Число сочетаний

Наталья Кочегарова

Число сочетаний

Все герои и события вымышлены.

Он был почти уверен, что найдет ее здесь. Машина стояла у самой воды, передние колеса прочно увязли в илистом грунте. Двери были распахнуты, ключи болтались в замке зажигания. Похоже, что тут порезвились подростки, потому что в салоне валялись пустые бутылки и банки из-под пива. Больше ничего в машине не было.

Когда-то он очень гордился тем, что открыл это место: едва заметный съезд с грунтовки, небольшая поляна, удобный вход в воду, где прибрежный ил быстро сменялся песком. Для больших компаний простору маловато, а его семье хватало. Немало сил и времени он потратил, старательно очищая дно вокруг маленького пляжа, чтобы никто из детей не поранил ног. И вот теперь где-то там, на этом самом дне… Страшно представить, что кроется там, в глубине. Все, надо вызывать водолазов.

БОРИС

Все собрались на даче в Малаховке. На той самой даче, где каждое лето проводили каникулы младшие отпрыски семьи, наслаждаясь зеленью, жарой и свободой, недоступной в городе, где детская жизнь является просто частью суетной и скучной взрослой. Жара по-прежнему приятно расслабляла, зелень слегка поблекла, а вот свободы не было совсем. Ее давно уже не стало, но почему-то казалось, что здесь, в старом бабушкином доме, всё будет как раньше, и Борис сможет снова стать самим собой, а не отцом и мужем, не слишком профессиональным по нынешним стандартам программистом, но почти профессиональным водителем в свободное от программирования время, и … неудачливым любовником. Все эти многочисленные обязанности, которыми постепенно заполнялась его взрослая жизнь, в основном сводились к исполнению ролей, а он сам всё еще оставался мальчишкой из этого летнего сада с мечтами и надеждами, которые уже просто не успеют сбыться. Из всех ролей Борису больше всего удавались роли отца и водителя, первая – потому что действительно любил, а вторая – потому что умел. Все остальное как-то не получалось.

Свобода… Нет, Малаховка, старый дом, сад – все это есть, и всё это в прошлом. После смерти бабушки Борис редко бывал здесь. Родители как-то слишком сложно поделили наследство с остальными родственниками, и не прекращались споры и ссоры по поводу дачи. Ездить сюда не хотелось, тем более что отношения с двоюродными братьями и сестрами во взрослой жизни постепенно сошли на «нет», хотя в детстве казалось, что никого ближе и роднее не будет. Но сегодня приезжали “голландцы”, и ему казалось, что это шанс… Свободу могли дать только деньги. Даже не слишком большие, потому что он уже не мечтал о реальной свободе, речь могла идти лишь о мысленной, виртуальной свободе: чтобы не надо было постоянно думать о том, где эти деньги взять…

Восторженный голос сына вернул Бориса к действительности. «Приехали! Они приехали!» – с этим воплем Митька ворвался на террасу, и, забежав за плетеное кресло, в котором сидел отец, обнял его за шею и часто задышал в ухо. «Что же ты не встречаешь?» – вопрос был лишним, он знал, что сын успел отвыкнуть от своих «голландских кузенов», потому что виделись они редко, примерно раз в два года, и для младшего это был чересчур большой срок, почти треть его жизни. Но вечером, когда надо будет возвращаться домой, придется приложить немало усилий, чтобы расставание детей на ночь (на даче должны были остаться только гости), от силы на пару дней, обошлось без чьих-нибудь слез. «Ну, хорошо, идем вместе», – сказал Борис, поднимаясь с кресла, и Митька, сразу осмелев, потащил отца к воротам.

Всё семейство было в сборе. Старшее поколение, позабыв про все хвори и распри, вновь почувствовало свое былое «могущество»: в пределах отдельно взятого дачного участка сорокалетние вновь стали детьми, послушными воле семидесятилетних родителей. Взгляд Бориса, как всегда, на секунду запутался в кудрях жены – сзади Анну по-прежнему можно было принять за подростка, так мало она отличалась от стоящей рядом дочери. Но внимание всех остальных прочно захватили “голландцы”, ведь они не просто гости, завалившиеся на дачу к родственникам жарким летним днем, они – пришельцы из другого мира.

Двоюродный брат Леша и его жена Ляля почти не изменились с тех пор, как Борис был у них в Гааге проездом, возвращаясь из командировки в Штаты (чем очень гордилась вся его семья). Но дети! Красивые, здоровые, уверенные в себе! Борис и сам-то никогда таким не был, а его собственные дети, воспитанием которых занималась жена, особой раскованностью не отличались. Анна же всё и всегда делала по правилам, которые ей самой казались незыблемыми, и хотя подчас результат этих действий был не только далек от желаемого, но вообще никак не состыковывался со здравым смыслом, ничто не могла поколебать ее представления о том, «что такое – хорошо, и что такое – плохо».

Борис не мог понять, откуда в ней это? Ни тесть, ни теща особой ортодоксальностью взглядов не отличались, несмотря на то, что жили в те времена, когда малейшее отступление от принятых правил, которым следовали все окружающие, грозило неприятностями. Дети были послушными, милыми, но Борис со страхом думал о том, что им придется жить в мире, очень мало напоминающем тот, что существует в сознании их матери. Младшая сестра жены, Инка, подтверждала серьезность его опасений своим личным примером. Поначалу Борис пытался как-то повлиять на жену, пытался вмешиваться в так называемый процесс воспитания, старался добавить «правды жизни» в ту атмосферу стерильности отношений, которая складывалась в семье, но безуспешно. Слишком мало времени он проводил дома – в современном мире мужчина должен делать деньги.

Вот и сейчас, когда закончилось всеобщее целование и обнимание, и все двинулись к накрытым по дачному обычаю под яблонями столам, «голландцы», конечно, были по-прежнему в центре внимания, а Митька и Юля – рядом с мамой. «Придется бросить их одних посреди родни», – с усмешкой подумал Борис. Ему самому надо было устроиться где-то рядом с Лешей, чтобы не откладывая в долгий ящик, поговорить с братом о своих делах, тем более что «дружеский визит» мог оказаться чересчур коротким.

А в том, что дела Бориса оставляли желать лучшего, сомнений не было. Странное дело, ведь работал он в конторе, которая, в общем-то, находилась в нефтяном русле. Ну, конечно, не у самой бензиновой трубы и даже не у нефтяной, но все-таки довольно близко к ней (по общероссийским масштабам) – производственные договоры заключались непосредственно с нефтяными компаниями, и все начальники были довольно состоятельными людьми. Но Бориса денежный поток плавно обтекал, поскольку он так и остался обычным программистом в постсоветском научном пространстве.

Таких, как он, сорокалетних «бессребреников», по-прежнему работающих в их конторе, можно было перечесть по пальцам, остальные специалисты ушли после «революции» 90-х. Кто-то уехал за кордон, кто-то перешел на работу в открывшиеся представительства иностранных компаний, кто-то занялся предпринимательством. И уже вновь пришедшая в последние годы молодежь стремительно обходила Бориса практически на всех поворотах. Его попытка уйти в инофирму закончилась неудачей – не выдержал испытательного срока. И дело было не в отсутствии необходимого опыта или недостаточной квалификации, просто он не мог играть по новым правилам. Не мог и не хотел учиться.

Борис не умел просить. Никогда. Раньше это осложняло ему жизнь, но не сильно – можно было прожить. Мальчик из обеспеченной семьи советской интеллигенции мог себе позволить некоторые аристократичные черты характера, так же, как некогда дворянский сын с приличным доходом и образованием мог оставаться прекраснодушным. Родители обеспечили Бориса всем необходимым, для того, чтобы жить в ладу с самим собой, не вступая в отношения с властью чаще, чем это было нужно, чтобы «жить, учиться и работать, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия». Почему-то строчки из «Торжественного обещания юного пионера» прочно засели в голове Борьки, хотя пребывание в комсомоле особого следа в сознании не оставило, кроме некоторого стыда, а в партию Борис так и не вступил. Если бы он собирался делать карьеру… Но он не собирался.

Он слишком рано понял, что особых высот в науке ему достичь не удастся. То есть тогда ему казалось, что это так. Хотя, вполне возможно, что он сам задавал для себя абсолютные высоты, в то время как у других был относительный отсчет. Борис и тогда плохо знал правила игры, а, может быть, она его не слишком увлекала. В то время его влекла любовь. Но из попытки жить страстями, не обременяя себя заботами о хлебе насущном (что при наличии высшего образования в эпоху развитого социализма было нетрудно) ничего не получилось – его первая любовь осталась единственной, но абсолютно недосягаемой. Марина… Сейчас Борис не знал о ней ничего.

Марина, «Морская», стихи Цветаевой, море, Крым… Борису казалось, что всё это было вчера, настолько яркими и четкими были воспоминания. Казалось, он чувствовал запах цветущей акации, дурманящий и сладкий, от которого кружилась голова, терялось ощущение реальности. Этот запах заполнял всё окружающее пространство, и даже ветер с моря не мог его заглушить.

Борису с самого начала все представлялось чудом. Когда отец сказал ему про путевку в Артек, мальчишка даже не сумел обрадоваться, настолько сильным было удивление – ведь для того, чтобы поехать в этот легендарный лагерь, надо было совершить если не подвиг, то что-то героическое уж точно: предотвратить крушение поезда или собрать больше всех хлопка. Маленький Борька обожал книги Гайдара с тех самых пор, как отец прочел ему вслух «Голубую чашку». Честно говоря, Борис и теперь считал ее отличной повестью, хотя количество прочитанного после уже практически не поддавалось исчислению. Но тогда, в детстве, впечатление от этих книг было столь сильным, что его не смогли затмить ни Майн Рид, ни Жюль Верн, ни даже романтический Джек Лондон. И казалось, что путевка в Артек открывала дорогу в ту необыкновенную, книжную, чистую и светлую жизнь, где все честно и весело смотрят в глаза друг другу, поднимая руку в пионерском салюте. Борька подвигов не совершал, он и пионером-то уже не был, но путевку получил, и, оказалось, что он не один такой. И жизнь в лагере мало напоминала ту, о которой писал Гайдар, но Борис вскоре перестал это замечать – он познакомился с Мариной.

Высокая, длинноногая, с очень короткими черными волосами и удивительно голубыми глазами… Теперь таких девчонок много, тонких-звонких, красиво и стильно одетых, с легкой независимой походкой. Как будто появилась новая порода девушек. Тогда, лет двадцать назад, она была единственной. В лагере, на побережье, в огромном городе Москва, в стране и в мире. Одна. Марина. И она сама выбрала Бориса, несмотря на все знаки внимания ребят из старшего отряда, что было равносильно безоговорочному признанию статуса «первой леди». Марина просто подошла и спросила: «Ты научишь меня нырять?» До сих пор, когда Борис слышал это имя, в памяти всплывало море, огромный камень недалеко от берега и тоненькая загорелая фигурка в белом купальнике, сомкнувшая вытянутые руки над головой и чуть согнувшая колени, приготовившись к прыжку. Еще секунда, толчок упругими длинными ногами, и Марина полетит вниз, в облако прозрачных брызг, и скроется в синем море… Марина, «Морская»…

ИНКА

Как же ей не хотелось ехать в Малаховку! Но родители просили приехать – проще сделать, чем думать о том, что последует за отказом. Мама в который раз расстроится, что у нее ненормальная младшая дочь без должным образом развитых родственных чувств, что причиной всему отсутствие детей, а значит неудачный брак, что они с папой с самого начала были против, и так далее, и тому подобное.

Проще поехать. Сделать радостную мордаху, запросто перецеловаться с родственниками мужа сестры, местными и заграничными, наговорить всем максимально возможно приятных вещей, что, в общем-то, затруднительно. Особенно в отношении родни «отечественной»: ни возраст, ни здоровье (а, следовательно, и внешность), ни благосостояние к комплиментам не располагали. И что самое неприятное – придется сюсюкать с чужими детьми.

Воображение услужливо нарисовало ей семейный портрет Леши и Ляльки с их замечательным потомством: ну, как же, все такие умные, здоровые, красивые, отлично учатся, занимаются спортом, у старшей уже есть настоящий (!) бойфренд – короче говоря, победы на всех фронтах! Лялька – мать-героиня, да еще бизнес-вумен, словом не чета Инке, бездетной банковской служащей с непутевым мужем-художником. И все это будет читаться на лице каждого из дражайших родственников «седьмой воды на киселе»… Может быть, все-таки не ехать?

Нет, Инна не завидовала Борькиной “кузине”: Лялька – другая: здоровая, сильная, обладающая житейской мудростью и решительная настолько, что семья оказалась в сказочной Голландии в то смутное время, когда многие крутые мужики растерялись. Она другая, и у нее совсем другая жизнь. Все это Инка понимала, но детей, которых у Ляльки трое, хотелось мучительно…

Да что там эти блестящие «голландцы»! С недавнего времени даже встречи с Митькой, ее любимым и обожаемым племянником, оставляли в душе какой-то болезненный след. Она по-прежнему баловала мальчика, не пропускала возможности забрать его у Анны, и сестра, при всей ее маниакальной осторожности по отношению к детям – не дай Бог в чужие руки или в незнакомую компанию – доверяла ей свое сокровище. Но тем больше Инке хотелось своего, такого маленького, доверчивого, чтобы не надо было выпускать из руки его теплую ладошку. Солнышко, свет в окошке…

Впрочем, свет в окошке у нее уже есть. Ее Cолнце – Сергей. При мысли о муже что-то словно сжалось внутри: Инка не понимала, что происходит между ними в последнее время. Ее крепость – любовь, которая защищала ее от внешнего мира и от всего на свете, подверглась длительной осаде и, может быть, вот-вот падет… Что же делать? Их брак с Сергеем никогда не был образцовым, но теперь отношения между ними с большой натяжкой можно было назвать семейными, и мужа это нисколько не беспокоит. Может быть, стоит поговорить с Борькой? Ведь у них в семье бывали трудные времена, и некоторые вещи он, кажется, понимает лучше Анны. Тем более что сестры особенно не стремились обсуждать друг с другом проблемы своей супружеской жизни, так же, как никогда не обсуждалась жизнь родителей. И потом, он – мужчина, представитель того же загадочного племени, что и Сергей, такой же непостижимый… в некоторых отношениях.

Решено, она поедет. Поедет на эту реликтовую дачу в Малаховке, символ семейного благополучия и счастья. Но только без ночевки, этого Инка уже не вынесет, круглосуточно держать оборону невозможно. А посему не надо слишком утруждать себя сборами: джинсы и сандалии, майку и кепку. Да, не забыть купальник! Ну и пусть она неудачница, зато самая молодая и стройная! Самая стильная и обаятельная! Козыри слабоваты, но других нет, придется играть этими. Она схватила рюкзак, закрыла опустевшую квартиру и спустилась к машине.

«Восьмерка» с привычной легкостью тронулась с места, спасибо Борису, он не оставлял ее своими заботами. Сергей к машине был равнодушен, поначалу Инка пыталась приобщить мужа к «транспортному средству», но все сводилось к одному: ездить – да, а так – нет. Впрочем, если честно, он и ездить-то не особенно любил, предпочитал, чтобы водила Инка. Видимо, тонкая художественная натура не позволяла мужу проникнуться к «восьмерке» теплыми чувствами, вот если бы это была иномарка… Так что свой автомобиль Инка любила за двоих. Ей казалось, что когда она села за руль, жизнь изменилась к лучшему: появилось чувство уверенности, ощущение свободы – то, чего ей всегда так не хватало.

…Когда она наконец-то выбралась из Москвы, поток машин немного ослабел, основная часть их рассеялась на многочисленных новых развязках, и Инка смогла немного расслабиться. Хотя она уже не первый год за рулем, в черте большого города думать о чем-либо, кроме дороги, было непозволительной роскошью. Стоило только начать размышлять о чем-то постороннем, на секунду отвлечься – и все, проблемы обеспечены!

Инка обладала способностью «зависать», то есть настолько погружалась в собственные мысли, что просто «выпадала» из действительности на некоторое, иногда довольно продолжительное, время. Часто такое состояние грозило опозданием на работу или сгоревшим пирогом, но на «тропе войны», в которую превращается любая московская дорога в час пик, погружение в себя было просто опасно для жизни. Инка этого боялась и старалась за рулем ни на что не отвлекаться. Но сейчас, когда Москва осталась позади, на въезде в Люберцы можно было слегка оглядеться.

Несколько лет назад название этого города мало кому из москвичей что-либо говорило, пока его не «прославила» отпетая шпана в широких клетчатых штанах – «люберы». Постепенно это побочное явление перестройки растворилось во «всеобщей криминализации страны», пацаны повырастали из своих необыкновенных штанов, кто-то стал настоящим бандитом, а кто-то плавно вписался в поворот и пополнил ряды добропорядочных граждан.

От былой романтики осталась только группа «Любэ», которую Инка любила, что тщательно скрывала – ее круг таких увлечений не разделял. Хотя солидный солист ничем не напоминал мужчину ее мечты, от многих его песен мурашки бежали по коже. И вспоминалось детство, каникулы у бабушки в Томилине, поездки в Люберцы за мороженым, потом, когда стали постарше, в кино и на танцы. Конечно, с тех пор город сильно изменился, почти не осталось старых тенистых улочек, по которым так приятно было бродить. И разговоры, сколько их было, серьезных и бесконечных! И какая-то необычайная острота чувств, которая бывает только в юности! И запахи, запахи лета, пыль на дороге, прибитая коротким дождем…

Вопреки своим незыблемым правилам дисциплинированного водителя Инка посматривала по сторонам. Вдруг взгляд ее зацепился за тщательно выглаженную утром собственными руками майку с числом «54» на спине. Машину бросило к тротуару, Инка судорожно затормозила, и мотор заглох. Руки еще дрожали от напряжения, но она не могла оторвать их от руля, как не могла отвести взгляда от спины мужа, садившегося в щегольскую «Тойоту», за рулем которой была женщина! Сердце бешено колотилось, не хватало воздуха – Инка старалась успокоиться, но ничего не получалось. Опять! Опять «другая женщина». Очередная. Желание рассмотреть новую пассию Сергея было непреодолимым: рука сама решительно повернула ключ зажигания.

«Тойота» свернула в переулок, Инка чуть-чуть подождала и двинулась следом. Через пару кварталов юркий джип неожиданно заехал во двор. Последовать за ним Инка не рискнула и, даже не припарковавшись, как следует, остановила машину у самого поворота во двор. За ними, за этой сладкой парочкой! И будь, что будет! Стоп. Что будет, она уже примерно представляет. Не стоит повторять. Надо просто попытаться посмотреть на эту очередную подругу мужа поближе, разузнать о ней все, что можно. Конечно, игра в сыщика-любителя, доморощенного доктора Ватсона (на Холмса она явно не тянула, тому увиденного хватило бы с лихвой) может закончиться грандиозным скандалом – «другая женщина» не впервые появляется в ее жизни, и предвидеть развитие событий было не сложно, но остановиться Инка уже не могла.

Учащенный пульс, всплеск адреналина, и … Что дальше? Почему она терпит все выходки мужа? Почему позволяет так обращаться с собой? Любовь? Да это уже сумасшествие, болезнь какая-то… Наркотик, который избавляет Инку от всех горестей мира, от неудач, от боли, от страха смерти. Но за этой любовью, как за стеной, можно чувствовать себя в безопасности: все хорошо, пока рядом Сергей, остальное не имеет значения.

Она захлопнула дверь «восьмерки» и бросилась под арку, ведущую во двор. Сергей и его спутница как раз входили в подъезд, но того, что удалось увидеть, было достаточно, чтобы Инка расстроилась всерьез. Женщина была необыкновенной. Куда там дешевым натурщицам, одиноким владелицам галерей, находящимся в вечном поиске, и бухгалтершам, подвизающимся в арт-бизнесе! Здесь чувствовалась порода. Порода и класс. Инке давно уже не приходилось видеть такой гармоничной и одновременно сексапильной фигуры, а если там еще и лицо… И, видимо, деньги: машина и шмотки не оставляли сомнений. «Да, – с горечью подумала она, – можно гордиться собственным мужем: как говорится в известном рекламном слогане, «у нас чутье на моду и качество». Непонятно только, что такая женщина делает в люберецких трущобах.

Убедившись, что муж уже не сможет ее увидеть, Инка нарочито спокойным шагом направилась к группе подростков, которые оккупировали стол и лавочки в углу двора под развесистыми деревьями. «Американские клены», так, кажется, их называли в детстве, когда с увлечением клеили друг другу «носики», нынешние «тины» такой ерундой не занимаются – на столе стояли банки с пивом. Инка была почти уверена, что легко сойдет за свою в молодежной тусовке – с ней нередко пытались знакомиться шестнадцатилетние мальчишки, когда она возвращалась с дачи на метро. Потертые джинсы, распущенные волосы, минимум косметики и выражение трогательной наивности на лице делали свое дело: «Девушка, можно с вами познакомиться?» А девушке четвертый десяток! Так и тянуло ответить: «Попробуй, сынок!», да не хотелось смущать парня. Ну, ничего, сейчас она этим воспользуется. Инка достала сигарету и подошла к потягивавшим пиво подросткам:

– Крутая тачка! Чья такая, не знаешь? – махнув рукой в сторону небрежно брошенного у подъезда «Рав-4», спросила она сидевшего ближе всех к краю скамейки пацана с замысловатой стрижкой и в необъятных штанах.

–Эта «Тойота», что ли? Да ну, ерунда, «паркетный» джип! – в подтверждение своих слов пацан с презрением сплюнул в сторону.

Но тут вмешалась сидевшая с ним рядом девчушка лет пятнадцати с голым пузом по моде, весьма сомнительной в нашем климате даже летом: майка короче юбки, а последняя напоминала набедренную повязку.

– Это машина балерины, она снимает квартиру в нашем доме.

– Да будет заливать-то, – возразил мальчик – балерина! Скажешь тоже!

– Точно, мне рассказывала тетя Клава, наша соседка, она убирается у нее в квартире. Там даже станок есть во всю стену, ну, знаешь, такая палка перед зеркалом. Балерины всегда репетируют у станка, – бойко тараторила девочка, радуясь возможности продемонстрировать свою осведомленность.

– Ага, только на работе станок у нее вертикальный! Знаешь, что такое стриптиз у шеста? – в голосе парнишки звучало превосходство многоопытного мужчины, и взгляд, которым он окинул свою собеседницу, не оставлял сомнений в этом превосходстве.

– Ой, да ладно тебе, Пашка, что ты выдумываешь! Она просто танцовщица, на стриптизерку совсем не похожа, – усомнилась та.

– Ничего я не выдумываю! – не сдавался Пашка.

– А ты видел? – с явным недоверием спросила девчонка.

– Я сам нет, а братан видел! Он еще ее как-то называл, Денимур, что ли? – парень проявлял полное отсутствие знакомства с голливудской продукцией.

– Деми Мур, может быть? – попыталась вставить слово Инка.

– Ну, типа того, Демимур, – неохотно согласился пацан.

– Погоди, – решительно прекратила дискуссию подрастающего поколения Инка, про себя подумав, что Голливуд отдыхает: «солдату Джейн» далеко до незнакомки из Люберец. – В каком клубе?

– Тут недалеко, через квартал, «У Бибигона» называется.

– Ну, ладно, ребята, пока! А машина все-таки классная, я всегда мечтала о такой. Поговорить бы с хозяйкой – вдруг продаст, да некогда сейчас. В какой квартире она живет? – Инка обратилась к девочке.

– В 17-ой, это на последнем этаже – охотно ответила та.

Ну что же, для первого раза информации было достаточно, дольше задерживаться во дворе становилось опасно: Сергей мог выглянуть в окно, и тогда Инкиному расследованию моментально пришел бы конец. Надо уходить. Надо ехать на дачу.

…Инка сидела в машине, не решаясь тронуться с места. «Потом, я подумаю об этом потом», – спасительная формула Скарлетт. Только не за рулем. Надо сосредоточиться на дороге. Или вернуться домой? Нет, по Москве она точно не в силах рулить. Надо аккуратно выехать из Люберец, а уж до Малаховки она доберется.

Дача, эта чертова дача… Почему она так заворожила Инку? Всё Лялькины рассказы о дачных каникулах, компаниях, волшебных вечерах. И сама дача… Двухэтажный дом, сосны на участке, плетеная мебель, гамак, теннисный стол за домом на лужайке, огромная терраса для вечерних чаепитий. Для полной идиллии не хватало только дам в белых платьях и мужчин в полотняных костюмах (и все в соломенных шляпах!). На самом деле обитатели дачи выглядели куда менее романтично, особенно в те времена, когда туда попала Инка (после рождения племянницы ей иногда приходилось проводить в Малаховке день-другой, чтобы сестра могла выбраться в Москву), но она этого уже не замечала.

Дача родственников Бориса очаровала ее до такой степени, что, когда появились первые заработанные деньги, Инна решила купить свою. Наверное, это было ошибкой, следовало копить на квартиру, тем более что муж не разделял этой Инкиной дачной страсти. Но на квартиру нужны были совсем другие деньги, да и зарабатывала их в основном сама Инка, поскольку заработки Сергея были нестабильны: заказы редки, постоянной галереи у него не было. Иногда удавалось продавать работы на выставках, подчас довольно удачно, но и эти деньги муж старался вкладывать в работу, так что Инка перестала даже интересоваться ими – отношения в семье и без того были непростыми. В банке же платили регулярно, а тут подвернулась дача в Быкове.