Постмодернистский дискурс в новейшей испанской и русской прозе

Во-вторых, гипертекстуальность. Тексты постмодернистов – это не тексты сами по себе, а совокупность, которая содержит множество аллюзий, отсылок, цитат, обращающая читателя к другим текстам и культурно-историческому контексту. Авторы обращаются к самоцитатам и самоаллюзиям. Например, у того же Виктора Пелевина, чьи тексты мы будем анализировать в данной выпускной квалификационной работе, мы встречаем персонажа, который просит такую мантру, которая помогла бы ему постигать что-то высшее, но ему дают фразу на иврите. Свято веря в действенную силу этой фразы, герой «прорывается» в параллельные миры. В другом же рассказе того же автора существует герой, путешествующий по параллельным мирам, в одном из путешествий он встречает человека, который говорит на иврите и просит дать ему огурец.

Если говорить о гипертекстуальности авторов, то целый ряд книг необходимо читать как кодексы, учитывая комментарии к ним. Однако автор даёт читателю возможность выбрать свой путь для чтения книги. Если в модерне всё было линейно от первой до последней главы, то для постмодернизма не всегда актуальна такая схема: не обязательно читать по предложенному плану автора. Постмодернисты, в отличии от модернистов, отходят от идеи элитарности литературы и считают, что «нужно писать для всех». Однако, из-за того, что литература запутанна и сложна, она и многослойна. То есть, в зависимости от того, какими фоновыми знаниями обладает читатель, он будет читать свой слой литературы.

В XX веке важную роль в общественной и художественной жизни начинают играть СМИ. Работники медиа активно пробираются в литературу не только как писатели, но и как персонажи: фотографы, операторы, корреспонденты.

Постмодернисты часто создавали свои произведения в оппозицию модернизму. В этой связи имеет смысл рассмотреть ряд оппозиций модернистское-постмодернистское.

Модернистское произведение направлено на то, чтобы вызвать у человека эмоцию, переосмыслить и рефлектировать ситуацию, задаваемую художественным произведением. Пафос модерна заключается в том, что, если мы сознательно выстраиваем жизнь как произведение искусства, тогда она имеет смысл и целостность. Особую ценность обретает язык, который прозрачен. У человека эпохи модерна нет проблем с коммуникацией.

Это качественно отличает модернистскую литературу от ее постмодернистского аналога. В последнем произведение имеет множественный смысл, поэтому у человека возникает проблема интерпретации прочитанного. Коммуникация также осложнена наличием ряда кодов, которые не подлежат уникальному декодированию. Иными словами, мир переведён в иную знаковую языковую систему. В мире есть всё то, что существует в языке: если есть слово – значит есть такое «нечто», поэтому для нас сегодня так важно называть, давать имя. Неназванное для нас не существует. Отвечая потребностям общества, в лингвистике происходит лингвистический «поворот». В 1967 году вышел сборник статей с одноименным названием, который провозгласил язык предметом гуманитарного познания. То есть изучение общественной и политической жизней подразумевало под собой изучение языка. Под «языком» следует понимать знаково-символическую систему, которая передаёт информацию. Значит, любую знаковую систему необходимо рассматривать под углом получения, воспроизводства, трактовки и передачи информации. Язык – это не только то, на чём мы говорим, пишем и читаем, но ещё и язык города: его архитектуры, ландшафтов. Любая система знаков, в которой есть информация, необходимая для трактовки, осмысления и передачи, называется языком. В языковую систему входит три компонента:

– Сами знаки.

– Значения знаков.

– Реальная предметность, на которую указывает значение знака.

Таким образом, языковая сфера начинает играть первую скрипку в интерпретации и анализе художественных произведений. На это указывают в своих манифестах основные теоретики постмодернизма.

Фредрик Джеймисон, американский литературный критик, утверждает, что постмодернизм – это попытка мыслить исторически в эпоху, когда общество утратило любое историческое мышление.

Перри Андерсон, англо-американский историк, социолог и политолог, издал книгу «Истоки постмодерна», в которой подробно рассказал о появлении термина «постмодернизм». П. Андерсон уточняет, что вопреки общему мнению, это понятие появилось не в XIX веке, его изначально произносили «то там, то тут», не придавая слову никакого содержательного значения. Одним из первых его употребил британский историк Арнольд Тойнби в своём монументальном труде «Постижение истории». Далее, термин вошёл в искусство и стал употребляться в культурной среде.

Перри Андерсон говорит о том, что Жан Франсуа Лиотар предпринял первую попытку философского осмысления термина «постмодернизм», который чаще всего применяли к литературе или к искусству вообще. Одна из главных идей, которую он предложил и переосмыслил – это смерть «больших нарративов». Изначально философ подразумевал под этим довольно крупные нарративы: религия, христианство, капитализм. Метанарративом Жан Франсуа Лиотар называл марксизм, а неомарксизм, по мнению исследователя, – не просто ряд мыслителей-марксистов, а мощное течение философии. Все они между собой разнятся: это может быть структуралистский марксизм Луи Альтюссера, экзистенциалистский марксизм Жана Поля Сартра, но, какими бы разными они между собой не были – это всё единый нарратив. Уже в 93-м году Лиотар говорит о том, что постмодернизм – это меланхолия, а не что-то живое и выдающееся. Независимо от Жана Франсуа Лиотара, эту тему попытался осмыслить немецкий философ Юрген Хабермас в своей работе «Модерн – незавершённый проект». Автор «Истоков постмодерна» утверждает, что немецкий философ неверно трактует постмодернизм, выделяя три направления, которые противостоят модерну:

– Антимодерн. (Упоминаются такие мыслители как Жорж Батай и Мишель Фуко, критикующий модерн.)

– Домодерн. (Говорится о тех философах, которые хотят вернуться к классическому рационализму. Это направление представлено именем Лео Штрауса.)

– Постмодернизм. (Речь идёт о мыслителях, выдвигающих собственные ценности на первый план. К их числу автор относит американских неоконсерваторов.)

Перри Андерсон считает невозможным объединять Батайя и Фуко в одну группу и называть их антимодернистами. Философ не согласен с такой классификацией и недоумевает по поводу умозаключений Юргена Хабермаса.

В итоге, как мы видим, единого мнения по поводу концептов постмодернизма нет.

Постмодернизм может пониматься узко: как направление французской мысли, что не совсем верно, так как это течение внутрифилософской мысли XX века не исчерпывается только французскими авторами (Жиль Делёз, Феликс Гваттари, Ролан Барт, Жан Бодрийяр, Мишель Фуко, Жак Лакан)

Фредрик Джеймисон в свою очередь утверждал, что постмодерн затрагивает разные культурные сферы. Первым из искусств как форм культуры, важным с точки зрения постмодерна, является архитектура. Философ ссылается на книгу Чарльза Дженкса «Язык архитектуры постмодернизма», в которой американский архитектор, разрабатывающий теорию постмодернизма в современной архитектуре, осмысливает постмодерн в категориях искусства.

Вторая сфера культуры, в которой постмодерн манифестирует себя – это дизайн и реклама. Сегодня мы обращаем внимание на то, что эти сферы тоже представляют собой искусство. Следующий революционный шаг Фредрика Джеймисона можно отнести к области кинематографа. Ранее кинематограф не относили к жанру постмодернизма. Джеймисон утверждает, что наиболее скучная область, с точки зрения постмодерна, сфера литературы, где присутствуют два обязательных компонента:

– Пастиш – пародия, целью которой не является осмеяние чего-либо, задача состоит в воспроизведении стилей прошлого. То есть при смешении различных стилей не появляется нечто новое, а происходит лишь копирование;

– Шизофрения, рассматриваемая в культурологическим плане, и, отражающая представления мыслящего субъекта эпохи постмодерна. Действующий субъект познаёт мир как цепочку событий.

Говоря о том, что мы живём в эпоху постмодерна, мы тем самым обозначаем: заканчивается нечто важное, но ещё не закончилось. Если понимать под модерном не просто короткий период, который наступает в развитии культуры. Как, например, переход от классики к обновлению. Когда мы говорим о постмодерне, подразумеваем «Модернити» – то, что называется «Новым временем», новой эпохой, которая началась и подходит к своему не столько временному, – сколько к смысловому исчерпанию. Гуманизм, как совокупность мифов, идеологий лежит в смысловой основе человеческого существования. Как гуманизм, так и реформация «выросли» из средневековой христианской культуры. Существует мысль о том, что эпоха «Возрождения» – это «луч света в тёмном царстве», понятия: личность, человек связаны с образом творца. Средневековая культура провозглашает идею о том, что человек, созданный по образу Бога, является личностью, творцом. Гуманизм в составе личного бытия выделяет момент творчества. «Новое время» возносит человека на небывалую высоту.

После того как радио и телевидение попали в каждый дом, стало известно, что культура и искусство – это больше не то, что потребляет элита. Все стало доступно и массово. Мартин Хайдеггер, немецкий мыслитель, при этом критикует технический прогресс, говоря о том, что «пустыня, вызванная техникой» варварски множится. Мыслитель так же провозглашает мысль о том, что «Язык – это дом бытия». В эпоху постмодерна стирается грань между высокой и низкой культурой, наблюдается демократизация. Культура постмодерна предполагает, что большие народные массы могут обратиться к ней со своей чувствительностью, а утончённые представители высших сословий «отточить свой вкус».

Сегодня, мы можем смотреть на феномены популярной культуры двояким образом:

– как нечто, которое можно потреблять как «поток» и, через призму иронии, смеяться над шуткой;

– можно находить в объекте различные аллюзии, интертекстуальность, реферативность. Когда мы не видим аллюзию, шутка не становится от этого не смешной. Однако, когда мы распознаём скрытую цитату, – получаем от шутки двоякое удовольствие.

Ещё одна фигура, без которой не обходится философия постмодерна – Славой Жижек, словенский культуролог, автор книги «То, что вы всегда хотели знать о Лакане (но боялись спросить у Хичкока)». Славой анализирует кинематограф Хичкока с помощью философских и психоаналитических категорий Лакана. Наблюдается стирание «высокого» и «низкого», философия обращается к «низкому» и начинает осмыслять это, мыслители перестают пренебрегать чем-то, что раньше считалось популярным.

Постмодерн показывает, что существовавший прежде фундамент представлений о мире рассыпается, происходит комбинирование различных смыслов. Фуко говорит о том, что человек, в современном смысле этого слова – изобретение XVIII века, и конец его, скорее всего, весьма близок. Человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на песке. Новое время, по сути, только рационализировало то, что сложилось еще в XVI веке. Существует мнение, что человека ждёт возврат к религиозному состоянию, однако, наряду с этим утверждением, имеет место быть идея о том, что человек «переделает сам себя» в сверхчеловека.

Постмодернисты утверждают, что с течением времени модернизируется природа человека при помощи новых технологий: генной инженерии, кибертехнологий и т. д. Входя в определённую историческую ситуацию, невозможно угадать, что мы получим в итоге. Люди стоят перед открытой дверью, но не видят, что находится за ней, но, с другой стороны, они знают, что было «до».

Времени свойственно «обрастать» специфическими характеристиками, по которым мы можем отличать одну эпоху от другой. Согласно Жилю Делёзу, философия эпохи постмодерна стоит на двух слонах: проблемы и концепт, который создаётся для решения проблемы. Обратимся к концептам постмодернизма, изложенных в трудах его теоретиков.

Концепция М. Хайдеггера

Концепция М. Хайдеггера, изложенная в сборнике статей и выступлений «Время и бытие», находится преимущественно в сфере модернистского дискурса. Она важна и ценна, прежде всего, тем, что впервые, заявив об осмыслении переходного периода как периода пустоты, стала источником ряда постструктуралистских доктрин и концептов.

Анализируя теорию присутствия в сознании нового типа, Хайдеггер впервые акцентирует внимание на его внутренней форме, форме пустоты, но которая обладает важнейшим качеством – потенциалом смыслового наполнения. В этом исходном тезисе берет свое начало теория Хайдеггера о «Ничто».

«Ничто» абсолютно, но нетелесно и метафорично. Метафоричность всегда подразумевает двойное толкование или, шире, множественность интерпретаций. В более поздней работе «Вещь» (1950) Хайдеггер еще сильнее акцентирует внимание на двойственности восприятия любого предмета в пространстве, заявляя следующее: «вещественность вещи не поддается определению через предметность… Вещественность обнаруживается во вмещающей пустоте: так, горшечник, делающий чашу, придает глине определенный образ, тем самым проявляет пустоту. Скульптурный образ заполняет пространство и запечатляется как прорванный пустой объем»4. Одним из ключевых понятий нового общества становится новая характеристика пространства: оно становится анонимным, обезличенным, однородным. Хайдеггер же вводит еще одно понятие: «человеческое понятие пространства»: оно неоднородно, неанонимно, наполнено заботой. Вводится мысль о том, что всё вокруг нас «сподручно»: всё окружающее – это своего рода инструменты. То есть мы воспринимаем мир не как пространство, полное анонимных объектов, не холодным взглядом (как это делает наука), а вовлечённым, заинтересованным видением. Мы смотрим в мир как в некое зеркало и находим в нём себе место. Появляется понятие «близкое/далёкое», для нас важны пространственные отношения: справа, спереди, слева, сзади, сверху, снизу; понятие забота очеловечивает мир, это область жизненного человеческого опыта.

Одним из самых интересных умозаключений Мартина Хайдеггера становится мысль о том, что «вещи не находятся в пространстве, а формируют его. Вещи и есть пространство.» Так, в человеческом измерении нет анонимного пространства, мир очеловечивается. С категорией «очеловеченного пространства» неразрывно связано понятие «совесть».

«Со-весть», по мысли философа, – это зов бытия в человеке, то, что побуждает нас к выбору, призывает к принятию решения и взятия ответственности. «Со-весть» связана с решимостью, виной и свободой. Человек, беря на себя ответственность, уже изначально виновен, говорит Хайдеггер. Исследователь призывает выйти из анонимности, прислушаться к голосу совести, выбрать себя. Тогда возникает понятие возможности свободы и выбора «как основы основ».

Отдельное внимание Хайдеггер уделяет процессу заполнения пустоты, подчеркивая необходимость помнить о том, что любая вещь – это не просто вещь, она проходит через процесс веществования, а процесс веществования интересен для Хайдеггера тем, что позволяет посмотреть на мир под другим ракурсом: вещь существует вне зависимости от заданного смысла. Интересно его замечание о том, что суть любой вещи сегодня не только скрыта, но и безвозвратно утрачена. Она не дает о себе знать, этому мешают слова. Но в последнее время слова перестают играть отводимую им роль, и вещь возвращает свою сущность. Здесь впервые в постмодернистской теории появляется тезис о возможности подмены означающего. Впервые в истории культуры возникает языковая игра, где ведущую роль играет означающее, лишенное фиксированного смысла.

Работы М. Хайдеггера стали знаковыми для отечественного исследователя постмодернизма, М. Эпштейна, который в своем труде «Знак пробела» следом за немецким философом также заявляет об общем мировоззренческом кризисе и пустоте существования в российском обществе как предтече русского постмодернизма. Попытка обозначить знак пробела другим знаком, по мнению исследователя, ведет к построению иной знаковой системы, новой семиотики и, в итоге, появлению нового типа сознания.

Концепция Ж. Лакана

Теория Ж. Лакана также стала «первопроходцем» в области изучения постмодернистских явлений, но в отличие от М. Хайдеггера, Ж. Лакан по большей части исследует явления, так или иначе связанные с психоанализом. Сделанные им открытия имели большую ценность и давно стали достоянием не только медицины, но и литературы.

Для нас психоаналитические исследования5 Ж. Лакана тем более важны, что в самой Испании проза Х. Х. Мильяса очень часто шла под грифом «творчество душевнобольных», так что структурный психоанализ поможет в следующей главе прояснить ряд моментов.

Отталкиваясь от идеи Ф. Соссюра о целостности знака, Ж. Лакан предлагает ввести в научный оборот концепт «плавающего» означающего знака.

Эта теория родилась из практической работы с пациентами психоневрологических клиник. Анализируя их речь, Ж. Лакан отметил тот факт, что означающее часто не совпадает с означаемым. Кроме того, целые блоки означаемого выпадают из речи и сознания говорящего, образуя пустоты, которые психоаналитики наполняли собственным содержанием. Это открытие дало начало руководству для психоаналитиков: исследование речевого потока на уровне означающего дало возможность перевести текст в категорию бессознательного.

В отличие от других психоаналитиков, Ж. Лакан в основе психоанализа видит нетождественность субъекта и его «Я»6. Каждая психологическая травма обусловлена несовпадением представления субъекта о себе самом и тем, чем он на самом деле является. Этот разрыв, который также трактуется исследователем как пустота, требует заполнения, то есть реконструкции личности как таковой, чем и должен заниматься психоаналитик.

Подобно психическим пустотам в сознании человека, по мысли Ж. Лакана, в структуре текста также часто обнаруживаются зияния, которые требуют заполнения при помощи игры воображаемого. Воображаемое, таким образом, компенсирует недостаточность реальности, которое может быть порождено либо ее неприятием, либо разрывом между означающим и означаемым.

Работая в первую очередь с бессознательным началом, Ж. Лакан в других сферах также переносит акцент с оформленного, ясного, очерченного на нереализованное, смутное, непонятное. Поскольку в центр внимания помещается бессознательное и порождаемые им неустойчивые образы, то на первый план выходит категория сомнения. Писатель не должен давать ясного и четкого ответа на поставленный в начале вопрос. Загадочность, неопределенность, множественность вариантов ответа теперь, по мнению Ж. Лакана, становятся визитной карточкой нового мировоззрения. Соответственно традиционные психоаналитические практики в литературе должны реализовываться по принципу метафоры и метонимии, то есть по принципу переноса значений. В случае метафоры, один знак вытесняет другой, одно означающее заменяется другим. Причем последний знак – означающее продолжает сохранять знак со своей родной знаковой системой. Такая комбинаторика способствует порождению двойного, тройного смысла и значительно повышает роль читателя как интерпретатора произведения. Метонимия, в отличие от метафоры, в полной мере использует категорию бессознательного и тем самым еще более подчеркивает существующие пробелы в структуре текста.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ильин И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998.

2

Там же. М., 1998. С. 4.

3

Черноиваненко Е. Литературный процесс в историко-культурном контексте. – Режим доступа: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/chernoiv/05.php/, свободный. – Данные соответствуют 28 мая 2019 г.

4

Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993. С. 17.

5

Лакан Ж. Функции и поле речи и языка в психоанализе. М., 1995.

6

Лакан Ж. Стадия зеркала как образующая функцию «Я», открывающуюся нам в психоаналитическом опыте. М., 1995, C. 10.