В моём лесу так много пищи,повсюду в нём – махапрасад.и всем, кто силы лиса ищет,будь то поэт, художник, нищий,я всем всегда сердечно рад.среди мистических растений,психоделических цветов,под треск цикад, под птичье пеньеи днём и ночью на коленяхя к откровениям готов.
Silencio negro
симфонический вопль
Пока купаются в аллегролягушки нот,звучит, звучит silencio negro[1]длиною в год.зря семистрочная каёмкабежит сквозь лист.мой дух молчит ужасно громко,ведь он – пречист.молчит и ждёт, когда, когда жеутихнет спори станет слышимо адажио,тон: соль минор.
Ох, жизнь моя, ты – скучное кино,ты – сиквел неудачного сюжета,невкусная, как в стенах кабинетазабытое прокисшее вино.продюсер запил, сценарист уснул,а режиссёра не было в помине.герой – рыбак, дрейфующий на льдине,который лучше б сразу утонул.но он не тонет, он лежит на льдуи в облаках высматривает лица,а время протекает, время длится,нанизывая бусин чередуна леску. рыба бьёт хвостом об лёд.рыбак лежит, а жизнь его течёт.лишь мачта взгляда поднята высоко:всё происходит в срок, ничто до срокане происходит. льдина всё плывёт.ей скучно, холодно и очень одиноко.Откажись от прогнозов,не смотри в календарь:электрической розойрасцветает фонарь,аметистовый куполокружает планшет.руки сложены в рупор:звук становится свет,звук становится – время,звук становится – мир.льётся с неба сквозь темябесконечный эфир.Пусть акварель трепещущих аллейв овальном отразится водоёме,пусть солнце в зеркалеющей истомепокажется круглее и алей.я говорю, мой голос искажёнартикуляцией, помехами в эфире,но отражённых волн диапазонстановится спектральнее и шире.пусть взгляд мой отражение найдётв твоих глазах и вызовет смятенье,пусть будет лучше и смелее тотиз нас двоих, кто станет отраженьем.преследуя несбыточный балансгармонии, в толпе мелькают лица,и смотрят вверх, выгадывая шансв хрустальном небосводе отразиться.Мороз поверх стекла нанёс узор,и сквозь узор не виден мир в упор.так, в память окунув свои персты,стирает смерть сознания черты.иллюзии узором обозначен,мир строгих форм вниманием утрачен,фантазией себе на откуп дан,подсовывает пристальный обман.сквозь ледяную мглу, узор морозадыханье топит лёд, и льются слёзы.становится прозрачным глаз стекло,а в них – светло. а в них – белым-бело.вот льдинки завитушечка поплыла:я был, была. я было – и забыло.Художница, макающая кистьв тяжёлые свинцовые белила,прошу тебя, скорей угомонись,меня твоё искусство утомило.тобою изуродован портрет:глаза и рот подёрнуты туманом,и нет холста, и рамы тоже нет,а есть лишь штукатурки панорама.титан, цирконий, цинк, сульфат и мелсвели на нет ландшафт лица и тела.я побелел и весь окостенел,и ты сама как труп окоченела.среди всей этой мёртвой чистотыи белизны, несовместимой с чувством,я говорю: мне ненавистна ты,твой белый фартук и твоё искусство.Я видел, как виолончельнесли по улице в метель:и вой пурги, и ветра свист,и щуплый виолончелистс обледенелой сединойслились в мелодии сквозной.в его футляре спит богиня,а всюду – изморозь и иней.мятежный дух и белый пух,и ничего нет, кроме двух.Ты больная, я больной:что же делать остаётся?человек ревнует Солнцек стратосфере ледяной,человек сидит на крыше,щурит узенькие глазки,он в тетрадку что-то пишети цепляется за край,а вокруг палитры улиц,а вокруг цвета и краски,караваны пешеходов,кого хочешь выбирай.человек ревнует Богак черномазому котёнку:ты, котёнок, чист и предани совсем лишён ума.обожаемое Солнцеон фиксирует на плёнку,сигарету вкусно курит,вылезая из окна,а на улице Чайтаньяпляшет, руки поднимая,а на улице молитвасветофоров, фонарей.я больной, и ты больная,ничего не понимаю,мне нужна сестра и ситтер,обними меня скорей.Господь! благослови февральза льдинок тающий хрусталь,за снега вязкую нугу,за неба радугу-дугу.господь! благослови собакза мужество идти во мракбез колебаний и испуга,за теплоту. за верность другу.поэзию благослови,вдохни в неё словарь любви:узоры рифмы – не развидеть.Бог не умеет ненавидеть.А на экране слова: их миллион, вагон,их – бесконечный конвейер сматывает в рулон,скроллится лента: show must go on[2].с кроликами растёт пожирающий их питон.есть километры картин, композиция их проста:ей не хватает восьмидесяти до ста,ну а уста – требуют внутрь перста.геолокация: Сызрань, Казань, Элиста.видел во сне: в поле несётся конь,всадник привязан к коню, рвёт на себе гармонь,лошадь по кругу меня обогнула пять раз,собственно – весь рассказ.сказано мною, не мной, в ответ на вопрос и вдруг,что все процессы земли собой образуют круг,жизнь – циркулярна, и этот её циркуляртоже бесценный дар.скроллится лента, вечный уроборос,стон прорастающих внутрь головы волос,или цепней, вылупляющихся из пор,или мостов без опор.или ответ на вопрос?нужен финал, да вот только в моём умержание и блеяние вместо краткого резюме,впрочем, ясно, к чему я речи свои клоню:привяжите меня к коню.
Во имя истины во лжимы пребывая, точим зубы.и зубы наши – как ножи:искромсаны язык и губы.во имя дружбы – предаём,во имя верности – танцуем,и нашей совести объёмогромен, но недоказуем.как честен грех, как свят порок,без масок, лозунгов, регалий:когда ты выучил уроки впредь не путаешь педали.Хрущёвская однушка,узор из кирпичей:ты разбросал игрушки,ты наметал харчей.в окне бормочет ясень,а сзади с калашом,безумен и прекрасен,танцует нагишомлиловый Мефистофель,твой самый лучший друг.почисти-ка картофель.порежь помельче лук.тушить на сковородкена медленном огне.вся жизнь на перемоткеи уместилась в дне.довольно скромный завтрак,обед на пять персон.но не наступит завтра,и не случится сон.ты никому не нужен.ты сам себя достал.себе сварил на ужинты фенобарбитал.и этот ужин вечен.сто тысяч раз подрядтобою будет встречентвой персональный ад:хрущёвская однушка,часы под потолком,а из часов кукушкаразбита молотком.
Ямб захворал и рифму уронил.он побледнел, он заболел верлибром.ты помнишь этот кегельбан над Тибром,куда ты после смены заходил?там наливали кьянти и в дымужестикулировал пьянющий завсегдатай,и по негласным правилам всегда тышёл поклониться именно ему.и замок ангела, и круглый колизей,и прочие руины цивитата,наполнены движением когда-то,сданы в архив, превращены в музей.музей, греко-латинский кабинет:гербарии, иконки, статуэтки,прекрасной юной университеткидавным-давно подаренный портрет.aere perennius[3]: окислилась вся медь,зелёная коррозия бессмертияпокрыла город и поймала в сетьвсе изваяния, жаждущие смерти.знакомы бюстов гордые черты,мы здесь обречены перерождаться.смотрел на памятник, подписанный – Гораций,но пригляделся, друг мой, это ж ты.недолговечна медь, она – металл,век медный тоже, друг мой, быстротечен,и статуи гекзаметр не вечен,когда разбит латыни пьедестал.ты за рулём фиата очень мил,утилитарность вкусу не помеха,фиату свойственно изящество доспехов,которые ты, впрочем, не любил.сегодня рождество и валит снег,и множество народа в кегельбане.на рождество мы с другом ходим в банюуже который год, который век.Я буду говорить, и задрожит динамик,пространство искривляя между нами.я буду говорить: мой голос из предметапрольётся – проявитель из кюветы.неповторимо сочетание светаи тени, тишины и крика,зиры, кумина, лавра, базилика.в кунжутном масле прокипячены,они стать вкусом дня обречены,как голос обречён на интонацийнелепую игру. желание касатьсятревожит кожу и сверлит кору.оно – предвосхищение побега.ноябрь затянулся, жаждет снега.взгляд трогает поверхность поутру.я буду говорить о ноябре,о снеге, горизонте и тумане,о том, что жизнь поставила тиремежду сезонами, людьми и временами.тире – есть прочерк, прочерк между нами,подобен он, конечно же, дыре.зима, приди, укрой дыру шелкамии выбели, умой усталый год,приподними нависший небосводс набухшими сырыми облаками.увядший, заблудившийся в свободе,я буду говорить о небосводе,о скуке, о тоске, о непогоде.и то, что я скажу – произойдёт.
Я вижу замок изо льда,блестит его слюда.она – вода, одна вода,замёрзшая вода.я вижу облаков стада,ландшафты сизых туч.они – вода, одна вода.я знаю: мир текуч.Жужжит машина, шестерёнками кружа,и маятник, немного дребезжа,дугу так неизменно повторяет,как будто он упорно сотворяетсвой идеал в текстуре траекторий,границу между воздухом и морем,чтоб на воды поверхность набегать,и к берегу нестись, и возвращаться вспять,и о песок с разбегу разбиваться,нырять вовнутрь – наружу подниматься,он маятник – он создаёт волну,одну – но идеальную одну.монометр, хронометр, маяк,и звук его передаваем так:тик-так, динь-дон, туда-сюда,нет – да, нет – да, нет – да, нет – да.он гравитацией пленён, он так устроен:он есть – и восхищения достоин.Воистину волшебный водоёмбыл найден нами – мы оттуда пьёмживую восхитительную влагуи переносим чувства на бумагу.в меня язык вложив, мой важный врагменя собой не делает – дурак,а сам становится влагающим со мною:на этом я стою и этого я стою.единожды солгав, мой сладкий вор,в своей же лжи увязнешь как топор.я в ложь твою топор не зря втыкаю,да, я теку, но я не протекаю.да, я теку, и ты – теки.скудны суровые пески,они костлявы и сухии к сердца голосу глухи.Прохлада мною овладела,поверхность глаза запотела,в слезах – тревоги конденсат,и внутрь зрачки мои глядят.что вижу я? – ничто я вижу!я рыжиной кудрявой брызжу,каплеобразные ухмылкистекают кровью по затылку.воспринимая тот поток,мечтаю совершить глоток.журча, смеётся камня речь,и рот – дыра, прореха, течь.Он приходил в себя в постели,перебирая поимённовсех, кто исчез из Вавилонас печатью Дьявола на теле.он – психопат и лжепророк,перевирающий ученье:проникнув в зону помрачения,в ней осознать себя не смог.но милосердное перо,кровоточа, вонзалось в струны,когда далёкий свет межлунныйпреображал его в Пьерро.он пел для тех, кто уцелел,о тех, кто выдержать не смог,и мел белел, и рот алел.как вход. и выход. и порог.В пороге металлической стремниныплыву среди задумчивых людей;я глаз не отвожу, но вижу – только спиныи думаю о ней, и думаю о ней.камлание, грохот, хохот, пианинов компании такой звучит ещё нежней;мне карту подменили картой винной.смотрю на лист и думаю о ней.пройдёт неделя, и земля оттает,прозрачней станет воздух, день длинней,всё изменяется, но мне не изменяетпривычка вредная – я думаю о ней.Я сижу и плачу,я кричу на стену.не могу иначе:не привык к изменам.не могу быть мачоиз полиэтилена,мне не надо сдачи,я плачу – мгновенно.я плачу слюною,кровью, кулаками…я кричу на стену,стену между нами.Неба выпуклый глаз,направленный в точкуневыносимого света.несмыкаем, он смотрит тудаот заката и до рассвета.он моргает, и ночь настаёт,а потом всё сначала, опять.он глазеет на свет,он хочет его воспринять.протуберанец вселенной,таинственный термояд,корпускулярный флюид,я тобою объят.созидая миры,из какой ты сочишься дыры?кто тобой волосат?где предел излученья?есть ли корень луча?и похож ли тот луч на растенье?или луч – гуманоид,который сверхбыстро растёт?он своей пятернёйдо холодных глубин достаёт.почему ты немыслим?немыслимо необходим?там, где сто равно трём,где становится тройка одним,начинается твойбесконечно прекрасный полёт.Этот город похож на тирольский пирог,он слоистый и круглый, как в сейфе замок:миллионы кривых магистралейи тоннели – как дырки в коралле.этот город похож на коралловый риф,на ребёнка похож, подхватившего тиф,смотрит вверх из больничного склепа,и обрит его череп нелепый.он в огне не горити не тонет в воде,словно масло, кипитон на сковородеи взрывается в небе салютом,полагая себя абсолютом.пентаграмма. медуза. вокзал. зодиак.этот город – наркотик, невротик, маньяк,протекающий грязною жижей.всей душою тебя ненавижу.Материи дано ль названье?ведь есть название у ткани.рукой ощупывая лист,пойму: «наощупь ты – батист.»материя, как это странно,что ты как мама безымянна.На белой плоскости листая обнаруживаю яму,и мускул языка упрямыйбросаю камешком с моста.«бултых!» – пошли круги по глади,чернила разлились в тетради.законы физики смещая,я делаю слова вещами.Мы – вечные, как капля в пузырьке.вот мы идём, рука лежит в руке,и новый шаг, казалось бы, возможен.глаза блестят, как рыба на песке,но обездвижен мир, пейзаж подкожен,и чувства – лишь иллюзия души.тебя целуя, я шепчу: дыши,ломай законы физики и мира,питая элементами эфирасмолистый выхлоп крымской анаши,ты наполняешь смыслом голос улиц.мы – против всех, но мы вдвоём проснулись,а вот уже и воды отошли.Не покидай меня. не надо.я без тебя во тьме тону,и с каждым вдохом, с каждым взглядомвсё глубже ухожу ко дну.а дно не ищется наощупь,глазам не кажет чёрный лик.оно молчанием топорщитсебя. и если дна достиг,то бережёшь воспоминанья,живёшь, испытывая стыд.и слов бурливое вздыманьевоспроизводишь лишь навзрыд.Во мне проснулся человек,идущий напролом,какой-то древний дровосек,вернее, древолом.берсерк, шаман и берендей,секиры властелин,он – великан среди людей,гигантский исполин.во мне проснулся исполин,проснулся и спалилтолпу бездействия причини недостатка сил.
Между ног античных статуйтолько мрамор, белый камень.между нами происходит сексуальный диалог.сколько статуй между нами?сыплются слова камнями.сыплются слова камнями,исчезая между ног.Любовь, любовью, из любви:как в сказке.она во тьме нам светит,строит глазки,мерцает радужным и тёплым огоньком.к весне во снемы навострим салазки,и обоймём.и позже всё поймём.объём весны вдохнём,умрём,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
