Тот смотрит на них с золотого щита Солнца, сияющего над головами, отражающегося в лазурных водах, кажущихся обманчиво спокойными, и остается безучастным.

Южане не меньше напуганы и безутешны, чем северяне. Сторонятся бортов корабля, держатся от них подальше и смотрят на удаляющийся остров. Дрожат от страха, молят о спасении и кричат, кричат, кричат.

Безутешнее всех рыдает Весна. Бьется в чужих руках, стремится туда, к обломкам, к змеиной чешуе на волнах и людской крови. Тянет ее к Радомиру, не верит она в то, что мог кануть он в морской пучине. Они пообещали отдать друг другу свои сердца. Весна должна стать ему верной женой, а что же теперь? Мертвецам жены не нужны. Кричит она его имя, твердит, словно единственное слово, ей ведомое, до тех пор, пока не лишается сил.

Не помнит она остаток путешествия, то, как скрылось Солнце вдали, а вокруг стало так темно, словно глаза закрыты. Луннорожденные жгут факелы да достают меха, в которые кутаются сами и скрывают своих пленников. До этого мига Весна касалась меха лишь на живых зверях, в их краях нет нужды в том, чтобы хранить тепло тела, да и мяса в избытке. Для чего просто так убивать жителей леса? Но сейчас, в лютом этом холоде, кутается она в мех лишь сильнее, прячется всем телом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
4 из 4